Сущий зверь
– Давай будем дружить! – подлетела к ней раздутая весельем девчонка с огромным белым бантом и красным портфелем.
Соня склонила голову, посмотрела на неё долгим взглядом, словно энтомолог на пришпиленное насекомое.
– Это всерьёз или мне снится? – спросила она.
– Хм, – обиженно хрюкнула несложившаяся подружка и, отвернувшись, убежала, бросив издалека негромко: – Очумелая какая-то!
Идёт мужик через детскую площадку по своим делам. Видит, сидит в песочнице девочка и со злостью пытается открутить кукле голову. Мужик подходит к ней и ласково спрашивает:
– Ну что же ты, девочка… Ты что, кукол не любишь?
На что девочка, отрывая злосчастную голову, огрызается:
– Я и людей-то не очень!
Стены. И словно бы нет ничего снаружи. Всё видимое в прорехах стен видится не привычным исхоженным вдоль и поперёк, но акварельной зарисовкой из детской книжки. И вот уже это не тропинка, которой ты через день ходишь за молоком и хлебом, но мазок коричневатой сажи, и ободранная кисть художника небрежно мазнула её на общий, плывущий дождями холст. И ты забываешь, что там реальная жизнь и чьи-то судьбы, но ползущее в глазах марево стекла отражает только заставку, призванную скоротать время перемены. Этажи здания словно палубы уходящего в небо корабля. Про трюмы и думать не хочется. Мостики переходов между палубами отмечены вахтенными дежурными с красными повязками на рукавах, которые имеют власть ловить и наказывать бегающих по лестнице. Длинные коридоры, в которых смешалось будущее и прошлое, первые строчки букваря и интегральные вычисления тригонометрии. Стены в четырёх слоях краски, тянущие к тебе почки и побеги отсыревшей штукатурки, которую так приятно зацепить, шагая вдоль, и осыпать грязным снегом под ноги. Пол в стыках и трещинах. Наступать на них – дурная примета. Магия поймает тебя на неосторожности. Как и всегда в жизни. Но таки здесь всё ярче и заметнее, есть время научиться заранее. В этом запакованном бетонно-блочном мирке есть свои дальние углы, куда можно забиться и почувствовать себя настоящим. В углах пахнет хлоркой, мокрыми окурками и старостью сырого потолка. Есть возможность снять затасканную маску, слить её в адскую вонючую черноту и приклеить к лицу новую, свежую, с благонадёжной улыбкой или превосходством, с жалостью или суровым одиночеством. По перегородкам змеятся бытовые мудрости, оскорбления от тех, кто не способен высказать их в лицо, пожелания о будущем и просто самоутверждения, проекты новых масок. На первой палубе плавает запах еды. Звенит алюминий ложек. Журчит непрестанная чехарда разговоров. Рядом за стеной приютились шкуры и скафандры для выхода в открытый космос улицы. Невнятное бормотание и суету разрезает протяжный, режущий уши звонок. Всё стихает. Мгновенно весь корабль становится тихим и безлюдным. И только скоропалительное топотание опоздавшего отзывается в стенах многократным повторением эха, словно выстрел в лесу. Это – школа.
Привычное нам слово «школа» изначально в истории нашей планеты имело совершенно иной смысл. Им обозначали не заведение для обучения чему-либо, не процесс познавания, а то, что нынче мы знаем под словом «досуг». Что-то вроде современной «продлёнки» для не слишком к месту пришедшихся малышни и оголтелых подростков. На Руси-матушке школу в таком первозданном виде ввёл царь-батюшка Пётр Первый да заполонил её вельможными отпрысками от 12 до 17 лет кряду. И давай их всячески развлекать, пока их мамаши и папаши занимались важными государственными делами да на балах топтались. Компьютеров со стирающими мозги виртуальными игрушками тогда ещё не было, поэтому досуг детей организовать было непросто. Это сейчас можно избавиться от дитятки, просто сунув ему невзначай заветный пластмассовый экранчик с конопульками. Что даёт вам все шансы забыть про него на сутки или двое, пока жрать не попросит. Кинул ему в миску чего-нибудь (за игрой всё равно особо разбираться не будет) и ещё на сутки забыл о нём. А через пару лет таких развлекух можно уже и вовсе про него забыть, ибо он превращается в безмозглый овощ, который не способен ни к какому нормальному, живому социальному общению, с напрочь нарушенной системой моральных и нравственных координат. И в довесок, на сладкое, у ребёночка полный набор садистских замашек с эротическим уклоном. Женечка-потрошитель готов! Но при царе Петре компьютеров не было, а потому в далёкое царское время приходилось занимать детское внимание гувернанткам, нанятым шутам и прочим попавшимся не вовремя под царскую руку работникам дворца. Это уже потом школа стала местом обучения коллективно согласованным знаниям, когда уровень «ну, знаете, так вполне действительно может быть, кто знает» почти приближается к «что и требовалось доказать». Нужно учитывать, что, например, такой школьный предмет, как история, является крайне ненадёжным до сих пор и вовсе не согласован в учебниках разных стран. В заморских учебниках на басурманских языках написаны совершенно разные факты хроники событий на нашей планете. На уроках истории в США, к примеру, и сейчас учат, что Вторую мировую войну выиграли именно американцы, а все остальные – в принципе, спасибо, что немного помогли, но могли бы и не дёргаться. А во многих китайских учебниках по географии, в официально издающихся там картах и поныне на сегодняшний день вся территория России, от Уральских гор и до Камчатки, со всеми якутами, чукчами, сибиряками, алтайцами и прочим населением всея Руси, указана как государство Китай. То есть в современном Китае многие школьники свято уверены, что все эти Кемерово, Новосибирски, Омски, Томски, Барнаулы, Магаданы, Красноярски, Владивостоки и другие города – это всё их законная и весьма давно китайская территория. И очень они удивляются, когда наконец-то берут билет на самолёт и прилетают в эти самые «китайские» города и вдруг встречают на улицах массу вовсе не китайских граждан, которые шлют их русской бранью к японо-матери и советуют: «Свали на хер, китаёза косоглазый, не путайся под ногами, а то, бля, щаз в лапшу тебе всю твою корейскую морду порежем!» И все эти сотни тысяч наученных в школах китайцев разом восклицают: «Какого китайского хрена тут происходит? Кто эти люди?» Но и это была бы беда не беда, если бы не далее. А дальше стало хуже. Во-первых, царские воспитатели быстро утомились развлекать молодую поросль и взялись их учить наукам. И понятное дело, что дело пошло вовсе не гладко. То бишь как это так? Игрушки отняли и давай уроки задавать? Мы так не договаривались! И пришлось вводить меры наказаний. Запахло инквизицией, а издалека призывно замахала ладошками каторга с кандалами. До последнего как-то не дошло, но первое, очевидно, пришлось к месту и времени. Решили истязать учеников массово, показательно и в строго отведённое время. Так, в царское время школьникам устраивали коллективную порку розгами и другими вспомогательными орудиями в конце каждой учебной недели за проступки, совершённые в данный период обучения. И назвали всё это – внимание! – «субботник»! И эти самые «субботники» просуществовали в таком виде до второй половины XIX века. Преподавателям так понравилось избивать плетьми и розгами детей, что данный педагогический процесс оброс со временем поговорками и аббревиатурами. Например, выражение «всыпать по первое число» берёт начало именно из тех далёких «сладких» времён. Это выражение применялось в тех случаях, когда порой ученику доставалось при порке излишне с процентами (видать, люди таки скучают по Страстям Христовым с исторической чесоткой в руках), а потому он освобождался от экзекуций на месяц, а точнее до первого числа следующего месяца. Это уже потом гуманная советская власть разумно решила, что незачем просто молотить по спине и заднице детей в то время, когда можно получить из всего этого очевидную выгоду в виде бесплатной детской рабочей силы. Вдобавок не стали даже искать поводов для таких наказаний, а просто принудили всех и без разбору детей школьного возраста работать по субботам на благо государства. К тому же и слово «субботник» подошло как нельзя кстати. Удобно. Выгодно. Без излишних революций. Или выражение «сморозить глупость» – оно также появилось в царских школах Руси. Греческим словом «морос» называли хулиганов, бездельников и в целом не слишком примерных учеников. Отсюда прилипло в дальнейшем и наше привычное оскорбление «отмороженный», что означает «глупый». И, между прочим, учебный год в разных школах мира начинается в разное время. Полный бардак! Примерно в 16 странах учёба начинается 1 марта, а в других 43 странах – 1 января. И оценками разнятся дневники корпящих над тетрадками детишек в разных государствах. В Чехии, к примеру, единица – далеко не самая плохая оценка, а совсем наоборот, самая высокая. Французы и вовсе применяют 20-балльную систему оценок в школе. Ну, им простительно, они лягушек с улитками едят, так что можно только посочувствовать. А есть страны, где в школах оценки и вовсе не поддаются нашему пониманию и никоим образом не похожи на привычные нам пятёрки, четвёрки, тройки и двойки. Одних иероглифов пруд пруди, а если дальше копнуть – то и вовсе замутит головушку. Так и хочется праведно воскликнуть на кошерном идише: «Какого китайского хрена тут происходит?»
Неприятности Сони начались с первого же класса. Так уж Бог посмеялся над ней, что она родилась левшой в стране, где было государственным указом объявлено, что все школьники обязаны выучиться писать правой рукой. Глупо? Смешно? Трагично? Знай, дорогой читатель, это есть правда о нашей с тобой Родине. Каких-то тридцать лет назад этот полоумный бред был возведён в государственный закон на самом высоком уровне. Да и сейчас не стало легче, если оглянуться по сторонам. Правой! Правой! Раз-два-три! Равнение направо! Многие из вас и уверовать нынче не могут, что совсем недавно законы Советской страны были на этот счёт весьма категоричны. Советский школьник левшой быть не может! – это было написано чёрным по белому в указе правительства нашей Советской страны. В те годы учителя и подумать не могли, что Бог таки не зря созидает каждое существо индивидуально. Экономика им разум помутила. И до сей поры они всё так же мало задумываются о высших смыслах, упираясь в предписанное до святого дня зарплаты. А, забыл, есть ещё волшебное слово «отпуск», которого могут лишить за либерализм и доброту к детям.
Соню били по рукам, но буквы упрямо не выходили ровными. Пытались пару раз давать ей подзатыльники. Но она не стала долго терпеть, и когда однажды получила линейкой по спине за свой неровный по генетическим причинам почерк, таки встала из-за парты, взяла свою линейку и как следует огрела учительницу между лопаток со словами:
– Не очень больно?
Первый «А» класс замер. Учительница хватала ртом воздух.
– Лично мне очень. Поэтому не обижайтесь, если я буду вам отвечать тем же. Или же научитесь писать левой!
Учительница вылетела из класса, хлопнув дверью. Родители были вызваны в школу к директору. Одноклассники нервно хихикали от страха и зависти. Соня оглядела класс и грустно поникла головой:
– Тупые овцы!
Класс перестал хихикать. И лишь одна девочка в классе глянула на Соню с неподдельным интересом, закусив карандаш. Ну да мы ещё о ней услышим.
Родители Сони работали на благо необъятной матушки-страны и приходили домой к семи часам вечера. Убедившись вскоре в ранней самостоятельности дочери, мама и папа, начиная с третьего класса Сониной учёбы, перестали прибегать днём на полчаса пичкать её обедом, предоставив ей самой кормиться оставленным в холодильнике. Утренняя остывшая кашка-малашка не лезла ни в какое горло, поэтому Соня прожила школьные годы исключительно на бутербродах. Причём если основа их была более-менее стабильной и заключалась в ржаном безвкусном хлебе, то поверх хлеба в ход шло всё, что можно было найти на кухне. Иногда эту трапезу заходила разделить с ней единственная подружка из класса, такая же неустроенная в миру, готично облачённая в чёрное девица с вечно порезанными руками. Они с Соней как-то оказались рядом в очереди в буфет школьной столовки, косились друг на друга через плечо. А когда настала пора получить в руки лакомство в виде несвежей ватрушки с унизительной каплей варенья, будущая подружка взвесила в руке это произведение кулинарного искусства и со словами «Люди – свиньи!» запустила его наотмашь куда-то в центр гудящего человеческого муравейника.
– Жизнь – дерьмо! – тихо закончила её мысль Соня. – Сейчас забегают, нытики.
Одноклассница внимательно посмотрела на Соню и утвердительно кивнула.
– А мне насрать. Меня тут все называют очумелостью, мне всё сойдёт. – Она ухмыльнулась.
Соня впервые за много месяцев улыбнулась в ответ:
– Не поверишь, меня тоже.
– И всё время считают, что я порю чушь.
– Та же история. Просто Чумка, – Соня протянула руку.
– Значит, Чумка? – Подружка хохотнула и крепко пожала Сонину руку. – Отличное имечко!
Соня хохотнула в ответ:
– Значит, Чушь?
И они обе захохотали в голос. С тех пор они стали держаться друг друга.
На троих. Сущий Зверь
Было около семи утра, когда высокий незнакомец в пальто с собакой вошёл в город. Рваная вата лохматых серых облаков просочилась первыми каплями нудного и долгого дождика. Песни птиц стыли на сквозняке. Редкие капли унылости стремились окопаться в газонах. Странник раскрыл зонт и кашлянул бабочками. Пёс прижался к ногам, недовольно оглядывая окружающую их безнадёжность. Многоэтажки смотрели на них безучастными глазницами окон. Окулист по ним плакал навзрыд. И в каждом окне копошилась своя жизнь. Свои проблемы, скандалы, желания, мечты, невыполненные обещания, фикусы, люстры и надежды на светлое будущее. Это самое светлое будущее, столь желанное и далёкое, оправдывало всё остальное. Хотя с таким же успехом можно надеяться на вкусное благоухающее варенье, делая его из гнилых яблок и болотной воды.
– Мда, – только и протянул незнакомец, оглядев улицу. – Желаний жажда готовит нам падение во тьму.
Ботинки никому не знакомого потекли сыростью, ощерились мхом, из пальто показались мышиные хвостики.
– Рр-рр! – согласно проворчал пёс.
– Но нам туда, – махнул рукой высокий господин в сторону дворов, отчего те загрустили и осунулись старыми оконными рамами. – Пошли, мой друг, не будем скорбью наполнять глаза свои, огнём сердец делиться. Труба поёт, звонок мы слышим явный. Нас ждут, так поспешим, не дав беде слезами поживиться.
Пёс совершенно по-человечьи кивнул головой и побежал вперёд. Пыльная быль потянулась за ним согласно, без возражений. Былинки танцевали в такт хвосту, пыль сбивалась в кучки. Из каждого его следа, оставленного в земле, выползали на свет божьи коровки.
Они прошли сквозь несколько дворов, никем не замеченные, и вышли на широкую улицу, ведущую в центр города. Бюро путешествий, последний писк в мире женского белья, автотовары, всё в достатке и по скидкам. Несколько прохожих, спешащих на работу, украдкой разглядывали странную пару. Но стоило псу бросить ответный взгляд, они тут же прятали глаза и, вжимаясь шеей в воротник, спешили удалиться, внезапно начиная чихать и першиться горлом. Странник неспешно перешёл улицу, вытащил из карманов скопившихся там воробьёв и науськал их как следует, как вдруг услышал за спиной скрип и лязг. Пёс озадаченно склонил голову набок. Чёрный пух с перьями осыпался у него из-за ушей. Скрип не унимался. Лязг упрямо вторил. Ритм хромал. Паузы запинались. Облака крючились недовольно и просились в буфет за коньяком, аки в приличной опере.
– Повозку слышу я, – бросил псу хозяин и остановился, пустив корни в асфальт.
Из-за поворота лениво выехал утренний троллейбус с жёлтой табличкой «23» и, хотя в означенном месте не было остановки, почему-то затормозил и, остановившись, открыл двери. Пневматический механизм, распечатляющий двери в любой пассажирской докатилке, столь сложен и промаслен, что я опущу данное техническое описание в дальний ящик, а вы там потом его найдёте, коли непременно понадобится. Любимый вопрос Вселенной: «А почему бы и нет?»
Малочисленные пассажиры вытянули удивлённые лица. Господин с собакой вошли в задние распахнутые створки тронутого ржавчиной передвижного шкапчика. Надписи, сделанные авторучками и фломастерами на спинках его сидений, повествовали о личной жизни населения города. Там же давали комментарии по поводу спортивных новостей с указанием эпитетов в адрес конкретных футбольных команд. Несколько автографов. Схематичное изображение половой принадлежности. В целом литературный стиль хромал. Противоречивость взглядов намекала на отсутствие согласия промеж народа. Надрыв в «личном» предрекал ознакомление с антидепрессантами.
Подошедшая контролёрша привычно гаркнула: «В транспорт с собаками без намордника нельзя!», но осеклась колыхающимися краями, встретившись взглядом с лохматым чудовищем. Зверь слегка окрысился, прижал уши, сверкнул пожелтевшим от времени левым клыком. По холке лениво прошла искра. «Извините», – промямлила контролёрша, сама от себя не ожидая такого, и поспешно ушла в переднюю часть салона не отвлекать водителя, аки было строго прописано в правилах поведения населения в данном виде общественного транспорта. Пассажиры даже и не думали оглядываться. И нашлось-таки во что уткнуться. Высокий господин внимательно переглянулся с псом, пожал плечами с обвалившимися минутами и тоской краями и, облокотившись на поручень задней площадки, уставился на дорогу. С его пальто упали обрывками сожжённые осенью кленовые листья. Белые полосы прерывали дорогу магическим пунктиром переменчивости. Контакты залипли. Ток нервно пробежался по проводам. Троллейбус тронулся. Странник хотел было повесить на поручень зонт сушиться, но ручка зонта прошла насквозь, наскоро изменив свою осиновость на дубовость. Новоявленный всея троллейбусу пассажир нахмурился и мигнул водяным глазом, затем повторил попытку. Ручка послушно зацепилась, и зонт повис, вздохнув облегчённо. Пёс свернулся на полу. Улитки привычно делают то же самое постоянно. Сворачивание в целом имеет место быть в данном мире, скрывая под собой глубокую значимость уюта, комфорта и теплючести домашнего очага. Завывая электромоторами, рогатая повозка тронулась по маршруту. Белые полосы побежали по дороге, привычно прерывая мир, и без того издёрганный несоответствиями.
Автобус с рогами, с любовью названный людьми отнюдь не «козлиной повозкой» и не «рогаточкой», а загадочным словом «троллейбус» (видимо, имелся в виду автобус для троллей), появился на нашей планете в начале прошлого столетия. И наша страна тут вовсе не отставала от общего технического прогресса, который и по сей день уничтожает нашу планету быстро и надёжно. К примеру, до сих пор самая длинная дистанция в мире, которую пробегает «рогатенький», возя в своём пузике беспечных пассажиров, находится между Симферополем и Ялтой. На этом маршруте можно успеть недурственно выспаться, ибо целых 86 километров преодолевает тут троллейбус, скрипя проводами в окружающей степи.
Иногда люди загоняли рогатые повозки под землю за неимением свободной площади для их передвижения, но таки обладая желанием иметь оное чудо техники в своей стране. Этими чудаками стали японцы. Они нарыли туннелей в горах, связав тайными подземными ходами города Татэяма и Омати, протянули в подземельях проводки и пустили бегать по ним некоторое количество троллейбусов на удивление туристам и во респект самим себе. Земля в Японии дорогущая, так что наземных троллейбусных линий там сколько ни ищи, не найдёшь вовсе.
Венгры и вовсе отличились. В 1949 году они открыли для себя этот электромеханический вид рогатого скота, накормили его батарейками, снабдили цеплючими антеннами и запустили кататься по Будапешту с номером, внимание, семьдесят! Номер этот странный они подарили первому своему «рогатику» в честь дня рождения Иосифа Сталина, с которым, видать, сильно тогда дружили и которому решили преподнести такой странный подарок. И по сей день в славном городе Будапеште нет троллейбусов номером меньше семидесятого, хотя Иосиф Виссарионович уж давно почил в бозе.
Болгары, что мирно себе жили и не тужили рядышком с венграми, посмотрев на это дело, решили использовать троллейбусы вдоль и поперёк, казисто и не очень, разнообразно и многоцелевым способом. Установив в центре города Пловдива автобус для троллей, они сделали в нём общественную библиотеку и назвали её в честь первого историка-хронолога болгарского, батюшки Паисия, который аукнулся в Лету аж в XVIII веке и, конечно, в общем и целом ни шиша не знал ни о троллейбусах, ни о готовящемся им и ему совместном уделе. Но нынче любой гражданин, шастающий мимо данного чуда и страдающий фобией езды на троллейбусах, может просто бесплатно зайти в него, посидеть часок-другой за книжкой, которых там не счесть, и почувствовать себя полноправным пассажиром. Это почти как посидеть в космической ракете, установленной в приличном Центральном парке культуры имени отдыха, и почувствовать себя Гагариным.
Ну и немного мистики в конце опуса о технике публичной перевозки. На троллейбусном маршруте № 6 города Орёл есть остановка «Школа № 19». В Иркутске также есть троллейбусный маршрут № 6 с остановкой «Школа № 19», в Новочебоксарске на 6-м городском маршруте также имеется остановка «Школа № 19», являющаяся конечной, а в Хабаровске затерялась остановка «Школа № 19» на 6-м маршруте трамвая, но о них тут помолчим пока, ибо время трамваев в этой книге ещё впереди.
Люди заходили и выходили. Обычное дело. Мироверчение в миниатюре. Снег в стеклянной колбочке с фигуркой танцовщицы. Пробивали талончики, предъявляли карточки, усаживались на свободные места, и лишь некоторые мельком замечали лежащего на задней площадке огромного чёрного пса, но благоразумно решали не вмешиваться. Да и что они могли у него спросить? Высокого господина и вовсе никто особо не замечал, разве что старинный зонт, почкующийся в рукояти веточками вербы, иногда приковывал одинокий любопытный взгляд. Антикварная вещь. Компот в неё не нальёшь, фикус не посадишь. Чудесатая шизь. Интересно, но в быт не привлекается. Внезапно кто-то тронул странника за плечо. Тот чихнул мотыльками и обернулся. Перед ним стоял маленький мальчик лет шести, в клетчатой рыжей рубашке и полинявших синих шортах, который, нисколько не смущаясь, с тихой серой улыбкой спросил:
– Дяденька, а это ваша собака?
Пёс напрягся, но хозяин сделал неуловимый жест рукой и восстановил покой.
– Да, – кратко ответил господин из-под шляпы. И судья при приговоре не сказал бы точнее и короче.
– Красивая, – протянул, улыбаясь так же неслышно и невесело, мальчик.
Странник чуть усмехнулся в отсутствие бороды, а пёс поднял острое погрызенное ухо.
– У меня тоже собака была, – с лёгкой печалью продолжил мальчуган. В его глазах замелькали кадры бесхитростной катавасии с мячиками, поводками, ворчанием и покусываниями.
Широкие поля шляпы качнулись, прозрачные глаза выжидающе уставились на него. Диоптрии свободно занимали места.
– Она потерялась, – малыш опустил глаза в пол. – Убежала.
– О нет, мой юный друг, – чуть помедлив, твёрдо произнёс странник. – Собакам просто так не потеряться. И убегают, лишь почувствовав, что не нужны аль нелюбимы в доме. Мне жаль, но правды горек вкус. То мать твоя прервала жизнь любимца твоего, на смертный сон его определив. И усыпила ядом, утопив во дрёме.
Троллейбус качнуло. Вдалеке ударил гром. Пассажиры укоризненно глянули мимо друг друга. Водитель ругнулся на татарском и закусил усы. А что ещё кусать, если до остального придётся дотягиваться? И не факт, что все будут довольны, когда дотянешься. А ведь ещё и хохотнут ненароком, мол, руки коротки. Одни неопределённости. А усы – они всегда к услугам. И кстати, водителя не отвлекать! Так что продвигайтесь, товарищи, на заднюю площадку салона. А вот мы уже и здесь.
Паренёк тутошний зажмурился, глубоко вздохнул:
– Наверно, вы правы. Только я не хотел так думать.
На его глаза навернулись слёзы.
– Меня зовут Миша. И я не знаю, что это значит.
– Сущий, – представился в ответ высокий господин, – что значит «существую». А впрочем, се одно-единственное, что вовсе тут имеет место быть. Но возвращаясь к твоему вопросу о собаках…
– Я просто хотел ему сказать… сказать… ну… что я люблю его. И что всё будет хорошо.
– Скажи ему сейчас, – и Сущий указал на лежащего пса. – И для того шанс время обернуть тебе был предоставлен, дабы изречь всё то, что ты не смог забыть.
Лохматое чудовище с готовностью подняло голову. Пёс даже попытался улыбнуться, слегка раздвинув челюсти устрашающей наружности. Получилось мило, но срочно убежать в туалет всё равно захотелось. Как говорил мой знакомый в таких ситуациях: «Хочется плакать и, кажется, какать!»
– Ну, он же ваш, а не мой, – печально сказал мальчик. – Я своему хотел успеть сказать…
– Се Зверь, – странник наклонился к парнишке, – и есть все те собаки, которых потеряли и забыли в пустоши ума, которых предали и в омут Леты бросили поспешно, стыдливо забывая имена. Их выбросили в грязь обочин жизни или отправили на гибель, умысел сокрыв в глубинах совести немой. Но ты не бойся, никто из них не сгинул, все они тут, лишь тронь его рукой.