Штурм Грозного. Анатомия истории терцев

Глава III

Казаки открываются царю

Середина XVI века. Не успели уйти в небытие одни завоеватели, претендовавшие на мировое господство, как стали появляться другие и, в частности Османская империя. Под ее иго подпадали все новые и новые государства. А притязания турецких султанов простирались все дальше и дальше.

Крымское ханство, зависимое от громадной и сильной Османской империи, раскинувшейся от Гибралтара до Восточного Средиземноморья, стало постоянной угрозой для жителей Северного Кавказа, и в первую очередь для черкесов и кабардинцев.

Походы многотысячных турецко-крымских войск на Кабарду и Черкесию стали почти ежегодными. Вначале турки и крымские ханы ограничивались лишь грабежами и взятием пленных. Потом их устремления пошли дальше: покорить адыгов и сделать послушным орудием в своей захватнической политике на Кавказе. Земли Черкесии и Кабарды, простиравшиеся от низовьев Кубани до реки Сунжи, впадающей в Терек, привлекали чужеземцев не только своим богатством, но еще и тем, что занимали важное стратегическое положение на Северном Кавказе. Турецкие султаны Сулейман I, Селим I и крымский хан Девлет-Гирей, укрепляя связи со своим сторонником шамхалом Тарковским – владетелем Кумыкского ханства в Прикаспии, надеялись навсегда встать твердой ногой на Северном Кавказе. Это было им необходимо еще и потому, что с берегов Черного моря через Кабарду турки и крымцы направляли свои войска в восточное Закавказье, где то и дело возникали их войны с Персией – сильной влиятельной соперницей в захватнической политике. И постоянной помехой в их планах было сопротивление, оказываемое кабардинцами и черкесами.

Казаки не раз помогали соседям обороняться от дагестанцев с востока и крымских татар с запада. Но силы были не равны. Крымский хан и турецкий султан требовали покориться Большой Кабарде, а Малой грозил шамхал Тарковский. Нападали на кабардинцев мурзы Астраханского ханства и Малой Ногайской орды. Со всех сторон угрожал им враг, они задыхались в его окружении. Казалось, нет спасения, и остается единственный выход – покориться Османской империи и Крыму. Но в Черкесии и Кабарде нашлись люди, уже давно обратившие свой взор на север, туда, где лежала Русь – страна, способная не только противостоять Османской империи и Крыму, но и защитить от них другие народы.

1552 год (7061-й от сотворения мира). Октябрь. Колокольным звоном всех церквей и соборов Москва возвестила о взятии Казани, а менее месяца спустя белокаменная столица Руси встретила посланников из далекой Черкесии.

Царь Иван IV принимал гостей в Грановитой палате Кремля, служившей для приемов иностранных посланников, заседаний и торжественных обедов.

По обычаю того времени, послы «Черкасские», прежде чем сказать слово, преподнесли ему дары – кольчугу со шлемом, саблю, дорогое конское снаряжение, яркий восточный наряд из персидской парчовой ткани.

Иван Васильевич и бояре вслушивались в чужой и незнакомый дотоле гортанный говор, вникали в смысл переводимых толмачами речей, всматривались в суровые и мужественные лица чужеземцев, проделавших путь в две тысячи верст.

Послы, представляющие свои княжеские владения, говорили о том, что турки и крымцы разоряют их земли, опустошают поселения, убивают и угоняют в рабство юношей и мужчин, забирают в гаремы женщин и девушек. Князья «били челом», и старший из них, Машуко Кануков, обратился к царю с просьбой принять их земли со всем населением в подданство могущественной Руси и защитить от захватчиков.

Известия о начале русско-черкесских переговоров вызвали гнев крымского хана Девлет-Гирея, считавшего Черкесию своей вотчиной.

Хан отменяет свой поход на Москву и нападает на Черкесию. Он громит владения непокорных князей, в том числе и владения князя Албоздуя, захватив его самого в плен.

После известия о крымском набеге на Черкесию царь отпускает посольство на родину. Вместе с черкесскими князьями он посылает боярского сына Андрея Щепотьева для выяснения на месте подлинных намерений адыгов.

Андрей Щепотьев, побывав на берегах Кубани, Терека, Баксана, Малки, хорошо узнал людей Черкесии и Кабарды, двигался в обратный путь.

Горы, освободившиеся от утреннего тумана, стояли словно нарисованные. Их снежные верхушки высились над лысыми скалами и утесами хребтов и тянулись на юг. Ниже зеленели сплошные леса, покрывавшие горы, а еще ниже курились долины, сверкали неподвижными лентами горные реки.

Яркое солнце стояло высоко в голубом небе и начинало пригревать. От обилия гор, бесконечного хаоса нагроможденных громад, от беспристрастного движения начинала кружиться голова.

Узкая дорога то вилась, то обрывалась, то снова появлялась под ногами размеренно, натруженно шагавших коней.

Щепотьев тяжело дышал. Он с трудом держался в седле и если бы не боязнь оказаться в пропасти, он давно бы пересел в свой возок и оттуда бы наблюдал за округой. Но кабардинцы, охранявшие его посольство, ехали почтительно, молча, неутомимо. Их ноги, по-видимому, не ослабели от пятичасового сидения в седле, лица были спокойны, свежи, и когда он встречался с ними взглядом, они почтительно улыбались ему, повторяя одни и те же слова:

– Теперь скоро!

Щепотьев повернулся к ехавшему рядом помощнику.

– Может, сделаем привал или хотя бы несколько минут отдохнем, – спросил он. – Я чертовски устал.

– Держитесь, ваше превосходительство, – ответил помощник, – теперь действительно недалеко.

– Сделаем петлю вокруг этого холма, – он показал рукой, – и выедем на равнину.

Едва он это проговорил, впереди раздались выстрелы. Охрана ринулась вперед. Всадник, посланный выглянуть из балки, сообщил, что какие-то разбойники несутся прямо на них.

Послышался топот коней.

– Они приближаются двумя партиями, – прокричал тот же всадник.

Медлить было нельзя. Неприятель мог в любое время их заметить.

– Если врага нельзя избежать, то падем каждый за Веру, Царя и Отечество, – прокричал начальник посольской охраны Олексич – князь.

Пищальники, став на колено, дали залп по приближающимся абрекам, охранная сотня, высыпав из оврага, крупной рысью понеслась на противника.

Но что это? Отряд, рьяно несшийся на них, вдруг резко остановился и отпрянул в сторону. На него наскочил следующий отряд, и между ними началась сеча.

– Да это гребенцы настигли грабителей, – сказал кто-то из кабардинской сотни. – Они им спуску не дают.

– Тогда давайте поможем им, – крикнул командир, и они вместе с казаками погнались за разбойниками.

Казаки просто потрясали землю. Их крики, свист и топот коней доносились до самого посольского кортежа. Надежда разорвать на куски врагов и отобрать уносимую ими добычу придавала казакам бешеное нетерпение.

Проскакав версты две, казачий отряд начал растягиваться в длинную цепь и отставать. Чересчур сытые, невыезженные их кони уже не скакали, а тащились. Но двадцать-тридцать всадников на отличных конях продолжали догонять врага. Абреки, видя, что вслед за казаками скачет непонятный им конный отряд, побросали награбленное, пленников и вступили в обширный лес.

– Молодцы, гребенцы! – похвалил казаков Щепотьев, когда о погоне ему доложил помощник.

– Откуда только они здесь появились?

Окружающие молчали. Лишь один из кабардинцев заметил:

– А мы скоро будем проезжать их станицы.

Между тем солнце незаметно доплыло до крайней черты горизонта и остановилось на минуту на остром пике одной из гор, как бы за тем, чтобы взглянуть оттуда еще раз на пройденное пространство и потонуть за длинным хребтом. Красноватые, холодные лучи его робко трепетали на земле, вытесняемые постепенно черными полосками, которые начинали уже выбегать из горных теснин.

Вечерняя прохлада заструилась в неподвижном воздухе. Гладкое поле курилось душистыми испарениями. Наступил один из тех вечеров, когда стесненная полуденным зноем грудь жадно захватывает в себя напитанный ароматами воздух, когда расслабленные части тела получают снова бодрость и силу. В душу человека проникает тогда какое-то тихое, светлое, невыразимо-сладостное ощущение. Все, что таилось в глубине сердца черного, эгоистичного – желчь, накопленная рядом неудач, безысходная тоска, мрачное чувство несбывшихся надежд, – все это уносится. Беспокойные порывы мысли затихают, уступив место безмятежному созерцанию и спокойному мечтанию.

После долгого утомительного пути посольский отряд выбрался на обширную поляну и расположился на ночлег.

Только в середине второго дня посольство Щепотьева подошло к Тереку, где располагалась гребенская станица. Широкий в низовьях Терек плавно катил к Каспию свои мутно-желтые воды. По обе стороны реки тянулся густой лес, над рекой тучами носились вспуганные появлением людей кряквы, нырки, с трудом поднимались тяжелые, отъевшиеся в заводях гуси.

– А место казаки выбрали удачное, – заметил князь Олексич, рассматривая местность и что-то записывая себе в тетрадь.

– Вон там проходят два хребта – Сунженский и Терский. А здесь пролегает важный караванный путь с Крыма до Дербента и из Кабарды к Каспию.

– И кто это их надоумил? – удивленно спросил Щепотьев, и сам же ответил. – Ладно, приедем в станицу, расспросим.

У берега из воды, как сплетенные змеи, высовывались корневища склонившихся над рекой деревьев. Чинары, карагач, дикая груша и дуб закрывали небо. Здесь располагался казачий пост, который охранял одну из перелаз[19] через Терек.

– Ух, и страшно же здесь, – говорил кто-то из сопровождавших, оглядывая мрачную, вековую, еще не тронутую топором чащу – И как тут только люди живут? Темь да вода, а вокруг туземцы.

– Ничего, живем тут уже много лет, не жалимся, – отвечал появившийся откуда-то казак-сторож. – Конечно, пройдет какая оказия али кто через переправу – все веселей.

– Страшная вода, – продолжал тот же сопровождающий. – Гляжу на эту реку, и страх берет! Сама темная, сверху тихая, а внутри, говорят, быстрина огромная.

– И много вы понимаете, – пренебрежительно сказал второй казак. – Батюшка-Терек – отец наш родной! Без него нам, казакам, смерть. Он и поит, и кормит нас. А уж если рассерчает, то действительно зверь. Да вы его такого и не видели. Это он такой в ростепель, весной, когда снега тают.

– А все-таки страшная эта река, – поддержал сопровождающего его товарищ. – Злая, как и все тут, на Кавказе. То ли дело наши – что Москва-река, что Клязьма али Ока. Тихие, спокойные, ласковые.

Депутация Щепотьева в окружении вооруженных людей, которые называли себя гребенскими казаками, въехала в станицу. Окруженная плетнем, засыпанным землей, колючим кустарником и рвом, она представляла из себя небольшую крепость. В воротах наблюдательная вышка и колокол, который не переставал издавать протяжный звон.

Пока двигались мерной поступью, Щепотьев насчитал более ста домов, крытых камышом, они передами глядели на улицу, из труб мирно вился дымок. И еще чему удивился боярский сын, когда они кружили по улицам, что в толпах людей, высыпавших на заулки, в подворья, на улицу, не виделось ни одного печального или завистливого, грубого или слезливого обличья. Казаки ликом были удивительно светлы, а телом крупны и породисты, и только темные продолговатые глаза да крупные туземные скулы отдельных выдавали присутствие чужой крови. Женщины были в ярких сарафанах и темных платках враспуск, девицы – в голубых расшитых рубахах с опояской, волосы убраны в тугие косы. И ни одной среди женщин старицы согбенной, подпирающей дряхлость свою батожком, как водится на всей Руси. Мужчины же, напротив, все в белом – белые долгие рубахи до колен, подпоясаны наборными кавказскими ремешками, такого же цвета портки, на плечах поддевки – все из свое дельного полотна. Немногие были в черкесках и выглядели поистине кавказцами. Но видно было, что эта одежда была дорогой и не всякому по карману. И снова меж мужчин ни одного трухлявого старика, прибитого годами. Будто и не изживался народ, а вечно молодел, так и тянулся в небо иль в ранних годах исходил на нет. «Но кабы в зрелую пору исходил народец, то давно бы уже извелись гребенцы и быльем поросли», – думал посол.

Вот открылся взгляду небольшой прогал, это была площадь, от которой расходились улицы, а на нем часовня. С виду не столь и великая, часовня оказалась на удивление емкая. В часовне шла служба, и согласное пение обволакивало ее пространство.

Процессия остановилась на площади – заполнила пустующий прогал.

– Вот мы и встретились, наконец, – сказал Щепотьев, присаживаясь на лавку, покрытую шерстяным ковром.

– И мы хотели бы вас послушать, – обратился к нему атаман.

Сидящий рядом с Щепотьевым помощник наклонился к нему и что-то сказал.

– А-а-а, бесенята, как же вы тут оказались, – завопил Щепотьев, а потом засмеялся скрипуче и мелко.

– Ну, с бесенятами ты полегче! – сказал атаман.

– Ежеле не бесенята, то почему спрятались? Почему живете не как добрые люди?

– Живем, как можем, – выйдя вперед, сказал старый казак Егор Бардош. – А сбежали мы сюда в поисках воли.

– Что? – перебил его Щепотьев. – Воли захотелось. Попрятались, как шиши, воры клейменные! Теперь мести боитесь, закона?

– Ничего мы не боимся, – раздалось из толпы.

– А на что надеетесь?

– Чтобы нас не трогали.

– Воля, когда во-о! – размахнулся руками Щепотьев. – А у вас – во-о! – показал он кукиш.

– Вы знаете, что всякая власть от Бога. И наш царь-батюшка издает законы, которые есть нашему народу исцелительное лекарство и путеводитель во всех предприятиях.

– Что это за законы такие?

– Есть законы и уставы единого нашего Бога и государя батюшки.

– Но мы в точности блюдем Божьи заповеди.

– Тогда пошто сокрылись от государя? Кто наместник Бога на земле? Царь! А вы от него сокрылись, аки тати, лиходеи. Вот в этом и есть ваша вина.

– А кто сейчас Великий князь на Руси? – робко спросил кто-то.

– И это ваш грех. Не знаете даже своего государя.

– А отчего, господин, с нами беседу ведешь, как с малыми детьми, – подал опять голос Бардош.

– Как не дети? – удивленно отвечал посол. – И в сам дел – истинно дети. Какой от вас прибыток на Руси? Спрятались и родину забыли.

– Родину мы чтим. Далеко она, но близка в памяти. Потому и тебя допустили, подобру-поздорову не спровадили, очень хотим спознать, как родова там наша.

– А это, выходит, не родина? – съязвил посол.

– И это родина, – с достоинством отвечал один из казаков. – Рязанского князя мы люди служилые, а бежали сюда от бояр московских да дворян государевых.

– Прежде отцы наши служили Государю, и воевод московских у них не было, – вступил в разговор атаман, – служили своими головами. Мы тоже готовы служить Государю, но своими головами, без начальства. А здесь мы обживаемся, уже породнились с соседями. Помогаем друг другу. Мы посоветовали нашим братьям – кабардинцам обратиться за помощью к царю русскому.

– Вот я и прибыл сюда посмотреть на черкесские земли. Пообщаться с народом, прознать, правду ли говорят их князья, просясь под покровительство государя нашего Иоанна Васильевича. Да и на вас посмотреть – казачью вольницу.

– А откуда вы про нас знаете? – задал кто-то вопрос.

– Земля, говорят, слухами полнится, – отвечал Щепотьев. – Царь про вас знает, и мне крепко-накрепко приказал проведать про вас и дать ему ответ. Большие он на вас надежды имеет.

Казаки после этих слов низко поклонились послу. А он продолжал:

– Если свобода для вас самое главное, то живите. Но раз вы открылись, я готов вам помочь.

– Помоги.

– Кто наместник Бога на земле? – продолжал посол. – Царь! Вы должны его любить и почитать, как отца родного, ибо он у нас один, а нас много. Государь с вас лишнего не спросит, но если будет требование к военной службе – это должно исполнить безоговорочно, ибо без этого нельзя, ибо все оное для всеобщей пользы и для порядка государству.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Большой шлях – дорога, по которой татары совершали набеги на русские города.

2

Дикое поле – безбрежные степи от Нижнего Поволжья до Азовского моря, вдоль всей юго-восточной границы, более чем 1000 верст длиной и 500 верст шириной.

3

Засечные казаки несли сторожевую службу на засеках, т. е. искусственных завалах, где устраивались дозорные заставы и посты.

4

Толмач – переводчик.

5

Джагун – сотник в монгольском войске.

6

Отцом Ивана III и Анны был Василий Темный.

7

Исполать – хвала, слава.

8

Тургауры – телохранители.

9

Испомещение – раздел земель на поместья и раздача служилому дворянству, находящемуся на службе Московского государства.

10

Курные избы – избы с печами без труб, дым выходил через дверь и окна.

11

Одонья – копны хлеба в снопах.

12

Огурство – упрямство.

13

Туга – скорбь, тоска.

14

Переволока – место, где Волга и Дон близко сходятся, и где суда переволакивались из одной реки в другую.

15

Запольные – лежащие за Диким полем.

16

Кумган – кувшин для умывания.

17

Уздень – дворянин (каб. уэркъ).

18

Передать след – указать направление грабителей, если следы уходили из данного аула.

19

Перелаз – переправа, брод (авт.).