Иран в условиях новых геополитических реалий

© Фонд Ибн Сины, 2019

© ООО «Садра», 2019

© ФГБУН ИВ РАН, 2019

Предисловие

Исламская революция в Иране стала одним из значимых событий последней четверти ХХ в. Сорок лет назад в стране произошел революционный взрыв и была свергнута одна из самых древних на Ближнем Востоке монархий. События 1978–1979 гг. получили широкий отклик в мире. Интерес к иранскому феномену не утрачен до сих пор, что объясняется целым рядом факторов. Массовое революционное движение развернулось на фоне динамичного экономического развития страны по капиталистическому пути. Революция носила не только антимонархический, но и антизападный характер. Она развивалась под исламскими лозунгами, и шиитское духовенство стало не только его вдохновителем, но и непосредственно руководило ходом событий и, встав у руля власти, затем успешно воплотило в жизнь идею исламского правления, заложив основы новой государственной системы Исламской Республики Иран.

Исламская революция до сих пор привлекает к себе внимание и политиков, и ученых широкого профиля: политологов, международников, философов, исламоведов, культурологов, социологов и экономистов. Это объясняется значением произошедших в Иране событий не только с точки зрения внутреннего развития страны, но и их влиянием на регион и систему международных отношений, которое не исчерпано до сих пор. Исламская революция стала наиболее ярким проявлением религиозного ренессанса, дала толчок развитию политического ислама на мировой арене, противопоставив миру Запада и Востока мир ислама. Иранская революция, основной идеей которой стало осуществление социальной справедливости и борьба с тиранией, заявила о поддержке всех угнетенных народов и искоренении любых форм дискриминации в мире. Создание и развитие исламской республики выдвинуло на обсуждение проблему религиозной демократии (народовластия), цивилизационной самоидентификации в условиях процесса глобализации и роли традиционных духовных ценностей в эпоху модернизации.

Опыт существования ИРИ продемонстрировал «очевидную неисчерпаемость религиозных факторов в эволюции социума»[1], с одной стороны, и способность адаптации ислама к современным реалиям, с другой. За сорок лет Исламская Республика, столкнувшаяся на своем пути с международной изоляцией, восьмилетней войной, пережившая период разрухи, экономических санкций, повернулась в сторону либерализации. Руководство страны, опираясь на массы, сумело внести коррективы в модель социально-политического и экономического развития, что позволило стимулировать рост экономического и научного потенциала, значительно усилить влияние на региональные процессы. В основе этих процессов лежало развитие исламской политической мысли.

Исламский режим, несмотря на усиление внешнего экономического давления и ведение против него психологической войны, сохраняет запас прочности и готовности ответить на вызовы, угрожающие его развитию. Он уже не раз демонстрировал прагматизм и способность адаптировать свой курс к потребностям внешней и внутренней политики, не отказываясь при этом от ценностей Исламской революции.

Предлагаемый сборник представляет собой ретроспективу статей[2] по проблематике, связанной с Исламской революцией и реализацией новой модели построения государства на основе исламских принципов. Их воспроизведение поможет не только лучше понять события, произошедшие в Иране в указанный период, но и даст дополнительную возможность оценить их с точки зрения их взаимосвязи с идеями Исламской революции, способствовавшими возникновению новых тенденций и явлений, утвердившихся в регионе. Особенностью сборника стало то, что он аккумулирует представления и выводы российских исследователей и иранских авторов, чьи статьи были специально переведены для публикации на русском языке. Авторы из России и Ирана поднимают вопросы концептуального обоснования принципа исламского правления велаят-е факих, роли шиитского духовенства как активного фактора социально-политического развития Ирана в ХХ в., анализируют различные подходы к трактовке понятия исламской демократии. Ряд исследователей акцентирует внимание на достижениях Исламской Республики в социально-экономической сфере. Не обойден стороной и внешнеполитический аспект.

Несомненно, привлекут внимание работы авторов, которые оценивают значение Исламской революции с позиций сегодняшнего дня, проводят параллели с событиями в других странах, а также прогнозируют сценарии ее будущего развития.

Представление взглядов двух сторон на проблематику Исламской революции не только дает возможность глубже увидеть процессы и явления изнутри и извне и продемонстрировать различные точки зрения, но и помогает выявить наличие общих подходов, а порой и совпадения мнений.

Сборник предназначен для иранистов, экспертов региональной проблематики, философов, студентов востоковедных специальностей.

Коллектив авторов благодарит Фонд исследований исламской культуры имени Ибн Сины за содействие, оказанное при подготовке и публикации этого издания.

Е.Дунаева

И.Р. Гибадуллин

Институт истории им. Ш. Марджани Академии наук Республики Татарстан

Советская историография Исламской революции 1978–1979 гг. в Иране: изучение религиозно-идеологических аспектов[3]

Исламская революция 1978–1979 годов стала одним из наиболее значимых и эпохальных явлений в истории человечества в XX веке. Большинство исследователей признают тот факт, что это событие ознаменовало некий новый этап в политическом развитии стран исламского мира, вызвав к жизни и придав массовый характер различного рода движениям исламского ревайвализма. Исламская революция изменила расклад геополитических сил на Ближнем и Среднем Востоке, создала прецедент «третьего пути развития», пролегающего вне существовавших на тот момент военно-политических блоков и экономических систем. Внезапность и неожиданность событий, происходивших в Иране, поставила в тупик многих исследователей на Западе и в СССР, затруднявшихся дать однозначную оценку феномену иранской революции и тем более как-то прогнозировать дальнейшее развитие событий. Не случайно французский философ-постструктуралист Мишель Фуко поспешил назвать Исламскую революцию «постмодернистской революцией»[4]. В самом деле, феномен Исламской революции оказался настоящим парадоксом для Запада.

Сразу же после победы Исламской революции историки, политологи, социологи, антропологи, культурологи и экономисты на Западе и в СССР принялись анализировать истоки и причины этого революционного движения. Ими были выдвинуты различные теории и подходы к рассмотрению сущности этой революции, опирающиеся на различные методологические позиции и исследовательские дискурсы. Объединяло большинство исследователей резко негативное восприятие происходящих в Иране событий, которые шли вразрез с привычными для них теориями модернизации и прогресса, вызывали в их сознании образы средневекового прошлого, к которому, по их мнению, торопился вернуться Иран.

С другой стороны, Исламская революция вскрыла серьезные иллюзии специалистов по Ирану и странам мусульманского мира в целом относительно роли исламской идеологии в политическом развитии этих стран. Только осознав, что идеологической основой массового революционного движения в Иране был ислам, а именно имамитский толк шиизма, многие исследователи судорожно обратились к изучению религиозной традиции шиитского Ирана, в которой отчетливо просматривались ценности, идеи, установки, определившие лицо последней иранской революции. Таким образом, эффект, произведенный Исламской революцией в современном мире, подстегнул интерес многих ученых-иранистов к исламу и оказал воздействие на историографию иранской истории в целом.

В данной статье мы поставили задачу проследить и проанализировать основные тенденции в изучении Исламской революции в России. Наиболее значимым аспектом в изучении и осмыслении специфики иранской революции 1978–1979 гг., на наш взгляд, является ее религиозно-идеологическое содержание, которое как раз и стало предметом самых оживленных дискуссий. В идеологической плоскости лежит и ключ к пониманию сущностных характеристик этой революции. Учитывая то, что изучение Исламской революции никогда не было чисто академическим процессом, оторванным от политических интересов и соображений, нам бы хотелось продемонстрировать взаимосвязь между оценками представителей научного сообщества и партийно-государственной идеологией СССР.

Отечественная историография Исламской революции в 1980–1991 гг. находилась под всепоглощающим влиянием официальной идеологии КПСС и марксистско-ленинской методологии. Данное обстоятельство оставляло мало пространства для дискуссии и разночтений в понимании специфики иранской революции, что предопределило в некотором смысле единодушие советских исследователей в основных подходах к этому вопросу. Тем не менее определенные расхождения в их трактовках имелись, однако касались они в основном частных моментов и не затрагивали сущностных характеристик этой революции.

Выработка подходов к пониманию специфики иранской революции 1978–1979 гг. во многом определялась генеральной линией руководства Коммунистической партии Советского Союза. В отчете ЦК КПСС XXVI съезду КПСС и очередных задачах партии в области внешней и внутренней политики от 23 февраля 1981 г. содержалась следующая характеристика иранской революции, в которой не обойдена вниманием исламская составляющая этой революции:

«Особый характер имеет революция в Иране, которая стала крупным событием в международной жизни последних лет. При всей своей сложности и противоречивости это в основе своей антиимпериалистическая революция, хотя внутренняя и внешняя реакция стремится изменить этот ее характер…

В некоторых странах Востока в последнее время активно выдвигаются исламские лозунги. Мы, коммунисты, с уважением относимся к религиозным убеждениям людей, исповедующих ислам, как и другие религии. Главное в том, какие цели преследуют силы, провозглашающие те или иные лозунги. Под знаменем ислама может развертываться освободительная борьба. Об этом свидетельствует опыт истории, в том числе и самый недавний. Но он же говорит, что исламскими лозунгами оперирует и реакция, поднимающая контрреволюционные мятежи. Все дело, следовательно, в том, каково реальное содержание того или иного движения…»[5].

Однако, как и следовало ожидать, религиозно-идеологический аспект Исламской революции если и не был оставлен советскими историками без должного внимания, то, по крайней мере, не оказался воспринят ими всерьез. В фокусе внимания историков-иранистов находились социально-экономические и в меньшей степени социально-политические аспекты революционных событий в Иране. Анализировались признаки революционной ситуации, отыскивались причины и предпосылки революционного брожения масс, давалась обстоятельная характеристика социально-классовым процессам и производительным отношениям в иранском обществе предреволюционной поры. Идеология, согласно догматизированной концепции марксизма-ленинизма, являлась элементом надстройки и сама по себе была лишена активного исторически-созидательного начала. Тем более, если речь шла об «отжившей» и «консервативной» религиозной идеологии.

Примечательным является тот факт, что в первых советских научных публикациях, посвященных теме Исламской революции в Иране, ставится вопрос о том, насколько оправдано применение термина «исламская революция» относительно иранских событий. Советские исследователи старались упорно игнорировать религиозный характер выдвигаемых лозунгов и их идеологического обоснования. Даже когда исламский режим получил в стране законодательное закрепление, исламский характер революции вызывал у них сомнения.

В статье С.М. Алиева «Проблемы политического развития Ирана»[6] автор называет тезис об исламском характере революции ошибочным. По его мнению, наиболее существенными характеристиками революции были ее «народный», «антимонархический» и «антиимпериалистический» характер, а термин «исламский» не несет в себе конкретного содержания, кроме неопределенных лозунгов об «исламском правлении» (хокумат-е эслами).

Другой советский историк-иранист С.Л. Агаев придерживается той точки зрения, что термин «исламская революция» отражает существенную сторону в событиях, имевших место в Иране. Он говорит, что она является исламской «по руководящей роли духовенства и организационно-идеологической основе»[7]. Им также отмечено, что «происходит углубление ее исламской организационно-идеологической основы – от происламски-либеральной, к исламско-радикальной, и наконец, фундаменталистской». Такая эволюция исламской идеологии, по сути, ознаменовывает собой свертывание самой революции и даже переход ее в контрреволюционную стадию.

Как и большинство других советских исследователей, С.Л. Агаев уверен, что иранская революция завершилась упразднением монархии. Революционность последующих событий, которые как раз и соответствуют определению «исламская революция», так или иначе ставится ими под сомнение. Тем не менее Агаев допускает, что «институализация ее исламских идеологических и организационных форм могла бы определять главное содержание антиимпериалистического народного движения»[8].

В своей более популярной работе, вышедшей в 1987 г. в Политиздате и предназначенной для пропагандистско-разъяснительной деятельности: «Иран между прошлым и будущим. События. Люди. Идеи», – С.Л. Агаев преподнес идейно-политическую сторону Исламской революции и послереволюционной действительности Ирана в крайне негативном свете. В данной работе нельзя найти глубокого анализа идей, поскольку она написана целиком на материалах прессы и носит историко-политический характер. Заслуживает внимание предисловие автора, написанное в публицистическом духе и высокопарно озаглавленное «Идеалы и Идолы». Под первыми он понимает идеалы «научного коммунизма», так как они якобы «отражают материальный мир», и потому «их собственное развитие определяется развитием общественного бытия»; они «выражают интересы передовых сил»; «это подлинные идеалы, ибо за ними сама действительность». Под вторыми подразумевается идеология исламского режима в Иране. Эти идеи «отрываются от реального предмета и представляются как нечто самостоятельное, независимое»; «служат интересам отживших общественных сил»; представляют собой «образы желаемого, вынесенные за пределы существующей действительности», «канонизированные, закосневшие схемы»; «это даже и не идеи, а всего-навсего идолы». Автор предисловия заключает, что «бывают короткие периоды, когда идолам в силу ряда причин удается овладеть воображением масс», однако будущее только за «истинными идеалами» марксизма-ленинизма.

Другой советский историк-иранист А.Б. Резников, обладавший, пожалуй, наиболее оптимистичным и благожелательным видением иранской революции, был категорически не согласен с возражениями своих коллег против применения термина «исламская революция». Свой тезис он аргументирует следующими доводами: «Интегрирующей идеологией революции был ислам; политическое руководство ею осуществляло шиитское духовенство; лозунгом революции был “справедливый, исламский строй”; главной организационной ячейкой… была мечеть…»[9]. Им дана неоднозначная трактовка социальной роли и функции духовенства в произошедшей революции. Признавая реакционную сущность духовенства как класса, он заявляет о том, что именно духовенство сыграло роль «национально-интегрирующей силы», оно «было революционным в своей непримиримости по отношению к монархии и, что еще важнее, стало «боевым вождем» и «гегемоном» революции[10].

А.Б. Резников со свойственной ему проницательностью признает, что «в Иране имел место новый феномен, нечто такое, чего раньше не было»[11], в результате чего произошла как бы «отсрочка прогресса». Последнее замечание еще раз свидетельствует о замешательстве марксистско-ленинской историографии в объяснении иранских событий, которые не укладывались в привычную им теорию прогресса.

Резников называет шиизм «живой, действенной идеологией», а также констатирует, что «идеология ислама в Иране не утрати-ла своей жизненности, встала на защиту жизненных интересов иранского народа и сама обрела новые жизненные силы»[12]. Оптимистичен он и в оценке роли шиитской идеологии в революции: «шиитский ислам оказался чем-то вроде идеальной религиозной идеологии для многоклассового, антитиранического, антиимпериалистического (античужеземного) движения, каким была иранская революция». На специфику революции, по его мнению, оказали влияние такие факторы, как «высокий уровень набожности иранцев, принадлежащих к самым широким слоям населения», характерные для иранцев массовые проявления религиозного фанатизма[13].

Р.А. Ульяновский считает необходимым выделять в иранской революции два этапа: период подлинно народного антимонархического и антиимпериалистического движения, в котором, по мнению советских наблюдателей, особенно ярко проявили себя представители левых политических групп (до февраля 1979 г.), и последовавший за ним этап «закрепления исламских организационных форм и идеологических основ», в котором инициатива оказалась в руках шиитского духовенства[14].

Вокруг указанного второго этапа иранской революции, ассоциируемого со становлением исламского режима, в советской историографии сложилась полемика относительно ее классового содержания. Если первый этап революции признается «народным», обладающим «широкой многоклассовой социальной базой», то второй этап характеризуется как «буржуазный» или «буржуазно-демократический». Однако, строго говоря, реалии иранской революции не вписываются в стандартизированные схемы марксистско-ленинского обществоведения. Ибо «гегемоном революции» оказалась далеко не буржуазия и даже не «традиционные мелкобуржуазные слои»[15], а наиболее консервативная сила, которая, по логике марксизма, должна была тормозить ход развития капитализма. Тем более что шахская программа модернизации страны вполне отвечала задаче укрепления капиталистической системы хозяйствования в Иране. Очевидно, иранский феномен требовал принципиально иных подходов к истолкованию, не отягощенных догматическим наследием советской марксистско-ленинской доктрины.

О новой тенденции в интерпретации Исламской революции в советской историографии говорит введение в инструментарий анализа С.Л. Агаевым нового понятия «исламский аспект революции». Данное понятие он увязывает со значительной ролью шиитской религиозной традиции в народном сознании иранцев, что и предопределило идеологическую основу революции. Он также стремится снять противоречие между «исламским аспектом революции» и ее подлинно народным характером, говоря о том, что в иранской революции со всей силой проявили себя «народные аспекты религии», такие как шиитские мистерии (та’зийе)[16].

В работах некоторых других исследователей, например, Е.А. Дорошенко, идеология исламского движения в Иране, возглавляемого шиитским духовенством, рассматривается как вариант иранского национализма, причем в его наиболее обостренной форме[17]. Безусловно, говоря о национализме, Дорошенко подразумевает антиимпериалистическую направленность этой идеологии, черпающую силы в культурно-исторической и цивилизационной самобытности иранского народа.

Можно выделить целую группу советских исследователей, которые были в большей степени ориентированы на изучение идеологических и культурологических аспектов предреволюционной истории Ирана и событий Исламской революции (Е.А. Дорошенко, В.Б. Кляшторина, А.К. Лукоянов, В.К. Зотов, Г.С. Ефремова[18] и др.). Именно этой группе иранистов удалось проследить те тенденции в культурной и общественной жизни Ирана, на основе которых происходило оформление и утверждение лозунгов «исламского правления» (хокумат-е эслами) и «исламской республики» (джомхури-йе эслами). Следует заметить, что в фокусе внимания исследователей оказались прежде всего идеи светских исламских деятелей (Джелала Але Ахмада, Али Шариати, Мехди Базаргана, Сейеда Хосейна Насра) и меньше всего идеология политизированного шиитского духовенства, например аятоллы Р.М. Хомейни, М. Мотаххари, Бехешти, Талегани, Шариатмадари и др. В области изучения идеологического наследия шиитских мыслителей в отечественной историографии Ирана образовалась заметная лакуна, которая так и не была никем заполнена.

Один из ведущих советских ученых-иранистов А.З. Арабаджян отмечает, что в иранской общественной мысли 1960–70-х годов особо актуальными становятся проблемы культурного наследия и поиска идентичности, за которыми скрывались «различные политические взгляды, суждения, устремления». Поиск аутентичного культурного наследия приводит многих представителей иранской интеллигенции к переоценке роли ислама в истории их страны, и к концу 70-х годов исламизм уже определяет идейный и культурный фон общественной жизни. Как считает Арабаджян, это «вынужденное перевоплощение» объяснялось репрессивной политикой шаха в отношении оппозиции, в первую очередь группировок левой и социалистической направленности[19].

В.Б. Кляшторина в своей монографии также пытается ответить на вопрос, почему в центре общественной мысли Ирана 1960–70-х годов неожиданно оказались проблемы культурного наследия, исламских ценностей и их взаимодействия с западной культурой. При этом она делает акцент на изучении такого феномена, как традиция (культурная традиция), предварительно обеспечив теоретическое осмысление данного понятия и определив его специфичность. По ее мнению, культурные традиции могут быть «активным инструментом познания современности, мощным фактором, помогающим определить путь развития страны или региона». Кляшторина выделяет три направления в подходе идеологов развивающихся стран, в том числе Ирана, к традициям: 1) традиционализм (безоговорочная защита и прославление традиций, отождествление религиозных традиций с национальными традициями вообще); 2) модернизм (полное отрицание традиций); 3) концепции синтеза («мелкобуржуазные и буржуазные»)[20].

В иранской революции особенно ярко проявили себя именно концепции синтеза. Вместе с тем Кляшторина подчеркивает, что «построение работающего синтеза традиционного и современности – задача огромной трудности». Поэтому она выражает сомнение в том, насколько жизнеспособным окажется тот синтез, который был предложен сторонниками Хомейни.

На основе анализа художественной литературы и публицистики, исторических и культурологических работ иранских мыслителей того периода исследовательница определяет основные тенденции в развитии общественной мысли, ключевые темы и сюжеты, процесс дискуссии и порождения новых идей, который создавал тот культурный и идейный фон, на котором вызревала идеологическая база будущей революции. Хотя трудам самих религиозных деятелей не было отведено подобающего места в ее монографии.

В.Б. Кляшторина сумела продемонстрировать, что общественная мысль в Иране вышла на качественно новый уровень осмысления общественных проблем, возникла оживленная дискуссия вокруг наиболее острых вопросов. Однако в связи с тем, что автор не рассматривала шиитскую религиозную мысль 1960–70-х годов, очевидно считая ее малозначимой и занимающей периферийное положение в общественном дискурсе, в ее монографии не получила осмысления взаимосвязь между нарастающим общественным интересом к собственной религиозной традиции («духовно-культурной переориентацией»[21]) и интеллектуальной эволюцией внутри определенной группы шиитского духовенства, которую возглавил Хомейни. Ведь эти два встречных процесса в итоге и дали феномен Исламской революции.

В качестве основного вывода Кляшториной прозвучал тезис: «Общим для большинства иранских буржуазных идеологов 60– 70-х годов было то, что поиски оптимальной модели культурного развития они вели преимущественно в пределах духовных ценностей ислама»[22].

Другой исследователь-иранист А.К. Лукоянов подтверждает этот тезис в отношении общественной мысли Ирана: «Оппозиционная монархии буржуазная общественная мысль оказалась замешанной на исламе. Указанное обстоятельство сыграло немаловажную роль в том, что, когда в стране начала складываться революционная ситуация и шиитское духовенство начало прилагать усилия к тому, чтобы овладеть революционизирующимся сознанием масс, почва для этого оказалась взрыхленной»[23].

Е.А. Дорошенко как исследователь современного Ирана заслуживает нашего особого внимания. В центре ее научных интересов оказалось шиитское духовенство, которое привлекло ее внимание в первую очередь благодаря тому, что не сходило с арены политической жизни Ирана на протяжении всего XX века, во время Конституционной революции (1905–1911), в период диктатуры Резы-шаха Пехлеви (1924–1941) и особенно в период после окончания Второй мировой войны. Более того, политическая роль и авторитет духовенства в народной среде возрастали на протяжении 1960–70-х годов, когда общество переживало наиболее стремительный скачок в направлении модернизации.