В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

Глава 3. Стамбул-Константинополь

В 532 году во время народного мятежа в Константинополе была сожжена заложенная еще Константином Великим церковь Святой Софии, а император Восточной Римской империи Юстиниан едва не лишился власти и жизни. Поэтому, когда восстание удалось подавить, счастливый владыка по совету своей жены, бывшей актрисы и куртизанки, красавицы Феодоры решил построить на месте разрушенной церкви новый храм такой красоты и величия, каких еще не видел мир, тем более что план храма, по признанию императора, был вручен ему во сне ангелом – посланцем Главного Архитектора и Творца Вселенной. Порешив так, Юстиниан пригласил для исполнения Божественного замысла знаменитых архитекторов – Исидора из Милета и Анфимия из Тралл, и началось великое дерзание.

Десять тысяч человек, истратив все доходы Империи за 5 лет, построили новое чудо света из античных колоннад Рима, Афин и Эфеса, из белоснежного, светло-зеленого, красного и розового с прожилками мрамора, из порфира и яшмы, и, конечно же, из золота, в расплавленную массу которого погружали ониксы, топазы, жемчуг, аметисты, сапфиры и рубины, построили, замешивая известь на ячменной воде, а цемент – на масле.

И в день освящения храма на Рождество 537 года у людей перехватило дыхание и душа рванулась к небесам, когда, отражая гармонию мироздания, им предстала во всем своем сказочном великолепии пронизанная светом прекрасная Айя София, в центре которой властитель могущественной Византии император Юстиниан в роскошных одеждах, вознеся руки к гигантскому куполу храма, воскликнул: «Слава Богу, который дал мне возможность построить это чудо из чудес! О, Соломон! Я превзошел тебя!»

Ровно через тысячу лет после того, как Рим был разграблен вандалами, начинается грабеж Константинополя. Верный своим клятвам, сдержал слово Мухаммед, свирепый победитель. После первой резни он без разбору отдает в руки своих солдат военную добычу: дома и дворцы, монастыри и церкви, мужчин, женщин и детей, и, словно дьяволы преисподней, мчатся турки тысячами по улицам… наряду с грабежом свирепствует бессмысленное разрушение… они уничтожают ценнейшие картины, раскалывают молотками великолепные статуи, а книги, в которых заключены мудрость веков, бессмертное сокровище греческой мысли и поэзии, сжигаются…

Лишь во вторую половину дня, ознаменованного великой победой, когда побоище уже кончилось, свершает Мухаммед свой въезд в завоеванный город… Больше пятидесяти дней жадно взирал он из своей палатки на поблескивающий недоступный купол Святой Софии; теперь он, победитель, имеет право перешагнуть через порог ее бронзовых дверей… Султан смиренно спешивается и склоняется до земли в молитве. Затем он берет горсть земли и посыпает ею главу… Лишь потом, показав богу, как он смиренен, султан резко выпрямляется и вступает – первый слуга аллаха – в храм Юстиниана, в храм священной премудрости, в храм Святой Софии…

С любопытством и волнением разглядывает султан великолепное здание, высокие своды, поблескивающие мрамором и мозаикой, хрупкие арки, вздымающиеся из сумрака к свету… На следующий день мастеровые получают приказ убрать из церкви все знаки прежней религии; сносятся алтари, замазываются благочестивые картины из мозаики, и высоко вознесенный крест на Святой Софии, в течение тысячи лет простиравший свои руки, чтобы охватить всё земное страдание, с глухим стуком падает наземь.

Громким эхом отдается звук в храме и далеко за его стенами. Ибо от этого падения содрогается весь Запад…

Если плыть из Черного моря в Мраморное по знаменитому проливу Босфор, то по левому борту будет Азия, а по правому – Европа. Недоверчиво смотрят в глаза друг другу через узкий пролив два великих континента. Здесь сошлись они когда-то в жестокой схватке, которая закончилась поражением Европы, катастрофой для восточного христианства и триумфом для ислама… Тем временем по мере движения корабля открывается вид на огромный город с тысячью минаретов, бывший сначала Константинополем – столицей Византийской империи, а потом ставший Стамбулом – столицей Османской империи. А на выходе в Мраморное море, сразу за красивейшим заливом Золотой Рог, на холме возникают рядом стоящие величественные храмы – обшарпанная снаружи и разграбленная, исковерканная внутри главная церковь Православного христианства Айя София и торжествующая мусульманская Голубая мечеть.

И если бы властитель могущественной Византии император Юстиниан мог снова, как и полторы тысячи лет назад, вознести руки к гигантскому куполу когда-то роскошной Айя Софии, то он, наверное, горестно воскликнул бы: «О, Господи! Зачем Ты, Главный Архитектор и Творец Вселенной, вручил мне план этого великого Храма? Зачем сподобил меня построить это чудо из чудес, пребывающее отныне в ничтожестве и унижении?»

Рассказ о заседании Идеологической комиссии парткома, на котором «беззаветно преданные делу партии» члены должны решить чрезвычайно важный партийный вопрос – пускать ли нас с Ароном в заграничную командировку, а если пускать, то обоих или только одного, и если одного, то кого, или, наконец, никого не пускать – снова откладывается по техническим причинам. Не заседание откладывается, конечно, а рассказ о нем, ибо рассказ этот будет малосодержательным без более подробных сведений об Иване Николаевиче.

История жизни нашего партийного начальника Ивана Николаевича Коробова – большой роман-триллер, по сравнению с которым известные из классиков приключения провинциалов, приехавших покорять свой Париж, напоминают разбавленный сладеньким чаем коньяк. Если бы автор этих строк имел литературный талант, а пуще того, хотя бы минимальный интерес к писательству, то, конечно же, составил бы по живым следам этот роман под названием «Красное между черным и белым» – ведь и придумывать ничего не надо, пиши, что и как всё было, без малейшего художественного вымысла, который сводил с ума классиков. Поскольку, однако, ни таланта, ни интереса нет, то ограничусь сухим изложением фактов со своими натужными комментариями.

Молоденький Ванечка приехал в большой столичный город из глухой деревни Щелино, что в Новгородской области где-то на полпути между двумя российскими столицами. Деревня эта была давно разорена не столько трехлетним нашествием немецких полчищ – от всякой войны можно оправиться, сколько четвертьвековой хитромудре́ной политикой нашей партии и ее бессменных вождей в области сельского хозяйства. Как известно, разногласия российского крестьянства с советской властью по аграрному вопросу были концептуальными – каждая из сторон желала закопать в землю другую сторону. Сталинские специалисты по этому вопросу победили – поначалу они раскулачили Ваниных предков, то есть ликвидировали их как класс, затем коллективизировали оставшихся в живых Ваниных родителей, то есть отняли остатки собственности и заставили работать в колхозе. На протяжении десятилетий означенные специалисты аграрной науки много раз грабили согнанных в колхоз крестьян в целях окончательной победы справедливости над капитализмом и прочими темными силами, которые, как освободил селян от рабства император Александр II, так и не давали им насладиться полным счастьем в союзе с более прогрессивным пролетариатом…

Жизнь щелинцев была на самом деле тяжелой каторгой, и избы крестьянские, покосившиеся и черные, как будто в землю зарывались поглубже и врастали в нее от страшного белого света подальше. По всему выходило, что рабство далекое вернулось – земли своей нет, большую часть выращенного отбирают, на трудодень положена жизнь голодная, паспорта отнятые лежат в сейфе у колхозного начальства, чтобы неповадно было сбежать, а если кто вздумал говорить начальству наперекор, то быстренько темной ночью исчезал бесследно. Но и это мог бы превозмочь наш терпеливый и привыкший к грабежу и насилию селянин, однако тут райком по указанию обкома, который в свою очередь и т. д., напустил на деревеньку всю мощь передовой и единственно верной мичуринской науки, возглавляемой разбойным мудозвоном Трофимом Лысенко, который по мудрости и знаниям в области аграрных наук уступал только самому лично Великому Вождю. Основная мысль этой науки заключалась вот в чем – только партийное начальство в районе и области достоверно знало, что и когда крестьянам следует сеять и жать. От такой напасти им, крестьянам, ох как трудно было оправиться. Тут, правда, Великий Вождь залег навечно в мавзолей рядом с самим В. И. Лениным, но поскольку оказалось, что он не во всём был прав, особенно в аграрном вопросе, то вскоре был досрочно выписан из мавзолея и закопан в сырую землю в соответствии с вышеназванными аграрными пожеланиями трудового крестьянства. И тут всем показалось…

Эх, мало ли чего тогда казалось в светлых снах и темному крестьянину в деревеньке Щелино, и высокообразованному профессору в самой Москве. А проснувшись, и тот и другой узнавали – один по радио, другой из телевизора – что новое начальство имело для крестьян-колхозников новые указания, более прогрессивные, но опять же на строго научной основе того же разбойного Трофима Лысенко. Конечно, ради правды нельзя не сказать, что ряд послаблений для щелинцев всё-таки вышел – крепостное право вторично отменили и паспорта выдали на руки, так что теперь можно было сбежать в город. Да к тому же всем пообещали вот-вот догнать и перегнать Америку и сразу же вступить в полный коммунизм, который, по-видимому, тут же рядом с бегущей перед щелинцами Америкой и размещался.

Все эти события происходили в годы детства, отрочества и юности нашего героя. Ваня ходил в школу в райцентр, который располагался в нескольких верстах от его родного Щелино. Сам райцентр был недалеко от сравнительно приличного шоссе Москва-Ленинград, и от шоссе к нему вела асфальтированная дорога, однако дорога от райцентра до Щелино была, как говорили, грунтовой, то есть не всегда проезжей. Ваню и других ребят иногда подбрасывал до школы шофер колхозного грузовика, но чаще приходилось идти пешком, особенно весной и осенью, когда дорога разбухала от грязи, а еще, когда деревянный мост через щелинский ручей оседал, горбатился и щелился от старости и непогоды, так что на грузовике переезжать его становилось опасно…

Учительница в Ваниной деревенской школе сказала: «Вот, ребята, через три года перегоним Америку по мясу и молоку и приступим к окончательному построению коммунизма. Ваше поколение будет жить при коммунизме – это гарантирует наша родная Коммунистическая партия!» Ваня не понял, что значит «гарантирует», но красивые слова учительницы ему понравились – что ни говори, а при коммунизме в деревне даже мясо будет. Он вообще стал замечать, что ему больше нравится то, чего он не понимает, ибо всё ясное, окружавшее его, никак нравиться не могло.

Например, в школе висел плакат с непонятными словами: «Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее – наша задача!» Ване нравилась эта красивая фраза, но он не знал, что такое «милости», иначе взял бы их, раз есть такая задача, а спросить учителей стеснялся. Он сначала думал, что милости – это милостыня, которую нищие, чаще безногие или безрукие еще с войны, выпрашивают на райцентровской автобусной остановке и около церкви. Но таких милостей Ваня не хотел, ему это не нравилось, а фраза на плакате нравилась – значит, там речь шла о каких-то других милостях. Ванин сосед по парте, из послевоенных переростков, сказал: «Милости – это когда сколько хошь жри картошки». Такое толкование было понятно, потому что касалось основного продукта в рационе щелинцев, но Ваня думал о другом – он ждал каких-то необыкновенных, возвышенных что ли, милостей, ждал, пока не пришла пора отрочества, а вместе с ним осознание того жестокого факта, что в своей деревне он ничего хорошего, о чем говорили в школе и рассказывали по радио, никогда не дождется. И вот настал такой момент, когда Ваня принял на всю жизнь твердое решение – никогда не ждать и не просить ни у кого никаких милостей, а брать и рвать немедленно всё, что ему потребно, и не как милостыню, а как свое, временно другими захваченное… Он первым в классе вступил в Коммунистический союз молодежи и быстро выдвигался по комсомольской линии, смекалисто угадав, что именно в этом направлении располагаются все искомые «милости природы».

Это были времена, когда самого Первого секретаря всей партии, славного Никитушку Хрущева – заступника невинно убиенных и чудом выживших, вдруг осенило по линии сельского хозяйства, вследствие чего начальство велело щелинцам сеять кукурузу, а у них, к сожалению, кукуруза росла плохо. Смахнули бабы черными от земли руками чистые слезы, а Ваня взял старый, еще от раскулаченного деда, чемоданчик, засунул в него свое нехитрое бельишко, положил аккуратненько завернутые в чистый платок 50 рублей, паспорт, аттестат об окончании средней школы, а главное – направление Обкома ВЛКСМ на учебу в вузе, и уехал на попутке в Ленинград.

Жизнь Вани в Ленинграде до его романтического и судьбоносного знакомства со своей пассией-покровительницей Валентиной Андреевной никакого интереса для любознательного читателя не представляет. Он поступил в ничем не знаменитый вуз на факультет радиотехнического профиля, получил в качестве иногороднего и ценного комсомольского кадра койку в общежитии, в комнате всего лишь на четверых, и скромную, чтобы не сказать – убогую, студенческую стипендию. Жизнь в бывшей имперской столице предлагала много интересных соблазнов, но почти все они оказались абсолютно недоступными Ване – это было ему продемонстрировано самым наглядным и безжалостным образом.

Как-то на студенческом вечере в актовом зале института он пригласил на танец ослепительно красивую девушку в необыкновенно ярком коротком платье, ничуть не скрывавшем ее стройные ножки вплоть до непозволительного для настоящего комсомольца уровня. Темные волосы подчеркивали белизну продолговатого лица девушки, а слегка презрительный взгляд больших черных глаз – ее независимый характер. Ваня такую красоту вообще видел первый раз в жизни. Девушка, как оказалось, не имела никакого отношения к вузу и пришла, по ее выражению, «потусоваться среди интеллигентов». Ослепленный Ваня, возомнив себя тем самым искомым интеллигентом, попытался назначить красавице свидание, на что она, осмотрев его с головы до ног, сказала: «Вы – симпатичный молодой человек, но не потянете меня… Я для вас слишком дорогая!» – и… исчезла. Ваня был тогда потрясен и даже впал в депрессию – снова, как и в деревне Щелино, доступный ему мир был жестко ограничен. Причем отныне – убогой жизнью на стипендию и мелкие случайные заработки, да еще – всеобщим дефицитом продуктов и товаров. «Как вырваться из круга этих ограничений?» – мучительно думал Ваня. В конце концов, он не смог придумать ничего, кроме усиления своей комсомольской активности, но это, как объяснила ему впоследствии Валентина Андреевна, и было, на самом деле, генеральным направлением его движения вверх, направлением прорыва из тотально дефицитной жизни, в которой пребывало большинство населения.