– А в Одессе у него семья? – спрашиваю я, делая вид, что не замечаю его оговорки.
– Какая там семья, – расплывается в улыбке Бурлаков. – Так, знаете… одна любовь. С ней и в Москву прикатил. Ох и девка… Для супруги, я скажу, слишком хороша.
Толстая физиономия его приобретает мечтательное выражение, и он сладко чмокает губами.
– Звали-то ее как? – с не служебной, а чисто мужской заинтересованностью спрашиваю я, подыгрывая Бурлакову.
– Галина Остаповна… – все так же мечтательно отвечает он.
Вот это открытие! Ради одного его стоило навестить Бурлакова.
– Ну а может быть, и жена? Красота, это, знаете, еще ничего не означает, – все тем же тоном продолжаю я обсуждать эту животрепещущую тему.
– Что вы! Какая там жена… – отмахивался Бурлаков, весь еще во власти приятных воспоминаний. – Жене разве такие подарки делают, какие он делал?
– Какие же? – с любопытством спрашиваю я.
– Ну, к примеру, золотое кольцо с камнями, каждое по два карата, не меньше. Старинной работы. Камушки, как ягодки, на стебельке висят. Неслыханной красоты кольцо, уверяю вас.
– Ух ты… – восхищенно вздыхаю я.
– А внутри, значит, надпись изобразил, – увлеченно продолжает Бурлаков.
– Как сейчас помню: «Галочке от М.3. на всю жизнь».
Второй факт, который стоит не меньше первого!
– Ну вот видите? – говорю я. – «…на всю жизнь». Выходит, все-таки жена она ему.
Бурлаков с откровенной иронией смотрит на меня.
– Эх, молодой человек, что вы понимаете? – вздыхает он. – Да если хотите знать, он эту Галочку уже бросил, говорят. Вот вам и «на всю жизнь».
Но я чувствую, что он доволен, и не только сладкими воспоминаниями о красивой Галине Остаповне, но и тем, что так ловко увел разговор в сторону от опасной темы всяких там злоупотреблений и махинаций в тихую заводь любовных утех. И я пока его иллюзии не разрушаю. Кстати, факт его собственного знакомства с Галиной Кочергой нам тоже может пригодиться. Об этом он, конечно, не догадывается.
– А вы-то память о себе ей тоже, небось, оставили? – лукаво спрашиваю я. – Не утерпели? Тем более, если не жена.
– Куда мне, старику!.. – машет рукой Бурлаков.
Он закуривает новую сигарету и блаженно откидывается на спинку кресла.
Но тут вдруг до него, видимо, доходит, что он, пожалуй, уж слишком расписал свои связи с Зурихом, и неожиданно резко заявляет:
– Да и с какой, собственно, стати мне ей чего-то дарить? Люди, в общем-то, посторонние, незнакомые даже.
Глазки его наливаются холодом и теперь смотрят на меня отчужденно и даже подозрительно. Я понимаю, что лирическая часть разговора окончена, и пожимаю плечами.
– Вообще-то верно, – соглашаюсь я и уже деловым тоном спрашиваю. – Не помните, где Зурих тогда работал?
– А черт его знает, где этот прохвост работал. Разве все упомнишь?
– Недавно с ним в Москве большая неприятность случилась, – говорю я.
– Это какая же? – настороженно интересуется Бурлаков.
– В гостинице его обокрали.
– Вот те раз! – не очень искусно демонстрирует удивление Бурлаков. – Скажи на милость.
Ему, конечно, все это давно известно, возможно, даже не только от Веры Михайловны.
Я чувствую, что больше ничего от Бурлакова не узнаю. Он уже отгородился от меня и, возможно, даже казнит себя сейчас за болтливость.
Глава 7
Сестренок не выбирают
Поздний вечер. Я все еще сижу у Кузьмича. Он по привычке утюжит ладонью свою седую макушку и, хмурясь, говорит:
– Что значит «исчез»? Что это еще за чепуха такая?
Он сердит и встревожен. Я это прекрасно вижу. И я встревожен не меньше его, даже больше. И сердит тоже.
– Все-таки что-то случилось, – говорю я.
– Панику порют. Ну, не ночевал в гостинице, не дал о себе знать. Что из того? В нашей работе всякое может быть.
– Вот именно, – многозначительно подтверждаю я.
– А, брось, – машет рукой Кузьмич. – Что это за настроение у тебя, скажи на милость?
– Я вам говорил, Федор Кузьмич, не надо было посылать его одного. Не у меня настроение, а у него.
– Да что за черт! – взрывается Кузьмич. – С барышнями какими-то кисейными работаю! Настроение, видите ли, у них! Нервные стали, – он берет себя в руки и сухо говорит. – Ладно, хватит. Чтоб я больше об этом не слышал.
– Разрешите мне поехать в Пунеж, Федор Кузьмич, – как можно спокойнее говорю я.
– Не разрешаю. Ты поедешь в Одессу. Найдется Откаленко, не бойся. А если он глупости наделал… Да нет! Что мы его, первый день знаем?
Кузьмич вытаскивает из ящика стола сигарету, закуривает и машет рукой, разгоняя дым.
Я вижу, с каким трудом он успокаивается. У него тоже шалят нервы. Но и я взвинчен. Я целый день почему-то в таком состоянии, словно предчувствовал, что что-то случится.
– Давай займемся делом, – говорит Кузьмич. – Значит, Одесса. Какие факты привели нас к ней?
– Пожалуйста, – нехотя отвечаю я. – Значит, так. Если начать в хронологическом порядке. Зурих звонил туда Галине Кочерге и говорил с ней дольше, чем с другими. Потом она уехала якобы к больной матери. Денисов установил: мать больна не была, просто жила месяц у старшей дочери и сейчас вместе с Галиной вернулась в Одессу, – незаметно для самого себя я увлекаюсь и говорю уже с некоторой даже горячностью. – Дальше. Зурих пытался подарить Варе Глотовой браслет, купленный в комиссионном магазине в Одессе, возможно, в том самом, где работает Галина Кочерга. Он же дал Николову для связи ее адрес, а не чей-нибудь другой. Отсюда можно сделать вывод, что во всяком случае деловые отношения у них сохраняются.
– Так, так… – одобрительно кивает Кузьмич.
– Потом. В Одессу срочно летал Клячко. Цель пока неясна. Там же, в Одессе, вероятно, жил и работал Зурих. По крайней мере, там он получил командировку в Москву и, конечно же, туда угнал вагон дефицитного керамзита. Ну что еще? Кочерга замечена в спекуляции кофточками, которые обнаружены у Зуриха. Наконец, Зурих был в близких отношениях с этой девицей и в Москве подарил ей дорогое кольцо с надписью. Вот, пожалуй, и все… Да! Возможно, что в Одессу Зурих направил какого-то головореза, который звонил Пирожкову. Вот и все факты по Одессе.
– Немало… немало… – задумчиво произносит Кузьмич и мнет в пепельнице недокуренную сигарету. – Очень даже немало… Сам, надеюсь, видишь. Итак, надо ехать, – он решительно прихлопывает ладонями по столу. – Непременно надо ехать. Очень все там серьезно.
– Конечно, Федор Кузьмич.
– Вот и поедешь. С Денисовым.
– Нет, Федор Кузьмич, – твердо говорю я. – С Денисовым я бы не хотел ехать.
– Это еще почему?
Кузьмич сердито и удивленно смотрит на меня.
– Именно потому, что там все очень серьезно.
– Что-то я тебя не понимаю, милый мой. Что ж, по-твоему, Денисов плохой работник?
– Не в этом дело. Просто психологическая несовместимость. И потом… я не люблю равнодушных.
С Кузьмичом я привык быть всегда откровенен. Я ему очень верю, нашему Кузьмичу. И он это знает.
– Та-ак… – задумчиво произносит Кузьмич. – Интересно. Однако и одному тебе будет трудно.
– Там есть отличные ребята.
– Это конечно. И все же требуется рядом человек… Узел-то запутанный. Эта самая Галина и ее окружение… Гм… И человек должен быть умный, опытный и… какой-то другой, чтобы посмотреть на все по-другому, заметить, чего ты можешь не заметить…
Кузьмич размышляет вслух, навалившись грудью на стол, и, прищурившись, смотрит куда-то в пространство:
– А что, если… гм… если послать с тобой женщину?..
– Женщину?! – изумленно переспрашиваю я. – Это еще зачем?
Кузьмич усмехается.
– Красивую молодую женщину. Нашего работника, конечно.
– Мужчина надежней!
– Гм… видно, что ты с женщинами не работал, – очень серьезно говорит Кузьмич. – А они, милый мой, могут быть неоценимыми работниками. У них свои качества, которых у нас нет. Не замечал? Например, особая интуиция и особая наблюдательность. С ними иной раз скорее будут откровенны и легче вступят в контакт.
Я невольно улыбаюсь.
– Уговорили, Федор Кузьмич. Надо только найти стоящего человека, – замечаю я.
– Конечно, – соглашается Кузьмич. – Найдем. Есть у нас такой человек.
– Кто же это?
– Да вот хотя бы Златова Лена. Очень хороший работник.
– Лена?!
У меня, очевидно, в этот момент очень глупый вид. И Кузьмич еле заметно усмехается.
Я решаю ничего не объяснять. Кузьмич опять скажет, что все это мои причуды и нервы.
– Вставай, пошли, – говорит Кузьмич, потягиваясь. – Поздно уже. Завтра утром все обговорим окончательно.
Я машинально поднимаюсь и устало тру лоб. Черт возьми, слишком уж много впечатлений для одного дня.
Утром в кабинете Кузьмича я застаю высокую молодую женщину, светлые, с рыжеватым отливом волосы аккуратно собраны в тугой пучок на затылке, на впалых щеках чуть заметный румянец, строгая вертикальная складка залегла между тонкими бровями, серые глаза смотрят сухо и внимательно. Ей бы еще очки в роговой оправе. Типичная «училка», да и только.
Впервые я вижу Лену так близко. Тогда, в троллейбусе, она показалась мне куда симпатичнее.
Кузьмич нас друг другу представляет, деловито и вполне официально.
– Старший лейтенант Лосев Виталий Павлович. Лейтенант Златова Елена Павловна…
Тут он на секунду останавливается, удивленный неожиданным совпадением, оглядывает нас и усмехается.
Мы тоже невольно, хотя и весьма сдержанно, улыбаемся.
– И в самом деле похожи, – говорит Кузьмич. – Оба длинные, худые, светловолосые. И даже лицом, пожалуй, похожи.
– Обрел себе сестрицу на старости лет, – шучу я без особого, впрочем, энтузиазма.
Лену эта мысль тоже, кажется, в восторг не приводит.
– А что? Такая легенда тоже может пригодиться, – серьезно подтверждает Кузьмич. – Пока что извольте друг друга по имени величать. С первого раза привыкайте.
– Доброе утро, Леночка, – говорю я чуть насмешливо.
– Доброе утро, Виталий, – сдержанно отвечает она мне.
Нет, я решительно недоволен такой сестрицей. «Синий чулок» какой-то. Что только нашел в ней Игорь? Впрочем, я ей, кажется, тоже не слишком пришелся по душе. Такие ощущения почти всегда взаимны, кстати.
Кузьмич, по-моему, все замечает, но вида не подает.
– Так вот, милые мои, – говорит он. – Летите вы завтра. День даю на подготовку. Ты, Виталий, сейчас полностью введи Лену в курс дела. Все обсудите. Наметьте легенду, кто вы, откуда и так далее. Это на случай контактов. И помните, задача ваша не только обнаружить и задержать Зуриха. Его там вообще может не оказаться. Надо еще выявить все его связи, найти ниточки, ведущие к убийству, а они там есть, не зря Клячко летал в Одессу. Вечером встретимся и все окончательно уточним. Вот так. Вопросы есть?
– Есть один, – говорю я. – Вы не звонили больше в Пунеж, Федор Кузьмич?
– Нет, – сдержанно отвечает Кузьмич. – Ну, ступайте.
Мы выходим из кабинета. Я галантно пропускаю Лену вперед.
По дороге я заглядываю в комнату, где сидит Валя Денисов. Он, к счастью, на месте.
– Пойдем, – говорю я ему. – И захвати свою папку. Надо ввести товарища в курс дела.
Мы уже втроем идем по коридору и заходим в мою комнату.
Пустой стол Игоря вызывает у меня какое-то сосущее, тоскливое чувство. Я бросаю быстрый взгляд на Лену. Серые глаза ее смотрят по-прежнему отчужденно и сосредоточенно. Она вся ушла в себя и не делает никаких попыток наладить хоть какой-то контакт со мной. Ну и особа.
Мы усаживаемся возле моего стола, и Валя раскрывает папку.
– Давай, – говорю я. – Мне тоже не грех вспомнить все детали.
Валя, кстати говоря, идеальный накопитель всяких сведений. У него не только феноменальная память, он еще умеет сгруппировать, сцепить факты и педантичнейшим образом разложить их по нужным полочкам. В этом смысле одна его таблица чего стоит.
Ровным голосом Валя начинает докладывать все дело с самого начала, от последней кражи в гостинице и исчезновения Зуриха.
Некоторое время мы втроем обсуждаем всякие подробности, и, судя по коротким репликам Лены и ее вопросам, я убеждаюсь, что она прекрасно во всем разобралась и вообще не новичок в нашей работе. Это меня несколько примиряет с ней. Потом Валя выходит, и мы остаемся вдвоем.
– Ну так как, – говорю я, – вариант «брат – сестра» для внешних контактов принимается? Все другое, я думаю, будет сложнее.
– Пожалуй, – соглашается Лена.
– Тогда сразу переходим на «ты», – бодро говорю я и, не удержавшись, прибавляю. – На будущее тоже может пригодиться.
Лена бросает на меня внимательный взгляд и неожиданно спрашивает:
– Откаленко в Пунеже?
– Да.
– Есть что-нибудь от него?
– Пока ничего.
Она смотрит на меня все так же внимательно.
– Почему вас…
– Тебя, – поправляю я.
– Да. Почему тебя это беспокоит?
– Что именно?
– Что он молчит.
– С чего ты взяла, что это меня беспокоит?
– Так мне показалось. Это правда?
– Не совсем.
Лена пристально смотрит мне в глаза и сухо произносит:
– Если не хочешь говорить, не говори. Только обманывать меня не надо. На будущее это тоже имей в виду… Виталий.
Мне становится неловко, и в то же время возникает глухое раздражение. Что это, в самом деле, за менторский тон. Учить меня будет эта «училка», как вести себя.
– Хорошо, – сдержанно отвечаю я. – Буду иметь в виду, – и добавляю. – Давай закончим легенду. Кто наши родители? Твои, например, кто?
– У меня нет родителей, – тихо говорит Лена. – И я их не знаю. Можем оставить твоих.
– Как так не знаешь? – вырывается у меня.
Лена отводит глаза и отрывисто говорит:
– Они погибли. Оба. Мама была радисткой. А папа… он был разведчик. Они погибли вместе. Уже после окончания войны. Я не знаю как. Мне было два года…
Она умолкает. Мне вдруг становится неловко. Сам не знаю почему. За свою неприязнь к ней, что ли? Или за то, что у меня есть родители, есть Светка, и вообще я какой-то уж очень благополучный, и все у меня хорошо. А у нее…
– Кто твои родители, я знаю, – говорит Лена. – И как их зовут, тоже. Пусть будут они. Так легче. Давай дальше.
Я собираюсь с мыслями и предлагаю:
– Мы приехали в Одессу на праздники посмотреть город и остановились в гостинице.
– Да. Так лучше.
Словом, мы составляем неплохую легенду. Вечером еще уточним ее с Кузьмичом.
Лена смотрит на часы и прощается. Я провожаю ее и напоследок говорю:
– Знаешь, когда поедем, оденься как-нибудь… полегкомысленней.
Она впервые улыбается. Улыбка у нее хорошая.
– Обязательно…
Не успеваю я вернуться к себе в комнату, как звонит телефон. Взволнованный и какой-то очень знакомый девичий голос просит:
– Товарища Лосева можно?
– Слушаю вас.
– Ой, здравствуйте! Это Надя Пирожкова. Вы знаете, я его сейчас встретила, этого парня.
– Какого парня?
– Ну, который звонил нам.
– И говорили с ним?
– Да, да! Просто кошмар какой-то!
– Можете заехать ко мне?
– А я… Вы знаете, я напротив стою, в будке…
– Так что же вы? Идите сейчас же!
– Иду…
В трубке слышатся короткие гудки.
Через две минуты Надя появляется у меня в комнате. Короткое кожаное пальто расстегнуто, глаза возбужденно блестят, волосы спутаны, в руках у нее красивая сумка с длинным ремешком, чтобы носить на плече. Надя тяжело дышит. Видно, бежала. Усевшись к столу, Надя немного успокаивается и начинает торопливо рассказывать:
– Представляете? Я к вам прямо с вокзала. Подругу провожала. Она в Киев уехала, к родным, на праздники. Так вот, стоим мы около вагона. Кругом люди. И вдруг подходит парень. В дугу пьяный. И говорит: «Вот ты где, сучка. Давай, давай, гуляй пока». Я говорю: «Что вам надо?». А у самой руки-ноги трясутся. А он смеется: «Скажи, – говорит, – спасибо, что не завалил. Папаше своему скажи». – «Отстаньте, – говорю. – Я вас не знаю». А он говорит: «Зато я тебя знаю. Вот вернусь, тогда со мной погуляешь». И еще что-то в таком роде. Ну надо же? Я чуть не умерла со страху.
– Какой он из себя, этот парень? Одет как?
– Какой? Громадный, вот какой. Бык просто. И глаза красные. А одет… Ну я не помню, как одет. Как все.
Больше мне ничего у нее не удается узнать. На глазах у Нади слезы, губы трясутся, и она никак не может открыть сумку, чтобы достать платок. Я помогаю ей. Потом даю стакан с водой. И наконец мы оба закуриваем.
– Ну а теперь, – говорю я, когда вижу, что она немного успокоилась, – скажите, зачем вы приходили в гостиницу к тому человеку?
– Какое это…
– Прямое, – перебиваю я ее. – Прямое отношение имеет к тому, что случилось. Ну, говорите…
– Я… сама не знаю… – мнется Надя. – Он пришел к нам домой… Папы еще не было… Мы разговорились… Потом он сказал, что у него есть одна вещь… и… и он мне ее подарит…
– Какая же вы, извините, дура! – в сердцах говорю я.
– Конечно, дура, – покорно соглашается Надя.
А я невольно вспоминаю Варвару, ее гневный взгляд, презрение, какое было в ее голосе, когда она говорила о Зурихе.
– Уж не браслет ли он вам обещал подарить? – с усмешкой спрашиваю я.
– Да. Откуда вы знаете?
Надя сидит пунцовая и не поднимает на меня глаз.
– Он… он и не думал ко мне приставать, честное слово… Просто хотел, чтобы я повлияла на папу…
– Ну и вы повлияли?
Я не могу скрыть злости и презрения. Надя еще ниже опускает голову.
– Я пробовала… – еле слышно шепчет она. – Папа на меня страшно накричал… и тоже сказал… что я… дура…
– Идите и немедленно привезите этот браслет, – говорю я. – Немедленно. Мы оформим это как положено.
Надя поднимается и выходит. Вид у нее побитой собачонки, мерзкой собачонки причем.
Часа через два она возвращается. Я веду ее к Кузьмичу. Там она и передает нам браслет. Конечно же, в присутствии понятых и ювелира, который его осматривает и оценивает. Потом я еду за Варварой. И она опознает браслет. Это мы тоже тщательно документируем.
В конце дня приезжает Лена.
Мы долго сидим у Кузьмича. Испытываем «на прочность» нашу «легенду». Ведь нам наверняка придется контактировать с весьма подозрительным окружением Галины Кочерги, а может быть, и самого Зуриха. И тут надо не ошибиться, надо точно сыграть свою роль. Мы имеем дело с умным и опасным врагом.
Потом Кузьмич звонит в Одессу.
Когда разговор кончается, я осторожно спрашиваю:
– Больше никуда не позвоните, Федор Кузьмич? В Пунеж, например?
– Звонил, – хмурясь, говорит Кузьмич. – Ничего там нового нет.
Я чуть скашиваю глаза.
Лена внешне сейчас абсолютно спокойна и невозмутимо курит. Но я замечаю, как при последних словах Кузьмича тонкие ноздри ее вздрагивают, Лена на миг прикусывает нижнюю губу. Кажется, она о чем-то все-таки догадывается. Но выдержке ее можно позавидовать.
Поздно вечером я приезжаю к Светке.
– Опять надо лететь, – виновато говорю я, снимая пальто в передней. – Опять, Светка.
– Ой, какая у тебя работа, – досадует она. – Бедная твоя жена.
– Нет, моя жена очень счастливая, – горячо возражаю я и крепко прижимаю Светку к себе.
Светка вырывается.
– У тебя пока еще нет жены, – смеется она. – И кажется, ей надо еще очень подумать.
Мы проходим в комнату.
Я ловлю себя на том, что любуюсь Светкой. И она это чувствует и от этого, по-моему, становится еще красивее. Я убежден: женщину украшает только ответная любовь, от безответной она дурнеет. Ведь как, например, подурнела Алла, когда я ее видел последний раз.
Светка, как обычно, забирается с ногами на тахту, уютно устраивается там среди подушек и, кутаясь в свой голубой шарф, спрашивает:
– Куда ты летишь, Витик?
Я улыбаюсь и неторопливо закуриваю, устроившись на краешке тахты.
– А! – Светка досадливо машет рукой. – Ну конечно, в один большой город Эн. Пустяковая прогулка, да? Я все никак не могу привыкнуть. А с кем ты летишь?
– С той самой Леной, – отвечаю я.
– С какой Леной?.. Ах, с той…
Светка долго смотрит на меня и неожиданно говорит:
– Как тебе трудно будет, Витик…
Рано утром за мной приезжает Володя. На улице еще совсем темно. Я наскоро проглатываю завтрак.
Целую маму. Она еще в халате и совсем сонная. Но все же успевает дать целый ряд указаний, как беречь себя в поездке. Отца я будить не решаюсь. В институте у них какой-то международный коллоквиум, и отец эти дни страшно устает. В передней я хватаю большой чемодан, который сложил еще вчера и отнюдь не за пять минут, как обычно свой неизменный портфель. На этот раз мой «джентльменский набор» претерпел существенные изменения и сильно разросся.
Поверх свитера я надеваю легкую и теплую поролоновую куртку на «молнии», на голову светлую пушистую кепку, обвязываю шею весьма красивым и броским шелковым платком, который вчера дала мне Светка. Мельком смотрю на себя в зеркало и остаюсь доволен своим пижонским видом.
Когда я выхожу, Володя встречает меня вполне спокойно. Он привык и не к таким перевоплощениям. Еще из дому я успел позвонить Лене, и теперь мы едем за ней.
На Песчаной мы сбавляем скорость, чтобы не проскочить нужный дом. Затем, рассмотрев номер, и вовсе останавливаемся.
И тут же из подъезда выскакивает высокая гибкая фигура и бежит к нам. Это Лена. Нет, это она и в то же время не она. Я не могу скрыть своего удивления, и улыбка у меня, наверное, довольно глупая. Потому что Лена весело смеется, пока я открываю ей заднюю дверцу машины. А может быть, ее развеселил мой собственный вид?
На Лене блестящие расклешенные брюки, по-моему, чуть ли не кожаные, яркая красная куртка с откинутым назад капюшоном расстегнута, под ней виден красивый узорчатый свитер, рыжеватые волосы рассыпаны по плечам, на шее повязан легкий нейлоновый шарфик, а в руке у Лены большая красивая, в каких-то пестрых наклейках кожаная сумка на «молнии». И главное, все это ей необычайно идет. Вид у Лены лихой, кокетливый и совершенно юный.
– Эй, мальчики, подкиньте быстрее в аэропорт! – задорно кричит Лена, пока я вожусь с дверцей.
– Вот какие у нас офицеры, – бормочу я, все еще не в силах прийти в себя от удивления.
Лена проворно опускается на сиденье позади нас и хлопает дверцей. Володя рвет с места как бешеный и развивает сумасшедшую скорость.
Лена звонко хохочет.
Нет, я ее решительно не узнаю и, кажется, начинаю понимать Игоря. Между прочим, сестренка сестренкой, но такой помощник мне, пожалуй, может здорово пригодиться.
Во Внуково мы прибываем в рекордно короткий срок. Тут мы прощаемся с Володей, и он, окинув нас оценивающим взглядом, изрекает:
– А вы, между прочим, здорово смотритесь, – и, подмигнув мне, добавляет. – Учти, все Светлане скажу, если что.
И вот снова знакомая суета аэропорта. Посадка. Взлет. Полет начался.
– А кто это Светлана? – спрашивает Лена. – Твоя жена?
– Будущая.
– А фотографии ее у тебя нет?
– Как так нет!
Я достаю из бумажника фотографию Светки.
Светка улыбается, и Лена невольно улыбается тоже.
– Очень милая, – говорит Лена.
– Не то слово, – убежденно возражаю я и отбираю фотографию.
Некоторое время мы молчим. Потом Лена спокойно, почти безразлично спрашивает:
– Ты перед отъездом с дежурным не говорил?
– Говорил.
– Что Пунеж?
Я чувствую, как она напрягается, чтобы скрыть волнение. И мне становится не по себе.
– Молчит… – хрипло отвечаю я и откашливаюсь.
Мы закуриваем.
– Лен, – спрашиваю я, – а как ты пришла к нам, в розыск?
– Как все, – она пожимает плечами. – Кончила юрфак. И тебя, кстати, помню. Такая великолепная каланча. Да еще секретарь курсового бюро. Между прочим, здорово ты тогда в баскет стукал. Мы ходили смотреть.
– Скажешь… – я усмехаюсь. – А вот чего тебя к нам потянуло? Не женское это дело, вообще-то говоря.
– Вообще может быть. Но не в частности…
Лена хмурится.
– А что в частности?
– Ну, был такой случай. Шли мы из кино. Три девчонки. Пристали какие-то хулиганы. Пытались затащить во двор. А когда не удалось, один вытащил нож и ударил Веру… Я, не помня, что делаю, кинулась на него. От неожиданности он нож выронил. И я подхватила… В этот момент я почему-то подумала о папе, которого не знала… И тоже ударила… Ножом, представляешь? Он закричал. От страха. Нож его еле поцарапал… А Вера умерла…
Лена умолкает и низко склоняется к иллюминатору. Я молчу и курю. Я не знаю, что сказать. Я только думаю о мере ненависти и мере добра в душе этой девушки, в душе каждого из нас.
Стюардессы разносят завтрак. Лена почти не притрагивается к нему, но я уничтожаю все, даже хлеб. Потом разворачиваю газеты. Этого занятия мне хватает ровно до того момента, когда из динамика раздается голос одной из стюардесс:
– Внимание! Наш самолет идет на посадку. Просим…
Мы не успеваем сойти по трапу, как прямо на летное поле выскакивает новенькая черная «Волга», из нее появляются два парня в легких плащах и без колебаний направляются к нам.