Чаем воскресения мертвых

Но автору здесь возразит само Евангелие: в том-то и дело, что произойдет. Произойдет нечто довольно страшное. Нечто потрясающее. Не будут все свинопасы годами спокойно протирать по утрам глаза. Когда-то наступит и последнее утро мира! И об этом Христос говорил нередко, один раз уже буквально с крестом на плечах, а потом и после своего воскресения.

Впрочем, Илья Стогов выразил здесь чувства многих христиан. На сумасшедших апокалиптиков насмотрелись все. Страшилок о страшном суде и вечном воздаянии грешникам наслушались тоже. Уже не раз убедились, как эти страшилки и пугалки плохо действуют на людей, как бы компрометируя здравые христианские идеи в очах относительно здравомыслящих членов современного общества. Уже все христианские проповедники поняли, что современного человека страхом вечных мук ко Христу не приведешь. И лучше уж ему сказать о блудном сыне и о том, как эта история может с хорошей стороны повториться в его собственной судьбе.

В конце-то концов, – рассуждаем мы теперь, – ведь что зависит от нас и от нашего выбора? Как проводить свою жизнь на земле – и только. Есть смысл помощью Божией приблизить ее к исполнению заповедей. А дальше уж как Бог даст. Бойся Бога и живи по-человечески, а Бог уж поступит с тобою по-божески.

Вроде бы все это правильно, да не совсем так, как в Евангелии. Как ни вчитывайся в слова Христовы, а все же Он рисовал всему миру очень мрачные перспективы. Что-то не очень похожее на долгую жизнь в счастливом браке, на жизненный путь, который человек завершает более-менее спокойно и приходит не просто навстречу отцу где-то в поле, а на пир в чертогах отца.

Христос предсказал космическую катастрофу. Можно сколько угодно смеяться над адвентистами и иеговистами, несколько раз назначавшими дату конца света. Можно считать чепухой любые такие предсказания, исходящие от провидцев да ясновидцев. Но нельзя сделать одного: нельзя полностью переиначить евангельский текст.

Хотя в подобных попытках тоже нет недостатка. Иисус свою беседу о кончине мира переплел с предсказанием о менее глобальной катастрофе: о кончине Иерусалима, о гибели Храма и всей Иудеи. И ряд современных авторов стремятся все «космические термины» из Его беседы на Елеонской горе понимать как стандартные аллегории еврейских пророков, которые такими именно терминами описывали бедствия родной страны, но отнюдь не космические потрясения. В таком стремлении этих современных авторов кроется еще один важный положительный смысл.

Эсхатология оказывается плотно связана с космологией, а через нее и с теологией, и эту связь нельзя нарушить. Скажем проще. Если существующий мир приговорен Богом к смертной казни, хотя бы то было и за человеческий грех, то значит, Бог все-таки не сумел победить грех в мире, излечить мир от греха – даже жертвою Иисуса Христа. Значит, Богу все-таки приходится прибегнуть к грубой силе, а тем самым признать свое поражение? Ведь и так понятно, что Творец этого мира в этом мире самый сильный. И если Он смахнул с доски все фигуры, то значит, Он проиграл, хотя и помешать Ему в этом мире никто не может. И если даже Он начал заново, и более успешно, все равно нет надежды, что получится хорошо. Причем речь идет только об этом мире. В иных сферах Творец этого мира, оказавшийся явно не идеальным, может быть, так сказать, дисквалифицирован.

Перед нами оказывается давно знакомый портрет гностического бога. В «хорошем» варианте гностицизма это бог неумный и слабый; в плохом варианте – откровенно злой, но в любом случае – не единственный и не главный. Оба варианта в Церкви Христовой немыслимы; оба они известны ей давно. Оба сводят Благую Весть на нет. Отвергая этот неприемлемый гностический сценарий, в котором человеку не на что надеяться и нечего ждать, мы вновь возвращаемся к библейской мысли, что мир, устроенный Благим Творцом, сам по себе хорош, хотя и испорчен человеческим грехом, что он подлежит не полному уничтожению, с возможной перестройкой заново, а лишь преображению. Какова же степень этого преображения? Каков путь к нему? Почему он обрисован Христом в Евангелии в столь черных красках? Простого ответа здесь нет.

Можно, конечно, отмахнуться, и сказать, что пророческую речь, пророческие образы мы не понимаем. Это верно, по крайней мере, в приложении к таким книгам, как Апокалипсис или «Пастырь» Ерма. Но от того, что записано в Евангелии, во всем остальном Новом Завете на эту тему, отмахнуться сложнее. А записаны там предсказания о Божием суде и космической катастрофе.

Нет сомнения, что апостолы верили в возвращение Иисуса Христа на суд во славе, посреди огня этой самой космической катастрофы, причем само это пришествие, по их мнению, должно было начаться с бедствий Иерусалима, а затем охватить всю вселенную. Они явно не отделяли трагедию Иудеи от кончины мира. Между прочим, в этом заключается яркое свидетельство в пользу того, что все три синоптических евангелия написаны до иудейской войны 66–70 г. Автор, писавший Евангелие позже нее, счел бы необходимым отметить, что такие-то предсказания Иисуса об Иерусалиме уже сбылись, а есть еще и другие, касающиеся кончины мира. По крайней мере, в самих речах Иисуса, воспроизводимых по памяти появилась бы какая-то граница, отделяющая явно исполнившиеся пророчества от явно не исполнившихся. Но этого нигде в евангелиях нет. Единственный пример на эту тему, который с большой натяжкой может быть истолкован как некое разделение между пророчествами об Иерусалиме и обо всем мире, содержится в изложении Луки: и падут от острия меча, и отведутся в плен во все народы; и Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников (Лк. 21, 24). На основании этого единственного стиха многие считают возможным датировать Евангелие от Луки 70-ми или 80-ми годами. Но в том-то и дело, что в следующих строках Лука приводит те же слова, что мы читаем у Матфея и Марка: так, и когда вы увидите то сбывающимся, знайте, что близко Царствие Божие. Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все это будет. Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Лк. 21, 31–33). Здесь не выделено в особое предшествующее событие опустошение Иерусалима и его пленение язычниками на некое неопределенно долгое время. Гораздо логичнее предположить, что Лука воспроизводит слова Иисуса, как они запомнились кому-то другому из апостолов, непосредственных слушателей той беседы. А под временами язычников вполне логично понимать те самые времена, когда живет и говорит Иисус. В этот самый момент, собственно говоря, когда Он беседует, Святая земля попирается ногами римлян, что все евреи воспринимают, как национальную трагедию. И любой из них согласился бы именно это время (считая от начала Вавилонского плена) назвать для Иерусалима временами язычников. А вовсе не какие-то предполагаемые времена от предполагаемого разрушения Святого Града до всеобщей кончины мира. Именно катастрофа Иерусалима и должна знаменовать окончание времен язычников, а равно и кончину мира. И не ждите, – как бы предупреждает здесь Христос, будто Иерусалим еще будет переживать в своей истории времена святой свободы для Господа. Нет, он будет попираем язычниками, пока не окончатся их времена. – Так вполне оправданно можно понимать указанный текст Луки.

Подчеркнем снова, что апостолы и все ранние христиане ждали увидеть возвращение Господа во славе при своей жизни. Во всяком случае – при жизни одного поколения. Обещание Иисуса: не прейдет род сей, собственно, и поторапливало их выполнить Его поручение: предупредить весь белый свет о приближающемся дне Господнем. Это будет день суда, отрадный для угнетенных и неправедно страждущих, но страшный для угнетающих. Не только тема воскресения Иисуса и нашего оправдания в нем, но и тема приближающегося дня Господня была важнейшей составляющей апостольского благовестия, начиная с первых проповедей Петра в Иерусалиме. Это теперь мы рассказываем о Христе и Евангелии, показывая только пряник, а во времена апостолов кнут уже висел на стене, и они не забывали иногда указать и на него. Ведь идея суда – давнишняя библейская идея, и почему-то всегда образы пророков страшны в космическом масштабе. Слушатели апостолов знали про этот Божий бич и хорошо понимали их речь.

Итак, апостолы всю жизнь придерживались того ожидания, которое под конец оказалось ложным. И ввел их в это ожидание никто иной, как сам Иисус. Да, Он не ответил прямо на вопрос: когда? Да, Он не раз уклонялся от такого ответа. Кроме того, Он сообщил им практически очень важные наставления для еврейских христиан рода сего