Стояние в вере

© ООО «Издательство Алгоритм», 2014

Разве разделился Христос?

Вместо предисловия

Прежде, чем ты, боголюбивый читатель, прочтешь эту книгу, я хочу сказать, что события, описанные в ней, до сих пор не потеряли своей назидательности и злободневности. «Еще и ныне горька речь моя» (Иов. 23:2). Бес раздора и внутреннего мятежа упорен и неутомим, а падшее человеческое естество легко склоняется к внушениям страсти: расколы и разделения испокон веков служили и всегда будут служить врагу рода человеческого верным орудием против благочестивых христиан, жаждущих спасения…

Анализируя причины церковных смут, пытаясь понять тайные пружины нестроений, терзающих православный люд, необходимо прежде всего уяснить, что корень всяческих бед человеческих – гордыня и ее производные: тщеславие, своеволие, сребролюбие, любоначалие, гнев… «От высокомерия происходит раздор», – говорит Священное Писание (Притч. 13:10), «Надменный разжигает ссору» (Притч. 28:25), «Беззакония ваши произвели разделение» (Ис. 59:2).

Как высший дар, как искру благодатного богоподобия даровал нам Господь свободную волю, потому что истинная Любовь не терпит насилия. Но – увы! – история человечества свидетельствует, что гораздо охотнее мы сослагаем свою волю с лукавыми помыслами и страстными вожделениями. Отвергая благое иго Закона Божия, стремясь устроить свое бытие в соответствии с собственным разумением, человек незаметно для себя начинает действовать по вражескому наущению, удаляясь от Господа, Бога мира и милосердия, приближаясь к бездонной и мрачной пропасти вечной погибели.

Здесь – в грешном, мятущемся человеческом сердце – первопричина всех и всяческих расколов и смут.

Вспомним печальную историю грехопадения. Возгордившись могуществом и властью, ниспал во ад сатана, совратив за собой бессчетные сонмы небожителей. Се – первый и главный раскол с момента творения и даже до сего дня. С того мгновения и доныне диавол, сатана, супротивник Божий остается первоисточником всех дальнейших разделений и мятежей.

Адам, не послушавший голоса Истины и вкусивший по вражьему наущению запретный плод, был изгнан от лица Господня. Каков же первый горький результат его падения? Разделение и раскол!

Святые отцы учат, что, пребывая в раю, первозданный человек содержал все силы своего естества, все его составляющие: дух, душу и тело – в гармонии и в соборном, благодатном единстве. Теперь же дух, ведавший Бога и в Нем Одном находивший покой, обретавший полноту чистого, безгрешного бытия, оказался порабощенным душевными страстями и телесными похотями. Душа, до того момента совокуплявшая все силы свои – мысли, чувства и желания – в стремлении к блаженному Богопознанию, утеряла сие единство, предоставив уму блуждать в бесплодных, а зачастую грешных и богопротивных помыслах, чувству – коснеть в страстях гнева, тщеславия и им подобных, желаниям – увлекать волю к разрушительному сладострастию.

Внутренний раскол соответствующим образом явил себя и вовне. Первые же сыновья Адама разделились в своем выборе смысла жизни. Движимый завистью, возникшей на основании такого разделения, Каин убил Авеля, и не только не раскаялся, но даже не ужаснулся содеянному, за что и был осужден Божественным судом на вечное изгнание.

С каждым поколением потомков Адама губительная гордость все сильнее и сильнее полоняла человеческие сердца, разделяя их с Богом – единственным источником справедливости и добра, милосердия и сострадания. Так продолжалось до тех пор, пока нечестие не достигло крайнего предела и благодать Духа Святого не отступила от нечестивцев, не желая пребывать «в человецех сих, зане суть плоть» (Быт. 6:3). Велением Божиим даже стихии ополчились на людей, уничтожив развратившееся человечество в водах всемирного потопа.

Но разве образумился человек? Разве перестал искать «своей» истины вне Бога, коснея в мятежном, разделенном своем бытии – равно в жизни внутренней, душевной, и внешней, общежительной? Первое же поколение детей благочестивого Ноя, единственного праведника, спасшегося, благодаря благочестию, от потопных вод, разделилось в своем выборе. И разделение это продолжается до сих пор, затрагивая все области человеческой жизни без изъятия, ибо диавол, по словам Господа Иисуса Христа, задался целью «прельстить, если возможно, и избранных» (Мф. 24:24).

Сатана сумел внушить богопротивные мысли даже ученику Христову – Иуде; он исхитрился соблазнить, пусть и на малое время, всех остальных апостолов – в ту страшную ночь, когда их Учителя увели из Гефсиманского сада на неправедный суд старейшин израилевых. Так нам ли, грешным, удивляться, что раздоры, распри, расколы и смуты легко получают доступ в наши горделивые сердца?!

Но страшнее всяких иных разделений смуты церковные, ибо с каждым отпадением части членов Церкви, склонившихся на человеческие мудрствования, все меньше и меньше остается спасающихся. Ибо только в Церкви, сохранившей неповрежденным учение Христово, проповедь апостольскую и правила семи Вселенских Соборов, возможно спасение.

Потому-то враг рода человеческого прилагает все старания, чтобы разрушить соборное, спасительное единство Церкви Христовой. Едва лишь апостолы распространили слово Божественной Истины по разным народам и странам, едва лишь первые христиане собрались под покровом церковной благодати, бес мятежа и раздора породил разделения даже среди этих избранников Божиих.

«Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, – взывал к неразумным апостол Павел, – чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы соединены были в одном духе и в одних мыслях. Ибо… сделалось мне известным, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: «я Павлов», «я Аполлосов», «я Кифин», «а я Христов». Разве разделился Христос?» (1 Кор. 1:10–13).

Но гордыня человеческая, подстрекаемая вражией лестью, продолжала порождать свойственные ей злые плоды. Ереси и расколы из века в век терзали Церковь. Безумные ересиархи и расколоучители дерзали присваивать себе право на Истину, раздирая тело Церкви, как некогда сребролюбивые стражники раздирали у подножия Креста ризы распятого Сына Божия.

В начале XI столетия по Рождестве Христовом этот процесс завершился страшным несчастием – от полноты православного вероучения отпала Западная Церковь, увлеченная в ересь гордыней и высокомерием римских первосвятителей. Через несколько веков католицизм, лишенный полноты благодати, подвергся новому расколу, породив протестантизм, давший затем жизнь бесчисленным лжехристианским сектам…

Увы нам! Ныне гибельные плоды этих разделений видны повсюду. Дерзостно и нагло, как никогда ранее, лжеименный человеческий разум претендует на самоценность, на некое высшее знание и значение, бросая вызов Богу, бесстрашно попирая Закон Божий, отвергая Крестную Жертву Христову. Большая часть человечества отвергает Единую Соборную Апостольскую Церковь, которую «нашего ради спасения» оставил на земле Сам Христос и которую до скончания века не одолеют, согласно Его обетованию, врата адовы. В этом страшном море всеобщей апостасии малым островком спасения еще удерживается Православная Россия, недавно освободившаяся милостью Божией от многодесятилетнего богоборческого пленения.

Святая Русь испокон веков удерживала рвущееся в мир сатанинское зло, и врагу рода человеческого нелегко пришлось в борьбе с Православием, обретшим надежную защиту в лице могучей российской государственности. За девять столетий с момента крещения Руси ни козни иноземцев, ни внутренние гражданские смуты, ни ересь жидовствующих, ни старообрядческий раскол не смогли поколебать административного единства Русской Церкви, не сумели замутить чистоту спасительного вероучения, содержащегося в ее благодатных недрах.

Однако того, чего не добились ненавистники России силой, враг рода человеческого достиг коварством, ложью и лестью. Мало-помалу начал набирать силу процесс «расцерковления» русского общества, достигший к началу ХХ столетия ужасающих размеров. Увлеченная материалистическими, богоборческими теориями, занесенными к нам с Запада, русская интеллигенция объявила Православию настоящую войну. Соборное единство России было разрушено, общество раскололось по классовым, национальным, сословным и религиозным признакам.

Казалось, час торжества темных сил настал, когда могучий колосс Православной Державы рухнул, подточенный зловредными микробами богоборческой (полуатеистической, полуиудейской) заразы. От земли был отъят «Удерживающий» – Русский Православный Царь, и реки мученической крови обагрили Святую Русь…

Кровавая братоубийственная смута стала естественным результатом утери национально-религиозного единства. Придя к власти на волне этого мятежа, христоненавистники первым делом решили покончить с Православием, прекрасно понимая, что до тех пор, пока жива Русская Церковь, их победа не может быть окончательной, ибо сохраняется возможность возрождения Российской Державы во всем блеске ее государственного могущества и духовного величия.

Но даже самые жестокие антихристианские гонения не в состоянии исторгнуть святыни Православия из верующих сердец. Сознавая это, новые хозяева России присовокупили к внешним жестокостям и государственным репрессиям активную деятельность по разрушению внутрицерковного единства, всемерно поощряя разделения и расколы, пытаясь лишить Церковь правильного управления, раздробить ее на враждующие между собой группировки и секты.

Последствия такой подрывной деятельности мы ощущаем на себе до сих пор. Вот почему особую злободневность обретают вопросы, связанные с историей церковных расколов в России в 20–30-х годах ХХ века. Не определив своего отношения к этому сложнейшему периоду русской церковной истории, не изжив соблазнов, внесенных в православное сознание церковными нестроениями «советского периода», не преодолев искушений, порожденных противоречиями и драматическими хитросплетениями церковной политики тех лет, – мы не сможем двинуться вперед, не сумеем возродить Святую Русь.

Первая попытка богоборцев внести в Церковь смуту связана с так называемым «обновленческим» движением.

Воспользовавшись революционными потрясениями, сокрушившими Российскую Империю и упразднившими русскую государственную власть, открыто провозглашавшую своей важнейшей задачей поддержку Православной Церкви, часть «свободомыслящего» духовенства предприняла попытку захватить в свои руки высшее церковное управление. Прикрываясь лозунгами «обновления» и «демократизации» внутрицерковной жизни, опираясь на активное содействие масонского Временного Правительства, обновленцы пытались внести в церковный обиход недопустимые новшества в духе западноевропейского либерализма и протестантизма.

На какое-то время им даже удалось обмануть часть верующих, увлекая людей за собой искусной демагогией и потаканием человеческим слабостям. Но их предложения по переустройству церковной жизни были столь очевидно «революционны», антиправославны и еретичны (женатый епископат, например, выборность духовенства, отрицание власти Патриарха, искажение богослужебных текстов и т. п. «улучшения»), что, невзирая на поддержку властей и активную пропагандистскую кампанию, обновленческое движение скоро захлебнулось.

Даже сегодня, несмотря на упорные попытки некоторой части модернистски настроенного духовенства и «демократической интеллигенции» возродить обновленчество как идейное течение в Русской Православной Церкви, воспоминания о нем столь свежи и столь отталкивающи, что успеха неообновленцы не имеют. Подавляющая часть православной паствы, помня беззаконные попытки модернистов узурпировать церковную власть и разрушить соборное единство Церкви, отвергает их недвусмысленно и категорично. (Впрочем, ни по времени своего возникновения, ни по характеру, ни по своим последствиям обновленчество под тему нашего исследования не попадает и в этой книге подробно не рассматривается).

Гораздо более важным для современного православного сознания является беспристрастное и всестороннее рассмотрение церковных нестроений и смут, связанных с оппозицией так называемому «сергианству», то есть, с неприятием церковной политики, проводившейся Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским), фактически возглавлявшим Церковь в период самых ожесточенных антиправославных гонений.

Важность, необходимость и особенная злободневность такого анализа объясняется прежде всего тем, что, в отличие от обновленчества, «сергианство» до сих пор вызывает значительные расхождения в оценках даже среди безусловно благонамеренной и патриотически настроенной части православной общественности. Сама личность митрополита Сергия и избранный им курс в области церковно-государственных отношений становятся объектами ожесточенной полемики.

При этом одни рассматривают Заместителя Патриаршего Местоблюстителя как мудрого и дальновидного политика, сумевшего в тяжелейшей обстановке сохранить административную структуру Церкви, чистоту веры и каноническую безупречность, преемственность высшей церковной власти. Другие клеймят его едва ли не предателем и вероотступником, подчинившим (из корысти или по малодушию) церковную жизнь России влиянию богоборческого советского государства.

К сожалению, нынче полемический, мятежный дух спорливости и самомнения зачастую берет верх не только над исторической истиной, но и над элементарным здравым смыслом, мешая спокойному и беспристрастному рассмотрению дела. Нам же в условиях нынешней русской смуты как никогда важно перевести все внутрицерковные дискуссии в конструктивное, немятежное русло, взыскуя в спорах не словесной победы над оппонентами, но обретения достоверности и правды Божией.

В связи с этим мне кажется, что моя работа, посвященная церковным расколам 20–30-х годов и написанная три десятилетия назад (она в качестве магистрской диссертации была представлена в Московскую Духовную Академию в 1966 году) не только не потеряла сегодня своей актуальности, но, наоборот, приобрела дополнительный интерес для всякого, кому небезразличны судьбы русского Православия.

Время выхода работы и особенности церковной жизни того времени наложили свой неизбежный отпечаток на первоначальный текст исследования, форму подачи материалов и тон комментариев. Конечно, не могло быть и речи об упоминании антицерковных зверств ВЧК – ГПУ – НКВД, расстрелов архиереев и священников, глумлений палачей и всенародном исповедничестве, давшем Руси сонмы новомучеников и страстотерпцев. Была исключена всякая возможность сочувственных отзывов о тех, кого официальная пропаганда клеймила как «реакционеров» и «мракобесов», «врагов первого в мире государства рабочих и крестьян».

Любая – даже самая лояльная и безобидная – работа в области церковной истории выходила с трудом. Тогда я рассудил, что преимущества появления исторического исследования по этой теме перевешивают все неизбежные недостатки, связанные с «запретными зонами», и выпустил работу в свет, надеясь, что искушенный читатель многое сумеет прочесть между строк. Сегодня я вижу, что оказался прав в своих надеждах.

Тем не менее, когда возникла необходимость очередного переиздания книги, я счел своим долгом восстановить историческую справедливость и назвать своими именами те гонения и репрессии, которым подвергались равно клирики и миряне Русской Православной Церкви. Кроме того, мне показалось нелишним отредактировать старый текст, несколько популяризовав стиль научной работы тридцатилетней давности, сделав его более доступным для читателей.

Ни в коем случае не претендуя на роль непогрешимого судии, я все же надеюсь, что эта книга сможет внести некоторую ясность в проблематику «сергианства». Но окончательное решение сего больного вопроса следует, как мне кажется, предоставить времени, Божьему суду и грядущему Поместному Собору, который – буде на то воля Божия – сумеет окончательно ликвидировать в церковной жизни последствия семидесятилетнего богоборческого пленения России.

Поражу пастыря, и рассеются овцы

Положение русской церкви после смерти патриарха Тихона

Патриарх Тихон скончался на Благовещение – 25 марта ст. ст. 1925 года. Согласно его завещанию бразды церковного управления принял Крутицкий митрополит Петр (Полянский). Началась новая страница в жизни Русской Православной Церкви.

Политическая обстановка в этот период далеко не благоприятствовала сохранению церковного мира. Прежде всего, Патриаршая Церковь продолжала находиться в большевистском государстве буквально «вне закона» и потому не могла устроять свою жизнь нормально, как того требовала церковно-административная традиция. Сессии Священного Синода, предусмотренные апостольскими правилами, не созывались вообще. Управление Церковью совершалось хотя и на основе соборных постановлений, но единолично Патриаршим Местоблюстителем. Правители-богоборцы медленно, но верно вбивали клин внешней разобщенности между высшей церковной властью и российским епископатом.

При таком положении невозможно было наладить нормальную жизнь в епархиях и на приходах. На местах каждый епископ действовал в делах епархиального управления по своему личному усмотрению; самостоятельно определяли архиереи и свое отношение к новому для Руси государственному строю.

Нормализовать церковную жизнь мог только Поместный Собор. Только он имел право восстановить высшее церковное управление в лице Патриарха и Синода. Но созвать Собор в те мятежные дни не представлялось никакой возможности. Для этого требовалось прежде всего легализовать Церковь. Бесправное положение Патриаршей Церкви усугубляли вожди обновленческого раскола. Они прилагали все усилия, чтобы разрушить единство церковного организма и перехватить инициативу у законной иерархии. Уже через три дня после кончины Патриарха Тихона обновленческий «Священный Синод» обратился с посланием ко всем архипастырям, пастырям и верным чадам Православной Церкви с призывом объединиться вокруг их «Синода» и общими усилиями готовиться к «третьему поместному собору»[1]. Это была пробная пропагандистская волна, направленная на Патриаршую Церковь, чтобы определить ее мощь и степень единства. Следующим наступательным шагом стал второй поместный Всеукраинский собор, состоявшийся в Харькове во второй половине 1925 года. Признав многие постановления обновленческого «собора» 1923 года, он принял решения, направленные на борьбу с «тихоновщиной»[2].

Обновленчество объединялось. Теперь уже не только центр и север России, но и юг Украины встал на путь противоборства главным устоям Православной Церкви.

Обновленческий «Синод», опираясь на поддержку властей, усиленно готовился ко Всероссийскому собору, намеченному им на октябрь 1925 года. Раскольники возлагали большие надежды на то, что деморализованный «тихоновский» епископат примет участие в деяниях их «собора» в борьбе за церковное управление и наступит, наконец, решительный перелом в пользу «обновленной церкви». Однако их надеждам не суждено было оправдаться. Где только ни побывала «синодальная» делегация, к какому бы православному епископу ни обратилась – всюду она встречала отказ. Даже те архиереи, на которых обновленцы рассчитывали больше всего (в их число раскольники включали и Нижегородского митрополита Сергия), продемонстрировали свою полную непримиримость к делу обновленческого «Синода»[3].

О том, что какое-то время митр. Сергий являлся одним из участников обновленческого движения, писалось много. Но факт покаяния этого архиерея противники «сергианства» обходят, как правило, молчанием. А между тем Патриарх Тихон принимал от него покаяние не сокровенным образом, как у иных заблудших, а потребовал публичного акта отречения от заблуждения. Вот как описывает это событие митр. Мануил: «На первый взгляд для знатоков истории обновленческого раскола стало бы непонятным, почему Патриарх Тихон, олицетворение любви безграничной и милости бесконечной, применил такие строгие меры к этому старцу, когда других отпадавших в обновленчество принимал в своей келии и келейно прощал содеянный грех. Конечно, он поступил правильно. Ведь недаром говорится, что «большому кораблю – большое плавание». А он (митр. Сергий. – Авт.) был кормчим большого корабля, он был «ума палата», он был иерарх выдающийся, а не посредственный…

Поэтому Святейший Тихон и обставил чин покаяния и приема митрополита Сергия в соответствующей величественной обстановке, давившей на его неложное смирение и сокрушение сердечное.

И вот, этот отец всех чаяний русской современной богословской мысли… стоит на амвоне, лишенный моментом покаяния и архиерейской мантии, и клобука, и панагии, и креста… Кланяется низко Святейшему Тихону, восседавшему на кафедре, в сознании своего полного уничижения и признанной им вины приносит он дрожащим от волнения, на этот раз негромким голосом свое покаяние. Он припадает до пола и в сопровождении патриарших иподиаконов и архидиаконов тихо сходит с солеи и приближается к вершителю его судьбы, к кроткому и всепрощающему Святейшему Тихону. Снова земной поклон. Постепенно вручаются ему из рук Святейшего панагия с крестом, белый клобук, мантия и посох. Патриарх Тихон в немногих словах тепло, со слезами, приветствует своего собрата во Христе взаимным лобзанием, и, прерванное чином покаяния, чтение часов возобновляется.

Все тяжелые переживания стыда и муки раскаяния остаются отныне позади. Митрополит Сергий соучаствует в сослужении с Патриархом Тихоном за Божественной всепримиряющей литургией…»

Отказ православных епископов от участия в намечавшемся «соборе» обновленцы расценили как нежелание «тихоновцев» идти на примирение. А это, в свою очередь, послужило для них основанием начать кампанию политической травли православных архиереев. Их объявили врагами государственной власти, стремящихся «навязать Церкви политическую роль охранительницы монархического начала, тайного оплота реакционных государственно-политических вожделений»[4].

Обновленческий «собор» все же состоялся. Он заседал с 1 по 10 октября 1925 года и вынес следующее определение в адрес православной иерархии:

«…6. Признавая подобные стремления навязать Церкви несвойственную ей политическую роль, противоречащую ее христианским задачам и религиозной сущности, и считая преступными непрекращающиеся попытки тихоновской иерархии ввергнуть Церковь вновь в водоворот политической борьбы, в коем уже, однажды, при Тихоне, едва не погибла наша Церковь, Св. Собор считает своим долгом обратить внимание верующих на те грозные последствия, к которым может привести подобная политическая деятельность заправил так называемой тихоновщины, и выявить пред всем церковным народом истинный смысл непримиримости, обнаруживаемой тихоновской иерархией.

7. Со своей стороны, Св. Собор, считая исчерпанными все меры церковного убеждения, приходит к сознанию, что всякие дальнейшие призывы, обращенные к тихоновской иерархии, бесполезны, пока она не откажется от своей политической деятельности и не вернется к христианскому пониманию церковного долга». [Здесь и далее документы приведены в соответствии с современной орфографией и пунктуацией.]

Итак, обновленцы призвали своих последователей больше не вступать в дискуссии с православными, а разоблачать их якобы преступную политическую деятельность. Таким образом Русская Православная Церковь оказалась лицом к лицу с бессовестным противником, постаравшимся бросить на ее иерархов тень политической неблагонадежности.

Первым, кто подвергся «разоблачению» и нападкам обновленцев, был Патриарший Местоблюститель митр. Петр. Обновленцы «обличали» его в связях с заграничными монархистами, представляли «черносотенцем» и «врагом советской власти». Проще сказать, главу Патриаршей Церкви, как и других епископов, обновленцы в своих доносах без устали обвиняли в политических преступлениях, чем не замедлили воспользоваться богоборческие власти. В самом скором времени митр. Петр и ряд других архиереев были арестованы.

Тогда-то, согласно воле владыки Петра, осужденного гражданскими властями и лишенного таким образом возможности руководить Церковью, к исполнению обязанностей Патриаршего Местоблюстителя приступил Нижегородский митрополит Сергий.

Высокопреосвященнейший Сергий (в миру Иван Николаевич Страгородский) родился II января ст. ст. 1867 года в семье арзамасского священника. По окончании училища и семинарии он поступил волонтером в Петербургскую духовную академию и там, воспламенившись внутренним желанием стать иноком, 30 января 1890 года принял постриг (с именем Сергия, в честь преподобного Сергия Валаамского, чудотворца). Спустя немного времени он был рукоположен во иеромонаха.

Блестяще окончив академию со степенью кандидата богословия, иеромонах Сергий был направлен в Японию для служения в православной миссии. Там он прожил три года, после чего был переведен сначала исполняющим обязанности доцента на кафедре Священного Писания Ветхого Завета в Петербургскую, а затем инспектором в Московскую духовные академии.