– Как-то об арбалетах я и не подумал, – признался Фин. – Ну правильно, они же не огнестрел, вот и не подумал.
– Дебил ты, капитан, – сказала Авьера. – В жопе у тебя детство до сих пор играет. Мы выкрутились, верно. Повезло. И если бы не везение, то арбалетная стрела торчала бы не из глазницы Красавчика, а из наших с Востой. Медкапсула умеет оживлять трупы?
– Не умеет, – согласился капитан. – Так ведь это того… не торчат у вас стрелы из глазниц. А я-то, старый осёл, думал, за меня порадуетесь! Скажете гордо, вот капитан у нас выдумщик! И кадета проверил, и район от банды избавил. А вы про стрелы в глазницах… Вы, прямо скажу, пессимисты.
– Я рада за тебя, кэп, – мрачно произнесла Авьера. – Так рада, что аж плечо кровоточит и рука болит. Синяками от радости покрываюсь.
– Ну ладно, хватит уж. Самому стыдно.
– Это тебе сейчас стыдно, мудило ты перловое, а завтра с тебя как с сала вода.
Воста рассказал, как кадет угнал скайбут.
– Неспроста я сомневался в нём, неспроста. – Кэп удовлетворённо крякнул. – С гнильцой оказался кадет. Ты смотри-ка, догадался о моральном испытании, а всё равно поступил, как урод… Видать, судьба у него такая. А ведь месяц притворялся таким старательным, преданным, в самые глаза собачонкой заглядывал, хвостиком меня обвиливал. Умело притворялся, умело. Ну и чёрт с ним. Погибель ему судья. Статут он читал, о наказании был, как говорится, уведомлён. А ведь из него мог бы получиться отменный аферюга, но не судьба. А теперь по пивку! Я угощаю.
Авьера выразительно посмотрела на кэпа.
– Тридцать процентов, – тут же сообразил Фин. – Я ведь за всем стою.
– Тридцать так тридцать, – подозрительно легко согласилась Авьера и протянула руку. Фин, чуя неладное, пожал её не очень уверенно. – Так уж и быть, тридцать процентов тебе, а остаточек нам.
– А… – Фин хлопнул ладонью по краю стола.
Но кошелька там уже не было.
– Тридцать, тридцать, – усмехнулась Авьера и подкинула кошель в ладони.
Выпив пива и зайдя в ближайшую подворотню, троица с помощью джиордина, карманного телепортатора, настроенного на АВС-28, вернулась в Общагу.
Уборщики Мнише и капитан Угры материализовались в капитанской рубке, которую как раз пыжился открыть Гоку Мурно. Кадет безуспешно ковырял замок ключами, связку которых Фингоуз отдал ему на сохранение. Неудавшегося захватчика прошиб пот, он натужно сипел, но упорно подбирал ключ. Всего на железном кольце имелось шестнадцать бронзовых колечек по два ключа. И каждый выглядел настолько причудливо и настолько отличался от других, что складывалось впечатление, что это были ключи от эпох, морей, капусты, сокровищницы, спальни принцессы, холодильника, желудка, лебедя, но никак не от капитанской рубки. Связку ключей Фингоуз приобрёл у старьевщика всё в той же Пизюлине и торжественно вручил своему коварному заму под видом ключей от Общаги.
И теперь обречённый Гоку безуспешно перебирал ключи. Сжалившись над ним, Фингоуз открыл дверь в капитанскую рубку изнутри и во всей своей грозной красе предстал перед обалдевшим кадетом, который собственноручно оставил его и уборщиков на планете Монью в твёрдой уверенности, что у них нет ни малейшего шанса покинуть её поверхность.
Кадета за предательство высадили на Погибели сроком на две недели. Насколько знал капитан Угры, столь долго никто не выживал. Идеально дикая планета, покрытая превосходно непролазными лесами, кишмя кишащими замечательными плотоядными тварями. К слову, провести три дня на Погибели довелось и Авьере, когда она спутала диеты жильцов. Погибельная фауна была знакома ей до боли. Один её представитель едва не отгрыз ей руку, а другой перепутал её голову с леденцом.
В назначенный срок кадет к условному месту не явился. Непродолжительные поиски результатов предсказуемо не принесли. Новых рекордов по выживаемости кадет Гоку Мурно поставить не смог.
3
ОТКРОВЕНИЕ ДЛЯ ВОСТЫ
Обычно Стоуш просыпался к восьми, а сейчас проснулся за два часа до завтрака. Как и все хукумцы, он походил на гармонный чехол с парой ног, парой рук и головой величиной с арбуз. Грязно-коричневое лицо изрыто ямочками и бугорками. Стоуш – изобретатель, но тягомотный и урывочный. Его постоянно отвлекали: жена и двое детей, работа продавцом в магазине жевательного стекла и вторая работа третьеразрядным мойщиком домашних животных (разрешено мыть питомцев до 108 кило, и только травоядных).
Стоуш, погребённый семейным бытом, охваченный жевательным стеклом и окружённый немытым зверьём, мечтал побыть наедине с самим собой месяца этак с два и довести электронного логиста, своё изобретение, до ума. Элист – ситуационный анализатор, и должен подсказывать наиболее подходящие для конкретного индивидуума решения. Он и подсказывал, но почему-то неподходящие. Изобретатель понимал, что где-то просчитался, а вот где, не понимал. Тесты и ручная переборка ничего не давали. Электронный логист отказывался рассуждать логично и равнодушным механическим голосом советовал нечто несуразное. Врачу, к которому обратился гражданин с простывшим горлом, он рекомендовал застрелить больного, причём обязательно в присутствии родных и близких. Безработному докеру с 15-летним стажем логист предложил поступить в балетное подземелье (школа на Хукуме) для детей не старше семи лет.
В редкие часы свободы Стоуш запирался в сарае за домом и корпел над элистом. Но редких часов отчаянно не хватало. Почти никакого продвижения. Изобретателя разрывало между семьёй и своим полусобранным детищем. Играя с детьми, Стоуш думал о детище, а когда вправлял мозги детищу, то в его собственную голову самым назойливым образом лезла семья. У изобретателя понемногу съезжала крыша. Он называл элиста женой, а жену логистом. И не где-то, а в постели. Жена, не вникавшая в сарайные дела мужа, знать не знала, кто такой этот логист. А теперь не знала, что и думать о муже. Ладно, назвал бы какой-нибудь приглянувшейся официанткой, пусть даже той смазливой продавщицей из шино-блинной, но не логистом же! Не логисткой, а именно логистом! Это гораздо хуже, чем просто измена. Двойная жизнь никому не проходит даром, и отношения с женой накалялись. Стоуш любил и обожал семью, но любил и обожал своё изобретение он не меньше.
Он уже изготовился сойти с ума, но угодил под машину. Задумавшись о внутренностях своего детища, изобретатель неторопливо переходил дорогу и был сбит вылетевшей из-за угла легковушкой. Стремительно описав короткую дугу, Стоуш пал. В больницу его доставили в коматозном состоянии. Растерянный и подавленный дух изобретателя стоял у больничной койки, на которой лежало его тело. И не знал, что делать. По вечерам его физическую оболочку, подключённую к аппаратам жизнеобеспечения, навещали жена и дети. Они разговаривали с едва дышащим телом или молчали, рассевшись вокруг на пластиковых стульях. Жена смахивала слезинки, дети испуганно смотрели. Стоушу очень хотелось вернуться к жизни, пусть хлопотной и тяжкой, раздвоенной и сумбурной, но жизни. Третьим вечером жена пришла одна, без детей. Голосом, твёрдым и неумолимым, она сообщила телу супруга, что заглянула в сарай, увидела электронного логиста, прочитала записи о нём и всё поняла. Потом, тем же твёрдым и неумолимым голосом, жена сказала, что сожгла записи, а элиста, с которым Стоуш кропотливо возился семь лет, разбила молотом возмездия. Вдребезги. Семья важнее, подумай о детях и т. д.
Вот тут Стоушу возвращаться к жизни расхотелось. В ярости он завопил и замахнулся на аппарат жизнеобеспечения не потому, что хотел сжечь все мосты к выздоровлению, но затем, что аппарат был первым, что подвернулось под руку после жены, которую Стоуш любил и не бил. Однако вопить и драться могут только счастливые обладатели бренного тела, а Стоуш таковым не был.
Крик получился немой. Кулак прошёл через аппарат, как сквозь желе, а заодно и через стену, тоже как сквозь желе. Призрак изобретателя, подхваченный инерцией, выпал с третьего этажа и шмякнулся на клумбу, не умяв ни единой травинки. Внезапно перед цветочной грядкой остановился прохожий и уставился на рассевшегося призрака, чему тот очень удивился. До сего момента его никто не замечал. Это был Воста, принявший облик хукумца. В Общаге Стоушу вернулась телесность (авээсное влияние), и изобретатель получил сколько угодно тишины и покоя для обдумывания своего проекта.
Стоуша, наконец, осенило, почему логист отказывался мыслить логически. Два часа изобретатель, максимально сконцентрировавшись, развивал возникшую догадку. Но тут посудно задребезжала тележка с завтраками. В дверь постучали и открыли её.
– Здравствуй, Стоуш, – сказала Авьера. – Как и просил, блинчики со стекловатой.
Блинчики со стекловатой в Общаге больше никто не ел. Делец СЕ-38 с удовольствием кушал картон, чернила и драгоценные камни. Чем дороже камень, тем вкуснее. Двухголовый мыслитель РедеИри из десятой, головы которого постоянно спорили между собой, забрызгивая друг друга слюной, питался скальными породами и пил тёплую ртуть, разбавленную молоком. Не чурался и мрамора, предпочитая розовый. На чернокаменного масюканца из седьмой поглядывал с нездоровой интимностью, облизываясь ярко-красными языками. Однако капитан Угры дал понять, что поедание жильцов жильцами, равно как жильцов экипажем, экипажа жильцами и экипажа экипажем в Общаге запрещено Статутом Общаги. Нарушители будут наказаны. В данном случае вечной ссылкой на Погибель.
– Сама ешь блины со стекловатой, землянка! – весело проорал Стоуш и в радостном припадке чмокнул землянку в щёку, крепко обнял, отстранил, поцеловал в другую щёку и окончательно отпустил. У Авьеры сложилось впечатление, что её обнял чехол от гармони, а целовала немытая картофелина, фактуру которой поразительно напоминала голова хукумца.
– Ух! – выдохнула ошалевшая Авьера. – Ты это чего?
– Я покидаю Общагу! Немедленно! Хукума ждёт меня! Я хочу видеть своих детей! Хочу жену и создать нового элиста! Первый был паршивым электрочучелом, но со вторым всё будет иначе. Я, конечно, соскучился по семье, но разрешил проблему! Первый элист убит моей женой, а скучать по мёртвым глупо. Будущее за элистом вторым!
– Выходит, милый Стоуш, полтора месяца безделья не прошли впустую – тебя озарила долгожданная идея. Но о решении покинуть Общагу ты должен сообщить капитану.
– Так в чём же дело? – волнительно вскричал Стоуш. – Веди меня к нему!
– Капитана сейчас нет. Он с утра пораньше улетел куда-то. Обдумай всё хорошенько, может, упустил чего. Кэп вернётся – заглянет к тебе.
– Тогда давай сюда блинчики со стекловатой, землянка! И почему ты не любишь блинчики со стекловатой, землянка? Они просто объедение, особенно если добавить стальных опилок, чтобы глотку насквозь продрало. Ты ведь не забыла про опилки?
– Не забыла, приятного аппетита. А у меня от стекловаты в горле першит, вот и не ем её.
Авьера открыла кастрюльку с румяными блинными конвертами, густо усыпанными витками мелкой стальной стружки, которая в кастрюльном полумраке напоминала сплющенных мёртвых улиток.
Воста трусцой возвращался с утренней пробежки к блестящим в лучах солнца щавельным стенам АВС-28. Пробежаться по росистой траве в освежающей прохладе туманного утра, среди желтокорых и тонкоствольных банапел – лучшей разминки Воста не знал. Он находился в отличной физической форме. Ему нравилось быть в отличной физической форме. У Общаги однако Восту поджидал Фингоуз. Капитан Угры сунул большие пальцы за портупейную пряжку и стоял, расставив ноги, с видом крайне самодовольным. Интересно, что заставило теплолюбивого Фина выползти наружу в такую рань?
– Вот ты и дождался, Воста, – многообещающе начал кэп. – Уверен я, ты в тайне мечтал об этом. Все полгода службы тайно мечтал об этом. Ждал этого и к этому стремился.
Воста с недоумением поглядел на Фина. К чему он мог стремиться, кроме выполнения своих обязанностей, в которые входила не только чистка помещений, а вообще всё, где требовалось его участие. Требовалось или нет, решал кэп. Обычно требовалось. Авьера тоже числилась уборщицей, но к тому же заведовала на кухне.
– И к чему я стремился?
– Занять моё место, – выдал Фингоуз.
– Нет, не стремился, – подумав, сказал Воста.
– С чего ты взял, что не стремился занять моё место? – воззрился на него Фингоуз с весёлым изумлением в карих глазах. – Не чьё-нибудь а моё, капитана Общаги! Плох тот уборщик, который не хочет стать капитаном. Вот скажи, почему ты не стремился занять моё место?
– Ну… – Трудно говорить о том, что действительно редко занимает голову. – Такая должность – слишком сложно для меня, слишком ответственно. Это ведь много чего знать надо… ракетостроение там… учитывать любую мелочь, понимать, кто именно должен стать постояльцем, кто сможет измениться и сможет изменить свой мир к лучшему. Нет, кэп, тут мозги под стать твоим нужны. А я больше люблю в виртуальном тире из токобоя пошмалять или там в спортзале с Авьерой в спарринге схлестнуться.
– Далось вам всем это треклятое ракетостроение! И не надо этого, этого не надо!
– Чего этого? С Авьерой схлёстываться?
– Да хоть все кости друг другу переломайте! Медкапсула исправит. Нудить не надо, Воста! Не стремился он… Уж тебя я за полгода изучил, ты себе цену знаешь, а потому… – Фингоуз прочистил горло и парадным голосом сказал: – Слушай сюда, уборщик Мнише! Официально назначаю тебя своим преемником. Когда я навсегда покину АВС-28, ты станешь новым общажным капитаном… Ну и харя у тебя! Ха-ха! Радуйся, Общага выбрала тебя! Я горжусь тобой, уборщик! И ты гордись.
