Обочина
– Алёнушка, давай договоримся, что у тебя якобы не было ничего серьёзного с парнями. Хорошо? Я и родителям так скажу, и всем остальным, кто спросит. У нас ведь деревня. Ну, договорились?
– Дениска, спасибо тебе, – ткнувшись лбом в его грудь, прошептала Алла, – я всегда буду помнить твоё благородство. И за это буду любить тебя ещё сильнее. – Из её глаз сначала закапали, а следом буквально хлынул поток слезинок.
Денис растрогался.
– Алёнушка, хватит плакать. Подними голову, улыбнись. И скажи, наконец: ты выйдешь за меня замуж?
Держа девушку за гибкую талию, Денис почувствовал, как в нём снова забурлила сила. И Алла это почувствовала, подумала: «Значит, любит». И на радостях выпалила:
– Дениска, я люблю тебя!
– Пойдёшь за меня?
– Хоть сегодня твоей стану.
Денис, похоже, обрадовался, что ему сегодня придётся делать то, о чём давно мечтал.
– Тогда поехали ко мне, а твоей матери записку оставим.
Алла мотнула головой:
– Нет, маму надо дождаться. А пока давай ещё чаю попьём.
Валентина Васильевна пришла через полчаса. Поздоровавшись с гостем и бегло оглядев его, подумала: «Внешне он не похож на русского, скорее на прибалта смахивает. И с Алёной они на самом деле похожи».
Денис, увидев вошедшую женщину в элегантном платье цвета морской волны, с разбросанными по плечам светлыми волосами, от удивления чуть рот не открыл: «Неужели это мать? Какая красота-а. Она хоть и старше, а красивее Алёны: глаза небесного цвета, фигура».
Убедившись, что это всё-таки мать Аллы, Денис смутился. И долго не мог преодолеть скованность, не зная, о чём говорить.
Чай продолжили пить втроём. Во время чаепития Денис всего боялся: шумно отхлебнуть из бокала, пролить на скатерть… И мечтал лишь, как бы поскорее отсюда сбежать. Тем более Валентина Васильевна, сидя напротив, молча и бесцеремонно разглядывала его. Молчала и Алла.
Пауза излишне затянулась. Убедившись, что хвалёный Денис уступал Михаилу, Валентина Васильевна ради приличия задала ему несколько дежурных вопросов. Как он относится к Алёне? Нравится ли ему его работа? Трудно ли было поступать в институт?
Послушав их вялый разговор, Алла вдруг радостно выпалила:
– Мам, а мы с Дениской пожениться решили.
– Как это… Уже?
– Что «уже»? – Алла переглянулись с Денисом. – Если хочешь знать, мы с ним уже со среды муж и жена.
Несколько секунд мать смотрела на дочь округлившимися глазами, потом резко поднялась.
– Ну и чёрт с вами, оставайтесь мужем и женой. – И решительным шагом направилась в спальню. «Всё, всё напрасно! Растила, терпела душевные муки с её отцом, а она… с деревенщиной решила свою жизнь связать», – шептала, кусая губы.
Обескураженный Денис проводил её долгим взглядом, потом повернулся к Алле:
– Зачем ты обманула мать?
– А! – махнула она рукой. – Зато теперь нам палки в колёса ставить не будет. Дени-и-сушка, – садясь к нему на колени, ласково прошептала она, – я же для тебя старалась. Ты обиделся? Нет? Ну и хорошо. А сейчас к тебе поедем; только к матери на минутку заскочу.
Через некоторое время она вышла из материнской спальни и, радостно подпрыгнув, шепнула новоявленному жениху:
– Поехали.
Деревня Луговая живописно раскинулась на высоком волжском берегу. Грунтовая дорога, деля её на две стороны, спускалась к Волге.
– Зимой, – рассказывал Денис, – когда река замерзает, по этому спуску возят сено из заволжских лугов. Возят его в основном на лошадях. Сено принадлежит совхозу, а частники со своих делянок перевозят его летом в лодках.
Показав Алле заволжские луга и видневшиеся небольшие озерки, Денис повёл её по улице к своему дому.
Дом Кирилловых, огороженный забором из проволочной сетки, стоял в окружении плодовых деревьев и кустарников. Молодые люди прошли сначала в сад, где среди яблонь пряталось небольшое открытое сооружение под крышей.
– Это наша летняя чаёвня, – пошутил Денис. Затем указал на смотровую площадку на крыше дома: – А оттуда я разглядываю в бинокль отдыхающих за Волгой и на палубах проходящих мимо теплоходов.
И сад, и летняя «чаёвня», и смотровая площадка привели Аллу в восторг. Она непроизвольно сравнила скромный домик, и огород Мишиной матери с этим большим домом и удивилась, как по-разному люди живут.
В просторной кухне Аллу порадовали чистота и порядок. Она подивилась и современному кухонному гарнитуру, газовой плите: «Совсем как в городе». Налево вела застеклённая дверь. Денис скрылся за ней, до этого сказав:
– Отец обещал в три часа вернуться. Наверное, они с матерью помылись в бане и отдыхают.
Вскоре из второй половины дома донёсся негромкий женский голос, невнятные слова, а вслед за этим вошли улыбающиеся Денис с отцом и заметно смущённая женщина – мать Дениса. Увидев обворожительную блондинку в белых обтягивающих брюках, белой маечке и с косой на груди, родители Дениса невольно залюбовались ею.
Алла не могла не заметить этого.
– Добрый день, – поклонившись, тихо произнесла она.
Елизавета Порфирьевна тоже поклонилась:
– Добрый день.
После короткого знакомства, Ананий Фёдорович восторженно выдохнул:
– Вот это кра-а-ля.
– Пап, – осуждающе посмотрел на него Денис, – подбирай выражения.
– Извини, сынок, извини, – пробормотал отец. – Но ты меня ошарашил своей невестой. Хоть предупредил бы загодя, что она такая… – Ананий Фёдорович шагнул к Алле и, взяв своей загрубевшей рукой её руку, приложился к ней губами.
– Прошу простить орденоносца-фронтовика, – с чувством произнёс он. – К тому же я старый строитель, а они народ зубастый. Да ещё и горластый.
– Пап, – мягко перебил его Денис, – Алёне, думаешь, это интересно?
– А я чего? Я ничего, – смутился-таки Ананий Фёдорович, виновато разводя руками.
– Дениска, – с укором произнесла Алла, – ты напрасно думаешь, что мне не интересно слушать твоего отца. Мне, наоборот, такие мужчины очень нравятся. Они честные, искренние и беззлобные.
– Во-о, сын, – поднял палец Ананий Фёдорович. – Слышал, чего Алёнка говорит? А она ведь абсолютно права, хотя и молодая.
– Нет, я не льщу вам, Ананий Фёдорович, – повернулась к нему Алла, – сразу ведь людей видно, какие они: добрые или злые. Вот вы, например, очень добрые с Елизаветой Порфирьевной, по вам сразу видно.
Родители Дениса польщённо переглянулись.
– Спасибо за добрые слова, Алёнка, – поклонился ей в пояс глава семейства. – Ты с сегодняшнего дня в нашей семье будешь любимой дочерью. Рад, Дениска, что повезло тебе с невестой. Дай вам Бог счастья. А мать наша, Елизавета Порфирьевна, думаю, меня поддержит в этом.
– Поддержу, поддержу, – поспешила заверить женщина. – Я тоже заранее вам желаю счастья. – Она, как и её муж, поклонилась в пояс сначала Алле, потом сыну. – А тебе, Алёнка, большущее спасибо за добрые слова о нас.
– Алёнка, – ласково обратился к ней Ананий Фёдорович, – извини меня, конечно, но судя по твоей скромности, ты, верно, в Бога веришь. Или я ошибаюсь?
– Я тоже извиняюсь перед вами, Ананий Фёдорович, но вы ошибаетесь. Я ещё не созрела для этого.
– Всему своё время. Но лично моё мнение такое: кто верит в Бога, тому легче жить. Например, верующий что-то сделал плохое, даже очень плохое, но помолился и очистил душу. А неверующий после тяжкого деяния ходит с камнем в душе, мучается. Верующий ко всем трудным периодам жизни относится философски, невзгоды принимает с поклоном: «Значит, Богу так угодно». Неверующий в подобных ситуациях начинает паниковать, бросаться в крайности, часто не выдерживает, ломается. Вера в Бога – это благо. Ведь почти каждый из нас любит сказки, потому что у них хороший конец. Пусть сначала главному герою тяжело, но потом у него всё складывается на ять. А всё оттого, что наш герой правильный, честный. А поглубже копнуть – живёт по заповедям божьим. Так и в жизни. Не делал дурного ближнему, не гневил Бога? Ступай в рай. Ну а грешникам, ясное дело, ад уготован. Алёнка, что ты обо всём этом думаешь?
– Ананий Фёдорович, извините, пожалуйста, ещё раз, но эта тема для меня – тёмный лес.
– Эта тема для большинства тёмный лес. А уж для вас, молодых… Кстати, Алёнка, почему считается, что грех думать о другом человеке плохо? Отвечу. Плохие мысли как на верёвочке ведут к таким же поступкам, тянут в мир зла. Ладно, заговорил я тебя совсем. Проходите-ка лучше с Дениской в переднюю. А мы с матерью пока стол организуем.
Денис провёл Аллу в большую комнату (гостиная по-городскому), и она снова удивилась: и её размерами – не менее тридцати квадратных метров, и уютом, идеальной чистотой. В комнате стоял сервант, диван, платяной шкаф, стол с шестью стульями, цветной телевизор, на двух окнах висели тюлевые занавески и ночные шторы, стены оклеены обоями. Из передней застеклённая дверь вела в спальню. «Наверное, у Дениски тоже уютно в комнате, – подумала Алла. – И как это Елизавета Порфирьевна успевает везде? И в совхозе работает (пусть зоотехником), скотину держит, в огороде порядок. А внешне не сказать, что она усталая, измученная работой. И пятьдесят четыре года ей никак не дашь».
Вскоре на столе появились салаты из свежих огурцов, помидоров, картошка с малосольными огурцами. Елизавета Порфирьевна раздобыла где-то бутылку водки. «Это для вас, молодые, – сказала она, – а мы с отцом лучше самогоночки».
Ананий Фёдорович сел за стол раньше жены, шутливо её поторапливая: «Давай-ка, мать, пошустрее, не томи душу». Затем повернулся к Алле, чтобы продолжить прерванный разговор, уж больно задел за живое её ответ, что не созрела она до веры в Господа. Не то, чтобы Ананий сам верил в Бога, нет, просто была у него в характере необходимость – доискиваться до всего непонятного, спорного. Пытливый ум, не отшлифованный научным подходом, сам искал ответы, на которые, похоже, так никогда и не сможет ответить человеческий разум.
– … Нельзя говорить против Бога, это примерно то же самое, что в своё время критиковать режим Сталина. Нельзя нарушать старые устои. Они веками складывались. Станет человек своими сомнениями делиться с одним, другим, и начнёт любая вера давать трещины. Кстати, даже сами слова «религия», «Бог» действуют на человека как змея на крóля. Почему? Испокон века со всех сторон нас подталкивают к Богу. И верующая мать, бабушка, когда с их уст слетали слова вроде: «Господи, сохрани и помилуй нас!» Потом они же, мать или бабушка, берут тебя за руку и ведут в церковь. И если в детстве ты сходил туда несколько раз, считай, уже загипнотизирован религией, ты овца божья в человеческом стаде.
Пунцовая от смущения Алла слушала Анания Фёдоровича и кивала головой. К счастью для неё, вскоре началось застолье. Алла впервые в жизни выпила целых три рюмки водки. Денис – на две больше, считая это рекордом для себя. Его родители опустошили бутылку самогона. И ничего: ни у кого в глазах не было пьяного тумана, светились только радость и веселье. Потом Денис взял гитару и запел. И опять Алла пришла в восторг: у Дениса оказался превосходный голос.
Словом, жених был что надо, хотелось поскорей и окончательно связать с ним свою судьбу.
Спев вчетвером несколько песен, вышли из-за стола. Влюбленные тут же удалились на улицу, подальше от родительских глаз. В кирпичный пристрой вернулись уже не через кухню, а в другую дверь, прямо из сада. «Хорошо! – восторгалась девушка. – Не надо лишний раз тревожить родителей Дениса».
Оказавшись в уютной комнате, где кроме кровати, стояли письменный стол и этажерка с книгами, Алла вдруг почувствовала в себе такое волнение, какого не испытывала в памятной мазанке. Лицо её вспыхнуло, в теле появилась слабость, а сердце забилось так часто и громко, что казалось, и Денис слышит это биение.
Денис тоже не на шутку разволновался. Он знал, что через несколько минут случится то, о чём давно мечтал. И то, что миг этот близится, страшило его. Как на грех в голове всплыло воспоминание о прошлой его мужской неудаче.
Это случилось на втором курсе техникума, ему – почти семнадцать, а девушке Симе, слывшей девицей весьма лёгкого поведения – шестнадцать. Он пошёл провожать её после танцев; и в тёмном подъезде двухэтажного дома она позволила делать с собой всё, что заблагорассудится. Но к чему он стремился, так и не получилось – неóпытность подвела. С тех пор Денис сторонился девушек: было боязно опозориться ещё раз. И Алле, конечно, он правду сказал: женщин у него не было.
Вспомнив вдруг тот постыдный случай для себя, Денис посмотрел на Аллу.
– Ты помнишь, что обещала сегодня? – выдавил он с трудом.
Алла в смущении отвернулась.
– Или забыла?
– Почему, помню. – Она коротко посмотрела на него, заливаясь краской.
Денис помолчал и, сам не зная отчего, бросил:
– Что же, оставайся здесь, а я пойду в дом спать. – Он направился к двери, когда Алла окликнула его:
– Денис!
Он остановился; Алла кинулась к нему и, обняв за шею, стала осыпать поцелуями:
– Дениска, я люблю тебя. Мой милый, любимый, – лепетала она между поцелуями.
Денис сбросил с себя одежду, затем стал раздевать девушку, а та жалась к нему, будто испуганный ребёнок.
Наконец, положив её на кровать, Денис прилёг над ней. Она лежала с закрытыми глазами, прерывисто дыша. Привстав, Денис окинул взглядом всю её фигуру – плечи, груди, живот. Алла ждала, он это видел и чувствовал. И, не сомневаясь в успехе, решился…
Через несколько минут раздался громкий стон Дениса и его восхищённый голос:
– Алён, мне понравилось. А тебе?
– Дениска, мне тоже с тобой понравилось, – как можно ласковее ответила она.
Поднявшись оба с кровати, Денис посмотрел на смущённую девушку и нежно прижал её к себе.
– Алёнушка, будем считать, что у тебя ни с кем ничего не было до этого. Первым у тебя был я. Поняла?
– Денисушка, любимый, конечно, поняла. И всем буду говорить, кто спросит, что ты у меня первый и последний. – Алла вдруг вопросительно посмотрела на него и с тоской в голосе добавила: – Помыться бы… под дýшиком.
– Да, душа нет, – с сожалением вздохнул Денис. – Хотя погоди-ка, ведь баня наверняка ещё не остыла. Пошли в баню?
– Пошли. Я ещё ни разу в деревенской бане не была.
– Надень мой старенький халат и за мной.
В бане Денис как бы со стороны посмотрел на Аллу, с нежностью огладил глазами все выпуклости на её теле, невольно залюбовался толстой косой, спускающейся ниже живота. Налюбовавшись, молча обнял девушку и аккуратно уложил её на пол. Она не противилась.
Этот вечер для возлюбленных прошёл, как говорится, без сучка и задоринки. Отрицательным моментом была банная заноза в Алёнушкиной попе, да и ту Денис с удовольствием удалил зубами.
Утро они встретили в объятиях друг друга. И Алла опять чувствовала себя счастливой: новые ощущения и впечатления затмили всё остальное, кажется, даже Михаила.
Глава 5. Свадьба
В середине сентября влюблённые подали заявление в ЗАГС. А в ближайшую субботу Денис остался ночевать в квартире будущей тёщи, которая всё ещё не одобряла выбор дочери. Но… делать нечего, пришлось смириться.
В воскресенье Алла познакомила Дениса со своей лучшей подругой, обаятельной шатенкой Таней. Судя по заинтересованному блеску её зелёных глаз, по оживлённому шушуканью с Аллой, Денис понял, что понравился девушке.
«А она тоже ничего, – пригляделся он к подруге своей невесты. – Стройная, и всё при ней». Но, познакомившись вскоре со старшей сестрой Аллы Викторией, Денис обомлел: подобной красавицы он даже в кино не видел.
Двадцать три года, инженер-экономист, ростом и роскошными формами она походила на мать. Движения её были плавными, голос нежный, воркующий; кожа шелковистая. Белокурые волосы, в отличие от материнских, спускались с головы мелкими волнами, окутывая её холёные плечи. А глаза-а. Денис только сейчас понял смысл выражения: в эти глаза нырнуть хочется. «Эти глаза напротив, чайного цвета…», – пел Валерий Ободзинский. У Вики глаза не чайного цвета, а тёмно-голубые, «смотрящие» на висок. «Удивительная женщина, – думал он. – И почему она замуж вышла за такого замухрышку? – перевёл он взгляд на её мужа Владимира, невысокого, толстого, рыжеволосого, с заплывшими глазками неопределённого цвета. – Он и старше её, кажется, намного. Неверное, из-за того, что высокую должность занимает».
В первые минуты знакомства с Викой Денис чувствовал себя скованно. Но она настолько непринуждённо себя вела – шутила, смеялась, что он вскоре почувствовал себя в доме своим. А когда взял в руки гитару и запел, Вика восхищёнными глазами смотрела на него, хлопая по окончании каждой песни в ладоши.
– Браво! – улыбаясь, выкрикивала она. – Молодец, Дениска!
Виктория уговорила будущих молодожёнов остаться у них на ночь, постелив им на софе в гостиной. Ладушку, так ласково она называла четырёхлетнюю дочь, они с мужем забрали с собой в спальню.
Обнявшись с Аллой, Денис и в постели продолжал про себя восторгаться красотой Виктории. Представлял её лучистую улыбку, волнующие сердце глаза, нежный голос, когда она сказала ему перед сном: «Спокойной ночи, Денисушка, хороших тебе снов, мой маленький». Правда, и Алле она пожелала спокойной ночи, при этом поцеловав её. «Меня бы поцеловала, – с подавленным вздохом подумал Денис. – Ну, хотя бы в шутку. – Стряхивая наваждение, он поцеловал Аллу, которая плотно прижалась к нему. – Алёнушка у меня тоже красавица».
Через неделю Ананий Фёдорович, Елизавета Порфирьевна, их старший сын Иван с супругой и Денис приехали к Ротмановым сватать Аллу. Гостей ждали невеста с матерью и Виктория с мужем. Правда, сватовства, каким обычно его представляют, не было, просто решали, где проводить свадьбу, и что покупать для стола. Играть свадьбу договорились в деревне, на чём настоял глава семейства Кирилловых.
– Дом у нас большой, места всем хватит, – рассуждал он. – И народу с нашей стороны больше, в основном из деревни. Да и не принято по нашим обычаям свадьбу у невесты проводить.
Валентина Васильевна согласилась с ним.
– Насчёт солений, грибочков там разных тоже можно не беспокоиться, – вступила в разговор Елизавета Порфирьевна. – И картошку, другие овощи мы тоже берём на себя. А уж разных там деликатесов, к примеру, апельсинов или колбаски копчёной, давайте думать.
Выпив водочки и закусив «деликатесом» – апельсинами и копчёной колбасой, часа через два все вопросы утрясли. Алла с Денисом тут же покинули квартиру, а вскоре и сваты, попрощавшись с Валентиной Васильевной, Викторией и её толстяком мужем, отбыли восвояси.
Выйдя из подъезда, Ананий Фёдорович сказал, щурясь в улыбке:
– Да-а, у них вся семья как будто не от мира сего, что старшая сестра Алёны, что их мать. Поэтому я всегда говорю, что мы разные: кто-то из нас замешан на молоке, а кто-то – на ржавой воде.
– Точно, – подняв светлые брови, согласился Иван: – эти бабёнки наверняка замешаны на молоке, причём на хорошем. Белые, сдобные, значит, и в детстве питались хорошо.
– Да уж, наверно, не крапиву с лебедой лóпали, а получше что-нибудь, – вдруг вспылила худая, невзрачная жена Ивана. – Гладкие все три, как будто сёстры-погодки. И фамилия у них… не выговоришь, чёрт знает…
– Не кипятись, Клавдéя, – приструнил её муж. – Что ты фыркаешь? По-твоему, и чужих баб похвалить нельзя? Чай, я не про что-то такое говорю, а просто свою будущую родню с отцом обсуждаю. Подумашь, фамилия. Была иха, станет наша.
– Тоже мне, нашёл родню. Смотри, только попробуй на свадьбе к ним приставать, я т-те брилы-то поотбиваю.
– Дык не у тебя же гулять-то будем, а у Дениски с Алёной, – пошутил Иван.
– Дык, дык, – передразнила его Клава. – Я тебя ещё раз предупреждаю, что по загривку схлопочешь, если что…
– Цыц, Клавка! – гаркнул на неё Ананий Фёдорович. – Ты что к мужику-то прицепилась? Нам что, помечтать, что ли, нельзя? Э-э, сорнячное вы племя, – недовольно махнул он рукой, – так и норовите нашей кровушки попить. – И, вытащив из кармана папиросы со спичками, пробурчал: – Да, если ума на грош, а упрямством весь зад напичкан, не жди…
– Вы бы об Алёнке лучше поговорили, – улыбаясь, перебила мужа Елизавета Порфирьевна, – а то повернули оглобли невесть куда.
– Ты права, мать – согласно кивнул Ананий Фёдорович. И шутливо хлопнув её по округлому заду, добавил: – Они хороши, но и мы им, пожалуй, не уступим. А?
– Нашёл с кем сравнивать, – добродушно усмехнулась «мать», – у них совсем другая жизнь, без наших деревенских вил и граблей.
– Родители, – снова вмешался в разговор Иван, – а вы не обратили внимания, что Алёнка на Дениса похожа, как будто они брат с сестрой?
– Ка-а-к это не обратили, – протянул Ананий Фёдорович. – С ходу обратили, как только они у нас на пороге впервóй появились.
Пока Кирилловы шли до автобусной остановки, а потом стояли на ней, они успели поговорить и о Денисе с Аллой, и о предстоящей свадьбе, и о том, кого приглашать.
Уговорив сына и сноху поехать к ним на ночь в деревню, Ананий Фёдорович совсем повеселел. Он надеялся, что жена расщедрится, и выставит ради гостей первосортной самогоночки.
– Не дашь, Лизавета, пойду к своей должнице Кýрдиной. «Кирпич на кирпич, – скажу ей, – а где, бабка, магарыч?»
Усмехнувшись, Елизавета Порфирьевна пообещала:
– Ладно, выдам, но не больше бутылки.
На Покров день у дома виновников торжества стоял гул: молодожёнов из ЗАГСа ждали не только гости, но и человек тридцать жителей Луговой. Некоторые ещё раньше успели повидать невесту и судачили меж собой: «Ай да Дени-и-с, какую красавицу в городе подцепил. Не зря учился в техникуме, а в этом году и в институт экзамены сдал. Она, небось, тоже в институте учится». Наконец подъехали три легковые машины – две «Волги» и «Жигули». Из первой чинно вышли молодые со свидетелями.
При появлении молодожёнов гул среди толпы возрос. Но когда из второй «Волги» вышла Валентина Васильевна в чёрном вечернем платье, а следом за ней Виктория в серебристом из парчи (пальто обе оставили в машине), гул упал, зашелестел шёпот: «Кто это, кто это?» Стоящий в общей толпе Иван Кириллов удовлетворил любопытство, мол, это тёща Дениса со старшей дочерью. «О-о-о, – послышалось из десятков ртов, – каки-и-е… Да они, знать, и невесты краше. Да-а… Но в блестящем платье особо хорошá». На других прибывших внимания не обратили. Правда, на мужа Виктории одна женщина кивнула:
– А ентот что за квадратно-гнездовой мужичок? Нюрка, ты у нас холостая, можа, возьмёшь его к себе на ночь? Хоть пузáми померяетесь – у кого больше, всё одно он к тебе ни сзаду, ни спереду не пристроится. Да и «челнок» у него, поди, не больше поросячьего. – Раздался дружный смех.
Свадебное действо разворачивалось как по писаному. Родители жениха встретили молодожёнов хлебом-солью, и после шутливого: «Кто больше откусит, тот и хозяином в семье будет», Денис взял молодую жену на руки и понёс в дом. За ними последовали родители, свидетели и приглашённые.
Гости много пили гранёными стаканами, пели и плясали под гармонь до десяти вечера. Причём не только в доме, но и в коридоре, а то и на улице. Ночевали молодые в родительском доме Дениса. Валентина Васильевна, три пары её знакомых и Виктория с мужем уехали на двух «Волгах».
На следующий день свадьба забурлила вновь. Мать и сестра невесты были доставлены на «Жигулях» в новых платьях. Курившие на улице мужики, увидев их, даже сигареты и самокрутки покидали. А когда женщины вошли в коридор, один из них, лет пятидесяти, сказал, почесав затылок:
– Эх, дали бы мне на комбайн помощником в уборочную вон ту, что постарше. Ох, и пошуршали бы с ней на зерне.
– Никанорыч, а зачем до уборочной-то ждать? – отозвался другой. – Иван Кириллов говорил мне, что она вдова, попробуй сегодня. На сеновале, к примеру, не хуже, чем на зерне, а даже лучше: зерно не насыплется куда не надо.
– Петрович, а на сеновале мышь может заскочить, – пошутил кто-то с крыльца.
– Хе, так это даже лучше, – весело отпарировал Петрович, – баба под тобой шибче зашевелится.
Все загоготали.
– Никанорыч, а молодую-то не хошь, сдрейфил? – снова спросили с крыльца.
– Не-е, та, пожалуй, не по зубам мне будет. Иша задушит своими волосишами. Да и походка у её больно извилиста, выскользнет…
Тут появился на крыльце Ананий Фёдорович, гаркнув:
– Мужики, кончай перекур! Айда все в дом…
В это утро Денису предстояло перед всеми назвать Валентину Васильевну «мамой». Выдавил он это слово с трудом и смутился. Да и женщина почему-то опешила, что случалось с ней редко. Кстати, старший зять обращался к ней по имени-отчеству. Алла же назвала родителей Дениса «папой» и «мамой» вчера, перед этим вручив им по традиции подарки. Преподнесла подарки брату Дениса и его крёстному с крёстной, а самому Денису подарила рубашку, в которой он и красовался.
Денис через силу назвал Валентину Васильевну «мамой», но зато, выпив рюмку водки, лихо разбил её об пол. Многие за столом одобрительно захлопали в ладоши, а одна гостья, лукаво усмехнувшись, спросила: