– Да потому что плевать мне на тебя, блаженный ты идиот! – заорал Бухвала. – Плевать на тебя и твою дочку! Когда ты шлёпнулся на колени как подкошенный и принялся скулить и ныть, ничего кроме брезгливости у меня не вызвал. Как же ты был жалок, Краснощёк, идиотина ты несчастная, тупая ты образина! Пойми, я не обязан давать в долг ни тебе, ни своре других таких же оборванцев-попрошаек! Это моя аптека! Она моя! А такие как ты и потомство от таких как ты должны сдыхать, раз уповаете на богов только потому, что сами не умеете выжить!
И тут Хейзозер не выдержал. Он был очень гордым существом, правда, сам этого не понимал, так как слишком много думал о богах и о том, как они относятся к нему. Одни эти мысли погребали его под целой горой тщеславия. Думами о высшем он как бы приближался к богам, почти становился с ними вровень, когда хотя бы иногда полезно подумать о себе и подобных тебе, ведь люди всё же живут среди людей, а не среди богов.
Со сдавленным рычанием Хейзозер бросился на ненавистного аптекаря, пускай даже и лучшего из лучших. Чёрт с ними, с искусами! Не до них стало! Такое унижение ну невозможно стерпеть!
Однако толстый и сильный Бухвала легко отбил его несколько сумбурную и бестолковую атаку. Он встретил Краснощёка тяжёлой оплеухой, от которой бывший помощник каменотеса лягушкой шлёпнулся наземь. Хоть призраки и не могли касаться материального, касаться друг друга они очень даже могли.
Оглушённый Краснощёк медленно поднялся с земли и пасмурно и тяжко посмотрел на Бухвалу исподлобья.
– Будь ты проклят, демонов сын! – с тихой ненавистью проговорил он.
– Да уже, – спокойно согласился Бухвала. – Иначе чего бы мне торчать на этом поганом острове? Э, верующий, погоди-ка, а ты ведь только что поднял руку на наставника богов, проклял его и назвал сыном демона.
Краснощёк в смятении выпучил глаза. Лицо его вытянулось, как у осла, а вместо слов глотка выдала кашу из мычания и блеяния:
– Бее-эмм, бее-эмм.
– И так всегда. Больше дров ломают бездумно идущие на поводу у других, – посокрушался Мудрик. – Странно, и почему это не одна из заповедей?
Краснощёк некоторое время молчал, уставившись в землю, затем сказал:
– Ты прости меня, Бухвала.
– Да чего уж там, – махнул рукой Мудрик.
– Я сквернословил в твой адрес, напал на тебя, а ведь ты божий наставник.
Мудрик закатил глаза и обречённо вздохнул.
– Послушай, а ты не видал здесь моей жены или, может быть, дочери? Жену звать Шаулина, а дочь Листой. Ей было всего четыре года, когда она… умерла.
Бухвала покачал головой.
– Не встречал. Но с нетерпением ожидаю свидания с моей ненаглядной и моими детишками… Неужто им удалось сбежать и выжить? Вот ведь как им повезло тогда.
Хейзозер вздохнул, отчасти с облегчением, и с гордостью проговорил:
– Наверняка драконы унесли их души в Эженату.
– За то, что моя ненаглядная воткнула мне ржавый гвоздь в затылок?
– Да я про своих. Они у меня были молодцы.
– Может, ещё где-нибудь встретитесь, – по-своему утешил Мудрик.
Хейзозер понемногу приходил в себя, обретая ясность мышления. Он не то чтобы осознавал себя в совершенно новом для него воплощении, но свыкался с ним.
Есть ещё одно отличие призрака от души, обросшей плотью для контактирования с материальным миром. Душа в теле ещё может увиливать от самой себя, сваливая всё на телесные нужды, а вот призрак такой возможности лишён. Он гол как… разумный вакуум.
– Ты говорил, что на острове уже четыре года. Но почему, я так и не понял.
– А мне почём знать, – хмыкнул Мудрик и потёр голубоватой ладонью голубоватый подбородок. – Держит остров, не отпускает, проклятый кусок суши, земляная выскочка среди жидкого общества воды. Хм… недурно это я сказанул, недурно.
– И… драконы не оживают? – Хейзозер с волнением задал этот трепетный вопрос.
– Говорю же, нет. С чего бы оживать кускам камня? – усмехнулся Мудрик. – Я одного не пойму, какой смысл моего здесь нахождения? В жизни у меня был смысл, так почему не быть смыслу и в моём загробии? Шарахаюсь тут как неприкаянный – лекарств для души я не знаю. Да и нет их. Все души на самоизоляции, самоизлечении и самообеспечении. Тело, конечно, предмет не такой самостоятельный. Вот взять меня. Брюхо во, а родная жена меня так и не поняла и гвоздь мне в затылок вогнала. Ржавый. Сука такая.
Тут, пройдя сквозь купу берёз, проплыло несколько покосившихся на них призраков, одетых в кожаные фартуки конюхов или мясников. А может работяг на какой-нибудь плавильне. Одеждой душам служила полупрозрачная роба или форма той профессии, которой они посвятили свою более материальную часть жизни. Форма выглядела как продолжение их плоти и также отливала голубоватым. Аптекарю Бухвале Мудрику достался его знаменитый комбинезон из мешковины.
– Эй, голодранцы! – крикнул один из фартуков. – Шуруйте за нами! Главные сборище устроили, будут решать, что делать дальше.
Мудрик посмотрел на небо.
– Солнце в зените. Да, надо идти.
– Куда?
– На собрание, Краснощёк, на собрание. Жена-то твоя когда умерла?
– Её убил один из магов-рыцарей, когда мы попытались бежать из города. Я… я не знаю, когда именно. Вот я был в городе, а через миг очутился на острове.
– Да кто же они такие? Напасть на крупный портовый город – это надо иметь мощную армию и вескую причину, а Радруг – город богатый. Главное, никто о них раньше не слышал, а внешность у них запоминающаяся. Полностью в красной броне, как орехи в скорлупе, ни тела голого, ни лица, ни даже глаз не видать. В рабах не нуждаются, зданий не щадят… Погибшие болтают о каком-то сиянии или огне, исходящем из рук магов, мол, с помощью своего колдовства они рушили дома и обращали людей в пепел.
– Улицы завалены обгоревшими мертвецами в запекшейся корке, углями и золой. Стены черны от гари. Вонь жуткая. Мы с Шаулиной задыхались и кашляли до слёз, едва дыша через мокрые тряпки. Жар от горящих развалин нередко горячил кожу. Может, и удалось бы скрыться от магов-рыцарей, если бы свежего воздуха побольше получалось в себя вобрать, так всё в тучах пепла как в тумане. Я родился в Радруге, думал, на ощупь могу ориентироваться, но тут едва дорогу к Западным воротам отыскал. Многие деревянные дома сгорели полностью, а камень местами потёк.
– Скажешь тоже, камень потёк, – недоверчиво буркнул аптекарь. – А потом эти маги и до тебя добрались?
– Мы с Шаулиной вместе погибли.
– И чем они вас убили?
– Не знаю, в спину ударили. Жуткая боль, будто раскалёнными пиками потроха насквозь проткнули.
– Вот что я скажу. Дочку, конечно, вряд ли ты встретишь, раз уж я её не встретил за четыре года, – детей здесь никаких нет, – а вот жену, может, и повстречаешь на собрании. И ещё кое-кого увидишь, под колпаком которого, собственно, все и соберутся. Уверен, эта встреча принесёт тебе радость. Идём, надо успеть к началу.
– Я его знаю? – уточнил Хейзозер уже на ходу. Два призрака бесшумно, если не считать их голосов, плыли среди могил, оград и кривеньких берёз.
– Конечно, вряд ли, но, уверен, много о нём наслышан, – решил поиздеваться Мудрик. – Он для всех единый муж, как утверждает закон.
– Неужто ты о… – ахнул Хейзозер.
Вместе с другими призраками, сбредавшимися со всего острова, они пересекли Каменный Воротник и оказались на недоступной прежде северной части Кладбищенского. По болотистой почве, поросшей тёмно-оранжевой и рыжеватой травой, а также бледно-красными мхами, в изобилии стелился ползунец, выделяясь яркими на фоне травы пурпурными цветами и малиновым ползунками. Хейзозер с некоторой опаской ступил на запретную для живых территорию. Радружцы твёрдо знали, где-то здесь, как и на любом уважающем себя кладбище, находится вход в юдоль тоскующих мертвецов, куда отправлялись умершие, по каким-либо причинам не сумевшие попасть в уготованные им царства, и жили там в вечной скуке, так как кроме них ничего в этой стране не имелось. Тоскующие мертвецы усыпляли забредших слишком близко ко входу людей и утаскивали их в свою юдоль, чтобы развлечься свежими новости из мира живых и тем самым хоть немного… оживиться. А похищенные живые становились такими же тоскующими мертвецами.
Но мысль о том, что он и сам ныне покойник, приободрила Хейзозера. Теперь, если они попадутся тоскующим мертвецам, он будет как бы среди родных и близких по духу товарищей.
– Так мы идём в юдоль тоскующих мертвецов? – поинтересовался он у Мудрика.
– Да в какую там юдоль, – отмахнулся аптекарь. – Хотя скорее я в юдоль тоскующих мертвецов поверю, чем в богов. Но ведь и юдоли нет.
