Тайник 21

– Нашла бинт?

– Отстань! – шуршит бумага, – записи какие-то, все истертые, по-моему, кофе заляпаны и жиром.

– Че пишут?

– Ничего! Тут иероглифы. Заметки какие-то на полях. Десять страниц.

– Выкинь в окно.

– Это еще почему?

– Ты знаешь китайский?

Голоса растворяются, будто доносятся со всех сторон сразу, и умирают. Я падаю в тишину. И в небо, огромное чужое небо, такое же безучастное ко всему, как и наше. Никогда не долезть до него.

Ветер то и дело меняет направление. Бросается сзади и через мгновение ударяет в лицо. Наполняет все кругом и, кажется, пролетает сквозь бледные в сумерках мышиные горы. Свист обрывается, падает в траву, где превращается в шепот. Но я не чувствую обмана, все взаправду. Повторяю вновь и вновь, иногда усиленно проговаривая в уме слоги, чаще – как навязчивую считалку, словно удерживая некий ориентир, чтобы не потеряться совсем, не сойти с ума. Все взаправду.

Иду вперед без цели, просто нравится ощущение, похоже на то, как бывало в детстве – легко. Нет ограничений, нет обязанностей, ничто не тянет голову вниз. Чуть-чуть страшно. Как будто под ковром травы земли нет, и стебли, плотно переплетаясь между собой, уходят в пустоту. Я ступаю осторожно, заплетаясь в мягкой корневой сетке. С каждым шагом ожидаю подвоха, но не думаю, что произойдет нечто непоправимое, наоборот – словно здесь ничего никогда не случится. Со мной.

Время от времени кто-то путается под ногами, налетает на меня. Из травы доносится возмущенная трескотня, реже – писк или бормотание, но виновник так и не показывается. Лунный свет серебрит листья и мои руки. Некоторые растения похожи на папоротник, другие – на крапиву. Не жжется только.

Вдруг вспоминаю про Альберта, оглядываюсь. Ни души. От страха забываю про все, только найти, догнать бы остальных скорее. Может, они в опасности, а я здесь. Здесь… Ускоряю шаг через силу, тут же для меня исчезает и небо и ветер, остается одно огромное темное поле, которое нужно быстрее пересечь. Снова тяжесть ложится на плечи, вижу только траву. Не хочу, но продолжаю гнать себя дальше. Бегу, готовый сорваться на крик, если провалюсь в ту тьму, из которой растет этот чертов папоротник.

Дыхание сбивается. Словно приходится разрывать невидимые преграды, что-то отбрасывает меня назад. Я нисколько не приближаюсь к концу поля, не растут горы, не движется небо. Ускоряю бег.

Рядом мелькает что-то белое. Я отшатываюсь, но в следующий миг признаю Сашку. Движется в шаге от меня. От природы светлый как глазами, так и цветом волос, кожи, сейчас он бледен и похож на отражение в мутном зеркале. Если бы не ухмылка, вечно требующая его догнать, я бы принял его за привидение.

С ним рядом по-другому. Будто все свое ты умножил в несколько раз, но теперь необходимо этим делиться. Опять показались звезды, и я опьянел от ветра. Не того, что вился вокруг меня, сильного и прохладного. Сейчас и он изменился, наполнился запахами травы, влажной земли, душистых цветов и соревнования. Голова идет кругом, я бегу так быстро, как не мог даже представить, и слышу собственный смех.

Споткнувшись, еле удержался на ногах. Какое-то насекомое отпрыгнуло на несколько шагов и противно заверещало в зарослях. Где-то рядом еще и еще, шуршат у самой земли и подбираются ближе ко мне. Я пытаюсь восстановить дыхание, ноги как ватные. Хочется сесть, но трескотня усиливается. Кто-то ломает стебли и листья. Мысль, что я должен бояться их, кажется вначале смешной. Страх закрадывается не спеша, по мере продвижения невидимой мне стаи, как будто они несут его с собой, их запах.

Я не успеваю удрать. Секунду они молчат, потом, так же в тишине, бросаются на меня, замечаю только резкие скачки в траве. Внезапно ветер толкает в спину, и что-то черное падает на них, сливается с крапивным морем и хлопает крыльями. Поднимается страшный визг, я вспоминаю о мышах и пускаюсь со всех ног прочь отсюда.

Приходится закрывать руками лицо, десятки черных мохнатых комков летят на охоту, но в заросли они не ныряют, стараются схватить добычу и взлететь вверх. Благодаря тому, что трава доходит кое-где мне до плеч, и почти всегда – до пояса, исцарапанными остаются только руки до локтей и шея. Жжет невыносимо.

Заложило уши. Я пригнулся, надеясь скрыться в зарослях. Но и здесь успеваю вдохнуть сочные запахи всего несколько раз. Что-то несется навстречу мне, огромное и рычащее. Я бросаюсь вправо, не разбирая дороги и останавливаюсь только тогда, когда заканчиваются силы. Зверь не обращает на меня внимания. Проскочив мимо, она прыгает в визжащую свору из мышей и их добычи. Белая поджарая кошка, с волка размером. Я выпрямляюсь и оглядываюсь. Повсюду виднеются их напряженные спины, и слышится рев, от которого я покрываюсь потом. Ужин в самом разгаре.

Меня охватывает отчаяние, понимаю, что отсюда не выбраться. Я не смогу перейти это раскинувшееся между горами поле. И было бы хорошо упасть в ту темноту, из которой растет эта проклятая крапива.

Слышу знакомый голос. Кирилл зовет меня. Впереди метрах в ста замечаю его. Кругом творится нечто страшное, трава закипела от борьбы, а воздух звенит криками и рыком так сильно, что дышать невозможно, он не проходит в легкие. Нужно добраться до Киры. Бегу, трава хлещет по рукам, и перед глазами вспыхивают разноцветные огни. Он кричит громче и громче, срываясь на всхлипы. Почему меня? Сумею ли я преодолеть эту сотню метров? Почему он никак не замолчит? Голова раскалывается от боли. Стараюсь не обращать внимание, получая удары и толчки со всех сторон. Пока эти твари не замечают меня.

Разворачиваю Кирилла лицом к себе. Левый глаз припух, губа разбита. Ничего не может сказать, только ревет. Я трясу его, одновременно пытаясь побороть тошноту. Наконец, Кира поднимает на меня взгляд и говорит, что это Сашка его избил. Лицо перекосилось от обиды и страха, он озирается, как будто из травы вот-вот выпрыгнет Саня и врежет ему еще раз. Спрашиваю, за что, и сам отвечаю – чтоб не брал чужие вещи. Чтоб не брал чужие вещи. Слышу в памяти Сашкин голос. Точно так же, лет пять назад, в деревне, когда Кирилл стащил и разбил его первый сотовый телефон. Чтоб не брал чужие вещи… Все стихло. Темно.

Открываю глаза. Прохладный ночной ветер шелестит в зарослях. Небо тихо-тихо плывет над головой. Я по прежнему в поле, окруженном мышиными горами. Вокруг никого. Или мне снилось все? Мыши, кошки, трескотня под ногами? Шея горит. Глотать больно. Я смотрю на руки, но они целы, ни одной царапины. Что-то мешает. Тянусь к горлу, но тут же замираю. Вдалеке слышно урчание двигателя. Уставший, я бреду навстречу.

То проваливаясь в яму, то подпрыгивая на кочках, бежит белая, усыпанная шипами, машина, хвост завивается улиткой. У нее плавные округлые линии, корпус отражает звездный свет. Это не Альберт. Наверное, Кларисса… Ближе и ближе. Я иду вперед, она отклоняется и проезжает мимо всего в нескольких шагах. Внутри темно, но в салоне кто-то есть. Пассажир. Кто? Кто? Кого она везет? Через минуту-другую Кларисса исчезает из виду.

Смотрю по сторонам, ищу Берта. Не потому, что там меня ждут они все. Кажется, я был бы рад и ему одному. Не знаю. Боже, как нестерпимо ноет шея! Я протягиваю руку, но снова останавливаюсь. Прямо ко мне идет Юла. Откуда? Горло саднит, понимаю, что не смогу сказать ни слова.

Подходит так близко, что ее волосы щекочут мне лицо. Жжет горло еще сильнее. Я противен себе. Смотрит внимательно, но не говорит ничего. А я хочу, чтобы сказала. Очень хочу, неважно – что. Юла поднимает руку и снимает с моей шеи платок. Я узнаю, это ее. Одновременно в легкие вливается ночная прохлада, и я чувствую освобождение, и утрату, и стыд, что ее платок был так мне ненавистен. Удивительно, но этим движением ей удается не дотронуться до меня даже пальцем. Я стою и не знаю, что чувствую. Похоже, как вдруг потерять самого себя. Она отдаляется, уходит. И я замечаю, что это незнакомая мне девушка, только похожая на Юльку, но совсем другая. Темные, почти черные глубокие глаза много старше, чем у нее, а волосы длиннее и гуще.

Боковым зрением замечаю кого-то рядом. Сашка уставился на меня, не улыбается и не хмурится. Лицо безразличное, жесткое. Он делает два шага вперед, я против воли отшатываюсь. Есть ли в нем опасность для меня? Как долго я задаю себе этот вопрос – есть ли в нем для меня угроза? И почему не нахожу ответа? Сашка, наконец, отворачивается и убегает. Я – за ним. Снова. Не могу не бежать. Как не могу не дышать или не есть. И чувствую, что мир вокруг нас огромен, как никогда раньше. А еще – что это его мир. Сашкин.

Неожиданно мне на плечо садится сверчок, тот самый, из люка, и тихонько затягивает свою песню, будто нет ничего естественнее. Его слышу только я. Саня не оглядывается. Хорошо, что он его не видит. Во мне крепнет головокружительное предчувствие перемен. Нельзя поделить бесконечно большую величину. Ее можно только подарить, отдать целиком. Или отобрать.

– Бросишь ты, в конце концов, читать рекламу, Сколи? Не то, ей Богу, я выкину газету, и в следующий раз выгоню посыльного в три шеи! Научил грамоте на свою голову! Сколи, я не шучу! Давай новости. Ну и что, что одни и те же? Как будто советы яблочников по ведению хозяйства веселее! – незнакомый голос, такой низкий и сильный, что звенит в ушах, – А ты не сачкуй, тоже помощник нашелся! Как там тебя, работай, не то оставлю без ужина! – еще различаю свист, противный, нарастает и стихает, нарастает и стихает.

– Работа никуда не денется, а пшеничные лепешки свои можете поберечь, – у Сашки веселый, запыхавшийся голос. Опять свист. Мерзко!

– По-моему, он приходит в себя, – я слышу ее шаги, но как далеко она, определить не могу, – Дэн, хватит уже! – над самым ухом. Я вздрагиваю и открываю глаза.

– Бездельник!

Озираюсь по сторонам, не понимаю, где нахожусь, и что происходит.

Как будто комната, мастерская, но с двумя стенами. Вместо третьей открывается вид на бескрайнее пшеничное поле, вдалеке – редкие деревья и синее, затянутое взбитыми кремовыми облаками, небо. На противоположной стороне, похоже, кладовка, длинный заставленный мебелью и всякой рухлядью коридор, убегающий в темноту. Все разложено по своим местам, в идеальном порядке. Назначение некоторых предметов мне неизвестно. Странно, я чувствую присутствие людей вокруг, но пока не способен их увидеть среди поражающей воображение обстановки.

В одной стене высокая белая дверь с позолоченной замочной скважиной и зарешеченное окно. Весь подоконник завален. Не сумею оторваться. Не буду останавливаться на мелочах. Другая украшена столярными принадлежностями столь замысловатой формы и цветов, что я начинаю ощущать холодок внутри. Так много непривычного для глаза и восприятия. В углу составлены доски, свежие, от них еще идет смоляной дух.

Наконец, комната сужается. Оказывается, я сижу на скамейке, деревянной, с красивой резной спинкой, но очень уж жесткой. Чувствую, как ноют кости. У изголовья растет огромный дуб, крона уходит в потолок и куда-то еще выше. Через щели свешиваются листья, лампочка под оранжевым абажуром потушена. Свет идет с пшеничных полей. Рядом печка и небольшой столик без миллиметра свободного места. Кружки, баночки, блюдца, чайник, сахарница, ложки свалены в одну кучу.

Снова появляются звуки. Теперь их намного больше. Уже привычный свист ручной пилы и теплый ветер. Близится вечер. Небо наливается золотом и медью.

В центре комнаты большой рабочий стол, где, среди гаек, гвоздей и ключей, копошится зверек. Мордочка морской свинки, а ростом с домашнего кота. И пять пар крошечных лапок, которыми он топчет уже изрядно помятую газету.

– Чего замолчал? – доносится сзади. В ту же минуту Сколи начинает тихо посвистывать и щелкать, уткнув нос в мелкие строчки.

– Эх, говорят, опять игру затеяли… Все этот сумасшедший, что пьянствует у обрыва! Никакой жизни от него, одни пакости! – вздрагиваю, голос удаляется от меня, – все от того, что сладить с ним некому! Нашелся бы кто – я бы и сам помог. А им всегда одно и тоже нужно – королевский ключ, до другого дела нет! Бездельники! Все игрушки, маленькие… – серые ясные глаза сверлят меня, а рыжая борода дергается, в ней прячется смех. Дыхание перехватило.

Таких огромных людей я прежде не встречал. Головой он едва не достает потолка. Но вроде бы не страшен. Он словно продолжение этой комнаты, только живое. Подошел, вытер руки о замасленный фартук.

– Ну что тут? – ладонь тяжелая и горячая, будто мне на лоб положили утюг, – нормально с ним все, – резко треплет меня за плечо, но чувствую, что силу сдерживает, – ох, женское дело, ну везде ведь, – сдергивает что-то.

Юлькин платок. Голова пошла кругом. Странно, словно это уже было.

– Давайте, еще пару часов. Надо закончить столовую мебель сегодня, – повернулся к Саньку и хитро поглядывает на него из под густых бровей. У Сашки майка потемнела от пота, – слышал? Пойдем!

Они снова берутся за пилу. Саня улыбается мне, точно что-то задумал.

– Надо промыть еще раз, – Юла осторожно ставит на скамейку чашку с водой, наливает туда что-то из кувшина и смачивает платок, – хорошо тебе досталось. Вон, сколько крови, – кивает головой. Смотрю, футболка вся в темных пятнах, – у мастера Тома чего тут только нет. Затянулось быстро, – бережно протирает рану, но выходит неуклюже. Больно, и хочется, чтобы она это прекратила, – не как у нас, там, – замолкает.

Я терплю. Думаю, как странно она сказала «у нас, там». Мне не нравится ощущение принадлежности к чему бы то ни было. Начинает разбирать досада. Есть просто «там» и просто «я». Отдельно. И мы, как правило, ведем скрытую войну друг с другом. Неужели она не понимает таких простых вещей? Наверное, глупость сказала, и все. Врать она не врет никогда, а такое вот частенько случается.

– Долго я…

– Нет, мы рано утром приехали. Сейчас пять доходит, вечер… – у нее что, волосы за это время длиннее стали? Точно, теперь ниже плеч почти на три пальца, и темнее.

– Это конечный пункт для Альберта?

– Ну вроде как, он может с нами поехать, если захотим. Он, оказывается, не числится рейсовым на станции, он же Проводник. У них нет четко зафиксированного маршрута.

– Отсюда две дороги: или к яблочникам через лес, или обратно в Мышиные горы, – резко отвечает мастер, – так что выбор у вас небольшой. И поторопитесь, времени выхаживать вас и кормить у меня нет! – ворчит себе под нос, а сам за мной присматривает.

– Слушай, а Кирилл где? И что там у вас было про китайский? – последний вопрос ей явно не по душе, резко дернула рукой и царапнула ногтем шею. Сдерживаюсь еле-еле, закончила бы она побыстрее! – может, не надо? Вроде все хорошо, – отстраняю ее.

– Да пожалуйста! Вон Кира, с Бертом возится! – выплеснула воду под дерево и ушла.

Слышу, как Сашка посмеивается. Визг пилы сводит меня с ума. Прислушиваюсь к стуку часов в стволе дуба, чтобы не замечать остальные звуки. Такие же, что были на станции, только меньше. «Dream fiction inc.» Не помню, были ли там слова. Похоже на логотип какой-то компании: лист и три звездочки. Мило, но мне почему-то неприятно. Что-то отталкивающее есть в этих буквах и звездах. Они не на своем месте.

– Дэн, смотри, здорово? – Кира натирает Альберта до блеска. Он ярко красный, я был прав. Урчит и как будто смотрит по сторонам, – жалко, он ни лепешки, ни мед не ест, голодный остался.

– Ничего, поедете в лес – там он не пропадет, всяко водится, – мастер откладывает в сторону тяжелую доску.

– Не знаешь, чего Санек так заработался, а? Нормально, все нормально, – отмахиваюсь от вопросительного взгляда Кирилла. Юла с другой стороны протирает стекло, в мою сторону даже не смотрит, за то, кажется, Сашка не сводит с нас глаз.

– Да он помешался на этом ключе! Мастер Томалтаг говорит, если мы поедем к яблочникам, то там можно найти одного старика, который много чего знает и про игру, и про тайник. Ну вот, он упросил его, чтобы подсказал, как с тем стариком познакомиться. Оказывается, это его старый приятель. И мастер сказал Сашке, что, если он поможет ему до ночи закончить королевский заказ, напишет тому записку, чтобы принял его. Дэн, по-моему, он не собирается делиться….

– Увидим, – обхожу Альберта. Рукой дотрагиваюсь до багажника, вдруг чувствую пустоту под ладонью. Падаю. Не понимаю, что происходит, вокруг темно и душно. Я пытаюсь распрямить ноги, двигаться. Ничего не выходит. Накатывает злость, а за ней – страх. Появляется мысль, что я ничего не знаю про Альберта, почти ничего. Может, он и багажником умеет поймать себе обед. Что-то холодное и липкое пристало к руке. Противно. Снаружи Кира и Юлька кричат что-то неразборчивое.

– Альберт, выпусти щас же! – странно угрожать тому, кто тебя сцапал, но, наверное, прозвучало убедительно. Темнота разрывается, и на меня льется свет, свежий воздух и беспокойные голоса.

Я сижу на земле, пытаюсь отдышаться. Надо быстрее встать, от их суматохи мне становится не по себе.

– В порядке, – останавливаю Юлу, – перестань пожалуйста, – щеки горят, а она пытается посмотреть мне в лицо. Уже готов к новому потоку слов, но вместо этого Юлька обнимает меня за шею. Аккуратно, я не чувствую боли.

– Страшно за тебя стало, – все таки умудрилась поймать мой растерянный и взбешенный взгляд, но больше ничего не сказала.

– Дэн, опять они, – Кира заливается смехом. Я делаю шаг к нему, он только указывает на мои руки. И точно, по предплечью неторопливо ползет улитка, и на ладони еще две. Я заглядываю в раскрытый багажник, там их с десяток, не меньше, и на дне затертая металлическая табличка «dream fiction inc.». Мне это совсем не нравится.

Замахиваюсь, так хочется врезать Альберту. Правда, совсем не уверен, кому из нас придется хуже от этого. Взгляд скользит по корпусу, и как не заметил раньше? Он весь в царапинах и вмятинах от мышиных когтей. Злость схлынула как волна.

– И чего это ты? – только и смог я сказать, уходя подальше от Берта.

– А вы не слышали новость, рассказывают у нас воришки появились? – заговорил мастер Том, как ни в чем не бывало, – представляете, часа за три до вашего приезда побывал тут смотритель со станции. Такой расстроенный, ужас! Кто-то украл его последнее миндальное яблоко, а бегать-то за ними приходится не близко, да и отлучаться ему нельзя. Безобразие творится! Точно, какие-то бездельники! – пила свистит мерно, как ход часов, – а у них свои пути, у Смотрителя и еще кое у кого, – предупреждая наш вопрос продолжает Томалтаг.

– Неплохо бы и нам этим путем, – Кира вздыхает и снова берется за тряпки чистить Альберта.

Все это время я уверен, что Санек ни на секунду не выпустил нас из виду, почти чувствую его улыбку, но тут, наконец, встречаю его взгляд. Растерянный и чудовищно уставший. Лицо у Сашки осунулось, футболку можно выжимать от пота.

– Работай, не отвлекайся!

Похоже, он только-только поднял глаза от пилы и бревна.

Сколи закончил с новостями и, засеменив лапками, старательно переворачивает страницу. Никто кроме мастера не понимает его речь.

– Он кто такой вообще?

– Почему ты меня спрашиваешь, – смеется сдавленно, чтобы не разбудить остальных, – это была твоя идея.

– А полезть хрен знает куда, по-моему – твоя!

– Правда что ли?

Как только над полем наступила ночь, кругом стало темно хоть глаз выколи. Лампочка под потолком дает совсем немного света, только на рабочий стол, где Сколи свернулся калачиком. И кладовка, и сама мастерская будто растаяли. Мы постелили в поле, как раз за порогом. Пахнет так приятно, хочется спать, но глупо на это тратить время.

– С ним не договоришься. Себе на уме, что захочет – скажет, – наконец отзывается Сашка.

– А почему он с нами не ужинал?

– У тебя возраст почемучки вернулся? Задолбал, спи уже!

– Нет.

Опять смеется в подушку.

– Ты видел, куда он делся?

– Вышел в дверь.

– А за ней что?

– Блин… Иди проверь!

– Мне кажется, он хороший, – молчание, – нормальный, – тишина, – то есть не опасен, что ли…

– Ты правда так думаешь?

– Нет.

Смех прорывается наружу.

– Пошли посмотрим, а?

– Куда?

– Ну где он, и что делает.

Возня минуты две.

– А пошли!

Совсем без шума пробраться нам не удается, я налетел на кувшин с водой. Дверь еще больше, чем я предполагал. Даже для мастера Тома. Я дотрагиваюсь до поблескивающей ручки и медленно толкаю вперед.

– Елки, ты фильмов насмотрелся, сейчас она заскрипит еще! – буркнул Сашка.

В следующее мгновение он оказывается рядом и одним сильным рывком открывает дверь, абсолютно тихо.

Прямо от порога начинается поле, на горизонте – Мышиные горы. Чувствую, как холодеют пальцы. Ветер вталкивает нас туда, слышны визг и кошачий рев. Хочу закричать, чтобы Сашка быстрее захлопнул дверь, но голос не слушается. Санька рядом, не отпускает ручку, но и не шевелится.

– Вон, видишь тень? Да куда ты смотришь!

Я оглядываюсь. Над кромкой травы видна темная фигура, тучная как гора. Она разгребает лапами листья и словно плывет, время от времени до нас долетает приглушенный низкий рык. Прежде я его не слышал. Вдруг тень схватила пролетавшую рядом мышь и разодрала пополам, тут же принявшись уплетать ее.

– Пошли, – дергаю дверь на себя, но Сашка держит.

– Подожди, я хочу понять, что это еще такое. После чертовых кошек я думал, все.

– Я тоже.

– Ты? Ты же вырубился?

Тень, продолжая время от времени ловить заполонивших все кругом мышей, вышла на узкую дорожку, куда падает лунный свет, и повернулась. Я закричал. Оскалившаяся медвежья пасть, обращенная к нам. Я и представить не мог таких клыков. Вряд ли можно чем-то убить этого зверя.

Он рычит и направляется к двери, медленно, как позволяет грузное тело. Внезапно я понимаю, что ему как раз она будет впору, и по высоте и по ширине, все складывается мгновенно.

– Бежим! – но это лишнее. Сашка уже впереди, а я снова его догоняю.

Хорошо Альберт не нуждается в сне, только почуяв нас, он зажигает фары и, получив команду от Санька, тут же заводится. Несколько бесконечных минут приходится тратить на то, чтобы загрузить полусонную Юльку и затолкать Кирилла в салон. Берт срывается с места, и мы снова в поле. Пшеничном. Комната уменьшается, но некоторое время мы еще слышим рев мастера Тома.

– Думаете, он бы и нас? – Юла не верит.

– Нет, вряд ли, но проверять не хочу.

– Жаль, так я и не добился от него записки. Что теперь в деревне делать?

– У тебя больше проблем нет, – шипит Кира.

– Конечно, нет, даром что ли я весь день вкалывал как проклятый! – Санька ругается на чем свет стоит.

Мы мчимся вперед. Показался лес, и Берт прибавил скорости. Наверное, голоден. Они снова о чем-то спорят. Меня мучает предчувствие – что-то плохое рядом, очень близко. Не среди созревших колосьев и не в надвигающемся лесу. Где-то в полушаге от этой реальности, за тонкой гранью «здесь» от «там». И его очень много. А грань стеклянная, и оно дышит, рисуя ужасные узоры на ней, но пока не имеет силы к нам ворваться.

Кажется, его перепуганная трескотня напоминает смех, но на самом деле улыбаюсь только я. От одного вида сосредоточенного и брезгливого Сашкиного лица, застывшего, чтобы перерасти в гримасу торжества в тот миг, когда ему удастся, наконец, прибить мечущегося по салону сверчка, начинает разбирать хохот. Возня стоит такая, словно к нам подсадили пару – тройку слонов и они пытаются устроиться с комфортом. Всего-то на всего один неугомонный крохотный пассажир, выпрыгнувший из бардачка. Не понимаю, как он там очутился. Может быть, пробрался туда из моего сна.

Вдруг я вижу, как он взлетает, на секунду расправив прозрачные крылья, и садится мне на руку. Странный, словно из золота – так переливается в полуденных лучах его спинка. Хочется рассмотреть поближе, я подношу руку к лицу. И крики, и Сашкина ругань сразу же перестают существовать. Он уставился на меня? Черные бусинки глаз. Если смотреть внимательно, они вырастают в большие и умные, где, наверное, должна бы отражаться мои глупая ухмылка и кусок голубого неба в окне. Похоже, суета вокруг перестала его беспокоить. Замолчал.

Время резко сдвинулось, не было никакого перехода. Что будет, если так перемещаться постоянно? Сначала боль появилась в руке, потом голову обдало жаром, и клацнули зубы. Забавно, инстинктивные движения совершенно невозможно зафиксировать, отметить сознанием. Сразу наступает «после». Какое-то мгновение мне запомнилось – похоже на драку в темноте, только солнечный свет, пронизывающий душный салон Альберта, выхватывает отдельные фрагменты – сместившуюся крышу, по которой неторопливо ползут две сине-зеленые улитки, Санина татуировка на запястье пролетевшая рядом с моим носом, вижу каждый знак удивительно четко, моя нога – как она могла там оказаться? Берт опустил стекла, внутрь врывается горячий ветер, а наши голоса уносятся наружу, в лес. Я зажмурился, что-то вспыхнуло и исчезло. Кажется, наш попутчик вовремя смылся.