Граф Савва Владиславич-Рагузинский. Серб-дипломат при дворе Петра Великого и Екатерины I
Йован Дучич
Граф Савва Владиславич-Рагузинский. Серб-дипломат при дворе Петра Великого и Екатерины I
Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации Санкт-Петербурга
Серия «Славянская карта»
Перевод с сербского В. Н. Соколова
ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
ПТЕНЕЦ, СТАВШИЙ ОРЛОМ
Уважаемый Читатель, если ты взял в руки эту книгу, значит, ты неравнодушен к великой истории нашей страны, значит, тебя влечет восемнадцатый век – великая и романтическая эпоха, когда Россия под скипетром Петра стала воистину великой державой. Этому в немалой степени способствовали соратники государя, имена которых прозвучали в «Полтаве» Александра Сергеевича Пушкина: «Сии птенцы гнезда Петрова – В пременах жребия земного, В трудах державства и войны Его товарищи, сыны: И Шереметев благородный, И Брюс, и Боур, и Репнин, И, счастья баловень безродный, Полудержавный властелин».
Понятно, что поэт перечислил только тех сподвижников Петра, которые уложились в поэтическую строку. К тому же, герой этой книги, один из самых верных друзей и соратников царя, был не полководцем, а разведчиком, дипломатом, финансистом, литератором и патриотом – патриотом России и своей порабощенной родины, Герцеговины.
В те времена в Россию устремлялось немало братьев-славян. Иные, как хорват Юрай Крижанич, стремились внедрить у нас католицизм; словак Мориц Бенёвский, желавший сразиться с Россией за свободу Польши, оказался сначала в камчатской ссылке, а затем воцарился на мадагаскарском престоле. Но то были авантюристы чистой воды, которыми славилось то время. Иное дело – Савва Владиславич, более известный у нас как граф Савва Рагузинский. Хотя, эпитет «известный» мало подходит к этому человеку. Плита на его могиле утрачена полтораста лет тому назад, а помнят его в нынешней России только историки да хранители Летнего сада, ибо именно его стараниями этот дивный уголок Петербурга был украшен итальянскими беломраморными фигурами.
Конечно же, помнил его и автор Полтавы, потому что именно Рагузинский подарил Петру чернокожего прадеда поэта – «арапа», Абрама Петровича Ганнибала, и до самой своей смерти опекал его в России и Сибири, когда необузданный темперамент привел императорского крестника в ссылку. Пушкин вспоминает Рагузинского (точнее, его сына) в V главе незавершенного романа «Арап Петра Великого», а в подготовительных текстах к «Истории Петра I», в заметке, относящейся к 1711 году, пишет: «Тогда явился к Петру некто Савва Владиславлевич, родом рагузинец (т. е. уроженец Дубровника – В.С.), он был в Константинополе агентом Толстого, Петр принял его милостиво, Рагузинский (так стал он называться) советовал сослаться с черногорцами и прочими славянскими племенами, Петр и отправил им грамоту, приглашая их на оттоманов».
На самом же деле «некто Савва» впервые «явился к Петру» еще в 1703 году, и тогда же был им богато вознагражден за доставленные сведения о враждебной Османской империи. Может быть, именно близость к государю стала причиной зависти, которую питали к Савве многие царедворцы? Может быть, редкостная удачливость в делах государственного уровня способствовали забвению его роли в становлении «России молодой»? Может быть, его баснословное богатство вызывало зависть современников? Ведь Владиславич был вторым богатейшим человеком России – после Александра Меншикова? Тем более что в отличие от иных чиновников, Владиславич заработал состояние честными трудами на благо державы!
К тому же, исполняя дипломатические поручения, общаясь с заведомыми врагами России в частности и православия вообще, для того, чтобы получить необходимые ценные сведения, он, как настоящий разведчик, вынужден был проявлять невероятную гибкость и изворотливость. Это тоже вызывало недоверие у несколько прямолинейных государевых слуг, не гнушавшихся иной раз запустить тайком руку в царскую казну, при этом не допуская никакой критики в собственный адрес.
Вспомним, что многочисленные «птенцы гнезда Петрова» после смерти императора подверглись опале. Владиславич избежал этой участи, ибо в переломный момент российской истории, сразу после смерти Петра Великого, возглавил посольство в Китай. 27 декабря 1725 года он выехал из Москвы, и вернулся в нее только три года спустя – 18 декабря 1728 года, во время правления царя-ребенка Петра II. Десять последних лет его жизни пришлись на мрачный период правления Анны Иоанновна и ее фаворита Бирона. Тем не менее, Владиславич, граф, тайный советник и кавалер высочайшего ордена Российской империи, был похоронен со всеми приличествующими государственными почестями и… забыт на века!
Однако в родных краях графа помнит каждый его земляк. Спросите любого уроженца Герцеговины, кто такой Владиславич, и вы получите незамедлительный ответ: «Это наш человек, который подарил русским Пушкина!» Здесь следует сказать несколько слов и об авторе этой книги, классике сербской поэзии, дипломате и дальнем родственнике своего героя, герцеговинце Йоване Дучиче (1874–1943). Он родился в Требинье (Герцеговина), скончался в Гэри (США), в эмиграции. Свою книгу о Савве Владиславиче он завершил в 1940 году, поставив перед собой цель подробно рассказать сербскому народу об одном из самых замечательных его представителей. Наверное, ни в одной стране мира, кроме Сербии, автономной Республике Сербской (Босния и Герцеговина) и Черногории, не принято так бережно хранить память о предках и гордиться их славными делами. И потому великий национальный поэт не раз подчеркивает, что он решил рассказать землякам о тех моментах биографии своего героя, которые, в силу различных исторических обстоятельств, мало известны его землякам. Современному российскому читателю следует учесть это, особенно при чтении первой главы книги, в которой Дучич обстоятельно разбирает родословную Саввы Владиславича.
Тем не менее, издатель и автор перевода сознательно не сокращали эти страницы, которые иллюстрируют своеобразный процесс мифологизации героя (из текста удалены только некоторые топографические детали в описании Герцеговины тех дней). Большинство российских документов, приведенных в тексте, даны в оригинале, и только в отдельных случаях, когда цитируются документы, оригиналы которых не обнаружены, или были написаны на иных языках, публикуются в переводе с сербского языка, как они приведены в книге.
Хочу добавить, что издание книги Дучича является вкладом издательства в программу «Путь Петра Великого» и в сербско-российский проект по увековечению памяти графа Саввы Владиславича-Рагузинского. Участники проекта надеются в ближайшее время установить памятный знак в Благовещенской усыпальнице Александро-Невской лавры Санкт-Петербурга. Однако главная цель этого издания – отдать должное выдающемуся сподвижнику Петра Великого и сохранить его память в сердцах русского народа.
Василий СОКОЛОВ
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Этой книгой я возвращаю сербскому народу и родной Герцеговине ее благородного сына Савву Владиславича, первого православного серба, который после окончания эпохи сербских королей, царей и деспотов[1] стал русским посланником в иностранных государствах, демонстрируя врожденную одаренность и дальновидность, столь свойственную нашему народу.
Савва Владиславич занял весьма заметное место в когорте русских дипломатов первой трети XVIII века. В течение двадцати пяти лет он участвовал в важнейших событиях, происходивших в Российской империи: заключил в Яссах военный союз с правящим князем Молдавии, подписал на реке Прут мир с султаном, конкордат[2] с папой в Риме, а также договор о дружбе и разграничении территорий между Россией и Китаем с китайским императором. Но в то же время Владиславич – что до сегодняшнего дня было неизвестно сербскому народу и что для нас в его деятельности является самым важным – стал первым сербом, который в конце мрачного XVII века привлек православную Россию и лично царя Петра Великого к освобождению сербов и Балкан.
Савва Владиславич до сегодняшнего дня вообще не был известен нашей науке. Даже коллектив наших лучших ученых ни единым словом не упомянул его в первой «Сербской энциклопедии» (Белград, 1924). Это свидетельствует о том, насколько трудно было получить исторические свидетельства о великом сербе, память о котором ушла в прошлое и почти полностью стерлась. Но, пожалуй, еще удивительнее, что и в России было написано ничуть не более чем у нас, об этом крупном русском дипломате, который упоминался всего несколькими строчками в энциклопедиях, несмотря на то, что его имя встречается в сотнях важнейших русских и иностранных документов.
Работая над этой книгой, я, как поэт, был невыразимо далек от своего привычного литературного труда, которым занимался исключительно по вдохновению. Но я ступил на чуждую мне территорию исключительно из любви к сербскому народу, который породил множество известных, неизвестных или забытых титанов. Я писал эту книгу, руководствуясь любовью к нашему краю – Герцеговине, воспетой гуслярами, к этому вертограду нашего языка; любовью к этой кузнице нашего стиха, который, возникнув из косовской боли, стал настолько присущ сербам, насколько гекзаметр отражал духовный и исторический облик древних греков.
Савва Владиславич был типичным представителем родного края: он стал воплощением серба из Герцеговины, духовного настолько, насколько и душевного, гибкого в той же мере, как и горделивого, осторожного и в то же время неустрашимого. Этот баланс положительных и отрицательных качеств, определяемый почти эллинским чувством меры, характерен для истинного герцеговинца. Серб из Герцеговины, скорее обитатель Средиземноморья, нежели Балканского полуострова, человек романтический – ив то же время реалистично мыслящий, мечтатель – и позитивный созидатель, Владиславич, уходя из нашего горестного XVII века, сотворил себе славу великого дипломата великого славянского народа, и заслуги его в огромном славянском мире огромны. Он первым поднял в России сербский вопрос как главную проблему Балканского полуострова.
Многие годы жизни я посвятил собиранию исторических сведений из различных источников, вплоть до самых мелких, имеющих отношение к Савве Владиславичу, которые могли бы осветить его личность и дополнить его портрет. Савва Владиславич предстает в этой книге не только как выдающийся дипломат, в ней нет каких-либо отдельно взятых ярких эпизодов из его жизни. Я постарался оживить его образ, реконструировать с помощью многочисленных деталей, словно мозаику, собрав все, что он сотворил малого и великого, в том числе и переживания личной жизни.
Он исключительно интересен для нас и как дипломат, и как серб, и как герцеговинец. Чтобы узнать мельчайшие подробности его жизни, мы пользовались книгами и рукописями на русском, французском, немецком, итальянском и румынском языках. А сведения о Владиславиче мы затребовали, лично или через помощников, в архивах Дубровника, Венеции, Москвы, Хельсинки, Бухареста и Белграда. Хочется верить, что после этого в его биографии останется мало белых пятен. Народные предания о Владиславиче также представляют собой своеобразный документ.
Хочется верить, что после этой книги Савву Владиславича никогда более не вычеркнут из истории знаменитых славян, и его имя не будет забыто в широких слоях сербского народа.
Рим-Бухарест, 1933–1940.
Й.Д.
Глава I
ПРЕДАНИЯ О РОДЕ ВЛАДИСЛАВИЧЕЙ
1. Происхождение Владиславичей и их роль. – Владиславичи и Ченгичи. – 2. Различные версии, согласующиеся с историческими сведениями. – 3. Сербские герцеговинские властители в XVI веке. – Владиславичи в Венеции и Дубровнике. – Сведения о семье Владиславича в Дубровницком архиве.
1
Между Ясеником и Берушицей, что находятся километрах в двадцати от Гацко, по дороге на Пиву, до конца XVII века жила сербская дворянская семья Владиславичей. Развалины их дома сохранились по сей день: народ называет их башнями князя Владиславича. И сейчас жители Гацко с гордостью говорят об этой семье, которая прославилась в окрестностях еще во времена сербского царства[3]: выходцы из нее были князьями и народными вождями. Семья имела право владеть этими краями и во времена сербского царства, и во времена оттоманского правления, то есть все время своего проживания в Гацко.
По народному преданию, которое живо и сегодня, властные полномочия Владиславичей не давали покоя бегам[4] Ченгичам, которые уже захватили часть гацкого пашалыка[5]. Они всячески старались либо уничтожить Владиславичей, либо принудить их к бегству. Целью Ченгичей было опозорить Владиславичей в глазах народа, а затем присвоить себе их имения. Им удалось собрать войско и ударить по Владиславичам. Однако в гадком крае проживала и другая сербская мусульманская семья, Хасанбеговичей, дружившая с Владиславичами; они сообщили им о намерении бега Ченгича[6]. В ту же ночь Владиславичи бежали в Черногорию. По одному из преданий, женщин и детей их семейства сопроводил до Дубровника некий мусульманин из семейства Звездичей (из Гадко), также друживших с Владиславичами. «Потом они переселились в Россию, где и нынче, – пишет историк Нинкович, – занимают достойное положение в государстве. В России за храбрость и заслуги они получили графские титулы».
Как мы знаем из архивных документов, семья Владиславичей и в самом деле была разделена в результате заговора Ченгичей. Между тем, следуя традициям, Ясеник покинул не весь род, да и в Россию отправилась тоже не вся семья. Когда Владиславичи бежали в Черногорию, от них отстала невеста, уже принятая в семью. Ее не было в Ясенике в то время, когда случилось несчастье. Позже она родила сына Вукана. Она так и осталась на родине, а потомки ее сына Вукана назовутся позже Вукановичами. Они и по сей день живут в Гадко.
Ясеник располагается в весьма живописной местности. Там и в самом деле находятся развалины, которые прозвали Градиной и которые некогда могли быть домами Владиславичей; ныне они принадлежат Вукомановичам. И в наши дни крестьяне при пахоте находят старинные монеты, которые они называют мангурами[7]. Здесь же расположен и старинный церковный двор, в котором некогда был храм, а рядом с ним – кладбище. Посреди Ясеника находится покос, а вокруг – леса, луга и пашни: говорят, что они раньше принадлежали Владиславичам. Имение князей Владиславичей напоминало, судя по всему, огромный феод, измерявшийся скорее квадратными километрами, нежели дулумами[8]. Здесь и село, и леса, и пашни, и река, и ручьи. В плане оно образует неправильный четырехугольник. Это фактически маленькая страна площадью в несколько десятков квадратных километров.
Ченгичи были ближайшими соседями Владиславичей из Ясеника. У бегов Ченгичей были свои феоды с высокими башнями и мельницей, также на самом въезде в Гацко поле, и еще недалеко от Фочи им принадлежали имения Ратай и Оджак. Народные сказания подтверждают их чисто сербское происхождение[9]. Между тем историк доктор В. Борович утверждает, что Ченгичи были родом из Малой Азии и что их предком был Исфендияр-бег, чьи владения находились в долине далекого Евфрата.
Недалеко от Горанско, который давно укрепили турки, находится известный монастырь Пива с храмом Успения, который в 1573 году воздвигли братья Гаговичи с помощью своих соплеменников. В этом монастыре по сей день находится знаменитое Евангелие с дарственной надписью графа Саввы Владиславича из России в память о своих покойных родителях, за свое здоровье и духовное спасение. Там же хранятся и другие церковные книги, также подаренные Саввой Владиславичем, именующим себя в дарственных надписях графом иллирийским.
Народные предания рассказывают, как Владиславичи жестоко отомстили Ченгичам. Эта месть стала мотивом многих народных песен. Леонтие Нинкович пишет, как в битве у Озии[10], «на Озии под Московией», русский генерал Савва Владиславич обратился к турецким солдатам с вопросом, нет ли среди них кого-нибудь из Хасанбеговичей. И когда объявились Хасанбеговичи, он одарил их как лучших друзей, после чего позволил им беспрепятственно вернуться домой, в Герцеговину. После этого он точно так же спросил, нет ли среди турецкого войска Ченгичей. Беги этого рода подумали, что их тоже богато одарят и позволят свободно вернуться в Герцеговину, так что объявилось семьдесят семь бегов Ченгичей, среди которых самозванцев было больше, нежели настоящих Ченгичей.
В одной из народных песен говорится, как два черных ворона прилетели из Озии под Московией на границу Герцеговины и опустились в Ратае на башню Бечир-паши Ченгича, где их встретила жена паши[11]. Она спросила двух черных воронов, как проходила осада Озии:
Вьется ли стяг Муновичей,Сверкают ли доспехи Сиерчича,Гарцует ли гнедой ЛюбовичаС поля славного Невесиньского?Вороны поведали ей о поражении турок и о том, как Владиславич хитростью выманил бегов, после чего изрубил их всех, чтобы «от врага не осталось и следа…»
Нет ли здесь кого с Герцеговины,Ченгичей из рода благородного,Чтобы я их одарил по совести? —лукаво расспрашивал Савва Владиславич, прохаживаясь перед толпой турецких пленных.
Тут увидели герцеговинцы-турки,И решили перед ним пред стати,Порешили ему в милость сдаться:Первым из бел-города из НикшичаПодошли к нему все пять МушовичейДа и выдали себя за Ченгичей.Из Клобука тоже два КовчеговичаПорешили Ченгичами зваться.Из бел-города Подгорицы солдаты,Два Бечиркучича тоже назвалисяЧенгичами, чтоб домой вернуться…И так далее.
Битва у Озии на самом деле случилась в 1735 году. Но Савва Владиславич не мог лично участвовать в ней в качестве генерала, тем более не мог изрубить своих земляков, бегов из Санджака и Герцеговины. Прежде всего, Савва Владиславич никогда не был генералом, каким его рисует народная песня, к тому же в 1735 году Савва был слишком стар для того, чтобы рубить на куски турок (он родился предположительно в 1664 году, скончался в 1738). И не только потому, что не участвовал в битве при Озии в качестве полководца, – его там вообще не было. Однажды он был свидетелем битвы с турками, но это произошло в 1711 году на реке Прут в Молдавии, да и то он был там в качестве дипломата в звании министра-советника при главнокомандующем фельдмаршале Шереметеве. Справедливости ради следует сказать, что тогда на реке Прут присутствовал один его земляк из Гацко, а именно бег Ченгич, но это был Хасанбег, боснийский алайбег[12], а не Бечир-паша Ченгич, боснийский беглербег[13], который якобы погиб от сабли Владиславича при Озии в 1735 году.
Известно также, что Бечир-бег Ченгич возглавил поход нашего «боснийского войска» в Южную Россию, а именно 29 300 мусульман из Боснии и Герцеговины, назначенных охранять от русских турецкую границу и крепость Озию. Здесь наши героические земляки и сложили свои головы. Озию русские с помощью пороха подняли на воздух, треть турецкого войска перебили, а остальных взяли в плен. Этих пленных было числом 7 743, из которых после двух лет заточения вернулось в Боснию всего 1 340. Остальных или перебили по дороге, или же они умерли от голода, или же просто скончались в страшных мучениях. Вот эту катастрофу наших бегов из «боснийского войска» и воспел сербский гусляр XVIII века.
Бечир-паша Ченгич, который якобы лично напал на Владиславичей в их семейном гнезде в Ясенике и отнял имения, принудив бежать в наше Приморье, а некоторых даже в Россию, никак не мог пасть жертвой мести Саввы Владиславича, в то время знаменитого престарелого дипломата и весьма влиятельного человека из высшего общества. Мы не располагаем никакими сведениями о том, что кто-либо из других Владиславичей, проживавших в России во время битвы за Озию 1735 года, был причастен к судьбе несчастных земляков, которых Бечир-паша привел на юг России защищать султана.
В то время кроме старого Саввы в России жили четыре его племянника, один из которых, граф Ефим Иванович Владиславич, сын старшего брата Саввы Иована, стал русским генералом – о нем позже будет рассказано более подробно. Один из его родственников напишет, что Ефим был «всею внешнею красотою украшен, но в речениях был свиреп и дерзок». Не спутал ли сербский гусляр этого генерала с его дядюшкой Саввой? Похоже, и это не так. Ефим родился в 1691 году и в Россию попал ребенком. Юношей он уехал учиться во Францию, где жил долго и даже женился, и, вероятно, духовно был очень далек от воспоминаний о родовом гнезде предков в Ясенике и о кровавой расправе Ченгича с его семьей.
В сборнике народных песен Вука Караджича[14] есть песня «Боснийцы на Москву», в которой также поется о битве при Озии. Однако в ней мстителем оказывается некий Савва Црноевич, мстящий за пятерых погибших братьев все тому же Бечир-бегу Ченгичу. В другой Буковой песне, «Фоча и фочанки», пленный Асан-паша, выведенный из темницы на солнышко, рассказывает русским о том, что в Боснии самый красивый город – Сараево, жители Мостара – настоящие герои, а в Фоче – самые красивые девушки. В той же песне говорится, что русским помогал некий Иован Владиславич, разъяснивший им, как тяжело захватить Фочу из-за окружающих ее рек Дрины и Чиотины, а также из-за горы Црни Врх.
Все эти подробности, несмотря на несхожесть, возможно, имеют под собой фактические основания. По русским сведениям, Савва Владиславич пребывал в России вместе с братом Иованом, его четырьмя сыновьями и дочерью; четвертого сына Иована также звали Иованом. Так что ничего странного нет в том, что в Буковой песне речь может идти об одном из двух Владиславичей – отце или сыне, тем более что там речь идет о Фоче, которая считается малой родиной некоторых наших Владиславичей из Ясеника у Гацко.
Песня о Саввиной мести Бечир-бегу представляет чрезвычайный интерес по той причине, что она практически полностью сохранила список семей наших бегов, проживавших в то время в Герцеговине и бывших тогда столпами турецкого режима в нашей стране, которых сербский народ, естественно, считал своими врагами. Если бы не сербский гусляр, эти знаменитые семьи давно были бы забыты.
2
Предания о древнем сербском роде Владиславичей записали и опубликовали пять наших боснийских и герцеговинских авторов: Ничифор Дучич[15], Лука Грджич-Бьелокосич, Стьепо Трифкович, доктор Евто Дедиер и Леонтие Нинкович. Трое из них напечатали эти предания в вестниках Сербской академии наук в Белграде, а Грджич и Нинкович – в отдельно изданных работах о народе. Трое из них перечислили имена тех Владиславичей, которые, по народным преданиям, оказались у семейного очага в момент нападения Ченгичей, после чего спаслись бегством, осев в других краях. В новых местах проживания они, как сообщают предания, породнились с другими знаменитыми сербскими семьями, но перестали называться Владиславичами, приняв крестные имена новых родичей.
Так, первый из упомянутых пяти писателей, Ничифор Дучич, пишет, что в то время в Ясенике у Гацко жили три Владиславича: Савва, Дука и Вукоман. Савва уехал в Россию, и о его семье ничего не известно. Сыновья Дуки убили одного из Ченгичей и бежали в Требинье, где от них пошел род Дучичей. От Вукомана произошли Вукомановичи, которые по сей день живут в Ясенике.
Второй из писателей, Лука Грджич, также рассказывает об этой знаменитой семье и ее бегстве, попутно припоминая еще одного ребенка, от которого в Гацко пошли нынешние Вукановичи (имея, очевидно, в виду Вукомановичей).
Третий из упомянутых писателей, Стьепо Трифкович, говорит, что в семье Владиславичей было тогда три брата: Дука, Максим и Милорад. Дука остался в Требинье, и от него пошли Дучичи; Максим двести лет тому назад переселился в Боснию, и от него пошли тамошние Максимовичи, а третий брат, Милорад, бежал в Россию.
Четвертый из писателей, доктор Евто Дедиер, пишет, что Владиславичей было четыре брата: Лако, Бьеле, Дука и Вуко. Из Ясеника они разъехались в разные стороны: Бьеле и Дука ушли в Загору, но им там не понравилось, и Бьеле уехал в Бьелошев Дол у Любиня, а Дука перебрался в Луг, и от него в Требинье пошли Дучичи. Дукин сын Максим уехал в Сараево, и его тамошние потомки зовутся Максимовичами. Одна из таких семей живет в Трнове у Сараево. От Дучичей, пишет доктор Евто Дедиер, пошли и Чабрилы из Подвележья у Невесинье.
И, наконец, пятый из писателей, Леонтие Нинкович, вспоминает только Савву и его брата Мату – которые на самом деле существовали в то время, да только братьями не были.
Ровно столько на сегодняшний день опубликовано о происхождении и о самой семье Владиславичей, точнее, о тех, кого упоминают как его родных братьев. Следует добавить, что в одном из вариантов народной песни, повествующей о мести Саввы Бечир-бегу под Озией, упоминается брат Саввы, зовущийся Тодор. В песне Савва Владиславич под Озией кричит бегу Ченгичу: