Геном Варвары-Красы: Пробуждение Силы – 1. Сборник рассказов по книге Эли Эшера «Геном Варвары-Красы или Пикмалион»

Часть 2. О братьях Стругацких и Тамерлане

Быть или не быть, вот в чём вопрос…

Вильям Шекспир

Пик передал сигнал тревоги после полуночи в четверг, сообщив, что нечто страшное творится в лаборатории. Домашний искин Мамедовых был подключён к искину университета, к легендарной Тосеньке.

В четверг утром Карен собирался начать адаптацию андроидов, семерых красавцев, похожих внешне на Иванов-царевичей из сказки, а не на обыкновенных людей, какими были братья Стругацкие. Восьмой андроид получился не таким. Возможно, в материал закралась какая-то ошибка. Но и его Карен думал протестировать и пристроить к делу, в университете не было толкового дворника.

– Спокойно, Пик, я выезжаю! – Карен водрузил на нос очки, надел ветровку с подогревом на бледно-серую пижаму с синими Биг-Бенами, подарок искина Джей-Би, что делать, человеческая ипостась легендарного Джей-Би пять лет назад воплотилась в искине, и рванул к дверям.

– Я с тобой! – вмиг оделась Таша.

– Я с вами, – собрался Витька.

Втроём они погрузились в вызванное Пиком воздушное такси и полетели к зданию университета.

Витька и подумать не мог, что всё случившееся в лаборатории – его рук дело. Точнее сказать, его и Грини.

Да, Витька услышал вчера за ужином, что восьмой андроид оказался бракованным. Он обрадовался и испугался до того, что покраснел, как варёный рак. Тогда же бабушка Таша, покачав головой, предложила измерить температуру и сразу же приложила к его лбу ладонь, искрящуюся синим светом.

– Странно, температура нормальная, – бабушка Таша внимательно глянула на Витьку, но тот уже успокоился и стал бледно-розового цвета.

Операция «Шекспир» вот-вот должна была завершиться.

Гриня придумает, как извлечь хотя бы на время андроид с геномом Шекспира из лаборатории, чтобы тот написал сонет.

Об этом думал Витька, пока они летели в университет, когда входили в здание, подсвеченное несколькими цепочками фонарей, бежали по лестнице.

Когда они вошли в родную лабораторию, дед Карен не сдержал изумлённого вскрика. Да и Витька приоткрыл рот от удивления.

Всякое бывало в лаборатории, но так комната выглядела впервые.

Всё было разбито и искорёжено в крошку и мелкие обломки.

Семь голых парней сидели на изогнутых металлических шкафах, помятых так, будто их били тараном. У каждого парня был лист бумаги и карандаш. Андроиды творили, не обращая внимания на разгром вокруг.

Видимо, писателей захватило вдохновение.

А посредине разгромленной лаборатории стоял высокий, сухощавый обнажённый юноша с каштаново-рыжими волосами, которые он спокойно заплетал в короткую косу, его большие карие глаза были нехорошо прищурены, ноздри широкого носа раздувались, а пухлые губы он недовольно поджал.

Отбросив заплетённую косу за спину, юноша бесстрашно скользнул навстречу Карену, Таше и Витьке, двигаясь быстро, но слегка припадая на совершенно здоровую правую ногу, видимо, по многолетней привычке, правую руку он тоже прижимал к телу, словно она была ранена.

«И кто из великих был хромым? И с больной правой рукой, к тому же?» – с горьким мысленным смешком спросил себя Витька.

И ответил без запинки: «Тамерлан! Чтоб Грине попал в оппоненты на каком-нибудь практикуме профессор Чайкин! И взгрел его так, чтобы Гриня задымился!»

Всё это Витька подумал, но вслух благоразумно не произнёс.

Зато бабушка не промолчала.

– Рады видеть вас, Тимур ибн Тарагай Барлас, – поклонилась узнавшая завоевателя Таша: один портрет со старинной гравюры был точь-в-точь этот андроид, разбивший всё в лаборатории в пыль и мелкие осколки.

Юноша глянул на неё с сомнением, но остановился напротив, склонив голову к правому плечу.

– Вы, безусловно, один из самых интересных полководцев и правителей древности, но лабораторию крушить не следовало, – холодно произнёс дед Карен, трезво оценивая пыль, обломки и куски, оставшиеся от прекрасной мебели и всего остального, как «всё к чёртовой бабушке на помойку отнесём».

– Они пр-рогневили меня, – у Тимура был мягкий мурлыкающий голос, больше всего похожий на порыкивание опасного хищника из семейства кошачьих.

Голос льва, главы прайда.

– Каким образом братья Стругацкие вызвали ваш гнев, столь редкий, если верить исследователям вашей биографии? – поклонилась низко-низко Таша.

– Они… они пер-р-речили мне, – пожаловался красивой девушке основатель династии Тимуридов. – А ты красивая и смелая, со мной на равных говоришь, хочешь быть моей наложницей?

– Она моя жена! – Карен загородил Ташу собой.

– Ничего, наложница и не должна быть девственницей, – парировал Тимур, зорко оглядывая лабораторию.

– Он что, оружие ищет? – выдохнул Витька, набирая по раизу Гриню.

– Скорее всего, – спокойно кивнул дед Карен, тоже осматриваясь, словно на поле боя.

Витька глянул на деда, он замечал, что в сложных ситуациях Карен Ахмедович становится очень спокойным.

Как выбраться из этой ловушки в родном университете, Витька не представлял.

Вот уж удружил друг Гриня, ботаник зловредный! Подсунул геном Тимура вместо шекспировского, а поскольку он – специалист по Тимуру, пусть приезжает и разбирается. В шахматы он с ним сыграть хотел! Предатель.

– Выезжай, Тамерлан собирается драться с дедом Кареном, – буркнул Витька в лицо заспанного Грини.

– В лаборатории? – уточнил тот, разом проснувшись.

– Здесь, – кивнул Витька, вставая рядом с дедом Кареном перед Тимуром, выбравшим вместо оружия ножку от крепкой металлической табуретки.

– Сначала решим, чья будет женщина, потом, кто здесь главный? – проговорил ровным тоном Тимур и замахнулся.

Дед Карен молчал, сверля гневным взглядом Тамерлана, пытающегося завоевать его, Карена Мамедова, личный мир.

– Захватчик… – успел прошипеть Карен. – Ультиматум мне на моей же территории выдвигаешь?

– Нет. Драться хочу, – растерялся слегка великий полководец древности, ещё не вполне уяснив, что такое «ультиматум».

– Неприемлемо! – Гриня влетел в лабораторию, будто стоял под дверью, уронил коробку с шахматами на пол и предложил Тимуру. – Решим спор цивилизованным способом: кто выиграет в шахматы, тот будет главный!

– И тому достанется женщина? – уточнил Тимур, сдвинув густые брови к тонкой переносице.

– Обсудим это позже! – выпалил Гриня.

– Нет. Сейчас, – ответил Тимур, скосив глаза на порозовевшую Ташу. – У меня должно быть всё самое лучшее. Самые красивые женщины, самые крепкие воины.

– Это вы собирались из писателей солдат сделать? – догадался дед Карен.

– Крепкие, выносливые, подходят для отряда, но начали противоречить, думают много, – выдал Тимур, расставляя шахматы на кривом столике, который Гриньке удалось уравновесить какими-то осколками и обломками, – воинам думать вредно. Они должны подчиняться. Беспрекословно!

– Противоречия – это плохо, – пробормотал Гриня, казалось, ему всё равно, что говорить, он не сводил восторженного взгляда с живого Тамерлана, поэтому расстановка шахмат шла небыстро.

Но в четыре руки с Тамерланом они всё-таки расставили странноватые шахматы. Таких Витька не видел. Он подумал секунду-другую и догадался, что шахматы были из времён Тимура!

И Витьке впервые стало жаль, что он не учился играть в шахматы. Если дед Карен понимал суть атак и отступлений, то Витька видел только стремительных солдат вместо пешек, всадников вместо коней, великанов-офицеров и странного узкоглазого полководца вместо королевы, а вот правитель был слаб и нерешителен.

Довольная ухмылка выигрывавшего Тимура сменилась удивлённой гримасой, зато Витька вдруг ясно понял, что хитрюга-Гриня завлёк завоевателя в безвыходную ловушку.

Тимур, не отводя взгляда от доски, натянул спортивные широкие штаны синего цвета, которые где-то нашла бабушка Таша, белую майку с великолепным цветным гербом университета, дед Карен в это время помог Стругацким спуститься со шкафчиков, им бабушка Таша выдавала джинсовые комбинезоны, в которых они сразу становились похожими на семерых Симеонов.

– Раз уж вы выбрались, начнём адаптацию, – задумчиво посмотрел на Стругацких дед Карен.

Но те наперебой заверили его, что им некогда, они пишут рассказ о появлении Тимура-завоевателя в обычном городе среди обыкновенных горожан, и начали быстро склеивать написанные каждым листки бумаги в один рассказ; там, где не хватило клея, они использовали скрепки, один кусок даже пришили стянутыми у Таши красными нитками, словно кровь пролилась на белую бумагу.

– Ну… – Тимур сорвал ни в чём не повинную футболку, бросил её на пол, потоптав немного ногами, разорвал, – ты, – завоеватель явно искал нужное слово и нашёл, словарь ему дали богатейший, писательский, – сжульничал!

– Неужто ты, Гриня, выиграл? – выдохнул Витька.

Гриня скромно светился, наверняка ощущая себя, как минимум, шахматным гением мирового уровня.

Тимур прошёлся быстрым шагом, заметно хромая, туда-сюда по комнате, при этом он продолжал бережно баюкать правую руку.

«Мы состоим во многом из привычек, – подытожил Витька, – Тамерлан помнит, что у него болели нога и рука, они не болят, а он их бережёт, как прежде».

Тем временем мыслительный процесс, отражающийся на лице полководца, словно тени облаков на поверхности реки, приостановился, видимо, Тимур что-то придумал.

– Три попытки, – сказал он, повернувшись в сторону деда Карена. – В любой сказке у батыра есть три попытки, а мне сдаётся, я в сказку попал.

– Нет, об этом речи не шло. Вы не выиграли, значит, моя жена остаётся со мной, – Карен Ахмедович выдержал полный злобы и сдержанного огня взгляд Тимура.

– Это был неправильный способ, какой-то циви-лизо-ванный… – полководец выразительно плюнул под ноги, не договорив и давая понять, как он относится к такой насильно вводимой цивилизации, – я знаю, как нужно! Надо по-простому, – Тимур сунул в руки профессора Мамедова ножку от табуретки, вторую взял себе.

– Мальчики! Мальчики! – Таша казалась и перепуганной, и по-настоящему счастливой. – Не надо! Что вы! Драться из-за меня… ужасно нецивилизованно. И, Тимур ибн Тарагай Барлас, ваше колено не болит, тело подправлено до стандарта, рука тоже в порядке.

– Правда? – Тимур подпрыгнул чуть не до потолка и радостно улыбнулся, сгибая и разгибая правую руку. – Так я его точно побью теперь, красавица, – доверительно сообщил он Таше. – Да, я тебя драгоценностями увешаю, шелками укутаю, я сочиню про тебя песню. Говори, кого воспеть мне в стихах?

– Меня зовут Таша, – покраснела Таша и посмотрела на Карена, который совершенно другими глазами глядел на сияющую и похожую на девчонку жену.

При последних словах Тимура сердце Витьки сжалось, глаза защипало.

Ромашка, то есть Маргарита! Конкурс сонетов! Его объяснение после! Не будет ничего. А всё потому, что Грине, видите ли, не давали сделать андроид на основе материала Тимура, известного под именем Тамерлана.

– Эгоист, – чётко проговорил Витька, повернувшись к Грине, не спускавшему сияющего взгляда с не хромого Тамерлана. – Ты не подменил материал? Ты подсунул мне приготовленный геном Тамерлана? Будь мужчиной, признайся.

– Э… так для науки ж, – покраснел Гриня.

Этот аргумент, словно подслушанный в разговоре Витьки с Пиком, стукнул влюблённого в Ромашку, как обухом по голове.

– Наука – это хорошо, – процедил Витька, – но прикрывать предательство её именем… мерзко. Я думал, что мы друзья!

Внук Карена выпустил на миг из поля зрения своего знаменитого деда.

А тот, сверкнув глазами, заговорил с воодушевлением и немалым:

– Таша – моя женщина, только я буду дарить ей украшения, шелка и под балконом серенады петь! – прорычал Карен Ахмедович, совершенно позабыв, что он профессор, убелённый сединами мудрый мужчина, светило науки, самый старший в семье Мамедовых-Затейниковых, наконец, он собирался сейчас вступать с бой, схватку, сражение за женщину, которая была ему дороже лаборатории.

Да что там мелочиться!

Дороже карьеры и университета.

Дороже жизни.

Таша посмотрела в сверкающие глаза Карена Ахмедовича и нежно прикоснулась… к ладоням Тимура.

Витька зажмурился. Дед Карен и бабушка Таша спорили, иногда перетягивали внука на свою сторону, уверяя, что он должен почувствовать, кто из них прав, но не ругались ни разу в жизни.

А теперь?

Мир рушился без грома и молний.

Хотя нет! Молнии, кажется, были!

Из рук Таши полился яркий синий свет.

– Нет! Только не это! Нет! – Гриня пытался вырвать Тамерлана из лучей синего света.

Но справиться с Ташей, защищавшей самого дорогого человека на свете – мужа, никому было не под силу. Таша вцепилась в ладони Тамерлана мёртвой хваткой.

Тимур муркнул что-то, как одомашненный и почти прирученный хозяин прайда и, плюхнувшись на пол, сладко уснул, свернувшись клубочком.

– Испортили! Такой материал… хромал! В шахматы играл, как бог искинов! – Гриня кусал нижнюю губу и тёр лицо ладонями. – Уйду из аспирантуры. Уеду в Сибирь изучать кости мамонтов!

– Никуда вы не уедете, Соболев, – Карен сердился. – Поскольку вы совершили промах, вам придётся отработать месяц в качестве дворника университета, – холодно проговорил Карен Ахмедович. – Вы подложили геном Тамерлана, вы испортили работу! Вы не учёный, Григорий Петрович Соболев, вы дворник. Хотя и для дворника у вас недостаточно ответственности, метлу вам доверять нельзя, она раритет! – припечатал он сына Пети Соболева. – Мне стыдно за вас. Ваши родители – в прошлом мои студенты, мои аспиранты, сейчас коллеги, а вы…

Гриня молчал, его тоскливый взгляд цеплялся за спящего Тамерлана.

А Витька подумал, что Гриня – настоящий учёный, потому что его волновал, прежде всего, Тимур, а уже потом – собственная судьба.

– Я тоже виноват, – шагнул к деду Карену Витька. – Я хотел…

– Нет, только я, – отпихнул его Гриня. – Я согласен с вашим решением, Карен Ахмедович, простите меня, я готов работать, но меня волнует, собой ли проснётся Тамерлан?

– Нет, я изменила его, – порозовела Таша. – Понимаю, что не права, что для тебя очень важен Тимур, но я испугалась за Карена, за Витьку, за тебя, Гриня.

Гриня с отчаянием схватил себя за щёки, жалко бормоча:

– Не успел… прощай такой отличный материал… о…а…ох… ой!

Карен переглянулся с Ташей.

Витьке показалось, что они что-то задумали.

Часть 3. О любви и сюрпризах

Куда уйду я, если сердце здесь?

Вильям Шекспир

За три дня до конкурса Витька запустил занятия, он даже бриться перестал и с бородой выглядел старше своих девятнадцати лет. Это было чудесно: почувствовать себя взрослым! Витька казался самому себе мужественным учёным, собирающимся оставить следы на пыльных тропинках далёких планет. Но проклятый сонет по-прежнему не выходил.

Витька брёл в университет, без радости размышляя о встрече с Ромашкой и переставляя с места на место слова в первой строфе. Он понимал, что становится только хуже, и стёр всё написанное на раизе, оставив самый первый сонет.

Гриня подметал кленовые золотые листья на дорожках парка вокруг университета, мотая головой, чтобы переворачивать страницы в электронной книге, которую пристроил в очки.

– Вить, – Гриня виновато смотрел на друга, вертя раритетную метлу из прутьев и палки в ладонях. – Как сонет? Получается?

– Ты не любил, Гриня. Тебе не понять, что этот сонет для меня значил! – потерянно проговорил Витька. – Нет! Сонеты – это не моё.

– Во-первых, если бы твою идею удалось воплотить, это был бы не твой сонет, а Шекспира, – начал Гриня самым нудным тоном, – а во-вторых, сотня самых лучших стихов не стоит нескольких слов, если эти слова – правда. Наберись смелости и скажи ей их, – Гриня виновато моргнул.

– Шутишь? Что за слова? Волшебные? Пароль? – пробубнил Витька.

– Ещё какой пароль. «Я тебя люблю». Ты их скажешь и смотри, что будет, – Гриня говорил чётко и размеренно.

– Думаешь? – Витька не верил, что сложную ситуацию исправят три слова.

– Эти три слова понравятся твоей Ромашке больше сотни сонетов! – пробурчал теряющий терпение Гриня. – Больше серенад и всего остального. Разве ты не читал статью Карена Ахмедовича о влиянии слов на возникновение глубокого чувства?

– Я читал, – повесил нос Витька, плюхаясь на скамейку под желтеющими клёнами, – я даже комплименты говорил, но Ромашка… она необыкновенная! Я не понял, что она чувствует, если чувствует, конечно. Как я ей просто ляпну, что люблю?

– Может, цветы сначала подаришь? – Гриня сел рядом.

– Ромашки? – усмехнулся Витька.

– Маргаритки, – улыбнулся Гриня, – я достану, есть одна оранжерея на примете. – Если ты за меня поработаешь немного.

– Угум, Геракл готов подержать твоё небо, пока ты срываешь золотые яблоки, – усмехнулся Витька, примериваясь к раритетной метле.

Витька подметал жёлтые кленовые листья, читая на ходу занятный роман про влюблённых искинов, он и предположить не мог, что у Грини в очках есть что-то, кроме учебников. Искин Доротея слушала объяснение в любви искина Леонарда на китайском языке, а Гриня уже нёс букетик маргариток, пышных, белоснежных, похожих на пушистые снежинки, осевшие на зелёные стебельки и трогательные листочки.

– Вот, цветы, – Гриня отдал букетик, – теперь обсудим, как будешь действовать. Посмотри ей в глаза и скажи серьёзно:

– Я…

– Понял, знаю, изучил вопрос, читая любовный роман «Нежность в первой передаче данных», – прервал Витька монолог Грини.

– Это не мой, это Задира загрузил, – покраснел Гриня и бросил: – Ну, ни пуха тебе, Геракл?

– К чёрту! – буркнул Витька и направился быстрым шагом в сторону дверей.

Ромашка попалась ему у деканата.

– Ромашка, привет, – Витька смотрел на прямые золотистые волосы Маргариты и вспоминал чертей и всю преисподнюю такими словами, что им там икалось наверняка. – Маргарита, зачем кудри выпрямила? – прошептал он.

– Не нравится? – огорчилась Ромашка.

Витька хотел сказать «плохо вышло», но вместо этого молча протянул девушке пушистый букет маргариток.

– Это мне?! – Ромашка обрадовалась, но как-то странно, напоказ.

Витька огляделся: ах, вот в чём дело?

Мимо проходил кудрявый черноволосый Бернард Петрушков, студент четвёртого курса, у него сонеты получались великолепно. Девушки ахали и декламировали друг другу смелые, а, на взгляд Витьки, кривые рифмы.

– Ромашка, я хотел… – Витька растерял все мысли, глядя на нетерпеливо припрыгивающую девушку, не сводящую взгляда с удаляющейся спины Бернарда.

– Вить, мне надо… идти, – Ромашка помахала Витьке букетиком маргариток и побежала вслед за Бернардом.

«А всё Гриня и его Тамерлан! – подумал Витька и побрёл прочь из университета, не разбирая дороги, он бурчал под нос что-то неразборчивое, впрочем, в его монологе мелькали чёткие слова «геном», «Шекспир», «сонет» «эгоист» «Тамерлан» и «предатель».

Но тут Витьку осенило – он ведь так и не сказал Ромашке, что любит её. Лучше сделать задуманное. Иначе всю жизнь придётся жалеть о том, что отступил!

Витька бегом вернулся в университет, прыгая через три ступеньки, поднялся по лестнице.

Ромашка беседовала с Бернардом у окна. Жёлто-зелёные клёны под окнами роняли листья с кудрявых макушек. Фигурка Грини казалась отсюда, с пятого этажа, игрушечной. Игрушечный Гриня упорно подметал дорожки игрушечной метлой.

Сердце Витьки перестукнуло от страха.

Сейчас.

Всё будет кончено?

Или начнётся новый отсчёт?

Появится новый мир, его собственный и Ромашки, за который они будут сражаться, как дед Карен и бабушка Таша.

Витька выдохнул и подошёл к Ромашке:

– Маргарита, надо поговорить.

Ромашка посмотрела на Витьку затуманенным взглядом и пробормотала, что как-нибудь потом.

– Сейчас, – настаивал Витька.

– Говори, – Ромашка направилась за Витькой, всё ещё оглядываясь на Бернарда, к которому подбежали две первокурсницы.

– Маргарита, я… – Витька сглотнул, слова не желали выговариваться, – люблю тебя, – выдавил он из пересохшего горла задеревеневшими губами.

Ромашка смотрела на него так, будто увидела впервые.

О чём она думала?

Витька напрягся, казалось, у него из глаз сейчас посыплются искры.

И…

…услышал мысли Маргариты, на русском! Это был прорыв.

Наверное, когда любишь, и случаются настоящие чудеса.

«Виктор – самый красивый, самый умный студент на нашем курсе. Неужели правда любит? Он так сам сказал, а я ни разу не ловила его на лжи. И как он догадался, что я нарочно к Петрушкову подошла, потому что ещё на первом курсе в него, в Витьку, влюблена была? Может, не догадался? Приревновал? А если мы целоваться будем, что Карен Ахмедович скажет? Цветы Виктор мне подарил самые любимые. Где только в сентябре нашёл маргаритки?» Дальше мысли порозовевшей Ромашки ушли в такие непроходимые дебри, сплетённые из застенчивости, нежности, опасений и влюблённости, что Витька покраснел.

Он читал мысли Ромашки и боялся, что его сердце от счастья выпрыгнет сейчас из груди.

Ромашка была в него влюблена! Кто бы мог подумать?! Кто разгадает этих девушек?! Особенно если не умеет читать их мысли?

Витька взял Ромашку за руку, завёл за пыльный шкаф у двери в деканат и поцеловал в губы.

Мысли Ромашки взорвались коротеньким выводом: «Ему же ответить надо!» – и девушка, привстав на цыпочки, шепнула в ухо Витьки:

– Я люблю тебя.

Когда, поцеловав Ромашку сотню раз и договорившись встретиться завтра, Витька вышел из университета, в его душе играл оркестр, наверное, поэтому он не услышал сразу мелодию раиза. Звонила бабушка Таша, звала на дачу с Гриней, непременно с ним.