Фаза ингибиторов
У меня защипало в глазах. То были слезы благодарности и облегчения, слезы радости от того, что я возвращаюсь в лоно любимой семьи.
– С превеликой радостью.
Нормального обеда все равно не вышло, но в любом случае это было лучше, чем ничего. Я дал Викторине то же обещание, что и Николя, а когда она выдвинула сотню дополнительных условий, принял их без возражений. Решив этот вопрос к собственному удовлетворению, она стала выпытывать подробности событий, последовавших за моим отлетом. В большинстве случаев я мог ответить прямо, но углубляться в тему самопожертвования не спешил. Я лишь упомянул, что ракета ушла не туда и что вскоре после этого корабль взорвался сам.
– Морган сказал маме, будто ты там кого-то нашел.
– Да, – ответил я. – Женщину, единственную выжившую с того корабля.
– Похоже, никто больше об этом не знает.
– Пока не знают. Как только мы выясним, в каком она состоянии, я сделаю объявление.
Викторина выковыряла шпинат, застрявший между передними зубами.
– Как ее зовут?
– Неизвестно. Я с ней разговаривал, но она тогда еще не оттаяла, к ней не полностью вернулась память.
– А вернется?
– Очень надеюсь. Возможно, женщина знает нечто такое, что могло бы нам помочь. Даже если это самые примитивные знания, мы отнесемся к ней по-доброму и примем в нашу общину.
Какое-то время Викторина ела молча.
– Она знает, что ты полетел туда, чтобы ее убить?
– Не ее лично, – вмешалась Николя.
– А какая разница? – спросила Викторина, глядя на нас обоих. – Ее или кого-то из тысяч других людей, путешествовавших на том корабле? То, что ты не знаешь никого из них по имени, вовсе не означает, что их всех не собирались уничтожить.
– Корабль нужно было остановить… – начала Николя.
– Все в порядке, – мягко оборвал я ее. – Викторина заслуживает того, чтобы услышать неприкрашенную правду. Да, я собирался убить пассажирку, и от этого никуда не деться. Я собирался убить ее и еще неведомо сколько тысяч людей, вместе с которыми она летела. Даже если их было пятьдесят тысяч, а нас тут всего пять – какая разница? Добродетельны были они или нет, разве важно? Дело не в моральных принципах. Этим людям все равно пришлось бы умереть, чтобы не подвергнуть риску наше собственное выживание.
– Получается, что мы чудовища, – проговорила Викторина.
– Да, – согласился я, гася ее гнев. – И благодаря этому мы живы и можем жить дальше. Главное в том, Викторина, что мы доказали себе: у нас есть все средства, чтобы существовать в Солнечном Доле. Каждая смерть, каждая рана, каждый горький урок на пути, который привел нас сюда, оказались бы напрасны, если бы мы позволили кому-то забрести в нашу систему и привести с собой волков. Да, то, что нам приходится делать, приятным не назовешь. Но пока мы не узнаем доподлинно, что мы не единственный оставшийся очаг человечества, нам придется принимать столь же хладнокровные решения. Дело не в нас самих; дело в той связи, которую мы обеспечиваем, – связи между человечеством прошлого и человечеством будущего. Если не сохраним эту связь, если не исполним свой долг, оберегая наше сообщество, то лишимся будущего. Пропадут все надежды, все мечты. Останется лишь тьма до скончания времен.
– Ты все это сам придумал или тебе подсказал кто-то в Святилище?
– Со временем поймешь, – ответил я.
– Не хочу понимать.
После, когда Викторина забрала свои краски и ушла к себе в комнату, а мы с Николя взялись прибраться в кухне, жена дотронулась до моего запястья и сказала:
– Она это переживет, Мигель. Дело вовсе не в том, что она винит тебя за возвращение из мертвых. В глубине души она очень рада. Но на несколько дней ты стал в ее воображении кем-то другим, вымышленным героем, с каким не сравнится никто из людей. А теперь ей снова приходится иметь дело с реальностью.
– Спасибо, что выступаешь в мою защиту.
– Я не согласна с тем, что ты молчал. Того, через что нам пришлось пройти, врагу не пожелаешь. Пусть и справедливо сказал Морган: ты вправе был рассчитывать, что мы справимся сами. Но я верю в то, что ты сделал, и в то, что ты намеревался сделать. Те, кто считает, будто тебе было за что каяться, ошибаются, а если ты до сих пор считаешь так сам, то не прав и ты. – Она привлекла меня к себе – этих искренних объятий я ждал с момента возвращения. – Ты лучше, чем все твои клеветники. Ты хороший человек, Мигель де Рюйтер, и я горжусь тем, что я твоя жена.
Утром я присоединился к Моргану Валуа и Альме Чунг в лазарете Святилища. Как и все наши сооружения, он представлял собой беспорядочный комплекс импровизированных модулей и зданий, спрятанных в сети пещер в сотнях метров под поверхностью. Каждая его часть представляла собой переделанный фрагмент корпуса «Салмакиды».
– Что-то я плохо соображаю, Альма, – услышал я, входя, голос моего заместителя. – Могу поклясться, мы только вчера разговаривали, но у меня такое ощущение, будто прошел день или два.
– Да, разговаривали, – коротко ответила Альма.
– Тогда… что тут делает Мигель? Ему ведь советовали оставаться дома, приходить в себя от двадцати шести до пятидесяти двух часов.
– Этот совет он явно решил проигнорировать. – Чунг, глава планетной безопасности, небрежно пожала плечами – на подобные легкомысленные беседы у нее просто не было времени. – Я ничуть его не виню, учитывая, как быстро приходит в себя его трофей. Мигелю наверняка хочется узнать, что же он нам привез.
Мы втроем смотрели в застекленный отсек, куда после моего возвращения поместили пассажирку и ее капсулу. В стерильном герметичном помещении находились койка и обычное медицинское оборудование, довольно простое, но пассажирка пока оставалась в капсуле. Модуль для криосна вкатили внутрь на тележке вроде тех, на которых мы транспортировали ракеты; он уже был подсоединен к гораздо более замысловатому комплексу систем жизнеобеспечения. Двое техников в масках и защитных костюмах возились с соединителями, проверяя показания приборов и делая заметки на громоздких планшетах.
– Нам знакома эта технология? – спросил я.
– Она старше и сложнее всего, что мы привезли с собой, – ответил Валуа. – Но не настолько старая, чтобы нельзя было разобраться с помощью прошлого опыта. Вероятнее всего, она создана еще до чумы. Но это вовсе не значит, что мы не приняли все доступные меры защиты.
– Если найдешь в Солнечном Доле хоть что-нибудь, чего могла коснуться чума, дай знать. Мы погрязли в темных веках, Морган. Как бы ни деградировала наука к тому времени, когда эта женщина погрузилась в сон, наш уровень технологий покажется ей допотопным. Удалось ли получить какую-нибудь информацию с поврежденного модуля памяти?
– Разнообразные зашифрованные данные. Все они указывают на одно и то же – на пассажирскую декларацию о человеке, севшем на корабль на Приюте в шестьсот тринадцатом году. Взрослая женщина, имя: Брианна Бетанкур.
– У нас есть сведения и о самом корабле, – сказала Чунг. – Субсветовик «Тишина в раю». Корабль для перевозки пассажиров, пять с половиной мегатонн, построен в триста двадцать девятом году, орбитальный завод демархистов, Фанд, Лакайль-9352. Двигатели и вспомогательные силовые установки арендованы у сочленителей в соответствии с протоколом о совместном использовании технологий из Соглашений Европы.
– Хорошо, что мы знаем, как ее зовут, – кивнул я, не в силах избавиться от навязчивой мысли, что этот корабль был ковчегом, полным спящих пассажиров, которые летели туда, где их ждал лучший мир и лучшее будущее. – Как скоро нам удастся ее пробудить?
– Уже начали перфузию крови, – сказал Валуа. – Прежде чем Брианна очнется и ее можно будет переместить на койку, пройдет еще от тринадцати до двадцати шести часов. И даже тогда, вероятно, от слабости она мало что сможет вспомнить, так что не надейся в ближайшее время сыграть с ней в шахматы.
– Не считая проблем с памятью, которая, кстати, уже возвращалась к ней, она соображала неплохо.
– Это было тогда, – возразил Валуа. – Мы пытаемся открыть тот канал нейросвязи, по мере того как оживает ее мозг, но пока не сумели пробиться.
– Скорее всего, это какая-то аварийная функция капсулы. Капсула больше не считает, что ее системы могут отказать, и нейроинтерфейс просто не включается.
– Если этот фокус проделан с помощью имплантатов, – сказала Чунг, – то придется их выковырять и сжечь, прежде чем она сделает хоть шаг за пределы этой комнаты.
– Будь реалисткой, Альма, – покачал я головой. – Даже если Брианна была носителем плавящей чумы, она для нас неопасна.
– Считай, что это дело принципа – точно так же, как твое решение не выходить на связь, – добродушно ответил Валуа. – В общем, мы просканировали этот гроб с предельной тщательностью. Похоже, внутри у Брианны нет ничего искусственного, как нет и неприятных сюрпризов в самой капсуле. Когда Брианна очнется, мы сделаем все необходимые анализы, но, сдается мне, она явилась к нам невинной как младенец.
– Невинность? – усмехнулась Чунг. – Что-то новенькое. Увидишь – расскажи хоть, как она выглядит.
Пол едва заметно содрогнулся. Техники за стеклом прекратили свое занятие. Мы с Валуа и Чунг со страхом уставились на аварийный фонарь в углу стены: вот сейчас он замигает красным и взвоет сирена, сообщая, что из какой-то части Солнечного Дола уходит к поверхности воздух. Никто из нас не запасся дыхательным ранцем – внутри Святилища, способного герметично закрыться в считаные секунды, в нем не было нужды. Если на нас обрушилась достаточно крупная глыба, способная пробить оболочку Святилища, вряд ли останется необходимость в каком бы то ни было правительстве, не говоря уже о выживших.
Но фонарь светил по-прежнему тускло и сирена молчала.
– Возможно, когда Брианна узнает, в каком мире проснулась, ей захочется залезть обратно в свою капсулу, – сказал Валуа.
– Пусть благодарит судьбу за то, что вообще жива, – без тени сочувствия процедила Чунг. – Она ведь знает про волков, Мигель?
– Вряд ли.
– Тогда что говорил пассажирам их капитан? От чего они бежали?
– Этого Брианна не сказала. Вряд ли она имела хоть какое-то понятие о том, что происходило с кораблем после вылета с Приюта.
Последовала пауза. Я почти слышал, как жужжат шестеренки в мозгу у Чунг.
– С тех пор, как ты сказал, что у тебя на борту пассажирка, меня мучает одна мысль: как, черт побери, она выжила?
Я кивнул на застекленный отсек:
– Можно назвать это чудом. Ты видела, в каком состоянии ее капсула.
– Вы сближались на скорости порядка семи тысяч километров в секунду, – констатировала Чунг.
– Они летели в систему, а я двигался им на перехват, практически навстречу. Это как два сближающихся кулака. Естественно, у нас была высокая относительная скорость.
– Однако из навигационного журнала шаттла нам известно, что тебе не составило особого труда перехватить капсулу. Разность скоростей была намного ниже, чем скорость вашего сближения.
– Пытаешься понять, как выжившая пассажирка оказалась рядом?
– Думаю, то, что ее вышвырнуло взрывом, не просто счастливая случайность. Наверняка было что-то еще.
– Может, и было. Кто знает?
– Журнал шаттла подтверждает твои слова о сигнале бедствия.
– Рад, что ты не подумала, будто я его сочинил.
– Но мы его не приняли. Другие корабли и апостолы – тоже.
– Значит, он предназначался мне, а не им.
– Чтобы направить сигнал в твою сторону, – сказал Валуа, продолжая мысль Чунг, – Брианне нужно было точно знать, где ты находишься. Но, по твоим словам, она не знала, кто ты и откуда.
– Может, какое-то устройство в капсуле автоматически навелось на меня, о чем пассажирка даже не догадывалась?
Чунг посмотрела так, будто у меня пошла носом кровь:
– В этом гробу? Лучше ничего не мог придумать?
– Это не допрос, Альма, – подчеркнул я. – И когда мы начнем беседу с пассажиркой, это тоже не будет допросом. Мы станем обращаться с ней так, как она заслуживает, – как с единственной выжившей после чудовищной катастрофы. Как с почетной гостьей – со всей добротой и пониманием.
К нам поспешно подошел сзади какой-то чиновник:
– Прошу прощения, господа. Боюсь, ваше присутствие требуется в Красном зале.
– Что случилось? – бросила Чунг.
– Что-то странное показывают сейсмофоны последние несколько минут. Пожалуйста, идите туда.
Глава 3
Атмосфера в Красном зале царила скорее растерянная, чем откровенно тревожная. Уровень опасности оставался оранжевым, каким он и был с момента гибели «Тишины в раю». До этого он был красным, и ему предстояло снизиться до желтого, а затем до зеленого, если появление в системе пришельца не повлечет никаких других последствий.
Вокруг главного стола столпились аналитики Чунг. Дисплей показывал крупным планом Михайлов День – расположенные рядом полушария планеты. Оба были испещрены светящимися отметками – призматической формы, показывавшими расположение разнообразных датчиков и защитных систем. Особенно густое скопление этих устройств наблюдалось вокруг Солнечного Дола; не считая этой асимметрии, полушария выглядели весьма похоже: изрытые кратерами, как побывавшие в едкой среде монеты.
– Доложите обстановку, – велел я.
– Наблюдается движение, господа, – сказал Кантор, один из старших сотрудников Чунг. – Вот здесь, недалеко от предполагаемой точки последнего зафиксированного удара, примерно в девяноста километрах к востоку. Там нет наших глаз, но есть несколько сейсмофонов.
– Покажи, – потребовала Чунг.
Кантор кивнул на один из висевших над столом экранов. От края до края шла волнистая зеленая линия, пульсируя, точно крайне медленная электрокардиограмма.
– Мы не сейсмологи, – напомнил Валуа.
– Что-то воздействует на сейсмофоны, – сказал Кантор. – И это не обычная послеударная волна, какую можно было бы ожидать. Такие волны очень быстро затухают. А эта – нет.
– Преобразуй этот след в акустический сигнал и выведи его на динамики, – велела Чунг.
Мы подождали, пока Кантор отдаст необходимые распоряжения. Техники прекратили работу, услышав звуки из системы оповещения – приглушенный удар, потрескивание, опять глухой удар. Звуки передавались не по воздуху, а посредством вибраций коры Михайлова Дня.
Удары продолжались с ритмичностью, которую невозможно было игнорировать.
– Похоже на шаги, – озвучил Валуа нашу общую мысль. – Сигнал поступает со всех сейсмофонов, находящихся в том секторе?
– Да, но с разной силой, – ответил Кантор. – Так что вряд ли это дефект самих сейсмофонов или связывающих их с Солнечным Долом кабелей. Есть одно предположение…
Кантор вдруг замолчал и бросил взгляд на Чунг, будто ожидая разрешения продолжать или, наоборот, запрета высказывать соображения.
– Говори, – сказала Чунг.
– Возможно, источник сигнала перемещается. Амплитуда растет на одном приемнике и снижается на других, но в любом случае слишком медленно, чтобы можно было связать сигнал с упавшим камнем.
– Если источник движется, то примерно с какой скоростью? – спросил я.
Кантор снова взглянул на Чунг и глубоко вздохнул:
– На мой взгляд, около двух километров в час. Достаточно медленно для пешехода. Но может, и не столь медленно для подобной местности, учитывая, что на идущем должен быть скафандр.
– А если он движется, – настойчиво продолжал я, – то в каком направлении? Можешь оценить?
– Только очень грубо.
– И все же?
– Возможно, в сторону Солнечного Дола. Если так, то в течение ближайших двадцати шести часов станет намного яснее. – Кантор указал на стол. – Вибрацию начнут регистрировать другие сейсмофоны, а в том секторе, куда перемещается источник сигнала, у нас есть глаза. Покрытие достаточно разреженное, но и оно может нам что-то дать.
– Девяносто километров, – сказал я. – Если кто-то в самом деле направляется в нашу сторону, примерно через сорок пять часов он постучится к нам в дверь. Интересно, что он надеется найти?
Чувствуя, что откладывать столь важное событие больше нельзя, я поднялся по короткой лестнице и вышел на сцену, представ перед гражданами. Меня сопровождали двое чиновников без тулупов, в церемониальной одежде, лишь чуть менее вычурной, чем моя собственная.
Стоило толпе меня увидеть, и атмосфера ощутимо изменилась. Я почувствовал, как вспотели подмышки. Здесь было не столь прохладно, как в Святилище, а пять тысяч человек, столпившихся на форуме, лишь добавляли тепла и влажности.
Ропот и шорох смолкли. Кто-то в последний раз кашлянул, и наступила тишина.
Я попытался охватить взглядом всех собравшихся. В первых шести рядах они сидели в креслах, а дальше были только стоячие места, и даже с высоты своего положения я мало что мог разглядеть в скоплении усталых и встревоженных лиц. Я попросил прийти всех жителей Солнечного Дола, за исключением больных или занятых на неотложных работах. Пять тысяч человек – слишком много, чтобы знать каждого лично, но несколько сотен из них я мог назвать по имени, с ними меня связывали семейные, профессиональные и политические отношения.
Среди присутствующих была Мина Лофгринд, чей отец Маркус погиб при строительстве двадцатой пещеры. Мина гнула спину на грядках шпината, чтобы нас прокормить. Нейт Маснек, потерявший большую часть кисти руки в аварии на бумажной фабрике считаные недели назад, шел на поправку, но я знал, что потом ему придется сменить работу. А вот Этьен и Мохтар, неутомимые знатоки замкнутой системы жизнеобеспечения; не проходит и дня, чтобы они не ремонтировали какой-нибудь узел или не пытались заставить его работать эффективнее. И естественно, здесь не было детей – по крайней мере, детей младше Викторины.
Я с легкостью нашел Николя и ее дочь во втором ряду. Их засыпали со всех сторон вопросами, желая заранее узнать, о чем я буду говорить. Судя по раздраженному взгляду Николя, ее терпение было на пределе.
Многие ли из тех, кого я знаю, полностью на моей стороне? Еще до истории с Рюриком Тэйном это нелегко было понять. По большому счету, Солнечный Дол не поддержал его попытку мятежа, но, кроме простого неодобрения, имелось и множество других мнений. Некоторые считали, что я был чересчур благодушен, позволяя несогласным организовываться и строить планы, и что часть ответственности лежит на мне. Другие полагали, что я проявил непозволительное мягкосердечие в выборе метода казни, ведь тот, кто подверг нас всех опасности, заслуживал повешения, потрошения и четвертования.
В том, что по этому поводу думает семья Рюрика, у меня не было никаких сомнений. Его жена Орва сидела рядом с его братом (и своим деверем) Сореном. Я старался не смотреть в их сторону, но тщетно. Отчего-то подмывало взглянуть Орве в глаза, словно только так я мог себя реабилитировать.
«Чего ты хочешь? – подумал я. – Моей крови?»
У меня не было ни малейшего желания казнить Рюрика. Но сама суть его преступления исключала какое-либо иное наказание. Так гласило жесткое законодательство, которое мы оба помогали создавать в первые дни существования Солнечного Дола. Само наше выживание, сама возможность скрываться от волков зиждились на простом и обязательном для всех постулате: никто не может покинуть систему.
Чтобы это гарантировать, я уничтожил «Салмакиду». Мы забрали с корабля все, что могло пригодиться, а потом отправили его на автопилоте в сторону Михаила – конечно, точно рассчитав момент столкновения, чтобы взрывы двух сочленительских приводов выглядели как выбросы фонового излучения. Этот жертвенный акт был хорошо известен, и память корабля чтили; в числе прочего «Салмакида» присутствовала на стенной росписи, которой Викторина и ее соученики (а также их предшественники) покрыли школьную стену. Принцип был незамысловат и доходчив. Желание улететь может стать неодолимым после нескольких тяжелейших десятилетий, а волки могут не появляться год за годом, порождая у нас предательскую мысль, будто они ушли навсегда. А значит, лучший способ избежать катастрофы – ликвидация транспортного средства. Мы преднамеренно оставили себе лишь возможность путешествовать внутри системы, причем исключительно в экстренных случаях.
Но лет пять назад начал распространяться слух.
Как и любая наглая ложь, он был весьма коварен и трудноопровержим. Говорили, что на самом деле «Салмакиду» никто не уничтожал, и что она все еще на ходу, и что ее держат где-то неподалеку от Солнечного Дола для бегства правящей элиты в случае появления волков или какой-либо иной катастрофы. А большинство из пяти тысяч будут брошены на произвол судьбы, поскольку корабль способен взять на борт лишь немногих счастливчиков.
Когда впервые поползли эти слухи, Рюрик от них попросту отмахивался. Позже стал относиться к ним с осторожным скептицизмом, не веря, но и не полностью отвергая. Наконец задумался о том, как использовать их в своих собственных политических целях. У нас возникли серьезные разногласия при планировании действий на случай контроля за рождаемостью, продовольственного нормирования и тому подобного, и Рюрик начал агитировать за смену руководства. Вряд ли поначалу он воспринимал ложь всерьез. Для него это был лишь удобный рычаг, чтобы создать некоторый раскол в обществе и набрать сторонников. Но, полагаю, со временем он начал в нее верить, хотя сам участвовал в операции по уничтожению корабля.
Рюрик и его команда мятежников добрались лишь до ангара для шаттлов, но, попытавшись покинуть Солнечный Дол без прямого распоряжения Святилища, он навлек на себя самое суровое наказание по нашим законам.
Помиловать его было не в моих силах, но я сделал все возможное, чтобы спасти его сообщников, включая Орву Тэйн, которая, несомненно, знала о планах мужа. По справедливости, ей бы сейчас сидеть за решеткой в скромной тюрьме Святилища. Но от этого не было бы никакой пользы. Орва хорошо работала, многие ее уважали, так что я воспользовался всем моим авторитетом, чтобы избавить ее от ответственности за участие в мятеже.
«Ты либо слишком мудр, – доверительно сказал Морган Валуа, когда я изложил свой план защиты сообщников Рюрика, – либо чрезвычайно легковерен. Надеюсь, у нас есть лет тридцать – сорок, чтобы выяснить, что из этого правда».
«Если нам посчастливится столько прожить, – тихо ответил я, опасаясь чужих ушей, – я с готовностью приму любой приговор».
Сейчас Валуа наблюдал за мной, стоя у самых кулис. Судя по его мрачному взгляду, он считал, что от моего выступления пользы будет немного. Не следует, полагал он, публично объявлять о нашей гостье, пока мы не разберемся, что она из себя представляет и как с ней связаны сейсмические пертурбации. Но уже пошли слухи, и я слишком хорошо знал, сколько может быть вреда, если дать им волю.
– Друзья, – начал я, с улыбкой глядя на собравшихся и пытаясь придать голосу уверенности, – у меня есть новости, преимущественно хорошие. Как вам всем известно, некоторое время назад я отправился на перехват корабля, который угрожал выдать Солнечный Дол волкам. Пусть этот корабль и не пытался вступить в контакт с нашей общиной, его поведение вызывало тревогу. Его было необходимо уничтожить, даже если это подразумевало гибель многих невинных душ. – Я придал тону надлежащую серьезность. – Однако это вовсе не означает, что исполнение долга доставило бы мне радость. К тому же наше вмешательство было закономерно сопряжено с огромным риском. Но этот риск мы осознавали всегда. Мы решили, что готовы пойти на него ради Солнечного Дола, ради пяти тысяч его обитателей, к кому я сейчас обращаюсь. Итак, пришелец был успешно перехвачен и уничтожен.
Я вглядывался в лица, пытаясь понять, как люди отнеслись к тому, о чем я умолчал: что пришелец был уничтожен скорее вопреки моему вмешательству, а не благодаря ему. Если у кого-то и имелись сомнения, их тщательно скрывали.
– Это не столь приятная новость, – продолжал я. – Погибли люди, и мы скорбим по ним. Но эта трагедия подарила нам еще одну жизнь.
Послышался ропот, в котором смешались в равной мере удивление, любопытство, скептицизм и негодование.
– В живых остался один из пассажиров, – сказал я. – Мы полагаем, что это женщина, вероятно, с Приюта. Возможно, мы знаем ее имя, но лучше подождем, когда она сама сможет нам представиться. Похоже, она хорошо себя чувствует, судя по обследованию, которое нам удалось провести. Наша гостья еще в анабиозе, но вряд ли пройдет очень много часов, прежде чем она сможет общаться. – Я натянуто улыбнулся. – Потом придется выполнить самую трудную задачу – объяснить ей, что случилось. Полагаю, для нее это станет шоком и ей потребуется помощь, чтобы все осознать. Возможно, сперва мы ей не понравимся. Но, думаю, со временем, благодаря нашему терпению и участию, она свыкнется с произошедшим и будет рада, что выжила. А мы, в свою очередь, будем рады принять ее в наше общество.
– Еще один рот, который придется кормить, – выкрикнул Сайлус Маурус, один из моих самых смелых и шумных критиков.
Он сидел в первом ряду, по-жабьи расплывшись в кресле и воинственно скрестив на груди руки.