«У ворот английского могущества». А. Е. Снесарев в Туркестане, 1899–1904.

В гостях у лорда Керзона: Снесарев в Индии

О поездке в Индию А. Е. Снесарев никогда не помышлял и попал в эту страну, как и на службу в Туркестанский край, совершенно случайно. Это событие имело свою предысторию. В ноябре 1898 г. британский посол в Петербурге обратился в Министерство иностранных дел России с просьбой разрешить двум офицерам индо-британских войск – майору Медли (Major E. J. Medley) и капитану Кенниону (Captain Kennion), в начале 1899 г. проехать из Северной Индии в Россию через территорию Памира[21]. Военный министр генерал-лейтенант А. Н. Куропаткин удовлетворил просьбу посла, но при этом высказал условие, чтобы правительство Великобритании дало разрешение русским офицерам проехать через Памир в Индию по четырем разным направлениям с целью ознакомиться с Северо-Западной пограничной провинцией[22]. Ответным письмом британский посол уведомил, что правительство дало согласие на поездку русских офицеров только через пер. Калик в Хунзу и Нагар и далее через Кашмир в Индию. В феврале-марте 1899 г. посол Великобритании в Петербурге обратился с новым ходатайством о разрешении еще двум офицерам – подполковникам Поуэллу (Lieut.-Col. Powell) и Мак-Суини (Lieut.-Col. McSwiney)[23], совершить путешествие по русским среднеазиатским владениям, причем, для последнего испрашивалось согласие на осмотр Кушкинской ветви Среднеазиатской железной дороги и на поездку из Чарджуя вверх по р. Амударье.

Начальник Главного штаба генерал-лейтенант В. В. Сахаров в отношении на имя военного министра указывал в этой связи: «<…> английское правительство, заручившись нашим условным согласием, в свою очередь довело численность своих офицеров-путешественников до четырех, предварив этою мерою сообщение нам своего уклончивого ответа. К тому же, сузив для нас район разведки всего лишь до одного направления и притом наименее для нас интересного, английское правительство намечает для своих рекогносцеров относительно весьма широкую полосу с включением железнодорожной ветви Мерв-Кушка и верхнего течения Амударьи. Будучи стеснены ответом английского правительства в выборе направления, нам, по-видимому, неизбежно ограничиться отправлением только одного офицера (состоящего для поручений при командующем войсками Туркестанского военного округа подполковника Кузнецова)»[24].

Военный министр в резолюции на документе указал: «Памирское направление для нас совершенно не интересно. Тем не менее, и им воспользоваться надо. Двух английских офицеров мы можем пустить тоже только через Памиры[25]. Через Кушку мы отнюдь не можем никого пропустить. Почему мы выдумали четыре направления через Памиры? Чем руководствовались? Можно ограничиться посылкою двух офицеров вместе, например, Кузнецова и Корнилова. Куропаткин. 25/IV»[26].

В секретном письме к министру иностранных дел графу М. Н. Муравьеву военный министр уведомил, что разрешением британского правительства проехать в Индию воспользуются только два офицера – подполковник Кузнецов и капитан Корнилов[27]. Таким образом, изначально к командировке в Индию предназначались два перспективных офицера Генерального штаба, проходивших службу в Туркестанском военном округе, – П. А. Кузнецов и Л. Г. Корнилов. Первый был хорошо знаком с Памиром – совершил там несколько важных рекогносцировок, второй – провел тайную рекогносцировку Афганского Туркестана.

В середине мая 1899 г. министр иностранных дел уведомил А. Н. Куропаткина, что маркиз Солсбери, премьер-министр Великобритании, довел до русского политического агента по азиатским делам в Лондоне П. М. Лессара ноту, в которой просил сообщить точные сроки приезда русских офицеров к пер. Калик с тем, чтобы выслать для их встречи офицера индо-британской армии. В резолюции на письмо министра иностранных дел А. Н. Куропаткин отметил: «Надо спешить с депешами, выяснить срок проезда, определить денежные средства и спросить Высочайшего соизволения. Куропаткин. 18/5»[28].

5 июня 1899 г. из Ташкента на имя начальника Главного штаба пришла шифрованная телеграмма за подписью начальника штаба Туркестанского военного округа: «Офицеров, предложенных военным министром, командующий войсками затрудняется командировать по незнанию ими ни европейских, ни туземных языков населения Индии, почему просит назначить подполковника Полозова и одного офицера Генерального штаба из Петербурга, причем, желательно, чтобы этот впоследствии был переведен на службу в Туркестан»[29].

Заметим, что доводы командующего войсками очень похожи на уловку с целью не отправлять Кузнецова и Корнилова, ценных и необходимых в округе офицеров, в командировку, польза которой для нужд округа представлялась С. М. Духовскому сомнительной. В пользу этой версии говорит и тот факт, что французским языком Кузнецов и Корнилов владели достаточно свободно. Незнание «туземных языков населения Индии» не помешает Корнилову совершить поездку по Индии в 1903–1904 гг. В действительности, Духовской придержал офицеров в округе в связи с тем, что у подполковника Кузнецова подходило старшинство в следующем чине (полковника) и при этом открывалась вакансия командира 5-го Оренбургского казачьего полка, дислоцированного в Ташкенте и составлявшего личный резерв командующего на случай чрезвычайных ситуаций. На этой должности Духовской хотел иметь офицера-туркестанца, опытного и лично ему знакомого. Корнилов рассматривался командующим как наиболее подходящая кандидатура для назначения на вновь учреждаемую должность офицера Генерального штаба при Российском Императорском Генеральном консульстве в Кашгаре. Должность вводилась в связи с обострением «сарыкольского вопроса» и усилением британских интриг в Кашгаре.

Просьба генерал-лейтенанта С. М. Духовского была удовлетворена военным министром. По его поручению помощник начальника Главного штаба генерал-лейтенант Е. Е. Уссаковский обратился с просьбой к начальнику Николаевской академии Генерального штаба (НАГШ) генерал-лейтенанту Н. Н. Сухотину – «предложить поехать в Индию, на 6-месячный примерно срок, одному из офицеров, успешно окончивших в этом году курс академии Генерального штаба»[30]. Уссаковский указал также на условия командирования: «Офицер этот должен обладать необходимым тактом, дабы отнюдь не обнаружить истинной цели своего путешествия, знать иностранные, по возможности, английский, языки и предназначить себя для дальнейшей службы в Генеральном штабе при войсках Туркестанского военного округа»[31].

Генерал-лейтенант Сухотин обратился к выпускникам академии с предложением отправиться в командировку в Индию с последующим прохождением службы в Туркестане. На предложение откликнулось семь офицеров: штабс-капитаны Сербинович, Снесарев[32], Казанович, Скобельцын, Батюшин, ротмистр Иолшин и подъесаул Черячукин. В связи с тем, что ряд офицеров из этого списка не были причислены в тот год к Генеральному штабу (по отсутствию вакансий в корпусе Генерального штаба), то для дальнейшего отбора было оставлено три офицера: Сербинович, Снесарев и Иолшин. Что касается английского языка, то из них только штабс-капитан Снесарев мог «читать, писать и понимать разговорную речь». При этом он имел самый высокий бал (12) по немецкому языку, но невысокий бал (9,5) по французскому языку[33].

По итогам отбора Сухотин докладывал в Главный штаб: «Наиболее соответствующим требованиям <…> признаю 1-го Лейб-Гренадерского Екатеринославского Императора Александра III полка штабс-капитана Снесарева, как владеющего вполне французским и немецким языками и понимающего английский язык, окончившего курс кандидатом математических наук в Московском Императорском университете, обладающего необходимым тактом и не стесненного семейным положением»[34]. В литературе иногда можно встретить утверждение, что Снесарева для поездки в Индию выбрал лично военный министр А. Н. Куропаткин. В действительности, выбор штабс-капитана Снесарева сделан начальником НАГШ, Куропаткин же только утвердил выбор генерал Сухотина.

19 июня генерал-лейтенант Уссаковский уведомил начальника академии, что военный министр изволил назначить к командированию в Индию штабс-капитана Снесарева[35]. 22 июня Снесареву вручили «весьма секретное» предписание начальника академии: «Согласно отзыва Главного штаба <…>, военный министр изволил предназначить к командированию в текущем году в Индию Ваше Высокоблагородие, почему предлагаю Вам по получении от казначея академии прогонных денег отправиться в штаб Туркестанского военного округа, куда и прибыть в поверстный срок для дальнейшего отправления в путешествие одновременно с Генерального штаба подполковником Полозовым и последующей, по возвращении, службы в Туркестанском военном округе»[36].

Тем временем по запросу Военно-ученого комитета (ВУК) Главного штаба начальник штаба Туркестанского военного округа разработал смету расходов для поездки офицеров в Индию. Штаб исходил из желания командировать офицеров по маршруту: пер. Калик – Гилгит – Сринагар или Аббот-Абад – Равалпинди – Джелам – Атток – Пешавар – Бану – Дера – Исмаил-хан – Гази-хан – Лахор. По мнению начальника штаба округа генерал-майора Сахарова, «подобный маршрут помимо ознакомления с путями и сообщениями стран, по которым они пролегают, дал бы возможность ознакомиться со складами и укреплениями северо-западной границы Индии, важнейшим для нас участком Инда и проходами как Хайберским и Шутар-Гарданским, так и лежащими в Сулеймановых горах. Кроме того, было бы желательно, чтобы командируемые офицеры, воспользовавшись каким-либо случаем, проникли к племенам, населяющим Северо-Западную границу Индии, почему считал бы необходимым дать им разрешение принять при возможности участие в могущей быть английской экспедиции. Обратный путь офицерам для выигрыша времени пребывания в Индии и для уменьшения стоимости командировки рассчитан морем на Одессу»[37]. Из Одессы предполагалось, что офицеры вернутся в Ташкент через Поти, Баку и Красноводск.

Расходы по командированию (подъемные, путевые деньги, разъездные по Индии, суточные на 6 месяцев) штаб Туркестанского военного округа определил в 5116 руб. для штаб-офицера и 4187 руб. для обер-офицера. Ознакомившись со сметой расходов, А. Н. Куропаткин оставил на документе весьма интересную резолюцию: «Надо назначить и деньги на разъезды. Кроме того, подъемные надо увеличить в два или полтора раза. Не все равно, ехать в Париж или в Индию через Памиры. Куропаткин, 30/6»[38]. В итоге, сумма подъемных денег для Полозова и Снесарева была увеличена вдвое – 2000 руб. и 1600 руб. соответственно.

В начале июля Главный штаб подготовил записку на Высочайшее имя, в которой сообщалось о командировании Генерального штаба подполковника Полозова и причисленного к Генеральному штабу штабс-капитана Снесарева в Индию. В записке указывалось, что «русским офицерам-путешественникам во все время пребывания в пределах Индии будет оказано широкое гостеприимство, причем для сопровождения их от самой границы и оказания им возможного содействия будут назначены особые офицеры»[39]. Военный министр 6 июля представил доклад императору Николаю II и получил на испрашиваемое Высочайшее соизволение.

Согласно сведениям из послужного списка А. Е. Снесарева, в командировке в Индию он находился с 29 июня 1899 г. по 17 февраля 1900 г. Полная картина самой поездки не может быть составлена по причине отсутствия полноценных источников, прежде всего, архивных (нами такие, во всяком случае, не обнаружены) и печатного отчета Снесарева о результатах поездки. Нет сведений о ней и в материалах прессы того времени, за исключением двух небольших заметок, о которых мы скажем ниже. Пожалуй, единственным источником, проливающим свет на поездку Снесарева в Индию, остаются его письма к сестре, Клавдии Евгеньевне Комаровой за период 29 июля – 29 ноября 1899 г. По этой причине при реконструкции событий периода путешествия по Индии мы будем довольно широко пользоваться ими.

В Ташкент Снесарев прибыл 13 июля 1899 г.[40], проделав нелегкий путь из Петербурга через Баку и Красноводск и далее по Среднеазиатской железной дороге. Ташкент встретил Снесарева страшной жарой, как раз стоял знаменитый ташкентский «саратон» (пик летней жары). «Здесь выношу жару сносно, – сообщал он сестре в письме, датированном концом июля, – (ты и представить себе не можешь здешней духоты), лихорадкой еще не заболел, погань никакая не укусила…»[41].

В Ташкенте Снесарев представился командующему войсками округа генерал-лейтенанту С. М. Духовскому и начальнику штаба генерал-майору В. В. Сахарову. По его свидетельству, руководством округа ему был оказан самый теплый прием. В письме к сестре Снесарев упоминает о том, что завел много знакомств среди иностранцев, им уже стали интересоваться: «Все это на первый раз меня сильно удивляло; немало стесняло меня внимание со стороны иностранцев при личных столкновениях… теперь я начал привыкать и смотрю на это как должное… словом зазнаюсь»[42]. Заметим, что столь неожиданное начало его службы – ответственная миссия в Индию, – внимание к нему сильно окрыляют Снесарева и укрепляют его самооценку.

По действовавшему тогда положению, выпускники Николаевской академии Генерального штаба до вступления в исполнение служебных обязанностей прикомандировывались к штабам военных округов для прохождения лагерных сборов по специальности Генерального штаба. Срок пребывания на лагерных сборах обычно составлял два месяца. Учебные лагеря имелись в каждом военном округе и были оборудованы необходимым числом стрельбищ, полигонов и тактических учебных полей. Летние занятия в таких лагерях проводились в течение трех-четырех месяцев и предусматривали строевую, тактическую и огневую подготовку отдельных воинских частей. В Туркестанском военном округе окружной учебный лагерь находился близ села Троицкое в тридцати верстах севернее Ташкента. Снесарев был прикомандирован к летнему лагерю[43], но пробыл в нем совсем недолго, около двух недель. Затем он вернулся в Ташкент и приступил к сборам для поездки в Индию.

В письме к сестре Снесарев сообщал о том, что практически договорился с одной из газет (мы можем предположить, с «Туркестанскими ведомостями») о публикации его писем с дороги. Предполагалось, что небольшие корреспонденции будут регулярно печататься в газете с интервалом в 10–12 дней. Снесарев задумал дать циклу писем название «В Среднюю Азию (путевые впечатления)» и даже придумал себе псевдоним – «Де-ш (т. е. Детыш)». Интересный проект остался, к сожалению, неосуществленным. Очевидно, Снесарев, находясь еще в Ташкенте, не мог представить себе всех трудностей пути и проблем с отправкой корреспонденции на родину.

Накануне отъезда он сообщил сестре о некоторых деталях предстоящей поездки в Индию: «Перейду к делу: я отправляюсь по Высочайшему соизволению в Индию на 6–8 мес[яцев]; так как об этом сказано уже в английских газетах (напр. Times), в нашем «Новом времени» и других, то скрывать это нет смысла. Половина пути мною будет сделана официально, (я считаюсь гостем Великобритании на всей территории Индии), остальная, вероятно, иначе. Во всяком случае, риска от этого не меньше (если не больше) и лучше бы было, если бы не говорили слишком много (последнее относится особенно к сестрам, [которые] не прочь похвастать своими братьями). На командировки (на 6 месяцев) я получил 5 тыс. плюс разных других до 2 тыс. Мне уже сшили статский костюм, закупили валенки, вьюки, полушубки и т. д. Я нанял себе джигита (лакея из туземцев)… Все готово, завтра выезжаем в 12 час. ночи». Там же он указывал адрес, по которому ему следует писать в Индию, – г. Равалпинди, первый крупный город на участке маршрута после пересечения индо-британской границы, в котором предполагалась непродолжительная остановка на отдых. Вполне реально представляя себе, что в Индии русские офицеры будут находиться под неусыпным оком индийской полиции, Снесарев просит сестру отправлять письма «невинные», не задавать ненужных вопросов и не интересоваться подробностями его путешествия.

Для донесений с маршрута Снесарев в целях конспирации разработал систему и порядок обмена информацией со штабом Туркестанского военного округа. Передаточным звеном должна была стать сестра, чей адрес в Центральной России не вызвал бы особых подозрений у «специальной службы» индо-британской полиции[44]. О порядке связи Снесарев сообщал сестре: «Я, перед отъездом из Ташкента, написал тебе письмо… В нем я забыл упомянуть, что некоторые сведения к своему начальству я буду посылать через тебя и следующим образом: желая, чтобы ты сообщила что-либо от меня, я тебе буду писать, например: “передай дяде Всеволоду, что я то-то и то-то…”. Если описание моего действия тебе будет не понятно, то ты воспроизводишь сказанное мною просто в кавычках, т. е., например, “передай дяде Всеволоду[45], что я охотился в окрестностях Амбалы и результаты охоты будут очень удачны”; тебе не понятна эта “охота” и потому ты будешь писать так:

Милостивый Государь Всеволод Викторович!

В письме своем от (такого-то) числа из (такого) города брат просит сообщить Вам о своей работе, что он характеризовал следующей фразой: “я охотился в окрестностях Амбалы и результаты охоты были очень удачны”.

Примите уверение в моем глубоком уважении,

Клавдия Комарова.

Если же я тебе напишу так: “Передай дяде Всеволоду, что я нахожусь в Лагоре и в настоящее время занят изучением условий службы гарнизонов, расположенных там-то…”, ты можешь изложить от себя:

Милостивый Государь Всеволод Викторович!

В письме своем от “ ” числа из “ ” города брат просит сообщить Вашему Превосходительству, что он находится в настоящее время в Лагоре и занят тем-то…

Письма свои ты будешь адресовать так: “Его Превосходительству генерал-майору Всеволоду Викторовичу Сахарову начальнику штаба Туркестанского военного округа. г. Ташкент.”

В первом своем письме к генералу ты сообщишь, что я нашел более удобным периодически давать сведения через тебя, что ты моя родная сестра и что твой адрес такой-то. Может быть, ты получишь что-либо и от генерала для сообщения мне, передавай мне в возможно подходящей форме…

Обо всем сказанном не говори никому (кроме брата Пани, если он еще не уедет в Петербург)… Я вполне за тебя спокоен и уверен, что ты справишься со своей работой…»[46].

Из Ташкента Снесарев выехал по железной дороге в Фергану. С узловой станции Черняево, на которой дорога из Ташкента раздваивалась: на восток – в Ферганскую долину, и на юго-запад – в Самарканд, он отправил сестре новое письмо. В нем сообщаются некоторые подробности поездки: «Со вчерашнего числа я оделся в статское и теперь хожу джентельменом… Лишь по крику (повелительному), который иногда срывается у меня, да по фигуре во мне можно было бы признать военного… Какова судьба (возможная) наших путешествий: сегодня получил известие, что английский полковник Мак-Суини (мой приятель, едущий из России в Индию несколько иным путем) лежит сильно больной в Новом Маргелане и, может быть, будет не в состоянии выдержать путешествия в горах (требующего крепкого здоровья и особенно надежной груди)…».

В этом фрагменте обращает на себя внимание упоминание о полковнике Максуини, которого Снесарев именует «мой приятель». Британский офицер с разрешения русских властей путешествовал в это время по русским среднеазиатским владениям. Он проехал из Петербурга в Одессу, затем в Батум, Баку, Красноводск, Ташкент, Новый Маргелан. Дальнейший его путь лежал в Ош и Иркештам, откуда он предполагал перейти в китайские пределы и отправиться в Кашгар, затем вернуться в Индию через Яркенд и Гилгит[47]. В то время Cнесарев был еще далеко не искушен в тонкостях Большой игры в Центральной Азии, опыт придет к нему несколько позже. Он не мог тогда знать, сколько проблем доставит ему и Полозову его новый «приятель». Полковник Максуини являлся кадровым военным разведчиком и в разведывательном департаменте штаба индо-британской армии считался основным специалистом по России и русской армии в Туркестане. Он отлично знал Памиры (участвовал в работах смешанной англо-русской разграничительной комиссии на Памирах в 1895 г.), Кашгарию, районы по обе стороны Восточного Гиндукуша, достаточно хорошо знал русский язык.