Вера. Противостояние. Книга 1

Пролог

– Убей её, – стараясь, как можно чётче, сказал Александр.

– Что? – Филчер в испуге отпрянул. – Ты ещё больше сумасшедший, чем я думал!

– Убей. Иначе мы оба не успокоимся…

– Так сделай милость, – перебил его Филчер. – Пойди мне навстречу. Веру отпустят, увезут домой. Всё у неё хорошо будет.

– Нет, – голос хрипел. – Не бывать этому.

– Ну, хорошо, – Джек направился к кушетке и потребовал у палача. – Дай мне скальпель, дальше я сам! – Продолжил. – Славяне, чёрные, евреи… Времена третьего рейха прошли, но, слава Богу, их последователи ещё есть и достаточно, – Филчер оскалился, выкатив глаза и поклонился. – Ваш покорный слуга! Так скажи, зачем мне, американцу, церемониться с вами, русскими?

Безумно взглянув на Александра, подошёл к Вере.

– Совсем скоро высшая нация искоренит неугодных, а те, кто останутся, будут помечены своим идолом. Арабы – полумесяцем, евреи – звездой Давида, а вы, русские – пятиконечной звездой.

Саша, внимательно наблюдая за движением руки Филчера,  старался скрыть во взгляде страх и тревогу, до синевы сжал губы. Как Филчер занёс хирургический нож. Как тот блеснул холодным огнём в свете лампы. Как Филчер взглянул на измученную Веру. Она ещё была в сознании, но зрачки её неподвижно застыли, а неестественно белое лицо, словно окаменело. Джек склонился над Верой, поднёс скальпель к её шее. Она тяжело и часто задышала. Заплакала тихо. Смиренно.

– Мне нравится кроваво-красный. Цвет очищения и всепрощения, – севшим голосом прошептал он. – Я избавлю твою жену от страданий.

Саша видел, как Джек медлил. Примерял острое лезвие к пульсирующей вене. Любовно провёл пальцами по Вериному лицу, пальцами резко сжал её горло. Прохрипел через плечо:

– И тебя, Данилов, тоже.

Резко и коротко Филчер полоснул по живой плоти…

Глава 1

Музыка и самбо

1985 год. Двумя годами ранее.

Письменный стол лишь угадывался под грудой тетрадей и книг и большую часть его занимал большой японский проигрыватель. Его гладкая панель серебрилась, поблёскивая, на солнце, внутри крутилась кассета, но звуки музыки уходили в провода наушников. Вера, сидя за письменным столом, подпевала лившейся из наушников песне, кивала, подрыгивая ногой, кривлялась, забыв, про начатую час назад курсовую работу.

Пела она замечательно. В университете, где Вера училась, вместе с друзьями занималась самодеятельностью. Её друзья играли на гитарах и барабанах, а Вера владела лишь одним инструментом – своим голосом.

 Когда-то давно мать отвела её в музыкальную школу – мечтала усадить за фортепиано. Но так получилось, что Евгения Андреевна, Верина мама, перепутала кабинет, и они попали в класс вокала. Преподаватель прослушал девочку и с удовольствием принял её. Вера была счастлива, чего нельзя было сказать о матери. Евгения Андреевна относилась к пению с недоверием и считала это занятие легкомысленным. То ли дело  владение каким-нибудь музыкальным  инструментом! Хотя она понимала, что если Вера станет заниматься усердно и всерьёз, а они с мужем, при их положении в обществе и связях, смогут “протолкнуть” горячо любимую дочь на эстраду, то успех и слава, так или иначе, не обойдут стороной Верочку.

Вера же думала иначе. Нет, она трудилась, как пчела и в музыкальной школе, и в общеобразовательной, была активной пионеркой, во всю проявляя лидерские способности. Но пение и музыку воспринимала нестандартно, по-своему, как и подобает каждому творческому индивидууму. Вера пыталась сочинять песни, собирала много пластинок иностранных исполнителей. Иногда спорила с учителем по вокалу, отказываясь исполнять академические и народные песни, а иногда требовал только их.

Противоречивый характер девочки прорывался во всех ситуациях. Вера не слыла тихоней и размазнёй, а посему частенько приходила домой в синяках, с ободранными на коленях колготками и с порванным ранцем.

Евгения Андреевна по профессии художник-декоратор, частенько закрывалась в мастерской и творила шедевры, а Вера, предоставленная сама себе и домработнице Эмилии Владимировне, наспех приводила себя в порядок, заметая последствия очередной драки. После врубала пластинки на всю громкость, с животной страстью проглатывала вкусный обед Эмилии и «орала песни на весь дом», как выражалась мама.

Отец Веры, Алексей Николаевич, профессор истории, умный и уважаемый человек, а для Веры самый лучший папа в мире, просто обожал единственную, поздно родившуюся дочь. Конечно, он баловал Веру, но делал это весьма сдержанно и аккуратно. Если Вера забывалась, излишне капризничала, с посторонними вела себя некрасиво или вызывающе, то строго, но тактично, как это делают воспитанные и образованные взрослые люди, разговаривал с дочерью. Порой беседы длились часами, и местами Вера изнывала от скуки и монотонности отцовского голоса, но чаще всего ей нравились эти разговоры, хоть они и несли воспитательный и назидательный характер.

Дело было под новый год. В ночь снега выпало по колено. Вера с ребятами гуляла во дворе, лепили огромного снеговика. Розовощёкая ребятня, навалившись по двое и утирая носы, катали большие комы снега. У кого-то вязаная шапочка съехала на макушку, а мокрая чёлка выбилась из-под неё, у кого-то шарф развязался и болтался, постоянно мешая, но дети не обращали внимания на мелочи, они усердно и скоро ровняли комы в шары и водружали их друг на друга.

Все соседские дети были младше Веры, ей же буквально неделю назад стукнуло десять. Из-за этого Вера не только вела себя, как лидер в их команде, но и чувствовала ответственность за каждого малолетнего друга. Когда снеговик был слеплен и, сверкая на солнце, стоял, улыбался редкозубой улыбкой из камушков, а его морковка, чуть вздёрнутая кверху, походила на настоящий длинный нос Буратино, во дворе появились чужаки. Неизвестно с какого двора они забрели в этот тихий, до ужаса приличный и интеллигентный двор, но эти ребята отличались от вежливых и воспитанных здешних ребят. Они сходу стали задирать мальчишек, грозясь сломать красавца-снеговика. Все девочки убежали по домам, а Вера, ощущая на себе груз ответственности, горячо вступилась за мальцов. Слово за слово – началась драка. Вере досталось: ей в кровь разбили верхнюю губу и посадили большой синяк на левую скулу. И не известно, как бы она ещё пострадала, но кто-то из взрослых, выглянув в окно, пригрозил милицией, чем и спугнул пришельцев-драчунов.

Придя домой, Вера соврала, что поскользнулась на горке. Отец, знающий всю правду и расклад, произошедший во дворе, попросил Веру зайти к нему в кабинет. Он долго молча смотрел на Веру, после подошёл к окну, открыл форточку, закурил и внимательно посмотрел во двор:

– Когда тебе кажется, что ты одна можешь разрешить конфликт, но при этом силы твои явно уступают, применяй не кулаки, а слова, – отец продолжал смотреть в окно. Помолчал, вернулся к столу, затушил сигарету в хрустальной пепельнице и с достоинством уселся в кресло.

Вера стояла у двери, не смея поднять на отца глаза. Он, уловив кротко брошенный исподлобья дочерин взгляд, жестом поманил её. Вера приблизилась, но на стул не села, оставшись стоять. Отец тихо хмыкнул и продолжил:

– Правильное слово, слово резкое, хлёсткое, как удар, способно не только сломить человека, но и уничтожить его. И это не значит, что ты должна браниться, как сапожник.

Вера вздохнула и страдальчески произнесла:

– Я ни с кем не дралась. Я упала.

– Садись, Верочка, – отец обратился к дочери с такой лаской, что она быстро посмотрела на него и осторожно присела на ближайший стул. – Разве я спросил тебя, каким чудом у тебя появились эти ссадины? Нет.

Он был спокоен. На мгновение Вере показалось, что чему-то даже очень рад.

– Не хочешь сказать мне – не говори, но ты должна понимать, что если по каким-то своим причинам ты не расскажешь, кто тебя избил и за что, то этот кто-то безнаказанно пойдёт и продолжит бесчинствовать в других дворах. В таком случае, дочь, ты должна понимать, что своим укрывательством ты поощряешь действия хулиганов.

Вера с испугом смотрела на отца, и лишь две крупные слезы катились по её припухшему лицу:

– Я не хочу, чтобы ты ругал меня за драку! – выкрикнула Вера. – Это несправедливо! Если я не мальчишка, то не могу врезать, как следует? Они пришли и стали обзываться, хотели сломать нашего Федьку, снеговика. Мы весь день его лепили!

Отец смотрел на Веру по-доброму и улыбался в усы. Глаза его, влажные и блестящие смеялись, а вокруг было множество лучиков–морщинок. Вера разревелась, уткнувшись в свои грязные ладони. Алексей Николаевич поднялся, подошёл к девочке и крепко обнял:

– Была бы ты мальчишкой, я сказал бы тебе точно так же. Так что это совсем неважно для меня, – Вера обняла широкую шею отца, слёзы понемногу стали высыхать, а разбитые губы расползаться в слабой улыбке. – Ты молодец! Я горжусь тобой! Но врать очень плохо. Поняла?

Размазав слёзы грязными ладошками, от которых на щеках остались разводы, Вера громко шмыгнула носом и кивнула.

– Ну и отлично. Пойди, умойся и переоденься. Я кое-куда тебя отведу.

В тот же день Алексей Николаевич отвёл Веру в секцию по самбо.

И если к спорту Вера относилась как к чему-то посредственному и обыденному, но не ленясь и требовательно, то в музыке она жила, порой на некоторое время отгораживаясь от реального мира.

В порыве Вера взяла высокую ноту, прикрыв от удовольствия глаза, и испуганно дёрнулась – кто-то сорвал с неё наушники. С криком, чуть не упав со стула, Вера обернулась. Сзади стояла мать. Её красивое, моложавое лицо в возмущении исказилось.  С раздражением она выкрикнула:

– Вера! Сколько можно, тебя звать?!

– А что случилось? Я занимаюсь.

– Как можно, заниматься, слушая это? – мать потрясла наушниками у носа и бросила их на стол.

– Мне нормально, мам. Наоборот, так я лучше сосредотачиваюсь. А что, собственно, произошло? Пожар?

– Не ёрничай. Отец ждёт тебя в кабинете.

– Не могу сейчас, запара. Курсовой не успеваю подготовить.

– Я сказала, иди, – нахмурившись, махнула рукой мать.

Вера нехотя встала из-за стола, захлопнула книгу и выключила магнитофон:

– Всё-то вы с папой что-то придумываете, друг на дружку перекладываете, а у меня, между прочим, времени нет. Завтра у Таньки день рождения, надо ещё подарок купить.

– Не получится, завтра мы всей семьёй идём к Даниловым.

– Э, нет! Давайте без меня, – Вера плюхнулась обратно на стул и потянулась за наушниками. – У меня своя тусовка, у вас – своя. – Она на секунду замерла, что-то припоминая, с подозрением взглянув на мать. – Даниловы?

В воспоминаниях возник высокий, широкоплечий дядька. Его усы больно кололи детскую Верину щёку, когда он по-родственному обнимал её. Глеб Иванович – так звали его – уже тогда был генералом, постоянно пропадал в военных командировках, а когда возвращался в Москву и захаживал к ним в гости, всегда дарил Вере дорогие куклы в старинных нарядах, с прелестными личиками и закрывающимися глазками.

«Где же они сейчас?» – она подбежала к шкафу и достала с верхней полки большую коробку. Куклы лежали на дне короба. Их глаза были закрыты, дорогие платья помятые и немного запылены от времени, но не утратили былой яркости. Вера с трепетом достала одну за другой кукол и разложила их на кровати.

– Мам, помнишь? Это Глеб Иванович подарил.

– Да, – мать улыбнулась и часто заморгала. Вздохнула. – Его сына, Александра помнишь? Он сейчас здесь, в Москве.

Вера встрепенулась и мечтательно спросила:

– Да? Было бы интересно взглянуть на него.

Сашу Вера не видела лет десять. Из последняя встреча была у Даниловых, на их даче. Сашу провожали в военную академию, в Ставрополь. Вера тогда не понимала, почему он не может учиться в Москве, ведь это столица, самый главный город в стране. И вдруг Ставрополь. Ей весь вечер ужасно хотелось об этом спросить Сашу и попросить его, чтобы он непременно ей писал письма. Но Саша в тот вечер был с ней немногословен, да и разница в возрасте сказывалась. Он окончил школу, а Вере было всего десять.

В тот вечер к нему пришло много друзей: все незнакомые и взрослые. Вера крутилась возле молодёжи, слушала их непонятные разговоры, вставляла, казавшиеся ей, умные фразы. Все дружно посмеивались, а она убегала во двор, злилась, но желание видеть Данилова-младшего преобладало, и Вера покорно возвращалась.

Все девушки пришли с парой, кроме одной. И чувствуя какой-то подвох, Вера её сразу невзлюбила. Чуть позже, когда она заметила, как эта девица льнёт к Саше, а он нежно обнимает её – подвох обозначился. Вера поняла, что именно эта ярко-рыжая, с мелкими кудрями, делающими её похожей на клоуна, и есть девушка Данилова-младшего. Они танцевали, смеялись, и в какой-то момент, слоняясь по комнатам, Вера улучила их целующихся.

На этот раз она не побежала в сад рыдать и жалеть себя, глядя на звёзды. Вера придумала, как отомстить.

Месть была страшной и неотвратимой, причём не только для рыжей, но и для остальных девушек Сашиной компании. Вера пакостила: первым делом умудрилась затолкать в густые кудри рыжей леденец, подбрасывала в тарелки грязные салфетки, исподтишка ставила подножки и прятала сумочки. Когда одна, собираясь домой, не могла найти свой ридикюль, а а рыжая с воплями пыталась вытащить из волос основательно прилипшую карамельку, Вера стояла в сторонке и схватившись за живот, громко смеялась.

– Ну и шкодливая же ты, – улыбаясь, к ней подошёл Саша и пальцами потрепал волосы. – А если тебе кудряшки залепить и не конфетой, а пластилином? Придётся выстригать.

Вера перестала смеяться, и приоткрыв рот, во все глаза смотрела на Сашу, старалась не дышать, а он ласково журил, продолжая взлохмачивать ей локоны.

– Не бойся, никто не станет тебя обижать. Только волосы не стриги, они у тебя очень красивые.

Саша ушёл к рыжей и увёл её в ванную, а Вера вся пунцовая от комплимента застыла, с обожанием провожая его взглядом.

 Прощаясь, уже на пороге он подхватил Веру в объятия и, оторвав от пола, крепко расцеловал в обе раскрасневшиеся щёки:

«Кроха, не грусти! Выучусь – приеду, привезу тебе огромного медведя. Напишу тебе письмо, а ты обязательно ответь!»

Саша уехал. И примерно через полгода от него пришло обещанное письмо. Письмо не для всей Яковлевской семьи и не для отца, а только ей одной, Вере. Она выучила наизусть каждую строчку, а вложенную фотокарточку Саши в военной форме затёрла до дыр детскими пальчиками. Письмо это было первое и последнее, больше он ей не писал, несмотря на то, что Вера забрасывала его письмами. Правда, рвение писать Саше письма, на которые он не отвечает, неизбежно угасало. Однако какое-то время Вера расспрашивала отца о Данилове-младшем, но после односложных ответов, что тот учится в академии, она перестала его донимать, переключившись на Эмилию Владимировну. Домработница приходила к ним почти каждый день и первое, что ей приходилось делать, это выслушивать Верины очередные вопросы и разговоры.

Чтобы хоть как-то отвлечь и объяснить Верочке, какая бывает первая любовь, Эмилия советовала прочитать ту или иную книгу или посмотреть фильм.

В итоге они вместе смотрели романтические фильмы с участием в главной роли Алена Делона, под которые домработница, в конце концов, засыпала, а Вера, дрожа от любовной лихорадки, находила в актёре несомненное сходство с Александром Даниловым: утончённые черты лица, чёрные волосы, аристократический цвет кожи и голубые, как океанские воды глаза.

День за днём девичье воображение рисовало красивые мечты, что Саша когда-нибудь всё равно приедет и тогда она встретит его повзрослевшая, красивая, умная, прямо как те девушки, с которыми он целовался.

Годы шли, и постепенно Вера забывала детскую влюблённость. Мало-помалу она даже перестала смотреть фильмы с участием любимого актёра, интересы изменились. Окончив школу, она поступила в университет, появились новые друзья, ансамбль. Музыка затянула с головой. И Вера окончательно забыла думать о Данилове-младшем.

– Мам, а он, наверное, женился?

– Насколько я знаю, нет, –  улыбнулась в ответ мать.

Дверь приоткрылась, и в проёме показался отец:

– Вас не дождёшься, –  серьёзно сказал он. –  Подбери себе красивый наряд, завтра идём на приём к генералу Данилову. Никаких возражений не принимаю, там будут высокопоставленные люди, так что собирайся.

– Папочка, я с удовольствием! –  радостно воскликнула Вера. Отец довольно кивнул, улыбнулся и, постояв ещё немного, удалился. Состроив невинный взгляд, и широко улыбаясь, Вера уставилась на мать и с мольбой произнесла. – Мам, у меня совсем нечего надеть.

Глава 2

У Даниловых

 Служебная волга профессора Яковлева медленно направлялась по просёлочным слякотным дорогам Баковки, к даче генерал-майора Глеба Ивановича Данилова. Остановилась у широких, резных ворот. Водитель скромно посигналил, тут же ворота распахнулись и впустили гостей.

Вера вышла из автомобиля в светло-коричневом пальто. Мама посоветовала надеть белое облегающее платье, подчёркивающее точёную фигуру. Бежевые туфли-лодочки и сумочка в тон завершали наряд. Волосы Вера уложила в элегантную причёску, подкрасила глаза и губы. Настроение также соответствовало её ощущениям от своего внешнего вида – Вера чувствовала себя великолепной и свежей, как этот весенний день.

Она огляделась. Всё выглядело прежним: широкое крыльцо трёхэтажного дома, с дубовой лестницей и резными перилами, клумбы – в это время года они пустовали, но ярко-жёлтые цветочки мать-и-мачехи то тут, то там проклёвывались, одиноко торча из грунта. Голубые ёлочки, берёзки, кустарники, розовые кусты – Вера знала, в каких местах что посажено, если, конечно, за столько лет не выкопали розы, а кусты сирени и акации не спилили. За домом был яблоневый сад – Глеб Иванович лично сам делал прививки деревьям.

Большая черёмуха, раскинувшая свои ветви, отдавала тень чуть ли не на пол сада. При цветении, тяжёлые от гроздьев белых цветов, ветви склонялись до земли. В детстве Вера очень любила прятаться в этой черёмухе, представлять, что она находится в сказочном лесу: вдыхать чудесный, немного душный, смешанный с лёгким ветерком, черёмуховый аромат, разглядывать сквозь полупрозрачные, маленькие лепестки и листочки голубое небо, щуриться от пронзительно-ярких лучей солнца и, затаившись, ждать, когда её позовут к обеду.

«В это время она должна буйно цвести. Сейчас бы прогуляться по саду, между березками, а после засесть под черёмуху и оставаться там», – Вера с наслаждением вдохнула весенний прохладный воздух. Пахло сырой почвой, дождём и свежей травой. На ветвях деревьев щебетали птицы.

– О, дружище! – с крыльца спустился хозяин дома и направился к отцу. – Лёшка!

Он горячо пожал его руку, они обнялись, а после Глеб Иванович, галантно поцеловав руку матери, обратил внимание на Веру:

– А это кто? Неужели Верочка? Ну и ну! – смеясь, Глеб Иванович нежно заключил её в объятия, снова посмотрел на неё, цокая языком. – Удивительно! Это ж, сколько я не видел тебя? Ну, красавица! Просто невеста!

Вера смущённо улыбалась, промямлила неуклюжее приветствие, а потом, немного осмелев, решительно заявила:

– Зато вы совсем не изменились – такой же большой и добрый.

Глеб Иванович и отец засмеялись. Мать сдержанно улыбнулась, укоризненно зыркнув на Веру.

– Ну, идёмте же! – в нетерпении пригласил хозяин, широким жестом указывая на крыльцо. Там уже стоял молодой мужчина, распахнув двери и улыбался.

– А это мой Санька! – пробасил Глеб Иванович.

Приблизившись, Вера уставилась на Сашу во все глаза. Лицо его изменилось, стало мужественным, и от этого он казался более привлекательным. На мгновение Вере показалось, что былая самоуверенность и лёгкое превосходство навсегда исчезли, оставив отпечаток, возможно, тяжёлых дней и чего-то таинственного. Он тоже не сводил с неё глаз, но всё же вежливо поздоровался с её родителями и вновь посмотрел на Веру. На этот раз его улыбки и след простыл, он отчего-то нахмурился, при этом чуть вздёрнув подбородок с ямочкой.

Вера опустила глаза и прошагала за матерью, которая вошла в дом первой.

«Очевидно, он совсем не рад видеть меня», – расстроенно подумала Вера. – «Но ничего. Поторчу здесь с часик-другой и свалю к Таньке. Надо только водителя предупредить…»

Её сумбурные мысли прервал голос Саши:

– Я думал, ты так и останешься маленькой девчонкой, – его синие глаза скользили по Вериной фигуре, когда она скинула с себя пальто, а он подхватил его сзади и, с интересом заглядывал в лицо. – Если бы не Евгения Андреевна и Алексей Николаевич, я бы тебя не узнал.

– Видимо, у вас это семейное. Ты тоже ничуть не изменился, хотя… – иронично заметила Вера. С серьёзным видом она обратила внимание на Сашкины виски. – Ой, это что, седина?

Глеб Иванович засмеялся, обращаясь к другу:

– И на язык остра, – он весело подмигнул Вере и похлопал сына по плечу. – И на старуху найдётся проруха.

Саша высоко поднял одну бровь и, ухмыльнувшись, посмотрел на Веру. Она отвернулась, кое-как сдерживая смех от его серьёзного вида.

В зале никого не было – Яковлевы приехали чуть раньше назначенного часа, об этом накануне просил Глеб Иванович. Он пригласил гостей расположиться на диванах и попросил домработницу подать аперитив и лёгкие закуски. Глеб Иванович удобно расположился в своём любимом кресле, у окна.

В детстве зал казался Вере невероятно огромных размеров, намного больше, чем в их далеко не маленькой квартире. Шикарно обставленный дом, со вкусом: на стенах зала висели большие полотна с пейзажами и портретами, кое-какие из них написала мама.

Вера взглянула на стену, у которой по обыкновению находилось кресло Глеба Ивановича, где он с сияющей улыбкой сейчас восседал, и узнала портрет молодой очень красивой женщины. Этот портрет её всегда притягивал необъяснимыми и неуловимыми деталями: расслабленная полуулыбка, чуть печальный взгляд таких же синих, как у Саши глаз, белые руки покоятся на коленях, а чёрные волосы вьющимися локонами спадают на оголённые плечи. Вера заставила себя отвести от неё взгляд, невольно бросила его на Сашу и в испуге вздрогнула – не скрывая интереса, он наблюдал за ней.

Вера робко присела на край дивана и уставилась на небольшой столик с угощением и напитками.

– Рассказывай, уважаемый, как поживаешь? – по-деловому закинув ногу на ногу, Глеб Иванович удобно расположился в кресле и потянулся к золотому старинному портсигару. С боку, на защёлке горел кроваво-красный камень, а на крышке красовался выпуклый узор. – Всё в университете служишь?

– Да. Без работы мне дико, дорогой Глеб Иваныч.

– Ты это брось! Какой я тебе Глеб Иваныч? Мы с тобой на одной койке спали, из одной миски кашу ели, а ты Глеб Иваныч. Брось!

– Да уж! – засмеялся отец и махнул рукой. – Давненько не виделись.

Он с благоговением посмотрел на друга – Вере показалось, что у отца в глазах появился блеск, он сдержанно улыбнулся и часто заморгал.

– Вон, каким стал Александр! Да и моя Верочка совсем уж взрослая.

Вера вздохнула.

– Да! Не ожидал я, конечно, – засмеялся генерал. – Дети быстро вырастают, а потом глядишь, сами родителями становятся.

От лукавого генеральского взгляда Вера почувствовала, как зажгло щёки.

– Ты, Александр, домой вернулся на побывку или как? – по-доброму спросил отец.

– Надеюсь, что навсегда, но это как Родина прикажет, – с улыбкой ответил Саша.

– Ну и славно. Может, на чужбине и хорошо, а дома лучше.

– Давайте-ка выпьем! – громогласно провозгласил Глеб Иванович и разлил по бокалам ликёр. – Верочка, я так полагаю, не употребляет, – сказал генерал больше утвердительно, чем вопросительно.

Глеб Иванович поднял бокал и пригубил.

– Ох, уж эти ликёры и хересы! По мне лучше добрый армянский коньяк семилетней выдержки.

Вера посмотрела на Сашу – он с иронией улыбнулся, жестом чокнулся с ней и выпил.

– А вы как, дорогая Евгения Андреевна? – после выпитого генерал обратился к матери. – Рисуете?

– Последнее время одни госзаказы, – сокрушённо ответила мама. – Скоро Молодёжный фестиваль1, пишу к нему.

Александр легко поднялся с кресла и подсел к Вере на диван, где она сидела одна.

– Не думал я, что ты стала такой, – он положил одну руку на спинку дивана и придвинулся ближе, развернувшись в пол оборота к Вере. – И чем ты занимаешься помимо учёбы в университете? Ты ведь учишься? И на кого?

Вера напустила важный вид:

– О, тебе интересна моя скромная персона? – Вера не могла обойтись без насмешливого укола, однако, ей невероятно льстило Сашино внимание, но не удержалась и спросила. – Или могу предположить, что тебе скучно?

Саша рассмеялся в потолок: