Жертвуя малым. Том 1
– Вот поэтому, – значительно произнесла Коронида, поднимая кверху указательный палец, – ходят слухи о том, что Сиятельная донна будет возведена в ранг богини раньше, на тайной внутрихрамовой церемонии, проведение которой планируется на следующей неделе. Но это – большой секрет, и никто-никто, кроме нас с вами, не должен знать об этом.
Она, выдерживая паузу, обвела нас доверительным взглядом, однако я, да и – судя по виду – все остальные тоже, испытали лишь разочарование и облегчение. До этого момента напряженно внимавшая речам моей помощницы, сейчас каждая из нас откидывалась на стуле, потягивалась, тянулась к бокалу с вином, словом, всячески демонстрировала снижение интереса к рассказу. Если сказанное Коронидой ранее имело хоть какое-то логическое обоснование, то последние ее слова относились уже к области домыслов, ведь любому посвященному в таинства известно, что возведение аристократа в ранг божества возможно только при участии большого скопления активно верующих. По этой причине данную процедуру обычно приурочивают к какой-нибудь праздничной дате, в случае нашего культа Лемурии, дни почитания душ умерших предков, подходят как нельзя лучше. Корониде следовало бы остановиться на этой версии вымысла, но необузданная фантазия и наши раскрытые рты повлекли колесницу ее воображения дальше, увы, на обрыв недоверия. И теперь становилось понятно, что все сведения, которыми в изобилии попотчевала нас поклонница Совоокой, не стоят ровным счетом и медного обола9. Ну что ж, впредь будет тебе, Кора, наука о том, что не стоит полагаться на болтунов. И как легко, оказывается, Коронида выдает информацию, молчать о которой она поклялась на собственной крови! Надо будет провести с ней профилактическую беседу о видах наказаний за безответственность…
Успокоенная тем, что ничего конкретного и зловещего, в конце концов, Коронида нам не поведала, я отдалась приятной и теперь-то уж точно беззаботной болтовне с подругами всецело. Мы мило провели остаток ночи, смакуя молодое вино, обсуждая моду и общих знакомых и наслаждаясь тем, что не позволяем моей младшей помощнице и слова лишнего вставить в нашу непринужденную беседу.
Под утро, ощущая в голове приятную легкость и некоторую затрудненность в движениях всего остального тела, я под руку с девочками выплыла из уютного зала питейни на свет белый. Лидия и Ксантиппа, расцеловав нас на прощение, укатили в свои присутственные места, а мы вчетвером, смеха ради (а также из соображений экономии), решили ехать домой на трамвае, а не на рикшах. В итоге мы едва не позабыли на остановке Корониду, задремавшую на скамеечке в ожидании рогатого, но я по долгу службы все же вспомнила в последний момент о подчиненной.
Веселя себя и немногочисленных утренних пассажиров, мы докатились до родного храма и, затихнув, гуськом прошмыгнули мимо дежурившей на входе в общежитие жрицы. Она снисходительно попеняла нам вслед на растрепанный внешний вид. Договорившись встретиться на обеде в столовой, мы разошлись по своим этажам. Я и Лета жили на третьем этаже, но в разных концах коридора. Поднявшись по лестнице вместе и сделав друг дружке ручкой пока, каждая из нас направилась к дверям своей комнаты.
Я шла, доставая ключ, мутным взором отмечая, как от подоконника навстречу мне движется какая-то громоздкая темная фигура. Признав в подошедшем вампира, я посторонилась, давая ему пройти, но вместо этого «храмовое животное» заступило мне дорогу. Поняв, что нахожусь напротив двери в свою комнату, я принялась тыкать ключом в замок. Видно было неточно, замочная скважина все никак не попадалась, «животное» топталось за плечом, ужасно раздражая. Наконец, когда я уже готова была развернуться к нему лицом и начать орать, оно вдруг мягко взяло меня под руку и вынуло из пальцев ключ.
– Да ты пьяна, кума, – шепнуло «животное» мне на ухо, и, ловко отперев дверь, втолкнуло меня внутрь. Само шагнуло следом, задвигая за собой дверную панель.
– Что ты себе позволяешь? – как можно четче попыталась спросить я, но потеряла равновесие и вынуждена была ухватиться за рукав длинного вампирского балахона.
«Животное» поддержало меня, затем, приобняв, легонько приподняло и перенесло на кровать, куда и усадило. Я попыталась возмутиться, но «животное», встав на колени, сноровисто сняло с меня обувь.
– Ложись, – сказало оно, и я, испытывая некоторую благодарность за заботу, последовала приглашению.
«Животное» наклонилось надо мной и, развязав сумку, сняло ее с меня и положило возле кровати. Потом наклонилось вновь, накрывая простыней. Я увидела светлую прядь, упавшую на темные и громоздкие вампирские очки, и успела задаться вопросом о том, был ли Соль возведен в ранг божества, прежде чем погрузилась в глубокий беззаботный сон, столь отдохновенный для одурманенного алкоголем рассудка.
Я проснулась от того, что в лицо мне жгуче, нестерпимо ярко светит солнце. Открыв глаза и ослепнув, я застонала, заслоняя глаза рукой. Зашуршали шторы, и в комнате воцарился приятный полумрак. Повернувшись на постели и понимая, что спала одетой, я увидела стройный силуэт юноши с убранными в косу волосами на фоне занавешенного бамбуковыми шторами окна, и внезапно проснулась, целиком и полностью.
Резко сев на кровати, я ощутила, как внутри черепа всколыхнулось свинцовое море. Застонав и прижимая к вискам ладони, я искоса уставилась на непрошенного гостя, развернувшегося ко мне вполоборота. Одет он был в светлые штаны и цветастую летнюю тунику с коротким рукавом и сжимал в одной руке «трость-шнур», управляющий шторами.
– Может, воды принести? – миролюбиво спросил он, глядя, как я шиплю и плююсь, устремив на него ненавидящий взор.
– Давай, – согласилась я, возвращаясь в исходное горизонтальное положение и осознавая, что явление смеска у меня в комнате – реальность, а не похмельный бред.
Оставив шторы в покое, Соль прошел к чайному столику и набулькал воды из кувшина.
– На, – вернувшись, протянул мне стакан.
Я жадно выпила, отдышалась, вытерла губы.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я.
– Некоторое время придется перекантоваться, – сообщил он и поджал губы. – Ничего не попишешь, извини, – добавил с неохотой.
– Некоторое время? – переспросила я, соображая, который сейчас час. Пожалуй, четверть стражи до обеда у меня есть, как раз хватит, чтобы умыться и переодеться для встречи с девочками. – А поточнее?
– Несколько дней, – Соль вздохнул. И поглядел на меня с выражением мировой скорби на лице.
Я осторожно села на кровати, откинув простыню, свесила ноги на пол.
– Приказ донны? – обреченно спросила я.
Соль не менее обреченно кивнул.
– О боги! – завела глаза я.
Он снова кивнул, похоже, всей душой разделяя мои чувства.
4.
Заячий месяц, 8-й день третьей декады, сатурн
Минула неделя. Соль жил у меня и, как ни странно, я начала привыкать к нему. Как будто у меня появился младший брат. Да, да, молчаливый и угрюмый, изредка невыносимый, однако именно брат и именно младший, хотя мы смотрелись ровесниками. Почему уж так вышло, я четко ответить бы не взялась.
В бытовом плане он не очень мне мешал. Вначале, конечно, я стеснялась парня у себя в комнате, но потом, приученная храмовым детством к общежитию, наловчилась скрывать от невольного соседа то, что скрывать полагается, и с тех пор неудобств не испытывала. Допекало меня лишь собственное непомерное любопытство.
С самого появления на моем посту в качестве трупа он вызвал множество вопросов, на которые не находилось ответов. Сейчас, оказавшись моим соседом в небольшой, надо сказать, комнатушке, нисколько не сбавил градуса загадочности. Начать с того, что из комнаты он не выходил. Вероятно, за тем его донна ко мне и послала, чтобы скрыть на время от досужих глаз, однако даже аристократам нужно чем-то питаться, не так ли? Нам, послушницам, в общежитии готовить запрещалось, да и причин для этого не было: по соседству располагалась храмовая столовая, где вполне прилично кормили. Эксперимента ради в первый день я не стала ничего приносить оттуда Солю, а сам он не попросил. На второй день доброе сердце мое не выдержало, и я спросила прямо, не нужно ли ему поесть. «Не нужно», – ответил он, и уткнулся в свои бумажки. Сидя в комнате дни напролет, он то читал книги, которые принес с собой, то мелко писал что-то похожим на птичьи следы почерком. Возможно, он ходил в столовую во время моего отсутствия: все же дома я бывала нечасто. Но все равно это было очень странно.
Еще он не спал. Может быть, дремал, когда я засыпала, или дрых, пока меня не было. Могу сказать точно одно: когда бодрствовала я, бодрствовал и он, и ни разу не был уличен мною в клевании носом.
И, наконец, на все вопросы Соль отвечал лаконично и двусмысленно.
«Это ведь ты убил вампиров?» – спросила я в первый день, вернувшись с послеобеденных мероприятий.
«Каких вампиров?» – переспросил Соль, утыкаясь в свою древнюю, с расползающимися страницами книжку.
Когда я пояснила, что имею в виду, он рассеяно ответил:
«Всех не упомнишь», – и продолжал невозмутимо читать, не обращая внимания на то, как меня душит любопытство.
«Зачем ты ходил в деревню к плебеям?» – спросила на следующий день я, проснувшись и обнаружив соседа за чтением уже нового фолианта.
«Повидаться», – был мне ответ.
Я торопилась к подругам в баню, и требовать разъяснений времени не было. В конце концов, он ведь многих там повидал.
«Почему донна послала тебя ко мне?» – в последний раз попыталась закинуть удочку я вечером юпитера.
Соль поднял от своих записок лицо, посмотрел с прищуром:
«Куда же еще, по-твоему?» – изображая искреннее недоумение, задался риторическим вопросом он. И, опустив голову, продолжал строчить.
В день сатурна, возвратившись со службы, где получила ворох чудовищных известий, я обнаружила Соля в той же позе, в какой оставила его утром, за столом, и решила добиться полной ясности. Я подошла к столу и вытащила у постояльца из-под носа все листки. Оставшись без дела, он поднял на меня недовольное лицо.
– Итак, – сказала я, встряхивая добычей и мельком проглядывая нечитаемые строчки, – нелегальный жилец, пора бы тебе рассказать начистоту, как долго и по какой причине ты намерен здесь оставаться.
Соль потянулся, вздохнул и положил кисточку на край тушечницы.
– Ты в своем праве, да? – кисло спросил он.
Я кивнула.
– Н-да, – цокнул языком он. – Ну, надо отдать тебе должное, продержалась ты долго. Что ж, садись, что ли, внимай. Только сначала разреши задать вопрос?
Я села на кровать, напротив соседа, и настороженно кивнула ему.
– Ты кому-нибудь, кроме донны, рассказывала о том, что увидела за пределами города?
«Он знает!», – поразилась я. И ответила:
– Нет.
Соль посмотрел на меня очень внимательно, склонив голову к плечу.
– А обо всем прочем, связанным с, – он показал на себя, – рассказывала?
Я отрицательно мотнула головой.
– А подруга твоя, как думаешь, могла разболтать?
На несколько секунд я сбилась с мысли. Подруга?! О ком он?
– Коронида, что ли? – сообразила я, прокрутив в голове скудный список наших с Солем общих знакомых.
– Разговорчивая такая, смышленая девушка, – кивнул парень.
Меня покоробила его оценка, но я смолчала. Может быть, он сознательно действует мне на нервы? Ведь он же все знает!
– Как ты заметил и сам, Коронида очень разговорчивая, – сказала я. Соль снова кивнул. – Теперь моя очередь. Почему ты поселился у меня?
– Здесь безопасно, – он был сама невозмутимость. Мне захотелось взять его за грудки и хорошенько встряхнуть.
– Ты скрываешься, да? Почему ты скрываешься?
– На то есть причины.
– Какие?! Ты совершил кражу вместе с плебеями, освободил от посмертного наказания двух преступников, упокоил вампиров!.. Какие всему этому могут быть причины?!
– Тш-ш, – Соль коротко взмахнул рукой, и я умолкла, буравя его гневным взглядом. Он аккуратно потянул из моих пальцев свои листки, которые я уж было принялась комкать. Я разжала пальцы. Не глядя на меня, он принялся сбивать листки в ровную стопку на колене. – Каждому поступку есть объяснение, но пока тебе придется удовольствоваться только этой прописной истиной. Ты спросила, до каких пор? Ответ: еще две недели. Пожалуйста, – он поднял на меня глаза, – позволь воспользоваться твоим гостеприимством в течение еще двух недель.
Я, не находя слов, молчала. Как он может быть таким искренним и в то же время таким жестоким? Даже донна с ее потребительским отношением пугала меня меньше. В конце концов, насколько мне известно, по ее вине никто еще не погиб.
– Пожалуйста, живи, – нашла я, наконец, хоть какие-то слова, – пока Лемурии не завершатся. – Я добавила название праздника специально, чтобы отследить реакцию, но Соль снова удивил меня.
– Спасибо, – кивнул он и протянул мне ладонь. Я вяло пожала, недоумевая, он добавил, – ты хороший человек, Кора!
Я смутилась. Я не могла его понять. Но в этой редкой роли – благодарного юноши – он был так убедителен, что можно было забыть, кто он такой на самом деле. Аристократ. Для некоторых – бог.
Соль разжал пальцы на моей ладони и подвинулся к столу поближе. Для него в нашем разговоре на две недели вперед была поставлена точка. Я посмотрела на его прямую спину в щеголеватой зеленой тунике, на толстую змею косы, с вплетенной в волосы изумрудного цвета лентой, и сказала затем лишь только, чтобы избавиться от неприятного чувства соучастия в злодействе, точившего меня весь день:
– И все-таки на твоем месте я не стала бы напрасно освобождать приговоренных преступников, особенно накануне амнистии. Тебе, как сыну Божественного, может, все и сойдет с рук, но остальные причастные понесут полноценное наказание.
– О чем ты говоришь? – сосед мой уже прочно уселся за стол, и смотрел теперь на меня через плечо с плохо скрываемым раздражением.
Я обошла его и столик, и села напротив, поджав ноги.
– Прости, что отвлекаю, – повинилась я, ощущая, как начинают шевелиться в груди, под солнечным сплетением, холодные и колючие паучата. Соль нравился мне, его загадочность, грубость, прямоту – я прощала ему все за его редкую, ошеломляющую искренность. Аристократ с человеческим сердцем, возможно ли такое вообще?! Да, плебеи сами попросили его отвязать души тех, кого он же и подбил на кражу. Он согласился. Он выглядел так благородно тогда, когда давал обещание исполнить долг главе артели мусорщиков. Но, в конце концов, чего он добился? Освободил двоих из трех, был проклят матерью одного из погибших, и в итоге подвел ее под статью о воспрепятствовании отправлению божественного наказания. Она привела приговор в исполнение сама, да, это правда, но если бы Соль на каком-то этапе проявил себя, если бы не прятался ото всех трусливо, возможно, старухе удалось бы избежать жуткой участи? И как он, зная обо всем этом, может выглядеть таким невинным?! – Я сегодня была на службе, и там услышала о происшествии в Гиблом лесу. Ты, конечно же, уже в курсе, и можешь относиться к случившемуся как тебе угодно, но я хочу сказать, что мне это не по душе. Я не осуждаю тебя, все-таки она ведь довольно грубо с тобой разговаривала, но ты обещал ей и тем, другим, что освободишь душу ее сына и прочих осужденных. Но ты… не довел дело до конца, и, может быть, не стоило и начинать, все же вскоре грядут Лемурии, да и дон Август, поговаривают, к этому сроку пожалует, так что наверняка объявят амнистию, и даже у недавно осужденных был бы шанс попасть под нее, – паучата шевелили холодными лапками, в груди то холодило, то жгло, а слова так и сыпались из меня, гнилые и горькие, как отрыжка. Соль глядел поначалу нетерпеливо, затем брови его полезли вверх, но вскоре нахмурились, он впился в мое лицо тяжелым неподвижным взглядом. Заметив эту его реакцию, я остановилась, тяжело дыша, чувствуя, как по спине скользит холодный пот. – Прости, возможно, тебе неприятно это слышать, – добавила я, не наблюдая ни в позе парня, ни в лице его ни малейших признаков смягчения.
– Неприятно, – кивнул он, катая желваки. – Но лучше услышать, чем нет, как думаешь? – Я выпучила глаза, а он продолжал все тем же ровным тоном, почти не разжимая зубов. – Еще раз и по порядку, будь добра.
Новые капли скатились по моей спине. Паучата в груди, казалось, раздулись, мешали вздохнуть. Глядя в белое и взбешенное, похожее на маску разгневанного духа, лицо Соля, я сглотнула комок в горле и повторила историю, которую услышала сегодня утром на сатурней службе из уст отнюдь не Корониды (на чей характер, возможно, положительно повлияли некоторые последние события), но старших, заслуживающих доверия коллег.
Тремя днями ранее, в меркурий, комиссия во главе со жрецом-инспектором ведомства посмертных наказаний отправилась в Гиблый лес. Публикующийся на стендах городских новостей каждую луну еженедельный вестник «Глашатай Саракиса», в котором работала Лидия, обнародовал статью о предстоящем визите Лучезарного дона Августа накануне Лемурий, на следующий день по всем официальным каналам прошла та же информация. Обычно наша провинция – одна из последних, куда прибывает верховный жрец храма Плодородия с ежегодным ритуальным объездом имперских земель, приуроченным к началу земледельческого цикла. Однако в этот раз, в связи с необычными предзнаменованиями, дон Август изволил изменить традиции и начал свой путь по стране с Саракиса. Таким образом Лемурии, весьма значимый для нашего региона праздник, стали еще и поводом встретить высокого гостя. Конечно же, заговорили и об амнистии для посмертно осужденных. В Империи существуют всего два места, где содержат неупокоенных грешников, – это наш Гиблый лес и окруженная горами территория на западе от Столицы под названием Долина Молчания. Объяснение этому банальное: только в столичном исследовательском институте при храме Сребролукого есть соответствующее оборудование, позволяющее произвести сложную процедуру по очищению души умершего от некроэманаций, а в нашей провинции, на купольной границе, расположен филиал этого института. Живых преступников везут или к нам, или в Столицу, и уж потом, на месте, приводят приговор в исполнение. Не секрет, что жителю нашей провинции посмертное наказание угрожает чаще, чем уроженцам других областей: ведь сохранять жизнь преступнику в нашем случае не так уж важно.
Немудрено, что в свете скорого визита Лучезарного дона в наш город ответственные лица в первую очередь отправились в Гиблый лес, чтобы проверить, как там обстоят дела. И до чего же неприятно изумлена была комиссия, обнаружив упокоенные трупы преступников, только-только начавших отбывать свое длительное наказание! Вскоре удалось отыскать и нарушительницу запрета на упокоение. Ею оказалась шестидесятитрехлетняя плебейка, мать одного из атаманов рабочего поселка О'Брайена, также осужденного посмертно. Старухе удалось освободить и его, своего сына, что, вероятно, и было основной ее целью. Ее тело обнаружили рядом с останками бывшего атамана, оба покойника держались за руки. О'Брайен был окончательно мертв, его мать – нет. Дух ее был сильно поврежден после нападения местных голодных духов, но все же показания с нее удалось снять. Она взяла на себя вину в упокоении всех троих преступников, и, хотя экспертиза к тому времени установила, что ее сын был освобожден отличным от двух других грешников способом, упрямая старуха стояла на своем. Она утверждала, что никому из деревенских не рассказывала о своих намерениях, иначе ее тот час выдали бы провинциальной милиции.
Плебейку признали невменяемой, хотя суждения ее были логичны и точны, и, неупокоенную, поместили в закрытую подземную гробницу как одну из особо опасных преступниц. В деревне начат поиск старухиного пособника, однако усилия первых трех дней не принесли плодов: плебеи в один голос утверждают, что преступников помиловали сами боги. Если так пойдет и дальше, придется прибегнуть к крайним мерам и отрезать язык каждому, кто осмелится повторить подобную крамолу. Оставшиеся в живых родственники старухи находятся под арестом, вероятно, их ожидает казнь. Городские шишки очень нервничают накануне визита двоюродного брата Императора, и опасаются, что подобные беспрецедентные выходки – следствие возросшей активности экстремистов. «В последние недели в провинции творится нечто невообразимое, – призналась мне сегодня диспетчер нашего отделения милиции. – Начать хотя бы с той бессмысленной кражи в музее истории. Ведь нынешние упокоенные – как раз те самые воры, вломившиеся тогда в музей. Три трупа, все осуждены посмертно, а украденные экспонаты так и не были найдены. Я слышала, майора, в чье дежурство схватили банду, понизили в должности и перевели в какой-то захудалый рыбацкий поселок на западном побережье. Поговаривают, он еще легко отделался, ведь поначалу речь шла о том, чтобы лишить его статуса свободного человека, представляешь себе?! Кстати, ты ведь в тот день тоже была на службе, ничего необычного не припоминаешь?»
Я еле-еле отделалась от любопытной коллеги, сославшись на тайну следствия. А вскоре, придя к себе в кабинет, обнаружила в нем непривычно молчаливую Корониду и узнала в придачу, что мою младшую помощницу городской мировой суд приговорил к шестидесяти четыре дням общественно-полезных работ за распространение ложных сведений. Какие именно из распространенных ею сведений были ложными, судья не уточнил и посоветовал поклоннице Совоокой почаще держать язык за зубами, превентивности, так сказать, для. Иначе, заметил он, неласково на Корониду глянув (по ее словам, от этого взгляда у нее душа ушла в пятки) в следующий раз ей придется выплачивать большой штраф, а в случае третьего повтора правонарушение из административного превратится в уголовное. «Он очень доходчиво все мне объяснил», – делая большие глаза, поведала Коронида, и на том умолкла, превратив сатурнюю рутину в некое предчувствие конца света. Ситуация вокруг меня складывалась ужасающим образом, однако саму меня ни о чем не расспрашивали, на чистую воду вывести не пытались, и только совесть, извечный враг заговорщиков, свернулась в животе холодным клубком.
Я рассказывала обо всем этом Солю, и с каждым моим словом он делался все взрослее и угрюмее. Под конец истории стало казаться, что напротив меня скорчился глубокий старик, одинокий и несчастный.
– Ты знал? – спросила я.
– Нет.
Я посмотрела на него, сидящего напротив: неподвижного, с насупленными бровями и сжатыми в ниточку губами, и вдруг ощутила, что паучата в животе перестали шевелиться. Он не знал. И сейчас ему так же плохо, как было мне, когда я только услышала все эти жуткие новости.
– Она знала, – по-прежнему не шевелясь, произнес Соль. – Предупреждала, что так будет. «Ты погубишь нас, – так она сказала в первую же встречу. – Ты пришел, чтобы всех нас погубить».
– Кто? – спросила я, вдруг почему-то очень захотев дотронуться до него. Ну, просто… мне весь день было так плохо, и полегчало только тогда, когда удалось кому-то рассказать об этом. А сейчас от моих историй, похоже, другому человеку хуже во сто крат, чем мне было, и неужели нет ничего, что я могла бы для него сделать?! – Кто знал, Соль?
Он перевел на меня свои темные упорные глаза.
– Мудрая плебейской деревни, – отвечал он, и я поняла, что ничем не смогу ему помочь. Он мне – да, быть может, но я ему – нет. И это внезапное открытие собственного бессилия заставило меня заскрежетать зубами. Нечестно! Несправедливо! Почему я оказалась вовлечена во все это? Почему я должна нести ответственность за тех, кто сам, добровольно плевать на свою судьбу хотел? Какое мне вообще дело до всех этих плебеев?!
– Ведь они верят в тебя, – подавшись через стол к нему, сбивчиво заговорила я. – Ты для них – настоящий бог, стихийное бедствие, никто не знает, что у тебя на уме. Они попросили тебя освободить их товарищей, но обращались они не к тебе персонально, а к божеству в твоем лице, понимаешь? Они двояко к тебе относятся, верят и ненавидят, но вина в том божества, не твоя. И сейчас они защищают не тебя, они просто уверены, что так и было на самом деле: люди несправедливо осудили их соседей и родственников, а боги спасли. Те, кого не спасли, и были виновны. Мудрая была виновна, поскольку действовала на свой страх и риск. Но она-то знала, кто упокоил тех двоих, знала, но солгала, взяв вину на себя. Из всех из них она единственная могла позволить себе не только верить, но и сомневаться в тебе. Она одна смогла отнестись к тебе не только как к богу, но и как к человеку, понимаешь?!
Соль продолжал смотреть на меня все тем же темным птичьим взглядом, но постепенно и в нем, и в выражении лица парня что-то менялось. Как будто слегка ослаблялись струны, чуть-чуть, на тонкую лишь ниточку приоткрывались двери заколоченных наглухо чуланов. Словно озеро, замерзшее много лет тому назад, наконец-то начало готовиться к ледоходу. Я умолкла и села на пятки обратно, в груди бешено колотилось сердце. Вот что я сейчас делаю? – подумала я. Пытаюсь избыть собственное бессилие.