История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

Второе пришествие Иисуса в исламе

Мы уже видели, что в том, как Коран толкует главные верования христианства, очень много общего с Евангелиями.

Но мало кто из христиан и даже тех российских мусульман, которые ограничиваются только обрядной стороной своей религии и не задумываются о ее сокровенном эсхатологическом смысле, знает и сознает, что не только в христианстве, но и в исламе Судный День и Последние Времена неразрывно связаны с тем же самым вторым пришествием Иисуса!

Это исламское верование далеко не случайно, и, во всяком случае, в своей первозданной чистоте, не является заимствованием у христианства. Но чтобы понять, откуда вдруг такое совпадение, нужно опять же вернуться к истокам, к самой исламской логике пророческого пришествия.

Среди всех пророков человечества, среди которых были и такие великие пророки-законодатели, как Авраам и Моисей, и другие, которые не приносили новых законов, но только исправляли упущения людей, направляя их на истинный путь, Коран обращает наше внимание на двух пророков, предназначения которых были столь высоки и трудны, что они заслуживали иных, по сравнению с остальными пророками, именований.

Один из этих пророков – это сам Святой Пророк Мухаммад, которого Коран называет Печатью пророков, Хатам Ан-Набииин, и второй – Иисус сын Марии или Иисус Мессия (Христос). Эти два титула и два заключенных в них статуса являются чрезвычайно важными для понимания отношения ислама к Иисусу.

Что же такое «Печать пророков»? Обычно это арабское идиоматическое выражение понимается как тот факт, что с пришествием Святого Пророка ислама стезя пророчеств в человеческой истории завершилась, и после Святого Пророка не может быть никаких других пророков. Такое понимание выражения «Печать пророков», созвучное христианскому убеждению в том, что после Иисуса могут являться только лжепророки и Антихрист, стало с течением исторического времени главным догматом для подавляющего большинства мусульман планеты.

И неудивительно, поскольку по мере пришествием в ислам многих народов со своими культурами и языками, постепенно упускался из вида изначальный идиоматический смысл этого выражения, которое в арабском языке всегда означает не «последний во времени», но – «непревзойденный никем». Так, Авиценну современники называли «Печатью врачей» (Хатаман Аттиба), а великого арабского поэта Мутанабби – «Печатью поэтов» (Хатаман Шуара).

Никому при этом не приходило в голову, что после Авиценны не станет больше врачей, а после Мутанабби – поэтов, однако оба этих великих человека действительно остались непревзойденными в своих сферах деятельности.

Более того, в хадисах сам Святой Пророк говорит о своей стезе пророчества так:

«Я – последний из пророков, и моя мечеть – последняя из мечетей».

Очевидно, что с его уходом строительство мечетей не прекратилось, однако все были обязаны своим происхождением мечети Пророка.

Между тем, признание того факта, что после ухода Святого пророка ислама стезя пророчеств завершена, попросту означает, что Бог с его уходом оставляет человечество на произвол судьбы и отказывается впредь говорить с людьми устами пророков до самого Судного Дня. Это также означало бы, что общество, оставленное Святым Пророком, было идеальным на все времена, и содержащееся в нем Откровение всегда остается изначально свежим и чуждым всякой догматики, словом, вся эволюционная суть Откровения пришла бы к концу, словно на земле и вправду был бы создан рай.

Как показала история, все было далеко не так, и сам богословский раскол в мусульманском мире ясно доказывает, что с течением времени Исламское Откровение стало, как и все предыдущие, обрастать совершенно чуждыми его сути догматами. И это вполне понятным языком объясняет сам ислам.

Ведь эволюция, то есть постоянное возрождение и все более глубокое и всеобъемлющее разрастание Откровения в истории далеко не случайно и не произвольно, и потому, как всякая эволюция, по определению не может придти к своему концу.

Духовная эволюция, смыслом которого является постоянное движение к идеальной и потому недостижимой, но вечно манящей цели, диктуется не совершенством или законченностью того или иного Откровения, но самой природой земного человека, который склонен всюду, в том числе и в религии, искать себе не только духовного утешения, но также всяческих удобств и прибылей.

Святой Пророк действительно принес в мир всеобъемлющий и совершенный Божественный Закон. Однако, как и в мирской жизни, одних законов мало, чтобы сделать людей совершенными.

Божественный закон тем и отличается от светского, что за его исполнением должны следит в первую очередь не люди, но Сам Бог. Как мы знаем из истории, религиозные реформаторы, ведомые высоким и обостренным нравственным чувством и собственным разумом, действительно умели растолковать по-новому и тем самым освежить в восприятии людей какие-то частности изначального Откровения.

Но возродить Откровение в его целом могли и умели только пророки, которые тем и отличаются от самых великих реформаторов, что действуют не по собственной воле и умению, а только по воле Бога.

Поэтому и в исламе, как в христианстве, существует понятие Судного Дня, когда существование человечества в его нынешнем виде придет к концу, и каждому придется держать ответ не столько по своим верованиям, не столько по тому, «к Востоку или к Западу они обращали лицо», сколько по своим делам и мыслям.

В христианстве Судный День связан со вторым пришествием Христа. Но и по верованиям мусульман, проистекающим из высказываний самого Святого Пророка ислама, в Конце Времен на земле должен вновь появиться ни кто иной, как Иисус, который явится вместе с Последним Реформатором ислама, Махди, в последней попытке наставить мусульман и все человечество на путь истины. Ислам считает, что Бог, в Своем неизреченном милосердии, не может не дать людям самой последней возможности опомниться прежде Страшного Суда.

В отношении Последнего Реформатора, Махди, и его главного соперника и врага Антихриста, в исламе существует много исторических преданий, но основной вывод, который можно сделать из этих преданий, – это то, что Махди будет избран не людьми, а Богом, то есть, Сам Бог оповестит его о великой миссии и Сам Бог будет охранять его при исполнении великого предназначения.

В истории ислама было много людей, которые называли себя Махди, и некоторые из них наделали много шума и сотрясали целые государства, как это было в случае фанатичного, в корне исказившего ислам и не пощадившего даже святынь Мекки движения карматов в IX–X веках или движения Алмохадов (12 век) в северной Африке. Все они, однако, отличались крайними шиитскими пристрастиями и натворили множество бед, в чем мусульманские историки, в том числе и ибн Хальдун, видели свидетельства того, что действовали они без Божественного одобрения и содействия.

Можно по-разному трактовать то мусульманское предание, что Махди будет избран не людьми, а Самим Богом, и свершит свою миссию при Божьем участии и содействии, то есть, Бог будет руководить всеми его поступками и делами.

Если человек получает некую информацию от Бога и полностью передает ее людям, если все деяния его диктуются знаниями, полученными непосредственно от Бога, то кто он? По всей видимости, пророк, поскольку иного определения пророка просто нет.

Однако для многих и многих мусульман, предпочитающих не рассуждать, а полагаться на известные им авторитеты, придание Махди статуса пророка хоть в каком-то смысле является полной анафемой. При этом в исламе было много исторических авторитетов, которые либо вовсе не верили в идею Махди, считая ее плодом шиитской пропаганды, либо, хотя и косвенно, готовы были признать за ним, в каком-то смысле, и пророческие качества.

В качестве главного из этих авторитетов допустимо рассматривать самого Святого Пророка ислама, который, по свидетельству Мухаммада бин Халида ал-Джанади, ссылавшегося на Абана бин Салиха бин Аби Айяяша, ссылавшегося на основоположника суфизма Хасана ал-Басри, в свою очередь ссылавшегося на современника Пророка Анаса бин Малика, однажды сказал:

«Не будет иного Махди, чем Иисус, сын Марии[21]».

Мы не будем здесь углубляться в эту интереснейшую историческую тему, поскольку нас интересует в этой главе не столько Махди, сколько Иисус. Интересно, однако, что Иисус – по верованиям большинства мусульман – должен явиться в том же статусе пророка, с которым он в древности ушел с земли.

Даже если и не придавать Махди пророческих качеств, такое второе пришествие Иисуса самым неудобным образом нарушает складность догматического верования в окончательность и завершенность пророческой миссии после Святого Пророка ислама. Получается, что после Святого Пророка – во времени – все же должен явиться другой пророк, пусть даже и известный всем мусульманам Иисус, сын Марии. Впрочем, богословы ислама выходили из этого затруднения, говоря, что проблемы другого пророка нет, поскольку в Конце Времен на землю снизойдет тот же самый Иисус, который, чудом избежав смерти на кресте, был вознесен Богом на четвертое небо, где дожидается часа своего сошествия на землю.

Конечно, ни Махди, ни Иисус не приходят в Конце Времен, чтобы в чем-то превзойти Печать пророков Святого пророка ислама или хоть как-то изменить Закон, положенный исламом на все времена. Они приходят, чтобы осветить исполнение этого Закона новым Божественным светом и очистить ислам от догм и наслоений, чуждых его духу и букве. Что же в действительности пишет о распятии и вознесении Иисуса Коран?

«(Бог наложил печать на их сердца) из-за неверия их и злой клеветы их против Марии, и потому что говорили они: «Мы умертвили Мессию, сына Марии, Посланника Аллаха», тогда как не убили они его и не распяли, но явился он им как распятый, и те, которые не согласны с этим, точно, находятся в состоянии сомнения о том; у них нет точного знания об этом, но они следуют лишь предположению; и не обратили они это предположение в уверенность. Наоборот, Аллах вознес его к Себе, и Могуч, и Мудр Аллах. И никто из людей, имеющих Книгу, кто не уверует в это до смерти своей, и в день воскресения он (Иисус) будет свидетелем против них». (Сура Ал-Ниса, 4:157–160)

Поэтому мусульмане веруют, что Иисус не погибал на кресте: некоторые из них считали, что Иисус вообще избежал распятия, так не могли допустить, что пророк удостоился проклятия Бога («проклят всяк, висящий на древе»), а некоторые полагали, что он был распят, но избежал позорной смерти. Главный вопрос, однако, состоит в том, как понимать идею вознесения, поскольку Аллах и в другом месте Корана произносит это слово:

«Когда сказал Аллах: «О, Иисус, Я сделаю так, что ты умрешь (естественною смертью), и вознесу тебя к Себе, и оправдаю тебя от обвинений неверных, и возвеличу последователей твоих над неверными до дня воскресения; тогда ко мне возвратитесь вы, и Я рассужу между вами о том, в чем вы расходились». (Сура Ал-Имран, 3:56)

Коран неоднократно говорит о том, что все Посланники Бога были людьми и умерли, как положено людям. Однако, несмотря на всю практическую рациональность исламских воззрений на человека и природу, уже к концу VIII века в исламе сложилось представление о том, что Иисус был вознесен на небо живым, хотя, как показывают исследования хадисов, во времена самого Святого Пророка такого представления еще не существовало. Оно, скорее всего, проникло в ислам вместе с легендами, сказаниями и верованиями новообращенных христиан и манихеев, а также из шиитских верований о Скрытом Имаме, который якобы в течение веков пребывает в тайном месте, чтобы явиться в Конце Времен для установления царства справедливости на земле.

Между тем, сам Пророк, как передает об этом его святая жена Айша, говорил о том, что Иисус прожил до 120 лет. Такого же убеждения придерживались имам Малик, основатель одной из четырех главных школ исламской юриспруденции, и имам ибн Хазм. Что же касается Великого шейха суфизма ибн Араби, то он не только не верил в вознесение Иисуса во плоти, но в своих комментариях к Корану говорил, что возвращение Иисуса в Последние Времена свершится в другом теле.

Но это были лишь единичные голоса во все более ширящемся море легендарных представлений, которые с течением времени становились все более и более ортодоксальными и догматическими, пока – уже сегодня – идея возвращения Иисуса не стала впрямую ассоциироваться с грядущими судьбами мусульманского мира.

Так, мусульмане, которые некогда положили основания всем главным естественным наукам, стали считать само собой разумеющимся, что Иисус в Последние Времена, не будучи богом, все же вернется на землю во плоти, а затем, как пишет об этом «Энциклопедия ислама»,

«он убьет всех свиней, сломает крест, разрушит синагоги и церкви и убьет всех христиан, кроме тех, которые уверуют в него. Когда же он убьет Лже-Мессию (Антихриста), все люди Книги уверуют в него и на земле останется только одна мусульманская община. Иисус восстановит на земле господство справедливости. Мир на земле будет столь всеобъемлющим, что царство мира распространится даже на животных и на отношения человека с животными. Иисус пребудет на земле в течение сорока лет и затем умрет. Мусульмане похоронят его рядом с Мухаммадом, между могилами халифов Абу Бекра и Омара».

Подобное, чуждое изначальному рационализму ислама догматическое представление, всячески поощряемое сегодня наиболее консервативными и фанатичными элементами в мусульманском мире, тесно сплелось со стремлением этих элементов к мирской власти, которую должен обеспечить им Иисус. Если прибавить к этой догматике идею «смерти за отступничество» и буквалистские представления об имаме Махди, который якобы раздаст всем мусульманам столь неисчислимые богатства, что мусульмане, пресытясь, откажутся их принимать, то мы получаем полный набор искаженных за века представлений об исламе, ставших причиной нынешнего небывалого застоя в так называемом мусульманском мире.

Зачем трудиться и напрягаться, зачем вступать в технологическое соревнование с «христианским» миром, если Махди, придя вместе с Иисусом, тотчас решит все проблемы и раздаст мусульманам все земные богатства задарма? Так рассуждают, конечно же, далеко не все сегодняшние мусульмане, но именно такое представление господствует среди наиболее ортодоксальных, консервативных и рвущихся к власти кругов всемирного мусульманства. Именно таким представлениям учат в застрявших в средневековье медресе вдоль пакистано-афганской границы, откуда произошли талибы и прочие «карматы современности».

Между тем наиболее здоровые и просвещенные силы в мире ислама и сегодня, как века назад, настаивают на метафорическом толковании преданий о Махди и Иисусе в контексте религиозной любви и миролюбия, свойственных истинному исламу, как всякой Богоданной религии. Вот, например, как понимают идею второго пришествия Иисуса представители Всемирного Ахмадийского движения в исламе[22]:

«Несмотря на то, что Ахмадийская Мусульманская Община ни в коей мере не отвергает самих пророчеств о пришествии Мессии и явлении Махди, она все же подчеркивает, что буквалистское их толкование чревато многими бедами и является верхом наивности и невежества. Мудрые и проницательные люди, не говоря уже о пророках, часто используют притчи и аллегории, всего значения которых часто не постигает поверхностный взгляд. Мусульмане-ахмади утверждают, что все, сказанное о Мессии и Антихристе является аллегорией. Мессия, о котором тут идет речь, – это вовсе не тот же самый иудейский пророк Иисус, посланный ранее к израильтянам. Мессия пророчества – это другой человек, который качествами и чертами характера настолько напоминает Иисуса, что достоин прозвания «Иисус, сын Марии» подобно тому, как всякий великий драматург зовется Шекспиром современности.

Упоминание Креста также является метафорой. Мессия не станет в буквальном смысле сокрушать кресты, он победит иные верования силой убеждения и неотразимостью доводов. Нельзя буквально воспринимать в пророчестве и слова «свинья». Здесь оно служит символом грязи, превращающей людей в животных, символом сексуальной «революции», которая захлестнула Америку и Европу, символом отвратительного разврата, жертвами которого становятся даже невинные дети. Антихрист также символичен. В Хадисах, Преданиях Пророка, говорится, что правый глаз его будет незрячим, тогда как левый глаз – всепроникающим и испускающим яркий свет. Это метафорическое описание того, что хотя упомянутый Антихрист и будет лишен духовного света, его хватка в материальной жизни и материальные его достижения будут необычайно велики…

Наконец, мусульмане-ахмади убеждены, что пророчества о явлении Имама Махди также несут в себе глубинный символический смысл. Богатства, которые он разделит между мусульманами, – это сокровища мудрости и духовных знаний, а вовсе не земное и материальное богатство. То, что мусульмане откажутся принимать эти сокровища, указывает на истинность Ахмадийского толкования: только духовные богатства способен отвергнуть человек[23]».

Ахмадийская община, возникшая в конце XIX века в Индии, считает себя общиной Возрождения ислама к его первозданной чистоте средствами межрелигиозного диалога и убежденной веры и полностью отказывается от применения силы, как в религиозных, так и в мирских делах. Она возникла в те последние годы XIX века, когда ислам в Индии был вынужден отступать под напором западно-христианских миссионеров, главным доводом которых был как раз довод о том, что и в исламе Иисус якобы пребывает живым на небесах:

«Вот перед вами широкая бурная река и две лодки, – говорили миссионеры, – на одной из них перевозчик умер, а на другой – жив. Какую же лодку вы выберете, чтобы в безопасности перебраться на другой берег?»

Естественно, под умершим перевозчиком имелся в виду Святой пророк ислама, тогда под живым – Иисус. Что могли противопоставить этому софизму мусульмане, если местные муллы убеждали (и продолжают убеждать) их в том, что Иисус действительно пребывает живым на небесах?

Именно исламская логика Ахмадийского учения дала в руки мусульман аргументы для отражения этого миссионерского натиска, подкрепленного всей мощью Британской империи. О том, каковы эти аргументы, которыми охотно пользуются и ортодоксальные богословы-улемы, обвиняющие Ахмадийское движение в ереси, здесь за недостатком места говорить не приходится[24].

Достаточно знать, что и сегодня христианско-мусульманский диалог продолжается мирными средствами логики и взаимного убеждения, а не только криками и оскорблениями через океан, не говоря уже об обмене бомбовыми ударами, хотя последнее, как уже говорилось, лежит далеко вне любой религии.

Однако всякий диалог нуждается в движении с двух сторон, и если мусульманская Догма порой не позволяет ему продвинуться к Поиску Общего со своей стороны, то христианская Догма вкупе с совершенно чуждым христианству националистическим чванством также закрывает путь к взаимопониманию.

Но то, что имеет Общий Исток, должно иметь и Общее Завершение, и от простой логики этого факта никуда не деться. Когда в гностическом Евангелии от Фомы апостолы вопрошают Иисуса, когда же наступит Конец, он отвечает простыми и ясными словами:

«А разве вы уже отыскали Начало, что ищете Конца? Видите ли, Конец там, где Начало. Блажен тот, кто стоит при начале, ибо он познает конец и не претерпит смерти[25]».

Абсолютный хронометр

Что есть История? Попытка понять Время, разделив его на сроки?

Но что же есть само время, если указать истинные сроки никакие земные часы не в силах?

Ведь в осязаниях всеобщего бессмертия любые, даже самые сверхточные и сверхдорогие часы то чуть забегают вперед, то чуть отстают, и им вторит поспешное сердце, этот главный хронометр земной жизни.

Всякий человек являет собой живые часы, и всякий человек спешит и отстает, даже когда кажется ему, что История стоит на месте. И по этому историку, для которого особенно важна точность и подлинность, нужно бы отмечать себя по какому-нибудь абсолютному хронометру.

Не случайно же историки и философы давнего прошлого – такие как Алкиндус, Авиценна или Аверроэс – каждую свою книгу начинали обращением к Вечному:

«Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного! О, Всевышний Господь, мы просим Твоей помощи, и да пребудут наши молитвы и приветствия с Твоим Святым пророком и его благородными последователями!»

Так же начал свой бессмертный труд «Мукаддима» или «Пролегомены истории» и Абдурахман Абу Зайд ал Хазрами ибн Хальдун – человек, критический разум которого еще семьсот лет назад настолько проник в сокровенные тайны и диалектические закономерности исторической науки, что и позднейшие умы человечества, стараясь создать нечто подобное, вынуждены были с восторгом признать, что книга Ибн Хальдуна

«безо всякого сомнения является в своей сфере наивеличайшим трудом, когда-либо созданным людьми[26]».

Труду ибн Хальдуна суждено было навсегда остаться сокровищницей идей и методов исторической науки. Между тем, начинает ибн Хальдун свой труд не обращением к читателю, но самым искренним воззванием к Богу, тотчас же создавая для своей книги атмосферу, в которой можно доверительно рассуждать о таких категориях как объективность, беспристрастие и достоверность:

«Вся хвала надлежит Аллаху! Он могуч и могущественен. В Своей руке держит Он царства обоих миров. Ему принадлежат самые прекрасные имена и свойства. Знание Его таково, что ничто в мире, будь оно произнесено шепотом или утаено в молчании, не остается для Него тайной. Могущество Его таково, что ничто на земле и в небесах не слишком велико для Него и ничто не избежит Его. Он создал нас из земли как живые и дышащие существа. Он поселил нас на ней как расы и народы. Из земли Он производит для нас все, в чем мы нуждаемся. Чрева наших матерей и наших жилищ являются нашими пристанищами. Пища поддерживает нашу жизнь. Время изнашивает нас. Последние сроки, установленные для нас в книге судеб, влекут нас к себе. Но Он остается и продолжается. Он – Живущий, который не умирает».

Всякая книга, и особенно историческая, начинается с побудительных мотивов к ее созданию. Эти мотивы – принципиально разные для дипломированного историка, знающего скрупулезные правила и классические методы научной работы или для журналиста-политолога, призванного дать быстрый ответ на злободневные вопросы современности.

Для первого из них история – поле научного исследования в рамках, заданных уважаемыми предшественниками. Для второго – опись событий и фактов, из которой всегда можно выбрать нужную подборку на потребу очередной политической задачи.

Что же эта книга для ее автора?

Конечно, эта книга для него – признание в любви, ибо только когда любишь – не думаешь о самом себе.

Но книга эта – не только признание в любви. Она также и свидетельство сопричастности автора к удивительной, мало кому доподлинно известной, почти невидимой, словно град Китеж, однако упорно существующей уже более двенадцати веков цивилизации российского северного ислама.

Она – свидетельство о том, что испытания на выживание, которые эта цивилизация выдержала в прошлом, были провозвестием ее духовного величия в будущем.