А та именно об этом чуде и просила. Изоре следовало и внучка Амьеля оберегать в тот час, когда он в королевскую опочивальню явится, присмотреть там, чтобы Жалобный Маг не перестарался и опять всё дело одними слезами не кончилось, и, не отрываясь от сего важнейшего дела, какое ни есть зловредство против лесника Гильома учинить.
С Гильомом ведь что получилось? Обклеила ему тетка Туанетта нужные места пластырями, и отправился он со своей браконьерской свитой приема у королевы Мабиллы добиваться. Более всего шуму произвел капеллан Антониус с родовыми грамотами. И королева согласилась-таки, из уважения к грамотам, принять Гильома – да только на следующий день.
Потому и было особенно важно, чтобы, во‑первых, Амьель Мабиллу хоть на сей раз как должно ублаготворил, а во‑вторых, исхитриться, чтобы Гильом лишился способности дам ублаготворять хотя бы недельки на две. Иными словами – Жалобному Магу следовало разом и в королевской опочивальне на лютне играть, и в покоях, отведенных Гильому, – дабы хоть кого из свиты разжалобить, чтобы пропустил Изору туда, где она могла бессильным зельем еду или питье леснику подсластить.
Королевский дворец состоял из уцелевших помещений старого замка – двух круглых толстых башен с немалым залом между ними, и из новых строений – трехэтажных крыльев, примыкавших к старинному залу и расходившихся от него к югу и к востоку. Королева и ее родня занимали новые, более удобные помещения – так что Гильома вселили в одну из башен, чем он был очень доволен.
– А теперь, тетка Туанетта, сядем-ка мы в засаду! – весело сказал он.
Будучи лесником, которому вменялось и дичь для господского стола, и браконьеров выслеживать, в засадах знал он толк. И потому, ожидая незваных гостей, учел всё – даже то, что в башню, скорее всего, потайной ход открывается.
Дверь в покои лесника Гильома нарочно была оставлена приоткрытой – чтобы слышать всё, что в длинном, к королевским апартаментам ведущем коридоре деется. Ибо ожидать можно было чего угодно – от нападения латников до тончайшей магии. С латниками всё было ясно – лесник и браконьеры их бы за версту услыхали, а вот магию худо-бедно могли уловить только двое – мастер Жербер и тетка Туанетта.
У окошка встал на караул отшельник, сделав так, что образ его полностью слился со стенкой. А у дверей села со свечкой да с вязаньем повитуха. Прочие же легли как пришлось – да и задремали.
Ближе к полуночи Туанетта уловила приближение даже не голосов, а скорее дыхания…
Она встала, выглянула – и увидела Жалобного Мага.
Он стоял один посреди коридора, как бы в растерянности, и растерянность эту Туанетта прекрасно знала – Жалобный Маг был приучен к тому, чтобы его вела женская рука. Долгонько она не видела это диво – и хотя знала, что волнение от встречи будет бурным, но не ожидала, что руки-ноги отнимутся.
Жалобный Маг преклонил колено, и тончайшие звуки игрушечной лютни, даже не образующие мелодии, а просто струнный перезвончик, проникли в ее душу!
Он смотрел снизу вверх с мольбой – и так беззащитно было его бородатое личико, так умоляли о сочувствии изумительно светлые глаза, что повитуха обмерла.
Уже ничего больше не было на свете – а только попавшая в беду живая душа, и душу эту никто на свете не смог бы оттолкнуть, а только любить, любить, любить, и к груди прижимать, прижимать, прижимать, и всеми силами беречь, беречь, беречь!
И знала ведь умом тетка Туанетта происхождение этого очарования, и готова была дать ему отпор, однако поддалась, как уж не раз поддавалась, и протянула руки, и задышала прерывисто, желая откинуть холщовый капюшон, и спрятать на груди лицо Жалобного Мага, и гладить его по плечам, обещая, что всё будет прекрасно и замечательно!..
Видя, что повитуха делом занята – колдовскую лютню слушает, появилась из-за угла Изора и спокойно прошла мимо Туанетты, на ходу отвинчивая крышечку фляжки. Времени было мало – ведь дама Берта обещала ей немалое вознаграждение именно за то, чтобы она сейчас была с Жалобным Магом в двух опочивальнях одновременно – у Гильома и у королевы.
Туанетта заметила Изору – но струны, струны окутали злоумышленницу серебряным тонюсеньким покрывалом. Пожалей ее, просили струны, ей ведь так плохо, не трогай ее – если она этого не сделает, ей будет еще хуже, неужели ты допустишь, чтобы это милое, обиженное создание стало еще несчастнее?..
Проскользнув среди спящих на полу браконьеров, Изора добралась до висящей на спинке кресла одежды Гильома и отыскала пояс с подвешенной к нему флягой. Это была большая надежная фляга из толстой кожи, дающей вину тот изумительный привкус, который господам не понять и не оценить. Туда-то и вылила Изора свое охладительное зелье, усмехаясь при этом злорадно, ибо представляла себе, как красавец Гильом, привыкший давать женщинам много более, чем они сами попросить бы догадались, обнаружит полнейшую свою несостоятельность.
Тут встрепенулся мастер Жербер. Он открыл глаза, услышал звон лютни и увидел Изору с двумя фляжками в руках.
Не размышляя, отшельник кинулся к ней – и замер, остановленный взглядом.
Он держался, что было сил, он разевал рот, пытаясь позвать на помощь, но злая колдунья взглядом удерживала его на месте, медленно отступая. И лицо ее, прекрасное и неподвижное лицо, сделалось несколько озадаченным – она не понимала, почему вместо слез умиления, которыми всегда сопровождались выступления Жалобного Мага, на лице у мастера Жербера, и по натуре-то своей склонного к хныканью, – гримаса боли, да еще скрежет зубовный слышится.
Проходя мимо застывшей, как изваяние, тетки Туанетты, прикоснулась Изора к плечу Жалобного Мага – и он, легко поднявшись, за ней последовал, и на ходу забрала она лютню, подвесила к своему поясу, а музыканта взяла за руку, что его очень обрадовало – поскольку наиохотнейше поспешил за ней следом.
Стоило ядовитому струнному звону сгинуть за поворотом – как мастер Жербер совладал с теми корчами, что на его физиономию заместо нежного и печального просветления напали.
– Тревога! К оружию! – заорал он.
Сорвался с ложа Гильом, вскочили с пола браконьеры, зазвенело оружие – и тетка Туанетта, на мгновение совершенно обалдев от стремительной мужской суеты, вдруг явственно увидела – Гильом, отхлебнув из фляги, Аймерику ее передает!
Легче ласточки метнулась повитуха к леснику, выхватила флягу, перевернула и стала трясти, чтобы выплеснуть всё до последней капли.
– Да ты что, тетка Туанетта, последнего разума лишилась? – воскликнул Гильом, отнимая у нее флягу, но опомнившаяся повитуха так крепко его двинула, что здоровый мужик пушинкой отлетел.
– Ого! – воскликнул он. – Да с тобой только на кабана ходить!
– Сам ты кабан! – отвечала повитуха. – Ты хоть знаешь, какую дрянь ты сейчас выпил?!
И от бессилия своего заревела в три ручья.
Вышло это настолько неожиданно, что вся разудалая компания остолбенела.
Мастер Жербер, уже не помышляя о заклятиях неприметности, кинулся к давней своей знакомице, с коей ссорился и мирился едва ли не ежедневно.
Она и его оттолкнула.
– Теперь видишь?.. Видишь?.. Вот это и был Жалобный Маг! А ты не верил!.. – сквозь слезы еле-еле проговорила она.
– Да верю я, верю!.. – возмущенно завопил мастер Жербер. – Это же какой вороной нужно быть, чтобы его упустить! Так бы и отлупил тебя! Так бы и выдрал ремнем с пряжкой!
Разудалая компания, которую сьер Элиас отправил охранять лесника Гильома, вытаращилась на старца с превеликим изумлением – до этих яростных воплей отшельника скрывало самодельное заклятие неприметности, но, стоило ему подать голос, как чары улетучились.
– Да что же это вы тут натворили?!
Гильом навис над ними столь грозно, сколь мог.
– Что-что! Охладительного питья эта нечистая сила тебе во флягу подбавила, – отвечал мастер Жербер. – Вот из-за нее! Проворонила, караульщица! Теперь две недели мерином ходить будешь.
– Мерином? Я? – До Гильома с большим трудом дошла суть беды, но почему-то не ахнул он, не побледнел от ужаса, а хлопнул себя ручищами по бокам и расхохотался.
– Не плачь, тетка Туанетта! Не плачь, говорю! Вот и замечательно, что я эту дрянь выпил!
– Да ты спятил! – От возмущения у повитухи даже слезы высохли. – А ежели тебя завтра к королеве Мабилле призовут? Добилась-таки своего проклятая Изора! А вы все не верили! Вот же он, Жалобный Маг!
Это уже относилось к мастеру Жерберу.
– А что за Жалобный Маг такой? – заинтересовался Гильом. – Ну-ка, молодцы, за дверь! Нет ли и впрямь кого в этих перепутанных коридорах?
– Ты, старая растяпа, действительно знаешь, откуда он взялся, Жалобный Маг? – спросил и мастер Жербер. – И молчишь?!
– Еще бы мне не знать…
– Ну, ну?.. – хором заторопили ее лесник, отшельник и примкнувший к ним любопытствующий капеллан.
– Ну… Ну, я сама же его и сотворила…
* * *– Ну наконец-то! – приветствовала мастера Ожьера прекрасная Маурина. – А я уж собиралась стаю ворон за тобой посылать!
– Ты меня из горячей ванны вынула, – отвечал маг, с интересом ее оглядывая. Маурина в тех случаях, когда появлялась при дворе подружки Мабиллы, носила наряд благородной дамы, но сейчас, предвидя всяческие неловкие положения, переоделась пажом. Благо стройные ножки вполне это позволяли.
– Ты велел построить настоящую ванну? – удивилась Маурина. – Разве под твоей башней был источник?
Она имела в виду те каменные чаны, которые устраивают в местах целебных купаний, там, где бьют из-под земли горячие ключи, воняющие нестерпимо, но приносящие здоровью несомненную пользу.
– Вот он – источник, – мастер Ожьер указал на Ансельма, которому и приходилось ведрами таскать воду, а потом греть ее в большом котле.
Ежели кто полагает, что труд по доставке воды, дров, продовольствия, а также чистку и починку одежды у магов и волшебников берут на себя подвластные духи, так тот пусть остережется свои глупости в приличном обществе излагать. Ибо всем ведомо – дух призывается для дел серьезных, иначе, обидевшись, жестоко проучит – будет шляться следом за бездельником-магом, требуя всё новых и новых хозяйственных поручений. И хуже того – если велеть ему принести той же воды, то не успокоится, пока не зальет всю башню, как пьянчужка вино в стакан наливает – всклень, чтобы даже шапочкой над краем стояло.
Ансельму было не до светской беседы – он лошадей обихаживал.
Лошадь, на шею которой повешены волчьи зубы, да не всякие, а от волка, зарубленного на скаку, несется быстрее ветра, но, прискакав куда хозяину следует, дрожит мелкой дрожью, едва не падая, и нужно поскорее те зубы снять, а лошади дать особой травы, которая не во всяком краю растет и не у всякого хозяина припасена бывает. Мастер Ожьер, имея знакомцев среди эфирных созданий, властью над ними всё же не обладал и приказать отнести себя в столицу никак не мог. Вот он и прискакал вместе с Ансельмом – хотя и с поразительной быстротой, но именно прискакал. И потому были оба одеты, как рыцарь с пажом. Впрочем, ежели кто полагает, что маг с учеником непременно ходят в звездных мантиях и колпаках, то от болезни его бестолковости нет лекарства.
– Слушай меня внимательно, – велела Маурина. – Сейчас Жалобный Маг и его хозяйка во дворце. Я сделала всё, чтобы они туда попали и не всполошились, пока ты не прибудешь. И сдается мне, что там произойдут удивительные вещи.
До дворца было рукой подать – Маурина назначила мастеру Ожьеру свидание на берегу неширокой реки, а дворец стоял по ту сторону. И для мага, имеющего способы предельно обострять свой слух, происходящее в том дворце было, словно бы строчки на пергаменте, когда по росчерку определяешь имя писца.
– Госпожа казначейша с ворожеей Лобой совещается, – сказал, прислушавшись, мастер Ожьер. – Лоба если чего плетет, так оно у нее всегда лиловым отливает… таким красновато-лиловым, пурпуровым…
– Это они о зелье совещаются, – усмехнулась Маурина. – Чтобы парня родить – так у всех ворожеек полные закрома снадобий, а для девчонки – ни единой веточки, ни единого листочка! А это – премудрый Фалькет.
– Вот тоже затейник… – проворчал мастер Ожьер. – Такое вечно слепит, что оно сквозь воздух со скрипом протискивается! Услышишь скрип вроде несмазанных дверей – так и знай, Фалькет над заклятием трудился!
– А это – кто? – Маурина так спросила, что мастер Ожьер понял – вот тут-то и начнется самое любопытное.
Он вслушался как только мог внимательно.
– Посвистывает… Погоди! Да это же мастер Жербер! Вот диво-то! Отыскался!
– Жербер, да не тот! Ты ничего странного в этом свисте не слышишь?
И услышал-таки это самое странное мастер Ожьер, и вытаращил глаза, и уставился на Маурину в превеликом недоумении.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он, даже несколько охрипнув от волнения. – Ежели бы мастер Жербер жил в землях сарацинских и подал такой вот голосок, я бы поклялся, что проклятые сарацины из него евнуха сделали!
– А я тебе нечто куда более несуразное сообщу, – заявила Маурина. – Была я во дворце, и едва ли не всех видела, кто туда по случаю будущей свадьбы собрался, и прямо тебе говорю – мастера Жербера там нет!
– Что же это такое? Голос его есть, хоть и ущербный, фамильные, от деда полученные заклинания звучат, а самого – нет?
– Выходит, что так! И вот что я тебе еще скажу – померещился мне еще один голосок… Когда я Жалобного Мага впервые увидела и услышала, мне не до того было – сам понимаешь… Но когда его потом опять в ход пустили – тут уж я ушки на макушке держала. И знаешь ли что? Тоненько так валерьяной потянуло…
– Валерьяной? Еще одна пропажа нашлась? – обрадовался мастер Ожьер. – Но… уж не хочешь ли ты сказать, что… Что?!
– Только то, что оба они в беду попали!
Маг и волшебница насторожились – во дворце творилась какая-то диковинная суматоха, и не только неуловимые отсветы да отзвуки заклятий до них долетели, но и вполне земные крики с воплями, и даже грохот, скрежет и треск!
– Ох, попадись мне тот, кто их похитил и спрятал! – Мастер Ожьер прямо зарычал. – А мы-то их сколько искали?!? Кто бы ни объявился в Септимании из заморских чародеев – быть ему сей же час битым! Ансельм! Веди коней!
– Ты собираешься брать в конном строю королевский дворец? – спросила Маурина.
А спрашивать-то было и незачем, и так ясно – именно это он собирался сделать!
А ежели кто полагает, что маги сидят по башням, скрючившись и надувшись, как старые сычи, и пальцами загогулины плетут, так пусть присоединится к превеликой армии невежд, знающих о магии только то, что безграмотные монахи понасочиняли – а им, монахам, вера есть лишь тогда, когда пишут про любовные непотреб- ства!
Подлинный маг молод, статен, ловок, взор у него ясный, и тяжелым мечом он поигрывает, как тростиночкой. Ну, точно так же, как мастер Ожьер верхом на вороном жеребце! И в радость им добрые кони, честная веселая битва, славный противник. Уж ежели это почуют – так даже многоумные волшебницы-майстры, наиспособнейшие из волшебниц, садятся в седло – вот как Маурина, премного довольная, что юбка у нее в ногах не путается. А уж про учеников, про мальчишек, и говорить нечего.
– Учись, как это делается, сынок! – сказал мастер Ожьер и дал коню шпоры.
* * *Ох, не следовало даме Берте требовать от Изоры, чтобы та с Жалобным Магом оказалась одновременно в двух местах!
Ибо ежели Жалобный Маг на своей игрушечной лютне в одном месте тоненько играет, то в другом его, следовательно, нет, и рыдать от жалости там нипочем не станут.
Не успела тетка Туанетта, в которую с двух сторон вцепились лесник Гильом и мастер Жербер, приступить к горестному своему повествованию, как молодцы подняли тревогу.
– Бежит сюда кто-то! – сообщил, заглянув в комнату, Аймерик. – Один!
– Со всех ног несется! – добавил Адемар, родной его братец.
– И ноги те весьма длинные, – добавил Аймерик.
– Но обувка неловкая, – заметил Адемар.
Братья-браконьеры в таких делах разбирались.
– Любопытно, кого это ночью по королевскому дворцу носит, – заметил, выглянув за дверь, старый капеллан. – Сдается мне, что не от хорошей жизни тот бедолага удирает…
Он бы и далее продолжал, да замолчал, ибо в глубине длиннейшего коридора, к стенкам коего приклеились браконьеры и контрабандисты, увидел нечто вроде привидения. Белая фигура прыжками неслась прямо ко входу в башню.
– Да это же Амьель! – воскликнул капеллан.
И тут же смертельно перепуганный внучек, зацепившись о выставленную ногу контрабандиста Раймона, грохнулся и вцепился в подол капеллановой сутаны.
– Ради всего святого, помогите! – задыхаясь, потребовал Амьель.
Капеллан ловко цапнул его за шиворот и втянул в помещение.
– Соперничек твой, – отрекомендовал он леснику Гильому внучка дамы Берты. – Уж не из королевской ли постели он сбежал?
– Оттуда, милосердный отче! – подтвердил юноша. – Как это они меня туда заманили, королева и бабуля, – ума не приложу! Спал я, что ли?
– Должно быть, крепко ты королеву пожалел, – живо сообразив, что стряслось, вмешался мастер Жербер. – Бедняжка она ведь, ежели ты ее не пожалеешь и не приголубишь – ей впору в петлю лезть!
– И точно… – Амьель, утвердившись на ногах, стал стыдливо одергивать короткую ночную рубаху. – И вдруг вижу – да она же старая! Старая, толстая, здоровенная! И в три ручья ревет!
– Ну, это уж точно ни одну женщину не красит, – согласился Гильом.
– Выведите меня отсюда! – вдруг заорал Амьель. – Куда угодно! Только подальше!
– А что, молодцы? – обратился Гильом к любопытным рожам, всунувшимся в дверь. – Поможем парню? В его-то годочки молодых девчонок любить надо, а не королеве девятого младенца устраивать!
– Как же ты собираешься его из дворца выводить, сынок? – осведомился капеллан. – Никто из нас расположения обычных-то входов не знает, а тут лучше всего был бы потайной.
– А зачем, отче? – усмехнулся лесник. – Мы сейчас все дружно с места снимемся и уйдем, а что его с собой прихватим – никто и не заметит!
– С чего бы вдруг нам среди ночи уходить?
– А на нас тут разбойное нападение было! – не моргнув глазом, объяснил Гильом. – Правда, Раймон? Налетели сукины сыны, рожи в тряпки замотаны, и орали, что не видать нам королевы Мабиллы, как своих ушей!
– Я одного дубинкой по плечу треснул, так зазвенело, – сообщил Раймон. – Латник, значит.
– Кто-то из королевских братцев по наши головы добытчиков прислал, – добавил Аймерик. – У них мечи длинные, в коридоре махать несподручно, и они нас в башню теснили, чтобы им места хватило размахнуться. Да ведь и у нас руки не из задницы растут!
– Отбили и прочь погнали! – подвел итог Бонифас. – Однако оставаться тут опасно – вернуться могут!
– Слышал, милосердный отче? – спросил Гильом. – Пойми, ведь не нам придется доказывать, что нападение было, а им – что его не было!
Лесник имел в виду всю королевскую родню скопом.
– Стало быть, пробиваемся на волю, – согласился капеллан. – Погодите, я родовые грамоты заверну. Дайте хоть какие штаны молодому человеку!
– Пусть мои забирает! – обрадовался Гильом и сорвал со спинки кровати парчовые панталоны сьера Элиаса. – Я уж ими всё, что мог, натер, теперь его очередь! Ну-ка, тетка Туанетта и вы, сударь, не прогневайтесь, что благородного имени не знаю, принюхайтесь! Пошевелите ноздрями!
Это относилось к мастеру Жерберу. Отшельник покосился на лесника, понятия не имевшего, как при помощи колдовского чутья тайные ходы искать, но ничего не сказал. Только поманил лесника пальцем.
– Ну, в чем дело? – недовольно спросил тот, однако ж отошел вместе с мастером Жербером в амбразуру окна.
– Так уж неудачно получилось, – сказал шепотом отшельник, – что толку от нас весьма мало. Эта старая ворона, которая Жалобного Мага, коли не врет, сотворила, лишена доброй половины своей силы, а сам я, увы, не только части силы, но и заклятий своих лишен. Сам их отдал – и посему использовать более не могу.
– Как же можно такие вещи отдавать? – изумился Гильом. – Это же всё равно как ежели бы я свои болотные сапоги и лук со стрелами прохожему подарил!
– Не спрашивай… – Мастер Жербер вздохнул. – Горе это наше, стыд наш и срам…
– Ну, ты уж поднапрягись, – попросил лесник.
Но не мастер Жербер и не тетка Туанетта, а сообразительный Аймерик, догадавшийся простукать стены, обнаружил ход. Молодцы ободрали резные дубовые панели – и оба королевских жениха, сопровождаемые стареньким капелланом, контрабандистами, браконьерами и парочкой волшебников-неудачников, в тот ход углубились.
И не знали они, какая неприятная встреча ожидает их у выхода.
* * *Третий королевский братец, ученый законовед Жофрей, кого никто бы не обвинил в дурных намерениях, понял, что настала пора не столь исполнять законы, сколь менять их на новые, более к делу подходящие. А соблюдать старые в тех случаях, когда они решительному маневру мешают, незачем.
И потому снаряженный им отряд дожидался лишь того, чтобы во дворце всё действительно стихло.
Возможно, и прочие королевские братцы, предпочтя одного из двух женихов, тоже затеяли нечто подобное. Но они, как им казалось, знали, чего друг от дружки ожидать, и друг за дружкой тщательно приглядывали. А от Жофрея никто такой прыти не предвидел.
Собственно, не сам он до этого додумался, а подсказал ему премудрый Фалькет.
– По закону-то именно этот злодей с рыжей бородой должен стать королевским мужем, – растолковал мастер Фалькет. – И ежели станет – будет выделывать всё, что в его дурную голову взбредет, и слова ему наперекор не скажи! А когда бы королевским мужем стал тот длинный мальчишка – он бы всю жизнь помнил, что его на королевское ложе пустили, не спросив родовых грамот, и что вспомнить о них в нужную минуту вовсе даже несложно. Вот и посуди, благородный сьер Жофрей, с кем из двух будет менее хлопот!
– С мальчишкой, – согласился законовед и позвонил в серебряный колокольчик, вызывая капитана своей личной стражи.
– И еще тебе скажу – за мальчишкой сильный маг стоит, – добавил мастер Фалькет. – Я сие чую. Всех наших септиманских и соседних магов я знаю наперечет. У нас ведь тоже свои законы. Мы и страны поделили, чтобы друг другу не слишком мешать. Так вот – маг этот взялся непонятно откуда, я даже имени его разобрать не могу. Взял и возник, как будто с неба свалился! И он сейчас не то что поблизости, а, возможно, и в самом дворце! Или она…
– Женщина? – ушам не поверил Жофрей. – А куда же майстра Маурина смотрит?
– А вот как раз майстры Маурины сейчас во дворце и нет, – сообщил волшебник. – Странно всё это, однако смелый Судьбой владеет. Кто-то решил в нашей лестнице ступеньки смешать.
– Тоже время от времени не вредно… – И сьер Жофрей стал втолковывать капитану, сколько и каких людей немедленно ему надобно.
Мастер Фалькет между тем вертел головой, как мальчишка насаженным на палку старым горшком.
– Кто-то и тому рыжебородому помогает, – заметил он. – Но слабенько…
– Ты хоть скажешь, куда людей посылать? – осведомился сьер Жофрей. – Поселили-то их в башне, но там они дверь заложат – и хоть неделю отбиваться могут. Ежели еще раньше потайным ходом не уйдут.
– А они таки и уходят этим ходом, – сообщил мастер Фалькет. – Только одна незадача! Когда башню строили и ход налаживали, то выводил он за ров, в овражек. А теперь замок разросся, и вылезут наши голубчики примерно посередке парадного двора!
– Как это – посередке? – изумился сьер Жофрей. – Там же всё вымощено!
– Всё, да не всё! Велела повелительница ваша… м-м… и наша Мабилла водомет во дворе установить, с медными фигурами. Ну так для устройства водомета как раз тот ход и употребили.
– Так они что же – утонут?
– Нет, к сожалению, не утонут, вода по трубе подается. Но водомет изуродуют! Вот именно туда и посылай, благородный сьер, своих людей! Когда свалка во дворе начнется, никто ничего не поймет. А разберутся – поздно будет! И сами же эти бездельники окажутся виноваты. Ночью спать надо, а не подземными ходами шастать!
Так и случилось, что на выходе из потайного лаза всю честную компанию подкараулили латники благородного сьера Жофрея. Но ежели бы только они – то и заботы было бы меньше.
Госпожа казначейша, супруга сьера Оливьера, призвавшая на помощь ворожею Лобу, чтобы следить за всем, что во дворце творится, и вставшая вместе с муженьком своим на сторону дамы Берты и ее внука, как раз в это время тоже свою личную стражу к себе вызвала. Потому что ворожея Лоба не хуже премудрого Фалькета разнюхала, что новоявленный королевский жених ни с того ни с сего решил сбежать из башни потайным ходом. Стало быть, рассудили госпожа казначейша и ее советница, нападения опасаются. Выходит, кто-то из королевских братцев уже принял меры…
– Хотя я в мужских делах мало разбираюсь, – сказала Лоба, – и меча в руках отродясь не держала, однако вижу – дело будет жаркое! У того рыжебородого молодцы – один к одному, и чьи бы люди на них ни напали – мало кто живым уйдет. Посему мой тебе совет, благородная дама, – послать туда своих стражников, но с приказом – пусть в дело вмешиваются, когда женишок от первых нападающих отобьется. К тому времени и он, и его люди будут уже поранены и поцарапаны. И добить их окажется несложно… Особливо ежели я помогу…