Русалочья заводь
– Может, чайку?
Мы с подругой, не сговариваясь, молча кивнули. Петро стал хлопотать над чайником и, не теряя времени, задал нам вопрос:
– Ну, девки, рассказывайте, чего углядели на пожаре?
Мы с Надькой переглянулись. Я ей кивнула.
– Давай, ты первая. Ты раньше меня прибежала.
Надюха сделала серьезное лицо, прокашлялась для порядка и начала вполне незатейливо.
– Ну, значит, так. Не спалось мне. Вышла на крылечко воздухом подышать. Чую, гарью пахнет. Смотрю, от Генкиной избы дым валит, ну и зарево видно уже было. Я перво-наперво в магазин метнулась. У меня там телефон есть. В леспромхоз дежурному позвонила, а уж потом и побежала. Когда прибежала, значит, дом-то уже горел вовсю. Но странно было то, что горел он сразу со всех сторон. Будто кто поджег его. Про газ или там проводку мне даже не говорите! Видала я, как от замкнувшей проводки загорается. А газ, он бы взорвался тогда. А никаких взрывов не было. Тут собаки завыли и люди стали подбегать. Кто с ведрами, кто с ломами и лопатами. Потушить старались. Только все напрасно. – Тут она взглянула со значением на участкового. – Если Петр Аникеевич мне позволит предположение высказать, то я скажу, что его, то есть дом, не иначе как бензином облили. Уж больно он резво загорелся. А ведь бревна-то старые, толстые. А горели, как хворост. – Она выждала несколько секунд, ожидая, что мы что-то скажем. Но мы смотрели на нее и молчали, не прерывая рассказа. И она, воодушевившись, продолжила: – Ну а тут уж народ сбежался. Варька, ты прибежала тоже. Потом приехала пожарка. А остальное ты, Петечка, уже и сам знаешь.
Петька озадачено тер лоб, а мы во все глаза смотрели на него. Может, чего скажет нам нового. Тут закипел включенный чайник, и он принялся разливать кипяток по кружкам, предварительно сыпанув в них сухой заварки.
– Варвара, а ты чего видела? – обратился он ко мне.
Я пожала плечами.
– Да все тоже самое. Я когда примчалась, полыхало уже одним большим костром.
– Ну, может, вы кого такого заметили, кто убегал или еще как необычно себя вел? – Чувствовалось, что нашей информации ему явно недостаточно.
Надежда посмотрела на меня, а я на нее. По ее глазам я поняла, что ей явно хотелось что-нибудь эдакое от себя присочинить. Но под моим суровым взглядом она тяжело вздохнула и ответила за нас обеих:
– Да ничего такого мы не видели.
А я подумала о старухе. Наверное, что-то такое отразилось на моем лице, и участковый мгновенно вцепился в меня.
– Что, Варвара? Ты что-то видела?
Я, досадуя, что не сумела скрыть своих эмоций, медленно начала говорить:
– Нет. Не думаю, что это имеет значение. Бабку я видела. Вся в черном, стояла, раскачиваясь, и что-то бормотала. Все кругом бегали, суетились, а она стояла как вкопанная. Я думала, может, ей плохо, помочь хотела. А она что-то пробурчала мне да и пошла прочь. – О том, что я почувствовала, и о словах старухи говорить почему-то совсем не хотелось.
Надежда махнула рукой.
– Так это, должно быть, сумасшедшая была, ну бабка Феша, мать сгоревшей Таньки, – пояснила она. Потом посмотрела на меня со значением. – Так ты что, думаешь, это она подожгла, ну дом-то?
Я испуганно замотала головой.
– Нет. Не думаю. Да ты сама сказала, что загорелся одновременно со всех сторон. Значит, поджигателей было как минимум двое. И потом, что ж она дочь свою убить решила, что ли? – Я немного помедлила. – Мне показалось, что не такая уж она и сумасшедшая. Может, чуток не в себе. А так вполне нормальная.
Все дружно и разочарованно выдохнули. Петька поскреб затылок и вздохнул.
– Да, девки, дела… Правильно ты, Надежда, углядела. Вон у меня отчет пожарных. Дом подожгли, облив бензином. Но мало того, еще и дверь приперли. Это, получается, убийство у нас. Труп отвезли в район, там вскрытие делать будут. Тогда, может, еще что и выяснится. В общем, хлопот добавится. – Он вдруг, будто опомнившись, посмотрел на нас с тревогой. – Только вы того, не болтайте в деревне. А то и так слухов уж сколько. Вся деревня гудом гудит.
Надежда с готовностью закивала головой. А я, в задумчивости разглядывая чаинки в своей кружке, спросила:
– Петь, а ты мне про Генку расскажи.
Подруга в недоумении уставилась на меня, а участковый ухмыльнулся.
– Ты, Варвара, никак самостоятельное следствие затеяла? – глаза его слегка прищурились, и он стал походить на огромного рыжего и хитрого кота.
Я замахала на него руками.
– Да бог с тобой! Какое расследование?! Я вон с понедельника на работу выхожу в леспромхоз. Мне не до расследований будет. Да и не мое это дело, убийства расследовать. Так просто спрашиваю. Личность какая-то непонятная этот Геннадий. Так ты знаешь про него чего?
Петька еще побуравил меня проницательным взглядом. Но вид я имела самый что ни на есть невинный. И он заговорил. Чувствовалось, что он и сам думал об этом Геннадии. Потому что стал говорить как по писаному. Значит, проявил интерес раньше.
Глава 8
– Эта история интересная, – задумчиво проговорил Петр.
А мы с Надеждой навострили уши, приготовились слушать.
– Лет эдак двадцать, а может, чуть и побольше, появился в нашей деревне мужик с двумя сыновьями. Кто, откуда – неизвестно. Говорил, что откуда-то с востока. Документы у него были в порядке. Плотник он был отменный. Но устроился он на мебельной фабрике сторожем. А плотничал на дому. Генке тогда лет двадцать было, а брат его Славка помладше года на четыре. Отца звали Анатолий Чужих. Мать у них была из карагасов и к тому времени умерла уже. Причину не знаю, не спрашивайте. Фамилия ему соответствовала. Нелюдимый был. Мне старый участковый рассказывал, странным он был. Иногда пропадал в тайге по несколько дней, говорил, на охоту ходил. А возвращался без добычи. Семен Иванович, участковый тогдашний, даже подозревал, не золото ли он моет втихаря. Здесь же старых приисков, которые стихийные, еще до революции, много вниз по реке было. Но сколько он его выслеживал, так и не сумел выследить. Сыновья ему под стать были. Генка-то в армии не служил. Говорил, плоскостопие у него. Он сразу на сплав ушел работать. А младший, Славка, после восьмого класса уехал в город, в техникум какой-то поступил. Домой вернулся только лет пять назад. Где он все это время болтался, никто не знает. Сам говорил, что электриком на Севере работал. Сюда как вернулся, пошел по стопам старшего брата на лесосплав. А отец их, года три тому, в тайге сгинул. Так его и не нашли. И стал я замечать, что Генка тоже в тайгу повадился, как и его отец до этого. У него же между сплавами дня три-четыре выходных бывало. Так он сразу в тайгу. На охоту, говорит, хожу. А с добычей я его ни разу не видел. Но предъявить мне ему нечего. Каждый волен своим свободным временем распоряжаться, как хочет.
Только вот что интересно. Он вчера должен был быть на смене, с буксиром за лесом идти в верховье. Только бригадир говорит, отпросился он, ногу, говорит, топором поранил, дрова, мол, дома рубил. И Славка должен был дома быть, его смена только завтра. А никто их не видел ни до, ни после пожара. Вот и думай, что хочешь. И вообще, не нравится мне эта семейка, – он оглядел нас хмурым взглядом. – Только вы, это, девки, помните, что обещали. Ни слова никому. Я вам, можно сказать, служебную тайну раскрываю. Меня за это начальство по головке не погладит, да и для дела это вредно.
Мы отчаянно закивали головами, аж ветер в ушах засвистел, что мы, мол, могила! А Надька принялась рассуждать вслух.
– Так, это что ж тогда получается? Это, ты думаешь, что Генка с брательником могли свой дом сами поджечь?!
Петр замахал на нее руками.
– Ничего я не думаю. Мою думалку к делу не пришьешь. Тут факты нужны. А фактов-то и нету. Да и с чего ему свой дом-то жечь? Ну подумаешь, с женой они ссорились. Делов-то! Да у нас в деревне в каждом втором доме не мужик бабу, так баба мужика поколачивает. Что ж теперь, всю деревню из-за этого спалить? Нет, девки, в этом деле разобраться надо. Только вот с какого конца браться, ума не приложу. Надо экспертизы из района дождаться. Может, что еще проясниться.
Я сидела и сосредоточено глядела в чашку с остывшим чаем. Когда Петр заговорил про семью Геннадия, у меня в голове, как щелкнуло что-то. Мысли весенними зайцами заскакали, заметались в мозгу. Но ни одну за хвост поймать так и не удавалось. Надо время все как следует обдумать, осознать. Может, с дедом посоветоваться? Ну уж нет! Сразу на меня начнет ворчать, что я не в свое дело лезу. А, может, тогда с Венькой? Раньше-то у нас друг от друга секретов не было. Нет. Я пока к этому не готова. Надо самой все обмозговать как следует, а уж потом и советоваться.
А ребята заметили мою углубленную задумчивость. Петька насторожился, да и Надюха вон уже с подозрением смотрит. Я попыталась переключиться на реальность. Выдавила из себя улыбку и вдруг задала вопрос, которого никак не хотела задавать. Как оно у меня выскочило? Просто чудеса какие-то!
– Петь, а ты про то давнее дело с Татьяниной сестрой Натальей что-нибудь слышал?
Волошин сосредоточенно наморщил лоб.
– Это с той, которая тогда утопла, что ли? Ну которую вы с Венькой нашли? Так что ли?
Я скромненько кивнула головой, мол, с ней, сердешной.
– А это то тут при чем? Сколько лет то уж прошло? Какое это отношение имеет к нынешнему пожару? Или ты чего надумала? – Удивление его было настолько явным, что я аж плюнула про себя в досаде на собственную несдержанность. Я бы даже сказала, неразумность.
А Надька уже вкрадчиво так шептала мне на ухо.
– Варька, ты коли знаешь чего, так скажи, не таись от друзей-то…
Я в досаде отмахнулась от нее.
– Да ничего я не знаю! Не больше вашего, по крайней мере! Так чего-то в голову вдруг пришло. Сама не знаю, с какого такого перепугу!
Но Петьку мне убедить не удалось. Он хмуро глянул сначала на Надежду, потом перевел проницательный взгляд на меня. Но говорить ничего не стал. Только кивнул каким-то своим мыслям. Вздохнул и как-то быстро постарался свернуть наши посиделки.
– Ладно, девки. Давайте расходиться. У меня еще работы куча. Бумажек вон сколько заполнять. Коли чего узнаете, так вы не стесняйтесь, приходите. Мне сейчас любая помощь пригодится. – Мы встали, загремев стульями.
Чувствовалось, что Надежда осталась недовольна, что нас так быстро выпроваживали. И попыталась предпринять некоторые шаги, чтобы еще остаться.
– Петь, – пропела она излишне ласково. – А давай я чашки тебе помою. А то как-то нехорошо. Чай попили, да грязные чашки за собой оставили.
Волошин только рукой от нее отмахнулся, раскладывая кучу бумаг у себя на столе.
– Не надо. Я сам потом помою. Не велика работа. – И углубился в изучение каких-то документов, больше не обращая на нас внимания.
Но когда я покидала кабинет, заметила его пытливый взгляд, брошенный мне вслед. Вот же дернул меня черт за язык про ту историю вспомнить!
Надежда шла рядом со мной и недовольно бурчала.
– Нет, ты посмотри, какой деловой, а! Мы с ним по-дружески, можно сказать, всю подноготную… Да что там подноготную, можно сказать, душу всю открыли! А он, документы у него, работы, вишь ты, много!
Я усмехнулась.
– Ну ты, Надежда, даешь! Эк, хватила! Какую такую ты ему душу открыла? А то, что рассказали, что видели, так это наш гражданский долг помочь следствию.
От моих слов она как-то скисла.
– Слышь, Варюха, может, пойдем, граммов по пятьдесят? Ну, за это, как его… Во, за дачу показаний, а?
Я хмуро посмотрела на нее.
– Сама не буду и тебе не советую! Завязывай ты с этим делом. А то, знаешь, говорят, женский алкоголизм он хуже, чем у мужиков. Не хватало мне тебя еще от зеленого змия спасать! Да и домой мне надо. На той неделе на работу выхожу. Пока время есть, деду по хозяйству помочь надо бы. А у тебя вон клиенты уже под дверями топчутся. Так что, давай, вперед. К трудовым подвигам. Увидимся!
И я махнула ей рукой на прощание и поспешила в сторону дома, стараясь не замечать горького разочарования на ее лице.
Я так глубоко задумалась, что сгоревший дом проскочила как-то незаметно. Даже устойчивый горький запах гари не заставил меня отвлечься от своих дум. Я недоумевала. В голове был какой-то вихрь или, скорее, это было похоже на детскую карусель, такую, с разноцветными лошадками. Образы крутились в голове, никак не желая сойтись в одну понятную мне картину. Каким-то шестым, а может, и седьмым чувством, я ощущала, что все это как-то между собой связано. Только вот как, в ум не шло. И я тут вспомнила, что мне в детстве говорила моя бабушка: «Не можешь найти решение, не торопись. Остановись. Присядь. Отдохни. Оглядись как следует. Глядишь, оно само и придет». Я решительно тряхнула головой. Надо пока все это отпустить. Дел и так хватает. Вон у меня скоро работа начнется. Да и не обманула я Надьку. Деду надо помочь, пока есть время.
К дому я подходила, уже почти успокоившись. Нет, мысли-то все еще пробегали туда-сюда время от времени. Но я поздравила себя с тем, что уже могла ими управлять.
Посередине дорожки, ведущей от калитки к дому, разлегся Жулька. Завидев меня, он только приподнял голову и вяло вильнул хвостом. От мастерской деда не доносилось ни звука. Значит, он должен быть в доме.
Я заскочила на крыльцо и нарочито бодрым голосом заорала:
– Деда!!! Ты где есть? Я на работу устроилась!!!
Дед сидел в моей спальне и смотрел в одну точку. Вид он имел при этом… Я испуганно замерла на пороге комнаты.
– Деда, ты чего? Что случилось?
Он поднял на меня глаза полные муки и затаенной боли. Я его таким давно не видела. Пожалуй, только в детстве, когда умерла бабушка. У меня все сжалось внутри в комок. Вихрем проскочила мысль, что мы с дедом остались одни на всем свете. Нет у нас никаких близких, кроме нас двоих, кого бы мы боялись потерять. Дед тяжело вздохнул и ткнул пальцем куда-то на прикроватную тумбочку.
– Откуда ЭТО у тебя?
Я проследила взглядом за его пальцем. На старом полированном дереве поблескивала небесной лазурью голубая бусина на кожаном шнурке, которую мне на пожаре всунула в руку баба Феша, сумасшедшая деревенская колдунья.
Глава 9
Я от недоумения похлопала на деда глазами.
– Деда, а чего ты так расстроился? Мне ее баба Феша на пожаре в руки сунула и сказала что-то невразумительное. Я и не помню даже толком ее слов. – Слегка слукавила я.
Дед сидел и недоверчиво глядел на меня. Ох, грехи мои тяжкие! Знал он меня как облупленную! С самого детства знал. Никогда у меня не получалось соврать ему. Он как будто чувствовал мое вранье. Но сейчас я решила твердо стоять на своем. Мол, ничего не знаю, ничего не ведаю. Я не я, и хата не моя. Ничего более похожего на мои чувства из народной мудрости в тот момент я больше припомнить не смогла.
Дед еще поглядел на меня немного, выискивая в моем лице что-то понятное ему одному. Потом тяжело вздохнул и уронил руки себе на колени, сразу как-то съежившись. И я только сейчас увидела, как он сдал за эти последние годы. Острая жалость тугим комком встала в горле. Я опустилась перед ним на колени, стараясь заглянуть ему в глаза.
– Деда, ты чего? Что тут такого в этой бусине? Ты ее уже видел раньше? Что-то знаешь об ЭТОМ?
Дед посмотрел на меня с какой-то неведомой мне мукой в глазах. Кряхтя, поднялся со стула.
– Пойдем-ка, внуча, ужинать. Ты сегодня целый день где-то носишься. Голодная, поди…
Я очень хорошо знала своего деда. Настаивать на немедленном ответе или задавать новые вопросы сейчас было бесполезно. Дед характер имел твердый, как кремень. Если уж молчит, то из него клещами ничего не вытянешь. Но сейчас был совсем другой случай. Я понимала, что ему нужно время, чтобы обдумать ответ, поэтому покорно поплелась с ним в большую комнату, заменявшую нам и столовую, и гостиную, и кухню.
Он было принялся сам накрывать на стол. Но руки у него дрожали. Когда он пару раз уронил ложки, а потом едва не разбил тарелку, я чуть ли не силой усадила его за стол и взялась сама хлопотать.
В нашей семье был такой негласный закон. За столом во время еды мы не говорили ни о каких делах и не обсуждали никакие проблемы. И сейчас дед не собирался нарушать это правило. Он сосредоточено смотрел в свою тарелку и неторопливо жевал. Но как бы он ни старался сделать вид, что все нормально и ничего не произошло, я-то отлично видела. Кусок не лез ему в горло. У меня как-то тоже с аппетитом разладилось. Но я усердно махала ложкой, изредка поглядывая на деда.
Наконец этот фарс под названием «семейный ужин» был окончен. Дед положил ложку в пустую тарелку. Я вскочила и засуетилась, убирая грязную посуду и накрывая стол для чая. За чаем говорить дозволялось. Поэтому, налив ему полную кружку горячего, крепкого, ароматного чая я уселась напротив и уставилась на него преданными глазами. Дед покряхтел немного, посопел, испытывая мое терпение, которого и так уже не осталось. Прокашлялся пару раз. Глянул на меня из-под лохматых бровей. К этому времени я чуть ли не плясала на стуле, как будто сидела на еже. Под его строгим взглядом я замерла, перестав елозить, и стала дышать через раз, боясь пропустить хоть одно слово.
– Это бусина принадлежала твоему отцу, – сказал он без особых вступлений.
Я, конечно, знала, что с открытым ртом сидеть за столом не принято. Но услышанное мною не оставляло мне шансов соблюсти все правила приличия. Я открыла рот и во все глаза уставилась на деда. А он, будто не замечая моего ошарашенного вида, спокойно продолжил:
– Эту бусину давно, очень давно, перед самым уходом его в армию, подарила ему одна шаманка. Он тайгу любил. Не просто любил. Он ее знал. Уходил с ружьем на несколько дней. У него всегда в кармане были коробок спичек и другой коробок с солью. Все остальное он сам мог добыть. Травам я его еще в детстве обучил. С такими знаниями в тайге не пропадешь. Однажды ушел он, видно, особенно далеко. Должен был через три дня вернуться. Прошло уже четыре, а потом и пять дней, а его все не было. Бабка твоя всполошилась. Собиралась уже в леспромхоз бежать, чтобы, значит, людей подымать Мстислава искать. Насилу я ее тогда остановил. Знал я, чуял, живой он. На седьмой день явился. Маленько помятый, ухо порванное, рука перебинтованная. А так живехонький и здоровехонький. А на шее вот эта бусина висела. Я-то к нему с разговорами цепляться не стал. Не принято у нас выспрашивать было. Если захочет, сам расскажет. Он день ходит – молчит, другой – молчит. Ну и я, понятное дело, тоже молчу. А потом, видно, невмоготу ему стало, поделиться нужно было. Пришел ко мне в мастерскую да и рассказал, что с ним случилось. Без подробностей. Так, в общих чертах. Забрел он далеко. Услышал рев медведя. Выскочил на поляну, а там медведь человека дерет. Вот Мстислав и вступился, спас молодого парнишку. А мальчишка был из племени тофоларов. Раньше их карагасами звали. Маленькое племя. Они по тайге небольшими улусами жили. Держались от цивилизации и больших поселений подальше. Парнишка сам-то идти не мог. Медведь его сильно порвал. Вот и пришлось Мстиславу тащить его на себе к их шаманке. Вот та шаманка и подарила отцу твоему в награду за спасенного парнишку эту бусину, – дед замолчал.
Я видела, как тяжело ему давались эти воспоминания. А для меня это было небывалым открытием. Потому что раньше мне про отца почти ничего и не рассказывали. Я сидела, слушала деда, затаив дыхание. А перед глазами вставали могучие кедры и ели, под пологом которых было темно и сумрачно даже в солнечный день. Молодой парень борется один на один с медведем. Рев разъяренного от ран огромного зверя стоял в моих ушах.
Я вздрогнула, как будто проснулась, от прикосновения деда Матвея. В глазах тревога и боль. Я выдохнула и с удивлением огляделась, будто впервые увидела свой дом. Дед сокрушенно покачал головой. Я схватила со стола кружку с остывшим чаем и принялась большими глотками жадно пить. Отдышавшись немного, обратилась к деду.
– Деда, а что дальше-то было?
Он все еще с тревогой в глазах продолжал смотреть на меня.
– А что было? Да ничего не было. Эту бусину через много лет углядела на его груди местная знахарка Федосия. Стала приставать к отцу твоему. Дай, да дай. Мол, эта бусина силу имеет лечебную, а ей, мол, она нужнее, потому как она людей лечит. Ну и выпросила в конце концов. Отец-то твой не очень в такие штуки верил. Бусина да бусина. А, видать, с этой бусиной он судьбу-то свою и отдал. – Дед уронил голову на руки.
Из-под его пальцев на стол упало несколько капель. А я перепугалась насмерть. За всю жизнь ни разу не видела, чтобы мой дед плакал. Я раньше вообще думала, что он плакать не умеет. Мне так хотелось кинуться к нему и обнять его. Угу… И вместе разрыдаться. Только этого нам сейчас и не доставало.
Я тихо положила ему руку на колено. И едва слышно прошептала:
– Деда, ты прости меня, дуру.
Ему хватило этого времени, чтобы взять себя в руки. Подняв на меня глаза, спросил:
– Тебя-то за что прощать?
Я замялась, не сумев сформировать свои мысли, разлетающиеся легкими воробушками.
– За то, что растревожила твою память. За бусину эту проклятущую!
Дед посмотрел на меня серьезно и заговорил совсем другим голосом. Собранным, жестким, каким всегда разговаривал, когда хотел поставить точку в споре. Скорее, даже не точку. Он говорил, как гвозди заколачивал. И его гвоздь был всегда последним в любом разговоре. После этого никому даже в голову не приходило ему возражать.
– Слушай меня, Варвара. Коли Федосия тебе сама ЭТО отдала, значит, так тому и быть. Надень и носи ее. Нам неведомо, что судьба впереди приготовила. Здесь тебе не город с его безликой суетой. Здесь каждая травинка несет свою память и свою энергию. Не пренебрегай знаками, которые тебе посланы. И запомни: во всем есть свой смысл и значение. Ничего не бывает просто так. И если мы пока этого не видим, это не значит, что этого нет. – Он меня похлопал по руке.
Я негнущимися деревяными пальцами взяла кожаный шнурок и надела бусину на шею. Потом села рядом с дедом и проговорила:
– Деда, я на работу устроилась, в леспромхоз. Мастером на лесозаготовку пока взяли. А там видно будет. В понедельник на работу выхожу.
Он крякнул, повернулся ко мне и ворчливо спросил:
– А попроще-то никакой работенки не было? Самое бабское дело по лесу с мужиками бегать. В конторе-то разве не было какой другой должности?
Я сморщила нос.
– Ты же знаешь, не люблю я в конторе сидеть, бумажки с места на место перекладывать. А потом, мне сейчас в лесу самое место. Подальше от всяких пересудов да сплетен. А к лесу я привычная, сам меня учил. Так что все хорошо будет, не волнуйся. – И я, обняв его, чмокнула в щеку. – Пойдем прогуляемся по берегу. Гляди, какой вечер хороший.
Дед посмотрел на меня с сомнением, но со скамьи поднялся, что-то бурча себе под нос по поводу, что «вот, наградил бог внучкой». Я только улыбнулась, глядя на старого ворчуна.
Вечер уже плавно перетекал в ночь. Звезды сияли ярко и холодно. Из-за острова, разделяющего основное русло с Русалочьей Заводью, слышался шум реки. От воды тянуло сыростью и прохладой, напоминающей, что осень уже не за горами. Я зябко передернула плечами, про себя пожалев, что не потрудилась накинуть кофту. Дед шел рядом со мной и глядел на реку, как будто пытаясь что-то там разглядеть. Молчание стало угнетать. Чтобы нарушить его, я задала деду вопрос.
– Скажи, а почему эта заводь называется Русалочьей?
Он посмотрел на меня с усмешкой.
– Я же тебе в детстве рассказывал. Забыла, что ль?
– Нет, не забыла. Только ведь это все сказки. Русалок не бывает.
Дед, все еще задумчиво смотрящий на реку, удивленно вскинул брови.
– А ты откуда знаешь?
Я было раскрыла рот, чтобы ответить. Но он не дал мне, продолжив говорить.
– Мы живем в этом мире и думаем, что все про него знаем. И еще, что хуже, мы думаем, что мы сами по себе, а мир сам по себе. А это все не так. Мы часть этого мира, как и он часть нас самих. Думать по-другому – глупо и вредно. А про заводь, все обычно на самом деле. Давным-давно жили в этих краях парень с девушкой. Любили друг друга. А девушку купец заезжий приметил. Задумал он взять ее в жены. Парня велел своим подручным убить, а девицу похитить. Тогда девушка прибежала к Реке, упала на колени и стала у нее защиты просить. Поднялась Мать-Река и затопила всю округу. И сгинул купец в этой разгневанной стихии. А девушка стала русалкой. И летними ночами выходила она на берег и искала своего возлюбленного среди парней. Вот и прозвали эту заводь Русалочьей.
Рассказ его отвлек от тяжелых дум, и я была этому несказанно рада. Потому что непонятно почему, но чувствовала себя в чем-то виноватой. Наконец он заметил, что я обхватила себя руками, пытаясь согреться.
– Пойдем-ка, внуча, домой. Я гляжу, ты вон замерзла совсем. – Он скинул с себя пиджак и, несмотря на мои протесты, накинул его мне на плечи.