Космическая шкатулка Ирис

– Да мне и эти тратить не на что, – отозвался Радослав, не понимая, к чему такое длинное вступление не по существу.

– Тебе не на что, а ей?

– Незачем ей привыкать к архаичной роскоши. Она человек, принадлежащий к другой цивилизации, туда и вернётся. Я сам проходил через подобные увлечения комфортом из-за скуки. Глупости это. Пустое отвлечение ума.

– Мудрец. Мудрец из пещеры. А я люблю роскошествовать. Я уж давно здесь стал обывателем. Так привык, что возврата не хочу. Хотя, если начистоту, представить тут свою кончину, я не могу. Хочу умереть на Родине. Как сделал старый Франк Штерн. Вспоминаешь доктора?

– Нет. Нет у меня тут воспоминаний. Я тут как новенький и глупый молодожён.

– Попривык? А то, помнится, смурял как грозовая туча. Ох, и не хотел ты себе жену, а глядь, опять на голову твою свалилась. И где? Там, где и не ожидал. В Космосе! Удружила тебе Пелагея! Наплела своих куделей судьбы.

– Мы друг другу не мешаем, – ответил Радослав, – а только являемся друг для друга наполнителем того самого пространства, которое и занимает одиночество. Каждый живёт, как ему хочется, а вот в углах при этом стылые сквозняки как волки не воют, тоска как мышь не пищит и не скребётся.

– Это что-то и новенькое. Ты освоил местную речь настолько, что и выражаешься эпически образно.

– Я не был косноязычен в принципе.

Где искать Фиолета

– Что думать будем по поводу Фиолета Арнольда? – без всякого перехода спросил Кук.

– Надеяться на чудо, – подал голос Андрей, до этого не проронивший ни слова. – Найти человека на огромном заселённом континенте немыслимая задача.

– Радослав же его увидел. А он Радослава первым узнал. Только растерялся отчего-то. Думаю, его шевелюра и борода твои ввели в заблуждение. Да и лет-то прошло немало.

– Он на Паралею прибыл мальчишкой, – сказал Радослав,– Наглым и расхлябанным. У него и лицо-то было полудетское тогда. А тут рослый, бледноликий и бородатый мужик пялится тебе в самые глаза. Я подумал вначале, что неадекватный человек. Но глаза… Понимаешь, Кук, нет тут таких глаз ни у кого. Тут люди от нас, землян, не отличаются. Арнольд же – творческое изделие в единственном экземпляре, гибрид двух миров. Человека с Паралеи и женщины из Созвездия Рай. Глаза у него, доложу тебе, как у архангела Михаила с живописных шедевров Эпохи Глобальных Войн. Когда люди на Земле верили в наличие прекрасных ангелов небес. Увидишь такого, оторопь берёт от его неземной красоты. Не ошибёшься, как увидишь, – он, Фиолет! Тут таких больше нет.

– Ты же ошибся почему-то. Не признал, – подал голос Андрей. – Я-то этого Фиолета пару раз и видел на Паралее, поскольку я мало времени там провёл. Он на местного был похож. Красив, да. Но и только. В целом какой-то невнятный он был, как бы ускользающий от пристального изучения, избегающий плотных контактов даже со своими соратниками. Я даже решил, что он аутист. Вещь в себе. Сын Разумова, ну и что. Мало ли у нас семейных династий. Особенности жизни таковы, что дети рождаются даже в звездолётах.

– Да. Он был не прост, – согласился Радослав. – Почему он тут оказался? Как могло такое быть?

– Могло, – ответил Кук. – Поскольку он попал на своей песчинке «Пересвет» в ту траекторию, что оставил после себя мой звездолёт-богатырь. Его просто туда затянуло и выкинуло в пределы моей планеты.

– А зачем тебе понадобилось вызывать свой звездолёт? – Радослав так и не получил внятного объяснения действиям Кука, хотя объяснений было много.

– Ну, ты и тупой! – разозлился вдруг Кук. – Я же говорил, что не хотел я на вашей Паралее отсиживаться. У меня тут место обжитое, вторая Родина моя. А там среди розовой и красной листвы чего я бы стал глаза свои чуждыми красотами воспалять? И не собирался я вас с собою брать. Но коли уж не прибыл ваш «Пересвет», так потащились бы к Пелагее в её заводь. Лучше бы было?

– Конечно, – вдруг задерзил Куку Андрей. – Там наша космотрасса совсем рядом, а тут мы в полном отрыве от своих. – Как и обычно не притронулись и словом к теме происхождения звездолёта Кука. Откуда он у него был?

– Тогда почему он прибыл сюда настолько раньше, чем мы его ожидали в назначенных координатах? – спросил Радослав. – И как объяснить столь необъяснимую странность?

– Этого я не знаю, – честно ответил Кук, – может, он попал во временную петлю, и его отбросило назад? Если местонахождение звездолёта Фиолета не фиксируют даже мои приборы разведывательной службы, то вывода два. Или его уже нет в наличии. Или он как-то хитро умудрился его замаскировать. В какой-нибудь подземной пещере, как и мы свой, как думаете?

– Он мог включить режим невидимости, чтобы дать искусственному интеллекту корабля возможность починить себя, – предположил Радослав.

– Это риск огромный, – сказал Андрей, – Если в процессе его нахождения внутри звездолёта, – а Фиолет не может время от времени туда не входить для слежения за восстановлением и необходимой перезагрузки центрального компьютера, – искусственный интеллект схлопнется, и тогда он окажется замурованным там без шанса выхода наружу. Тогда гибель. Он не может не понимать.

– Может, он и понимает, а выход у него какой? – продолжил Кук. – Если он считает себя оторванным от родной цивилизации, он вполне может не иметь внутреннего стимула для сохранения жизни. Или вырвется отсюда или смерть ему не страшнее, чем обитание среди чужого мира, который он не знает, не понимает.

– Короче, надо по очерёдности нам всем каждодневно патрулировать столицу, а она не так уж и велика, чтобы иметь шанс его встретить. Кроме меня. Я его не знаю, никогда не видел. Глаза архангела не тот признак, по которому можно узнать нужного человека.

– Ты узнаешь его по ботинкам, – сказал Радослав. – Наша технология. Он из них не вылезает принципиально. Там у него связь со звездолётом и прочие нужные ему для выживания штучки. У местных таких ботинок нет. Они вызывают у них острое любопытство, но и только. Что это парень на себя обул? Что за несуразицу? А потом, – да мало ли чудаков на свете,– так они думают. Тут народ в целом весьма добродушный, как я заметил. Не цеплючий до других, если они сами не цепляются.

– Конечно, мне бы и стоило иногда посещать их Центральное Древо Мира. У меня там и знакомцы имеются… – раздумывал Кук вслух. – Подключать их, конечно, к поискам не буду. Опасно. Сами такие черти ушлые, что на мякине не проведёшь. Но кое-что выведать попытаюсь. Да и прогулка пешая в моём возрасте не повредит иногда.

– Ландыш мне жаловалась как раз на обратное, – в комнате оказался Костя. Он уловил последние фразы беседы, – она ещё до своей беременности гуляла по этому столичному Древу как кот учёный. То есть кошечка. Пошла в брючках, и такое пережила! За нею толпы ходили и её осмеивали. «Ой, а ножки-то какие тонкие и длиннющие! А грудь как у женщины! Да это урод! Смотрите, не баба, не мужик! Вот несчастье какое»! И не отставали, пока она не запрыгнула на их скоростную дорогу, умышленно сев в вагон для бродяг. Бродяги и всякая асоциальная мелочевка здесь как раз более лояльные ко всяким странностям. Тех, кто опасен по-настоящему, исполнительные силовые власти просто топят в океане. А мелких нарушителей того, сего, неудачников всякого рода власти особо-то не прессуют. Как где-то я прочитал, не запрещают жить окончательно, но и не разрешают полностью. А в машине той, где отделение для бродяг, такая вонь, такая антисанитария. Пока Ландыш доехала до места, так чуть сознания не лишилась.

– Чего это она с тобою так откровенна? – подозрительно уставился на сына Кук.

– От скуки, думаю. Радослав не балует её общением. Она жалуется, что он не любит общения не по существу дела, считая его пустой болтовнёй.

– Какие у тебя могут быть тут дела? – поинтересовался Кук у Радослава. – На курорте? Ты Ландыш своим небрежением не обижай.

– Курортную зону ты оставил за собою. Тут климат мало походит на субтропики. – В который уже раз отношение Кука как к зависимому младшему домочадцу ощутимо задело Радослава. И он подумал о том, что стоит всё же озаботиться своим устроением без подачек Кука. Кук конвертировал драгоценные металлы в местные деньги, имея свои каналы связи в нужных для этого кругах местного социума. Но никого в свои тайны не посвящал. За спиной Кука они с Андреем часто обдумывали проект собственного независимого от старика существования. Да и бездельничать осточертело настолько, что никакие путешествия по лику континентов не скрашивали уже собственное иждивенчество в собственных же глазах. А посторонние глаза допущены к их жизни не были. Тут Кук явил все свои таланты как величайший конспиролог.

– Что поделаешь, Радослав. Я по праву первенства занял лучший континент. И ведь смотри, даже межконтинентальные расстояния не способны избавить нас от трений.

– Можно облегчить себе задачу тем, что локализовать поиск в определённом месте, а не бродить по всему городу, – вернулся Радослав к теме о поиске Фиолета.

– Каким образом? – не понял Андрей. – Где это место?

– Я после того, как Фиолет пропал из моего обзора, огляделся на местности и увидел вот что. Рядом находился обширный комплекс торговых площадей, нечто вроде вернисажа народных промыслов. Я сунулся туда. Место колоссальное по протяжённости, но… – Радослав тянул время, играя на нервах у Кука умышленно, мстя ему за подковырки. Кук не любил длинных повествований не по существу дела. – И вот что я там обнаружил. Стоит себе павильончик. Обычный, каких там множество. Я мог бы туда и не заглядывать. Но я зашёл…

– Да не тяни ты кота за яйца! – заорал Кук, – ещё архитектуру опиши.

– И опишу. Он несколько выделялся из общего ряда тем, что там продавали среди картин местных умельцев вот что… – Радослав опять замолчал. Кук тоже молчал, уловив его недостойную игру. – А умельцы там, скажу вам, стоят того, чтобы их посмотреть. Я даже купил пару картин в спальню Ландыш.

– В спальню Ландыш? – переспросил Кук, – у вас разные спальни? Вы что же не муж и жена уже?

– Ей удобнее спать от меня отдельно. Да она и с самого начала так решила. Сама не приходила никогда. Ждала, что я первый…. Она стала тут вне конкурса единственной королевой, как она думает. Она решила меня таким образом воспитать как идеального мужа. И я не возражал.

– Хрен бы с её воспитанием, не я ей достался. Да и королев тут столько! Целых три континента на любой цвет и любой вкус. Продолжай дальше, о чём и тянешь резину.

– Среди прочего, всякого красивого и даже чудовищного по своему безвкусию, там были особые картины и особые пейзажи. Торговец сказал, что на них огромный спрос среди высокоинтеллектуальных посетителей и ценителей редкостей. Картины не были нарисованы местными красками, или чем они там ещё рисуют. Они были созданы при помощи цветного принтера. А пейзажи наши земные. А также инопланетные, а также те, что были в наличии в такой роскошной и такой неустроенной Паралее.

– И что с того, что земные? – не понял Кук. – Тут пейзажи от земных и не отличаются почти.

– А города? Земные города, Кук. А изображения тех миров, о которых тут и слыхом не слышали, глазом не видели, потому и столбенеют от его картинок. Тут, оказывается, на фантастику большой спрос.

Все замолчали. Молчали долго. Подал голос опять Кук, – Выходит, Фиолет не растерялся. Учёл запросы рынка и стал лепить свои картинки себе на прокорм. Молодец! Торговец знает его местообитание? – Кук уже ликовал. – Чего ж ты нас томил!

– Нет, Кук. Торгаш ничего о нём не знает. Кроме того, что странный мужик, похожий на бродягу, приносит ему, когда пару раз в месяц, когда и раз в месяц охапку таких вот поделок. Они сразу же скупаются у него оптом в дорогие магазинчики уже для рафинированных ценителей прекрасного. Я и те-то, что увидел, застал по случайности. Их сразу же у него забирают другие торговые агенты. Торговец просил того бродягу приносить свои шедевры чаще. Человек сказал, что чаще он не может. Трудности с изготовлением. Наверное, Фиолет понимает, что не стоит сбивать цену на то, что является редкостью. Или боится привлечь к себе ненужное внимание из числа других агентов – скупщиков. Ясно, что Фиолет шифруется и не хочет выдавать место, где он и обитает. А оно там, где поблизости его корабль.

– И теперь мы должны патрулировать как в детской игре входы в тот вернисаж? – спросил Андрей.

– Если приносит раз в месяц, а ты видел его только что, то сразу же там и делать нам нечего, – заявил своё мнение Костя.

– Там может и нечего, – не согласился Кук, – а где уверенность, что он не живёт в самой столице или где-то недалеко? Что он бродит и ещё по каким-то улицам и местам. Нет. Будем патрулировать город, как и решили. Ты, Костя, первым и выйдешь завтра же.

Костя не обрадовался нисколько, – Чего я буду там бродить по их зарослям, как кот учёный? Ещё и за бродягу сочтут, прицепятся, да и подхватят под белы ручки для установления личности. Я не раз такое тут наблюдал. Я и не умею так. Чтобы бесцельно.

– Почему бесцельно? – спросил Кук. – А девушки? А ресторанчики? Да и мало ли чего. Обстановка там мирная. Криминал минимальный. Погрузись в изучение местной среды более глубоко. Отвлекись несколько от своих полётов над планетой, да от дежурств в звездолёте. Ты стал как отшельник, Костя. Скоро и разговаривать разучишься, как Радослав. Надо, ребята, погружаться в местную среду глубже. Берите пример с меня. Я веду активный образ жизни, уже свой тут человек для множества местных обитателей. И даже тут, где царство Радослава, я знаю отнюдь не рядовых людей лично. А мне за девяносто лет.

По дороге к бабе Вербе

Идти до холмов оказалось вовсе не так далеко, как показалось с берега. Обе юные женщины шли еле-еле. Ива из-за своей ноги, а Вешняя Верба не столько из-за своего положения, сколько от страха перед неизвестностью, избравшей мишенью именно её. Она боялась старухи, которую видела в Храме Ночной Звезды, и в которой не могло быть ничего страшного на взгляд Ивы. Хотя тут она задумалась по поводу того, как сама испугалась бабу Вербу, увидев ту впервые. Отчего бы так? Что может быть пугающего в старухе? Даже в некрасивой старухе.

– Чего ты боишься? – спросила Ива у Вешней Вербы. – Бабка всего лишь тебя осмотрит, поскольку, как сказал Капа, она владеет навыком целительства. Определяет даже по лицу будущей матери пол будущего ребёнка и то, будут роды благополучны или нет. Она только и всего пощупает твой живот. Так целители определяют, правильно ли ребёночек расположен внутри, и как избежать его перевёртывания ножками вниз. В этом случае роды бывают мучительными, и даже смерть матери или ребёнка в таких случаях возможна. А целители знают, как вернуть ребёночку правильное положение до начала родов. Ты понимаешь? Ещё они дают указание, что можно, а что нет кушать. Как лечить отёки. У тебя есть отёки?

– Вроде, нет, – ответила Вешняя Верба. – Я и вообще-то не чувствую никаких особо неприятных вещей. Всё как обычно. Даже вот. С Капой вчера были наедине, – разоткровенничалась она. – И мне было хорошо с ним, как и всегда. Я даже хочу его по-прежнему. Сильно.

Иве стало неловко от её откровений. – Где же ты с ним встречаешься? – спросила она.

– Раньше он и в столицу к себе меня возил. Мы вместе ехали по скоростной дороге. Сидели рядом в обнимку, глядя вниз на пробегающие пейзажи и селения. А как там у него, в столичном доме, Ива! Ты даже не можешь себе представить, в какой роскоши можно жить. От такой роскоши, когда ты находишься вместе с любимым мужчиной, когда тебе хорошо, а вокруг невероятная обстановка, можно и сознание потерять. От счастья.

– И ты теряла? – удивилась Ива, не представляя Капу таким вот любовником, от которого можно потерять сознание.

– Было… А теперь он только в свой дом у Храма Ночной Звезды меня приводит. Там ничего. Хотя и плохо. Пусто, стены старые, шершавые. Только постельное бельё очень тонкое. Капа изнежен невозможно.

– Как же старый Вяз? – изумилась Ива. – Он же не может не видеть, что его главный помощник с женщиной в его же доме.

– Ну и видит. И что? И даже слышит, хотя и живёт через стену.

– Слышит? Чего? Как вы разговариваете?

– Ты дурочка, что ли, совсем? Ты никогда не кричишь, если тебе бывает хорошо с твоим мужем?

– Зачем мне кричать? – ещё больше изумилась Ива. Что за звериные страсти там у Вешней Вербы и вредного Капы?

– Ты просто не понимаешь, что такое истинная страсть женщины к своему мужчине.

– Это к Капе истинная страсть у тебя?

– Да ты со своим-то чудиком живёшь, или вы только как дети спите вместе в обнимку?

– У нас не страсть. У нас истинная любовь. – Дальше они шли молчком. Ива не удержалась и спросила, – Скажи, Вешняя Верба, а как ты сблизилась с Капой? Как это произошло впервые?

– Как? Однажды я купалась вечером. Была очень тёплая вода. Он пришёл на пляж. Мы сидели и болтали. Вокруг никого уже не было. И тогда он показал мне…. Свой огромный член. Он стоял у него стоймя. Я испугалась, а он сказал, что для него это тоже очень большое неудобство. Что это страдание, и виновата в его страдании я. Поэтому я и должна ему помочь избавиться от его болезни. Я спросила, как это? Он и сказал, что должен в меня войти. Я спросила: «Неужели, он должен быть там весь целиком»? Он ответил: «Впусти хотя бы чуть-чуть…». Я посчитала это игрой, что мы просто повозимся, подурачимся. Но он вошёл в меня по-настоящему и глубоко. Из меня полилась кровь, и я потеряла сознание.

– Как это ужасно!

– Нет. Это не было ужасно. Я давно уже влюбилась в него сама. Потом я тоже иногда теряла сознание, но уже не от боли, а от наслаждения.

– По-твоему это любовь? Он просто развратил тебя!

– А что такое любовь, если по-твоему?

– Любовь? Это – полёт в прекрасные миры…

– Нет. Любовь – это, когда женщина начинает ощущать в себе пустоту и очень сильно стремиться к тому, чтобы мужчина заполнил собою её внутреннюю и страдающую пустоту. А мужчина ощущает такое же ответное стремление эту пустоту заполнить. Капа – настоящий мужчина, и он сделал из меня настоящую женщину. А у твоего мужа большой член?

– О любви не говорят столь чудовищными словами.

– Сразу видно, что твой чудик – красавчик так и не смог сделать из тебя настоящую женщину. Потому что он не настоящий мужчина.

– Какой же он? – Ива буквально задыхалась от бесстыдства Вешней Вербы.

– Трудно понять, что он за фокус природы. Но глядя на него, трудно представить его в постели с тобою. Как и тебя с ним. Вы оба с ним ненастоящие. Правильнее, нездешние. Да. Так и говорит о вас Капа. Как будто и ты и твой чудик – чья-то выдумка. Капа умён и образован. Он, как и ты, начитался уйму книг.

– Он смеет говорить обо мне? О моём муже?

– Он сильно увлечён разгадкой твоего мужа. Кто он? Откуда взялся? Фиолет тебе говорил о своём происхождении? Откуда он пришёл в наш город?

– А тебе твой Капа много ли рассказывает о собственном происхождении? Ты сама-то разгадала его?

– Какое у него происхождение? Если его воспитал маг Вяз, это и говорит о нём как об избранном существе.

– Но это избранное существо никогда не сможет стать твоим мужем, вот в чём твоя беда, Вешняя Верба. И твоя безумная тяга к нему такая же болезнь и ненормальность, как и его… То самое, в чём, по твоему мнению, и живёт настоящая любовь. Любовь не пустота. Она противоположность пустоты. Она душа жизни. Она то, без чего жизнь невыносима, невозможна. Без чего всё вокруг превращается в безобразную механику, как бы совершенно она ни функционировала.

– Сразу видно, Ива, что ты переселилась в своей библиотеке в вымышленные миры, да там и застряла. Ты узнала столько новых и странных слов. К чему они простым людям, вроде нас? Только магам и подобает вести такие вот разговоры. Но ведь ты не сможешь стать магиней в Храме Утренней Звезды. Они же рождаются в особых семьях. Лучше бы ты сразу осталась здесь и не жила бы никогда в «Городе Создателя». Неужели там все сходят с ума?

Баба Верба в таком же поседелом от старости пальто, как у Вешней Вербы, встретила их у повалившейся ограды возле такого же полуразвалившегося дома. Он один единственный сохранил стёкла в своих окнах. Прочие глазели на мир пустыми глазницами, как черепа вымерших и неведомых чудовищ. Ставший вдруг стылым ветер гулял по пустынной и длинной улице, похожей на город мёртвых. Прямо за домами уходили вдаль построенные опоры дороги, уводящей в безразмерные поля и синеющие на горизонте леса. По самой дороге над головами стоящих женщин, над крышами заброшенных навсегда домов, с гулом проносились в вышине грузовые экспрессы, общественные длинные машины, а также роскошные персональные машины элитарных сословий, которых никто из местных никогда не видел и в лицо. Ива и Вешняя Верба, очарованные видом разноцветных дорог разной высоты, забыли о бабке, задрав головы вверх. Белая дорога была на самых высоких опорах, и была она совершенно пустынной. По синей машин катило намного меньше, а по серой проезжали самые длинные и заметно более медлительные.

– Для кого же строят белые дороги, если они всегда или почти всегда пустынные? – спросила Ива, так и не разгадав загадки белой и самой высокой дороги. Даже её отец не знал ответа. Он что-то невнятно мычал, боясь показаться неосведомлённым, хотя это и было очевидно.

– Для кого? Мне Капа говорил, что великие маги используют её для своих путешествий.

– Неужели, для нескольких десятков человек построили такое сложное сооружение, не посчитавшись с затратами?

– Разве это их личные затраты? Это затраты твоего отца и ему подобных трудяг.

– Вот бы туда подняться и посмотреть вниз! – мечтательно произнесла Ива.

– Лестницы на белые, да и на синие дороги всегда закрыты для всех, кто не имеет особых печатей при себе. Вот Капа мечтает когда-нибудь стать магом и ездить по синей дороге. И он будет по ней кататься. Я знаю. А уж о белой даже он не мечтает.

– Даже он! – передразнила Ива подругу. – Как будто он любимый избранник Создателя, и все мечты только и делают, что, толкая друг друга, спешат осуществиться ему на радость.

– Да. Он избранник, только не всем дано понять, – сказала Вешняя Верба. – Ой! Как же страшно жить под дорогой! А в столице многие живут совсем рядом с такой дорогой и привыкли. Я бы не смогла так.

– Смогла бы. Я же привыкла, когда жила в «Городе Создателя». Привыкаешь ко всему очень быстро.

На волосах бабы Вербы был повязан тёмно-синий платок в белую крапинку. На ногах такие древние, не по размеру, изжёванные кожаные сапоги, что выкинь их на дорогу, и бродяга с брезгливостью обойдёт. Она сердито оглядела Вешнюю Вербу из-под нахлобученного платка. – Пошли! Хватит рты разевать, а то птица нагадит прямо в рот. Или кто выкинет что из машины на ваши головы.

– И на твою тоже! – задерзила вдруг Вешняя Верба. Ива, чтобы отвлечь гнев старухи, спросила по-свойски у бабы Вербы, – Дорога теперь соединяет столицу с новым «Городом Создателя»? А то прежде был только окольный путь и очень далёкий. К нам начальство из столицы долго добиралось. Обычно. Так папа рассказывал. А ведь он тоже строил эту дорогу, – добавила она не без гордости за отца.

Старая Верба ничего на это не сказала. Она повела девушек в заросший двор, к обкрошившимся ступеням, сказав, – Осторожнее, калеки, тут ступень одна провалилась.

– Кто это калеки? – опять разозлилась Вешняя Верба.

– Вы обе, – ответила старуха. – У одной телесная хворь, в коей она не виновна, а у тебя хворь, которую ты сама же и взрастила в себе. Не того ты себе выбрала! – голос был повелительным и каким-то неприятно-жестяным, показавшимся Иве очень странным.

– С тобой не посоветовалась, – огрызнулась Вешняя Верба.

– Твоя любовь к жестокосердному человеку не любовь вовсе, а зависимость, болезнь души. Тело же увлекается душой за собою, как моя коза волочит за собою деревянный кол, если вырвет его из земли. Я коз прежде привязывала к такому вот колу, когда они на лугу паслись, – пояснила баба Верба. – Капа, как и положено паразиту, душу твою доит, как я своих коз. Молоком юным опивается, а потом надоешь, зарежет без жалости. Фигурально выражаюсь, понятно. Сожрёт тебя недоля, как выкинут тебя, дуру.

– Ты откуда можешь знать, что он жесток? – Вешняя Верба пошатнулась, попав ногой в ту самую провалившуюся ступень. Бабка ловко и сильно её поддержала. Вешняя Верба продолжила, сильно задетая словами старухи. – Он ни разу меня не обидел. Только ласку, только подарки и видела я от него.

– И я своих коз поила, кормила, шёрстку чесала. А где они теперь?

– Где? – спросила Ива. Они вошли в темень комнаты. Сразу не было видно ничего, кроме мутного окна.

– Отдала тому старику, что на пристани. Думала, пусть молочко свежее пьёт. Сена мне добрые люди напасли целый сарай на зиму. А летом лугов-то вокруг! Не исходишь их и за день. А он их порезал, да продал мясо на базаре. Вот ведь тупой жесткач! – Трудно было не отметить её современных словесных вывертов. Но ведь она жила у переправы прежде, а там столько народа перебывало.