Восток – дело тонкое. Сборник рассказов

Чайхана

– Эй, Сабир, шайтан тебя забери. Где ты? Шевелись, парень. Почему я всегда тебя уговариваю работать? Это что, мне одному нужно? Или ты бесплатно работаешь? – говорит пожилой, тучного телосложения мужчина в белом фартуке и поварском чепце. Это хозяин чайханы «Ариф-ата*», что на центральном рынке и зовут его также, как чайхану.

Его круглое доброе лицо в данный момент озабочено: вот, вот нагрянут посетители, а ничего еще не готово.

«Этот мальчишка Сабир совсем не шевелится: еле-еле ноги таскает. Ариф вспоминает себя в молодости: горело под ногами, за чтобы не взялся…. Сам доволен результату, окружающие довольны. А этот…. Эх-хе-хе, молодежь. Как жить собирается? Вопрос…».

Сабир работает у Арифа чернорабочим: подай-принеси, убери-выброси. Он самый младший сотрудник из имеющихся восьми: два из которых – повара готовят на кухне супы – лагман, шурпу, лепят манты, чучвару, два тандырщика-самсушечника и шашлычник.

Ах, да, есть еще официантка племянница Арифа – Нелюфар, и сестра его Мунира-хола* – посудомойка. Обе пышного телосложения и с такими же добрыми лицами, как у Арифа-ата. Вот и весь штат.

Каждый из работающих знает свои обязанности и работает на совесть, иначе хозяин держать не будет: опозориться перед посетителями никак нельзя. Вот только Сабир не спешит: у него характер такой: куда торопиться, если целый день впереди. Его хозяин почему-то терпит, поблажки делает.

«Его жареный петух не клевал; он жизни не знает», говорит Ариф, иной раз, задумчиво глядя на угловатую фигуру юноши.

Другие спешат, равняются на хозяина.

Не думаю, что не будь его, работники повели бы себя иначе. Но, сейчас он здесь, и тон задает, несмотря на возраст: будь здоров. Поэтому на кухне аврал, столпотворение: все кипит, бурлит, повара бегают; тандырщики самсу закладывают, ныряя в тандыр, лепят ее к глиняным, побелевшим от жара, стенкам.

Сам же Ариф колдует над казаном, где жарятся куски мяса: он готовит плов. Ариф-ата – Усто-ош, то есть мастер приготовления плова. Это значит, он с легкостью может накормить 400 и 500 человек пловом с одного огроменного казана и работы у него по осени в свадебный сезон, непочатый край. Конечно, каждый родитель, копивший деньги всю жизнь на свадьбу сына или дочери, хочет удивить гостей сказочным пловом, такой не все умеют готовить – избранные. К тем избранным относится и Ариф-ата.

А сейчас он готовится открыть свою чайхану, где он хозяин и по совместительству приготовитель плова.

Еще раннее утро: восьми нет. Под казаном бушует огонь, а в черном чугунном чреве вкусно шипит жареное мясо. Лицо Арифа, раскраснелось от жара и лоснится, как праздничная лепешка; в руках большой с деревянной ручкой капкыр, то есть шумовка, ловко ворочает куски мяса. Дым от горящих дров и пар из казана поднимаются, словно легкая завеса, застилают мужчину, скрадывают очертания его, и он уже кажется добрым волшебником, а завеса: ничто иное, как аура, сопутствующая мага и напускная сердитость, омрачающая лицо, не может скрыть его любовь к жизни, к работе и абсолютно чужим, голодным людям, ради которых он так старается.

Наконец в дверях небольшого здания с раздаточными окошками наружу, появляется высокий худой паренек. Это Сабир. Он несет на голове вверх ногами столик. Совсем не торопится, парень.

– Сабир, дорогой, не испытывай мое терпение, шевелись. Скоро придут посетители.

– Вы, сами попробуйте, – огрызается мальчишка, устанавливая стол на топчан.

– Не дерзи, шайтан. Я, что, по-твоему, всю жизнь плов варил? Я, по-твоему, не знаю, что такое столы носить? А?

Разговор гасит резко тормознувшая перед чайханой навороченная машина. Сабир застывает, уставясь на горящие серебром бампера импортной тачки. Из распахнутых дверок выпархивают две разодетые красавицы, а за ними два крутых парня. Все весело смеются, а девушки вдобавок беспрерывно щебечут.

– Сабир, ты еще здесь? Скройся, скройся, кому говорят. Зови Нелюфар. Не видишь, гости. – Шепчет Ариф-ота, поглядывая на приближающуюся молодежь.

– Салам, – говорит один из подошедших, – самса есть?

– Салам, самса еще неготова, но пять минут, и будем доставать. – Отвечает, Анвар-тандырщик.

– Хоп*, мы подождем. Принесите чай и по два шашлыка, а самсу мы с собой возьмем, э…, штук восемь, хватит.

Не дожидаясь ответа, парень повернулся к друзьям:

– Куда сядем? Зулейха, выбирай.

Одна из девушек взобралась на топчан, куда последовали остальные.

Неожиданно тишину разбавили нежные тихие звуки музыки, которые словно ручеек зажурчали из висящего на дереве репродуктора. Это Сабир догадался включить магнитолу.

Тут же, словно пчелы в улей потянулись другие посетители, возможно, не успевшие поутру выпить дома чаю. Базар не любит сонь, он начинает работу чуть свет: с самым восходом солнца, если не раньше.

А в чайхане утро спокойное, даже с ленцой: будто не проснувшееся еще. Ажиотаж начнется к обеду, и тогда не зевай да поспевай: народ не любит ждать, хотя ждет, почему бы не подождать: свежий воздух, чистый политый водой уютный дворик, широкие вместительные топчаны, шелест тополей в унисон приятной успокаивающей музыке, прохлада, мягкие подушки, курпача* зовущие прилечь, вытянуть ноги.

А, запах… м-м-м….

Не успел удобно устроиться, чай с лепешкой поднесли, остальной заказ чуть позже. А раз чай завладел тобой, то ожидание уже не ожидание, а удовольствие.

Вон и заказы несут: кому-то плов, кому-то манты, кто-то довольствуется шурпой, а кто шашлычком. Ассортимент меню богат. А запахи и того хуже: такой аппетит нагоняют, что кажется, съешь столько, сколько не ел никогда и если пожадничал, бывает, кто-то бросит недоеденное, кто-то заберет с собой: вольному воля. Ни к кому и никто претензий не предъявит: все довольны, даже раскрасневшаяся Нелюфар, как большой корабль, плывет от раздачи к топчанам и обратно, улыбаясь.

Незаметно проходит день. Пустеют кастрюли, казаны, мантышницы. Опять накатывает затишье редкими посетителями, желающими выпить чаю или поужинать тем, что еще имеется.

Ариф-ата собирает кассу, доволен: хорошо день прошел.

– Сабир, ты что копаешься, шевелись, шайтан тебя забери. – Опять ворчит добродушно он. – Ты что, домой идти не хочешь?

– Что дома делать? – Отвечает парень, один за другим неторопясь, занося в подсобку столы.

Ата – отец (узб.).

Хола – уважительное обращение к женщине (узб.).

Салам – привет (узб.).

Хоп – ладно, хорошо (узб.).

Курпача – не большой цветной матрасик.

Ура, завтра на хлопок!

В руках тяжелые сумки, а надо достать ключи: опять набралась полные руки. Чьёрт побери. Нет, женщина пустая домой не придет, ну никак. Это не свойственно ее природе. Она тащит и тащит…. Что надо, что не надо – все в хозяйстве пригодится, ответит она, если спросить: на кой ляд, ты это все принесла. А что окажется с прошествием времени ненужным она с радостью подарит, то есть с радостью избавится и доставит радость другому, на ее взгляд, своим щедрым жестом. Не подумайте, что я это все о себе. Нет, конечно. Это я в целом, так сказать. Я лично женщина расчетливая, хотя когда деньги в руках об этом порой забывается. Но, не будем об этом: я вам хочу рассказать совсем о другом. Завтра я еду на хлопок. А это месяц вдали от цивилизации и комфорта. Естественно, данные обстоятельства, сами понимаете, требуют особой подготовки: то да се приобрести, прикупить, как ни как срок непредсказуемости и неопределенности намечается впереди – продолжительный.

Пока копаюсь в глубинах карманов, слышу за дверью скулеж. Это мой, пинчер Манюня меня у двери встречает. Пинчер, конечно, громко сказано, потому как окрас у нее белый с несколькими мелкими черными и коричневыми пятнами. Правда, шерстка гладкая короткая, круглые глазки на выкате, длинные тонкие ножки, ушки типичные: большие и стоячие, ну и миниатюрность само собой на некоторое присутствие породы указывают. Что интересно, щенки ею рожденные (от дворян, в смысле – дворняжек) все, как один появлялись на свет пинчерами и, даже бывало, с короткими хвостами, что в природе бывает редко и подтверждает, как это ни абсурдно, чистоту породы. А породой ее наградил папа, насколько мне стало известно, а мама была белой – болонкой.

Попала она ко мне случайно и крохой. Возвращаясь как-то с работы, я у подъезда обнаружила ее – чистенькую и по всему домашнюю. Беленький, свободно разместившийся позже на моей ладони, собачий детеныш хотел спать, но не мог, видимо, найти места в незнакомой обстановке, где бы можно было преклонить голову. Он сидел, но глазки закрывались, и головка падала, от чего он просыпался, а затем опять клевал носиком. Я не смогла пройти мимо и потащила его домой. Щенок оказался больным: темно зеленый понос с белой пеной заставил его бегать из угла в угол, а меня – подтирать. Что было делать, принялась лечить: отварила рисовый отвар и через шприц заставила выпить. Час спустя покормила кашкой рисовой с молоком и дала таблетку фуразолидона (классное средство от поноса). После чего он уснул на матрасике брошенным специально для него.

Утром меня разбудил прыгающий по мне беленький шарик, лижущий руки и даже норовящий – лицо. Луж на полу не было и я, подхватив его, побежала на улицу. На улице он не отходил от меня ни на шаг. Хвостик как у поросенка закрученный спиралькой мелко дрожал, а он смотрел вокруг с опаской, но в туалет сходил. На редкость оказался чистоплотной собакой и вообще культурной до удивления. Этакая собачья интеллигенция, на морде которой порой читалось «боже мой, куда я попала» или «с кем приходится жить». Умела настоять на своем и демонстративно показать кто в доме главный. За ласковость и преданную любовь ко мне я ей прощала все. Сама не ангел.

Назвала я ее Манюней в том смысле что маленькая, малюсенькая. И как-то совсем упустила, что тетю Машу-соседку муж, тоже завет Манюней, который мне как-то высказал, что собак человеческими именами называть нельзя. На что я растерялась и не нашлась чем ответить – несколько позже сообразила: а как же коты Васьки, коровы Машки или козы Нюрки, Зинки…. Да бог с ним, я как-то на него не в обиде. Вот Манюнька поняла наш разговор превратно, это, да. Завидев его потом, кидалась каждый раз и кусала. Забавная была картина: Манюня несется как умалишенная и грозно рычащая, забегает сзади и кусает его, а, взрослея почему-то всех мужчин, и за чтобы такая не любовь. Может быть, ее раздражали мужские брюки или их самодовольная поступь? Кто знает? Что творилось в маленькой собачьей головке? Факт: неслась и кусала, не то чтобы кусала, а прихватывала или прищипывала за то место над туфлями, где пучок жилочек к пятке тянется: посмотрите у себя, потрогайте, и вы поймете, каково кусаемым было. Мужчины естественно всем корпусом разворачивались, а она опять забегала сзади и опять кусала, да так быстро, что поймать ее было невозможно и даже пнуть, хотя кусаемые пытались. И меня она, войдя в раж, не слушала, пока я не говорила: «все я пошла» и начинала удаляться. Только это мою собачку отрезвляло, и она меня стремглав догоняла, сделав еще пару укусов.

Я же совсем не об этом хотела рассказать, извините, опять повело в сторону. И что за манера постоянно отвлекаться на всякую ерунду. Так вот о хлопке, то есть поездке на хлопок: раз моя собака не представляла свою жизнь без меня, приходилось, ее брать с собой. Я так и заявила своим отправленцам: без собаки не поеду. На что те согласились почему-то с радостью. Хлопок для республики гражданкой, которой я являюсь – национальная гордость. И здесь его называют ни иначе как белое золото. Хлопок это сырье для производства разнообразнейших тканей, ниток, медицинской и бытовой ваты, масла и прочей необходимой для человеческой жизни продукции. Сбор хлопка начинается в сентябре и до осадков его надо собрать, потому как качество мокрого сырца значительно ниже сухого. От того государство кидает на сбор хлопка все силы: массово вывозятся из городов на помощь селянам рабочие, служащие, студенты и даже школьники старших классов. За два месяца общенародными усилиями удается собрать урожай хлопка до нескольких миллионов тонн.

Не буду вас утомлять излишними подробностями сборов и нудной ездой, хотя ехать в автобусе Манюне понравилось и в дальнейшем, мне приходилось вблизи транспорта брать ее на руки, так как она юркала в открытые двери машин и пряталась под сидение.

К новому месту работы мы добирались часа два за это время Манюнька успела поспать, а с пробуждением бросала на меня нетерпеливые взгляды, будто спрашивала, когда же мы будем есть колбаску, которая как она знала, лежит в нашей сумке. Но, с колбаской пришлось обождать: приехали мы и занялись собственным размещением. А разместили нас в школе. Женщин в спортзале, так как представительниц этого пола в нашей организации было значительное большинство из-за специфики труда, а мужчинам хватило класса. Я расположила свою раскладушку у входа, чтобы собаке было без проблем выбегать на улицу, не беспокоя других женщин. Ответственные немного поворчали, что в расположении их ведомства появилось животное, но вскоре ее полюбили все, так как не полюбить это прелестное создание было невозможно. Да, люди, исподволь осознают, что они собакам не чужие: это заметно.

После недолгих хозяйственных манипуляций пришло время подкрепиться и, женщины группируясь, принялись обедать. Мы с Манюнькой решили выйти на улицу, вежливо отказавшись на предложения присоединиться к общему столу звавших нас к себе женщин. Признаюсь честно, я несколько боялась принимать приглашение: я не знала, как себя поведет моя (хотя и воспитанная) собака за общим столом, да и колбасы у нас было мало, а там пришлось бы, как принято, делиться, а это мне, Манюнька, я думаю, не простила бы. Поэтому, во дворе подальше от любопытных взглядов, на не примятую еще шелковую травку я бросила свою походную куртку, и мы пригреваемые теплым осенним солнцем расположились в собственное удовольствие. Я достала взятое из дома съестное, что берется обычно в поход: отваренную картошку, яйца, колбаску, хлеб и помидорки, огурчики, лук, из которых я нарезала салатик, и мы принялись за еду. Манюнька естественно налегала на колбасу и яйца, а я – на салат с картошкой. После обеда всем раздали фартуки – обработанные по периметру бельевым швом куски ткани размером метр на метр где-то и длинными лямками. Если эти лямки связать вместе, то получалось подобие большой сумки.

Утром следующего дня нам предстояло выйти на сбор хлопка. За нами приехали две большие бортовые машины и мужчины, хочу отметить удовольствие, с которым они помогали нам, женщинам взобраться в кузов, быстро погрузили нас, и мы поехали. Я держала Манюньку на руках, чтобы ее ненароком не затоптали. Дорога, по которой пришлось ехать, была грунтовая с выбоинами и колдобинами, поэтому машину изрядно бросало из стороны в сторону, и мы при каждом толчке дружно вскрикивали и смеялись. Веселым было начало рабочего дня. По приезду мы попали в руки арендатора, то есть хозяина поля.

После развала Союза колхозы распустили и землю раздали арендаторам, которые платили государству аренду собранным сырьем, а излишки оставшиеся после того доставались хозяину. Он, деловито наставляя, расставил нас по грядкам и мы, надев фартуки, принялись собирать хлопок. Если кто не знает, что это такое объясню: на грядках растут кусты хлопчатника, где на ветках находятся открытые коробочки, заполненные белой ватой эту самую вату и надо собирать. То есть сгибаешься пополам и вперед: ноги шагают, а руки быстро, очень быстро выбирают вату и в фартук складывают.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.