Хризантема на мокром асфальте. Детектив
Сорвалась на крик Лена.
– Ты про меня что-ли? – сзади подала голос Юлька.
– Да про тебя, про тебя, слушай, ты…
– Леночка, тише, тише, милая, зачем теперь у гроба-то…
– Да чтоб стыдно стало, а,… что вы понимаете! – Лена уткнулась в платок и отчаянно зарыдала.
Все знали, что Лена любила Юру, часто приносила ему из дому стряпню: пирожки и булочки, подкармливала в трудную минуту, поддерживала, как могла, не надеясь на взаимность. Все знали, что Юра был однолюбом. Он любил только одну женщину, которая была его единственной женой, но уже давно уехала из театра и удачно устроила свою судьбу, выйдя замуж за главного режиссера. И теперь она процветает в другом театре, и, наверное, даже не вспоминает Юру.
А Лена была такая же одинокая, как и он. Она уже проиграла в своей жизни и первый тайм, и второй, и последний. Жила в маленькой квартире с котом Тишкой и собакой шотландской овчаркой – колли, которую звали Элси. Это и была ее семья. Про своих домашних питомцев Лена могла говорить часами. Она любила их, а они любили ее. Бедная Лена – добрая, милая, несчастная. Ольга обняла подругу, та уткнулась мокрым носом в ее плечо и затихла. На кладбище было сыро и грязно. Хорошо, что оказалось возможным подъехать поближе к могиле. Никто не выступал с торжественными речами. Слава богу, не было у Юры в жизни фальши, не было и фальшивых, выспренних речей у его гроба. Кто-то сказал:
– А помните, как он Абдулу в «Бабках» играл? Текст помните: пока стоит моя изба, и я жить буду, не будет избы, и меня не будет.
– А правда, как без дома остался, так и жизнь кончилась. Прощай Юрочка, земля тебе пухом.
Тихо жил и тихо ушел. Прощай и прости нас, дорогой.
Кинули по горсточке земли на гроб, и вот уже вырос холмик с простым деревянным крестом. Последний приют русского артиста. Не роскошное жилище, конечно. Помянули тихонько, каждый думал о своем. Ольга думала о том, как быстротечна жизнь. Вот, вроде бы, только вчера встретила она Леню, а уже целых пять лет прошло. Пять лет – первый юбилей, кажется – бумажная сватьба. Ведь встретились они в октябре, и сейчас октябрь. А помнит ли Леня? «Спрошу его непременно " – подумала Ольга и ей стало стыдно: о чем она думает здесь, сейчас, у этой могилы? Живое о живом, верно говорят. Когда ехали обратно, все молчали. Уже не было ни слез, ни истерик, все притихли.
Выходя из автобуса, Ольга сразу же увидела машину Лени у служебного входа. А сам он стоял и курил возле машины.
– Ленечка, наконец-то, – она подбежала и прижалась к мужу, – пойдем, помянем.
– А мне можно?
– Ленечка, милый, даже нужно, это же поминки.
Вошли в театр. В буфете уже был накрыт поминальный стол.
– Олечка, я ведь за рулем, – напомнил Леня.
– Ну посиди хоть рядом.
– Хорошо, милая, не волнуйся. – Леня сел за стол рядом с Ольгой.
Она взяла под столом его руку в свою, прижалась крепко. Вот он – Ленечка, любимый ее муж, ее опора, стена, защита, как угодно, как хотите. Оля ловила на себе завистливые взгляды подруг. Сколько их в театре, одиноких женщин со сломанной судьбой! Некоторые опустились от одиночества, спились.
– Леня, родной!
– Что милая?
– Никогда меня не оставляй, слышишь?
– Ну что ты, успокойся, любимая. – он начал что-то шептать ей на ухо, какие-то глупости, щекоча ухо губами. Она не понимала слов, чувствовала только его дыхание, его губы, и крепче сжимала под столом его руку. Вдруг все затихли, во главе стола стоял с пластиковом стаканом в руке директор театра.
– Дорогие друзья, коллеги! Давайте помянем безвременно ушедшего от нас артиста, товарища, коллегу.
Все встали, молча выпили, так же молча и сели.
Когда директор говорил, Ольга обратила внимание, что на лице его не дрогнул ни один мускул. Просто, как на собрании, как будто ведомость читал, или другой какой документ.
– Оля, слышишь, как он… – это Эдик Черняев, он сидел напротив, и глаза его были полны слез.
– Да, Эдик, да, дорогой…
Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он еще держал в руке стакан с не выпитой водкой. Эдик – ее постоянный партнер по сцене. Сейчас его выразительные глаза полны скорби и любви. Он очень любил Юру и был его самым близким другом. И ему сейчас было очень плохо, Ольга это видела.
– Эдик, милый, держись.
Она знала, что Эдик не сорвется. Несмотря на внешнюю интеллигентность, он был сильным человеком. Эдик никогда не раскисал, но сейчас она заметила что-то злое в его глазах, что-то нехорошее.
– Мы все виноваты… – пролетел над столом чей-то невольный выкрик.
– Почему все, почему? – взорвался Эдик. – И те, кто с ним пил, и те, кто берег от пьянки, так что-ли? Нет, я не согласен, не согласен!
– Эдик, успокойся, что ты, ну что ты!?
– Не воротишь ведь…
– Не воротишь? Сегодня он, завтра другой, какая разница! Нам всем давно уже наплевать друг на друга! О чем мы думаем каждый день? Одни начальству угождают, в рот заглядывают, рядом шестерки крутятся, сказать ничего нельзя, вмиг донесут, каждый сам по себе, где мы все, где? Только за бутылкой и собираемся!
Ольга уже толкала его ногой под столом, но все было напрасно.
– И не надо меня останавливать, я все скажу! Когда в прошлом месяце профком квартиры распределял, почему о Юрке не вспомнили? Ведь была же возможность общежитие ему дать? А работу почему не давали, не верили? А надо было поверить!
Эдик выскочил из-за стола, вытаскивая на ходу сигареты из кармана, Ольга бросилась за ним в комнату для курения.
– Эдик, милый, прошу тебя, не нарывайся, ведь кучу врагов наживешь!
– Ну и черт с ними, с врагами, я их и так всех в лицо знаю. Просто обидно Оль, ну почему самые добрые, самые лучшие уходят? Потому, что у них души хрупкие!
– Эдик, милый, ты прав, прав во всем. Да ну их всех! А хочешь – поедем сейчас к нам? Мы с Леней сейчас уйдем, поехали, хочешь?
– Оля, завтра, я сейчас не могу. А завтра репетиции нет, и я завтра обязательно к вам приеду.
– Приезжай Эдик, приезжай, дорогой, не пропадай.
Тихонько подошел Леня.
– Олечка, может поедем, милая?
– Да, Леня, поедем, поедем родной, сейчас только сумку возьму.
Ольга вернулась к столу. Народ уже хорошо выпил, и теперь за столом стоял легкий шелест разговоров. Говорили, конечно, больше каждый о своем. Директора за столом уже не было, главного режиссера тоже, видимо, уже ретировались в кабинет.
– Ольга, ты уходишь что-ли? – Ленка Уварова буквально вцепилась в рукав. – Ну посиди, и благоверного сюда тащи, чего он выскочил?
– Нет, Лен, мы поедем, Леня устал, да и мне что-то нехорошо.
– Из-за Эдьки что-ли расстроилась? Да не будет ему ничего, его начальство всегда простит!
– За что прощать-то, а, Лен?
– А за все! – она уже слегка опьянела, – он же у нас герой – единственный и неповторимый! Он – герой, ты – героиня, а остальные – антураж!!!
«Ну, начинается! " – подумала Ольга. До чего же она этого не любила! Этой скрытой зависти коллег, которая прорывалась вот в такие моменты. Чем она виновата, что ей везет больше, чем другим? Ну Ленка-то чего разнылась? Ведь свое же дело в театре делает! Прекрасная характерная актриса, работой, слава богу, не обижена. Она-то чем недовольна? А роли второго плана иногда даже интереснее главных.
– Ленка, дурочка, ну что ты несешь? Тебе ли жаловаться?
– Ладно, Оль, прости глупую, просто Юру безумно жалко. Хочешь, завтра ко мне приходи. Элси скоро ощенится, щенка тебе подарю, хочешь, Оль?
– Конечно, хочу, конечно, не реви. – Ольга поцеловала подругу в мокрый нос.– Хлюпало ты мое, не злись.
– Олька, ты хорошая, хоть и героиня.
Оля взяла сумку, накинула плащ, и вышла на улицу. Хватит с нее. Сейчас эти поминки превратятся неизвестно во что. Даже про Юру забудут, Начнут выяснять отношения, кто кого гениальнее… противно. «Люблю я своих коллег, но…» – она не успела додумать, Леня уже звал ее от машины.
– Но странною любовью… – произнесла она неожиданно вслух.
– Ты о чем? – удивился Леня.
– О любви к коллегам. Выпила, наверно, Лень, не обращай внимания.
– Да, домой, домой.
Иномарка тронулась с места. За окном машины тихо поплыл проспект Циолковского. Было чудное время суток – сумерки. Вечерние огни фонарей отбрасывали матовый свет на влажные тротуары. В легком тумане рядом по тротуару шли прохожие.
– Леня, я не хочу домой.
– А куда, милая?
– Поедем куда-нибудь посидим. Ты забыл, у нас ведь с тобой праздник – пять лет нашей семье.
Оля, милая, конечно! Да я все утро про это думал!
Теперь Леня понял наконец-то почему его все утро преследовали воспоминания.
– Ведь и правда – юбилей. Это надо отметить. Непременно. Куда поедем?
– Давай к Максиму.
По дороге они остановились у цветочного ларька, и, Леонид Викторович, проявив запоздалую галантность, преподнес жене роскошный букет белых хризантем.
Глава третья
Ресторан» У Максима.»
Этот маленький, уютный ресторанчик они полюбили давно. Сначала здесь было кафе. Потом какой-то деловой человек купил этот милый особнячок, кое-что перестроил, и получился чудный ресторанчик. Милый, уютный, почти домашний интерьер, скатерти и салфетки на столах из тонкого льна, красивая посуда. Каждый столик располагался в уютной кабинке. Можно было, спрятавшись как в раковину, даже целоваться, никто бы и внимания не обратил. Именно этим они и занимались чаще всего в свой медовый месяц, разбавляя любовь легким красным вином. Лампа под розовым абажуром уютно мерцала, и при желании можно было слегка убавить или совсем убрать настольный свет. В центре располагалась небольшая эстрада и танцевальная площадка. В любую погоду здесь было тепло и уютно, как в хорошем, добром доме. Публика собиралась чаще интеллигентная, так как умные хозяева не драли втридорога, а больше ценили не показуху скороспелых коммерсантов, а спокойное достоинство состоятельных интеллигентов. Здесь собирались люди со вкусом: юристы, банковские служащие, люди искусства, разумеется, не самые бедные. Но никто не напивался, не обливался шампанским, не было разгулов и криминальных разборок
Их любимые места были свободны. Подошел официант Миша.
– Что будем заказывать? О, здравствуйте, Леонид Викторович, я вас почему-то не узнал.
– Богатым буду.
– Ольга Васильевна, мое почтение.
– Здравствуйте, Миша.
– Что желаете?
– Оль, ты чего желаешь?
– Конечно же шампанского! Миша, ведь унас юбилей, пять лет совместной жизни!
– О, конечно, поздравляю вас! Сейчас я вам принесу самое лучшее шампанское, недавно поступило.
– И еще Миша, принеси бутылку красного вина, не крепкого, лучше сухого.
Официант с достоинством удалился.
– Леня, – Ольга свела брови:– ты что, решил напиться по случаю юбилея?
– Ну что ты мать, я же за рулем, не напиться, а тебя напоить.– засмеялся Леня.
И правда, Ольга была грустна после похорон, и Лене хотелось хоть как-то ее утешить.
– Оль, ну улыбнись, давай забудем все хоть на час!
Миша подошел, открыл шампанское.
– Иди, Миша, дальше я сам.
Искристая жидкость ударилась о дно бокалов, запенилась, засверкала.
– За нас.– тихо произнесла Ольга.
– За нас.– как эхо повторил Леня.
Им было очень хорошо сейчас. Они смаковали шампанское, и смотрели друг на друга – глаза в глаза. Лене казалось, что он никогда не видел жену такой красивой: ее синие глаза стали, как будто, еще больше, волосы сияли ореолом в рассеянном свете лампы, губы были необыкновенно яркими и влажными от выпитого шампанского. Как он любил ее сейчас!
Оля смотрела на мужа снежностью и думала: «Какое счастье, что у меня есть Леня!»
Она не могла ответить себе, чем он ее покорил. До сих пор, спрашивая себя об этом, она терялась в догадках. Ей всегда нравились очень красивые мужчины, но, как правило, они всегда ее бросали. Она никогда не жалела об этом, и чаще бросала их сама, убеждаясь в их непомерном эгоизме. А вот – Леня был простой, обычный, уже и полноватый, но не толстый. Светлые брови, глаза были серовато- голубые, взгляд внимательный и добрый. Правда у Лени очень красивые губы: чувственные, полные губы, которые хочется целовать. Волосы были темно-русые. Ольга смотрела на Леню, как бы изучая мужа. Обычный мужчина, каких тысячи, но какой уютный, домашний. От него как будто исходит тепло.
– Ленечка, спасибо тебе за все…
– За что, дорогая?
– За то, что ты был, есть и будешь всегда со мной. – Неожиданно Ольга почувствовала, как к горлу подкатил комок.– Милый мой!
Слеза скатилась непрошенно.
– Олечка, родная, только не плачь! Ну хочешь, анекдот расскажу? Вот слушай, встречаются, значит, два приятеля, и один другому говорит…
– Леня, прошу тебя, не надо анекдотов, я больше не буду, прости. Я просто подумала, как хорошо, что мы живем,
– Ольга, что за пессимизм, Миша!
Миша подошел.
– Миша, где наше красное вино? И еще еды, побольше и повкуснее.
– Леня, ты с ума сошел, я вовсе не хочу есть!
– Хочешь, хочешь, не притворяйся! Я тебя заставлю, непослушная жена!
Ольга уже смеялась от души, а Леня вошел в раж:
– Хватит! Кончились те времена, когда женщина диктовала мужчине, как жить, что есть, что пить и что носить. Прошло пять лет, за которые она полностью исчерпала свой запас авторитарных мер управления мужчиной. Теперь мужчина берет реванш и заявляет: следующие пять лет он будет диктовать женщине что есть, что пить, и что носить!
– Замечательно! – Ольга хохотала от души, – метр, у вас получилась прекрасная защитительная речь!
– По этому поводу надо выпить!
Красное вино, которое расторопный Миша не заставил ждать, было великолепным. Настоящее, виноградное, выдержанное, такое не купишь в обычном магазине.
– Я хочу сказать тост! – Ольга раскраснелась, глаза сияли.
– Давай!
– Милый мой муж! Я – твоя верная рабыня, и последняя, надеюсь, жена, говорю тебе громко, и так, что бы слышали все: я тебя очень люблю. Горько!!!
Это получилось так эмоционально, что за соседним столиком даже кто-то засмеялся.
– Ну дорогая, ты превзошла себя! – он потянулся к жене через стол и поцеловал в губы.– А теперь – ешь! Приказываю!
Они с удовольствием принялись за шашлыки.
Оркестр заиграл блюз, и саксофонист повел свою партию.
– Прошу вас, мадам.
Покачиваясь на волнах блюза, они молча скользили по паркету. Несмотря на внешнюю мешковатость, Леня был великолепным партнером. Очень чуткий к музыке, легкий в движениях. Ольга прижалась к родной груди.
– Леня, как хорошо, вот так бы всю жизнь…. Скажи, почему так быстро все проходит?
– Оля, не надо о грустном. Мы с тобой будем долго-долго жить, вот увидишь.
– Знаешь Лень, – Ольга, плавно двигаясь в танце, шептала ему на ухо горячими губами: – Моя прабабка прожила сто два года, а родная бабушка – девяносто четыре.
– Чудесно, мы тоже с тобой не подкачаем, вот увидишь.
Музыка умолкла, а они так и стояли, прижавшись друг к другу, дожидаясь следующей мелодии.
Вечер плавно перешел в ночь, а Оля и Леня все сидели за столом в зале уютного ресторана и говорили о себе, потягивая красное вино. Им не хотелось вспоминать ни хмурый прошедший день, ни похороны Юры Петрова. Все ушло далеко-далеко. Этот вечер околдовал их. Тепло и уют ресторана напомнили о доме, и Ольга вдруг почувствовала, что устала, и ей захотелось домой, в постель, поближе к мужу.
– Ты устала, милая.
– Да, поздно ведь уже. Поедем домой. Ты сможешь вести машину?
– Обижаешь….
– Ну тогда поедем там, где поменьше милиции.
– Трусиха, милиции боишься? Не бойся, я ведь почти не пил.
– Так это что, выходит я все уничтожила?
– Да уж, милая, выходит, что так.
– Ай да я!
– Миша! – Леня позвал официанта.– Получи с нас. Сдачи не надо.
– Спасибо, Леонид Викторович, заходите к нам.– он поклонился с достоинством.
– Непременно, всего вам доброго. – улыбнулась Ольга.
Когда подошли к машине, Леня, открывая дверь, вдруг резко схватил Ольгу за руку. Не успев ничего сказать, она неожиданно оказалась в его объятиях. Он прижал ее к себе так, что перехватило дыхание.
Прошла вечность, прежде чем он оторвал ее от себя. Оля увидела, что глаза у него повлажнели. Она ничего не смогла сказать, только крепко стиснула его руку и поправила сломанную хризантему в подаренном мужем букете цветов.
Через минуту они уже выезжали на шоссе.
Глава четвертая
Роковой поворот
Темная ночь окутала спящий город. По окраинам и в пригороде лаяли собаки, ветер раскачивал деревья, с которых уже осыпалась листва. Было холодно. Промозглый осенний ветер задувал в кабину, пробирал до костей.
«Сколько не ремонтируй старую галошу, все равно будет течь» – с досадой подумал Иван, крутя баранку посиневшими пальцами. Перчатки лежали в бардачке, но доставать не хотелось. Хотелось скорей домой, в теплый уют, к своей любимой жене, и поэтому он выжимал все из своего видавшего виды старого рефрижератора.
Когда начались все эти реформы, Иван понял, что без собственной машины будет ему не жизнь, а каторга. Он работал шофером на овощной базе, возил картошку и капусту осенью, зимой апельсины и мандарины к Новому Году, а весной иногда бывали даже и бананы. И жил он в те времена не плохо, а очень даже прилично для молодого и холостого парня. Овощи и фрукты в доме не переводились, а на водку всегда можно было подхалтурить, так что водительский оклад почти всегда оставался целеньким. Да и пить Иван не любил. Только в праздники, да с гостями. Не понимал он этой дури русской, и с похмелья никогда не болел. За это его любили все начальники, у которых он работал. Ценили непьющего парня. А за усердие и старание еще и премии неплохие перепадали.
Так и жил Иван Курочкин – нормальный, простой парень. Потихоньку скопил деньжат, и чудесным образом сумел купить себе недорогую двухкомнатную квартиру. Обставил по своему вкусу: телевизор, холодильник, стиральную машину – все приобрел еще по советским ценам. И очень любил после тяжелых дальних рейсов возвращаться в свое теплое гнездышко.
Но вот начались все приватизации и дележки. Иван политикой мало интересовался, газет почти не читал, а предпочитал детективы в основном зарубежные, где писали про жизнь «там у них». И все думал: вот" у них» и безработица, и забастовки, и никакой уверенности в жизни. Зато у нас и заработать можно, и хлеб дешевый. И учиться – куда хочешь, если голова варит, а если руки умнее головы, тоже не пропадешь; и слесарь, и токарь и простой работяга – все везде нужны! А теперь оказалось, что у нас хуже чем у них, потому что они со своим кризисом боролись и в борьбе этой закалились, а у нас все только начинается.
И началась на базе «перестройка». Директор вдруг заявил, что работников у него слишком много, и платить он всем зарплату не сможет. Что работать он теперь будет с поставщиками и посредниками, а свои мужики пусть сами о себе подумают. Что будет он сокращать всех прогульщиков и выпивох, и никому зря больше копейки не заплатит. Что госпоставки отменяются, и база теперь получалась как-бы «товарищество с ограниченной ответственностью». Иван из этого всего понял только одно, что надо сильно подумать о своем будущем.
Что он не выпивоха и не прогульщик – это ему плюс, не уволят сразу. А с другой стороны, видя, как часто оказываются за воротами и хорошие работники: просто кто-то что-то сказал да на начальство не так глянул, понял Иван, что справедливости ждать не приходится. Тут как раз началась распродажа средств производства, т. е. стали распродавать отслужившие свой век машины, и Ваня, не долго думая, купил небольшой рефрижератор, купил и не покаялся. И когда начался полный развал, уволился Иван с базы, и начал подрабатывать частным образом. Ездил в основном в дальние поездки, привозил товар шустрым ребятам, которые потом его продавали. Платили по- разному, но Ивану на жизнь хватало.
Вот и сегодня он привез товар, сдал заказчикам, и возвращался домой с кругленькой суммой в кармане и пакетом апельсинов для своей любимой Танюшки. Сразу потеплело на душе, и даже, кажется, в кабине стало теплее, как только вспомнил он любимую свою женушку.
Он долго присматривался к девушкам. Те, что работали на овощной базе, его никогда не устраивали. Хорошие, вроде бы, девчонки, но как-то не нравилось ему, что возятся они с картошкой, луком, и грязными ящиками. Они насквозь пропахли этой базой. Пальцы в маникюре, а руки обветренные, даже перчатки не помогают. Нет, жена у него будет с чистыми ручками, с белыми: лаборантка, или медсестра в белом халате. Очень Ивану нравились девушки в белых халатах.
И что бы приглядеть себе суженую, начал он ходить в районную поликлинику, и разглядывать медсестер. Сначала решил в стоматологический кабинет заглянуть, зубы проверить. Там работала симпатичная Надежда. Зубы у него оказались почти все хорошие, только на один поставили пломбу, а Надежда оказалась замужем, с кольцом на пальце и двумя детьми.
Иван крутанул баранку – поворот, еще поворот, скорей бы домой! Сократить дорогу, что-ли? Знает он один переулок, можно проскочить, милиция, наверняка, уже спит вся.
Опять припомнилось его жениховство – и смех, и грех! Пока Танюшку встретил, понял, что так, запросто, не умеет он с девушками. С ноги на ногу переминаться начинал, краснел, и прятал рабочие руки в карманы. Другие парни: раз – и жених, а завтра – уже и муж, а после завтра – развод и алименты. Ему же мешала застенчивость, тюфяком каким-то становился с незнакомыми девушками. Еще он понял, что большинство девушек расчетливы, а этого Иван не любил. Некоторые даже интересы свои корыстные не скрывали: сразу с места в карьер про зарплату, квартиру, и личный автомобиль. Иван пугался, если это только первые запросы, что же дальше – то будет? И сбегал.
Снова – поворот. Дорога запетляла. Вот и переулок знакомый, место глухое, время позднее, рискнуть что ли? Слева остались огни города, шоссе, а направо – улочка, правда узкая, но сколько раз она выручала в такие ночи! Вот бетонный забор профилактория с левой стороны, справа – частный сектор, коттеджи и финские домики. Забор длинный, за забором сразу поворот, рядом районная больница, где Танюшка работает. И до дома – рукой подать. "А, была- не была!» – подумал Иван, и нажал на газ. Машина рванула, прибавил скорость, ничего, прорвемся!