Воспитанник Шао. Том 4. Праведный Дух Абсолюта
Чан возбуждённо вскочил и в замешательстве заходил по кабинету.
– Что с вами, генерал? Раньше вы таким никогда не были.
– Не был. Успокойся. Я близко знаю Мао и других. И поэтому знаю, что будет происходить после смерти Председателя. Ленин, Троцкий дружно строили для народов рабовладельческий концлагерь. Сталин завершил строительство ужасного рабовладельческого государства. Мао построил точную копию рабовладения для китайского народа и это страшно для будущего, для земной цивилизации. Мы отошли от земной цивилизации, произошло историческое отщепление от развитого мира. Мы, как пещерные племена, не выше.
– А страна наша не рухнет?
– Ещё бы! Кому надо против бешенного миллиарда бедных, чумазых муравьёв лезть. Себе дороже. Япония – кто? Никто. А сколько лет воевала Китай? Позор. Позор от того, что правят амбициозные козлы. Не меньше и не больше. Не народ. Не законы. Кто-то. Кто присвоил себе право казаться умнее других? Фантастика советского писателя Ефремова в действии – роман «Час быка». Жуть. Будущее мрачно. Непредсказуемо. У нас худшие паровозы, корабли, самолёты, машины. У нас нет учёных. Никто не знает – чему учат в школах. В институтах. Земля запуганных крестьян – не больше. Мы должны давно, уже, в космосе летать – вместо этого землю мотыгами роем, копаем. Ужас. Кричать можем, но не больше. Нет никакого движения – гиблая трясина, сплошное болото. У меня одно осталось – вера в Дэна. Может он сдвинет огромную нацию с места. Если жена Мао придёт к власти, то ещё на долгое время – каторга и государственный концлагерь, карцер, репрессии, рабовладение под флагом патриотизма и любви к рабовладельцам.
– Дорогой генерал, вы меня шарашите. Какой я смелый вольнодумец, но вы меня далеко превзошли.
– Чан, все старики так думают.
– Вы так долго, предано служили идее.
– Идея оказалась глобальным враньём, созданной для закабаления и порабощения огромного, нищего, безграмотного народа.
Генерал успокоился, выпрямился в кресле; внешне, заметно осунулся, лицо его посерело, но острые глаза продолжали испускать мощный живительный свет отдалённой, мерцающей галактики.
– Чан, не надо думать, что все люди дураки. Не надо. Да, мы подчиняемся моменту, обстоятельствам, силе, но в нашей душе горькие слёзы закабалённой вечности. Мы плачем. Почему? Мы молчим. Почему? Как человечество мало знает о себе, о своей собственной истории. В общем, в массе хороших слов, в длинных, мудрённых предложениях – практически ничего. Кто сейчас знает о величайших победах Хеопса, Рамзеса: и Первого, и Второго; об их величайших похоронах? Миллионы людей лежали перед гробом. Все знали, что они также смертны. Но, плакали. Почему? Чего плакать, когда все равны и смертны? «Аида» – прекрасное произведение. Музыка – Гимн рабов – непревзойдённый мотив веков – слёзы вечно ожидаемой свободы, надежды на освобождение, но постоянного унижения и каждодневной боли. Кто это знает? Кто это поймёт? Кому это надо, когда своих проблем на уровне топора палача. Кто создал мир, где всё непредсказуемо? Для чего? Это же игра. Игра в темноте в кровавые прятки. Горький смех и горькие слёзы живущих. Великие сказали – жизнь спектакль: и все мы в нём рабы-актёры. Но мы так привыкаем к нашей паршивой, завшивевшей жизни, что не хотим её терять. Даже на время. Казалось бы – понял жизнь, её никчемный смысл – уйди из неё. Но… А мама? А папа? А дед? А баба? А дети? Против бога не пойдёшь. В следующей жизни он тебя в козявку превратит, чтобы уважал то, что он тебе дал ранее. Мы то, кто? То – чем и как мы мыслим. С этого надо начинать. Но мы не знаем, кто мы. Не знаем. Узнаем ли? К чему все разговоры и рассуждения, когда мы не знаем – кто мы? Всё остальное пустая схоластика, заумная трепология вялых перестарцев мудрецов. Я уважаю монахов. Уважаю. Уважаю их потуги в познании нашей истины, миссии, нужности для вселенной. Но мы все, в наших познаниях, находимся на нуле. Понимаешь – на начальном нуле. С кем я должен спорить, говорить, полемизировать; когда мы все, кроме амбиций рассуждения – никто. Да, мы люди – мысль, Разум Вселенной. Но мы сами не понимаем, кто мы. О чём дальше говорить? О чём? Как может какой-то амбициозный Никто говорить ни о Чём? А говорим же. Спорим. Стреляемся. О – о! Никто не может быть выше Разума Вселенной. Вот в чём суть. Всё остальное ерунда. Мы превзошли Создателя в своих вечных спорах. Он такое не ожидал. Создатель нас не убивает. Мы с лёгкостью, с интересом, с жадностью – стреляем сами себя. Вот это уровень философии бытия. Что может быть выше?
«Перо бессильно восторгаться
Над гениальностью основ:
Над тем, что создала природа
И продолжает род людской.
А было ведь всё тривиально:
Одна сплошная темнота.
И только мысль безраздельно
Над бездной строила мираж».
Разбоев С.А.
Но мы идём дальше. У нас нет тормозов. Неужели мы своим разумом стали выше Создателя? Но в своей истории мы только и делаем, что воюем, стреляем, убиваем друг друга. Как же? Мы разумны. А поэтому конкурента надо убрать. И чем выше жестокость, тем лучше. Так придёт время: и Бога надо будет убрать. Кто он и что он? Тоже, как и мы – по сути никто. А это короткий путь во вселенскую глобальную смерть. Этого мы хотим?
Ч Е Л О В Е Ч Е С Т В О.
Здесь и хорошие сверхроботы не помогут. Вместо колыбели, Земля станет кладбищем человечества в самой колыбели.
Чан энергично всплеснул руками, останавливая генерала.
– Уважаемый Чу, неужели в вас такая ужасная, пессимистическая мысль? Видение будущего человечества осталось при самом, никчемном человечестве. Кто над ним? Это не схоластика. Даже не философия.
– Какое видение? Что мы видим, Чан? Все хватаются за атомные, водородные бомбы. Гигантские средства уходят на подготовку к войне. Гигантские. Людям порох вместо каши. Пушки вместо масла. Бомбы вместо мяса. Для этого надо поднимать экономику, промышленность, пропаганду скрытого зла? Что-то Бог сделал не так. Но что?
– К счастью, через осмысленное, философское страдание – вот, что сделал Бог. Чтоб жизнь не казалась вечным отдыхом и постоянным праздником на этом сверхгреховном свете.
– Ну, сказал. Смеёшься? Смейся. – Генерал старчески тряхнул рукой. – Через несколько месяцев жизнь вам не покажется уроком осмысленного, философского страдания. Московия это уже многие века переживает. Там тоже не ценят мысль и требование общества. Царь бог. Генсек бог. Люди – бренный пепельный песок. Все крупно трястись будете. Рок безжалостного бытия никого не пожалеет. И меня тоже. Хотя, я уже давно, выживший из практического ума, старикан. Кто меня будет слушать? Только внуки, которым ещё по пять, семь лет. Министр обороны Линь Бяо, пробовал добавить к общей государственной глупости свою глупость. Что сталось? Плохо кончил. «Да здравствует всепобеждающая мысль Мао Цзедуна». Что она победила? Здравомыслие и порядочность. Остаётся холуйство, рабство. Идиотство. Массовое. И поэтому – всепобеждающее. Сейчас, самая умная в нашей стране, его третья или четвёртая жена – Цзян Цин. Где Лю Шаоци – где? Достаточно умный и порядочный человек. Исключён из партии – кем? В 1969 году почил в бозе со всеми остальными объявленными преступниками, от рук тех, кто посмел взять на себя обязательства убивать людей по своему хотению и желанию. Здесь Бог прав. Революция убивает своих детей. О чём мы говорим? Тупее нас по разуму во всей вселенной не найти. Но никого рядом и нет больше во всей нашей вселенной. А мы одни. Вот где ошибка бога. Мы не должны быть одни. Не должны. Где Пэн Дэхуай? Даже креста на могиле нет. Он то верил в общего правильного бога. Чжан – генеральный секретарь до Мао. Где он? Линь Бяо, министр обороны – знаем, где он. Как только, кто-то и как-то, поднимался умом и интеллектом над Председателем – тихо пропадали во вселенской глуши земли. И мы это знаем. Но этим-то и хитры преступники. Проходит время. Люди думают о своём. И прошлое не так горячит душу, как ранее.
Генерал инстинктивно, нервно стукнул кулачком по столу.
– Чан, о чём мы с тобой говорим, творим, думаем? Это не наше. Но истина, правда жизни, гложет душу. Поэтому мы и скулим и плачем. Но, как ты сказал: счастье во страдании, а жизнь в сытии. А где Бог тогда? И в счастье можно иметь, силу и движение познания. И в сытии жажда исследований не покидает ищущие души. Э-эх, Боже – дай спокойствие народу Китая. А познание мы и сами отыщем: и в нашем народе, и в душе. И никому от этого хуже не будет. Никому.
Чан довольно похлопал.
– Не вы ли недавно, товарищ генерал, говорили: нам нельзя философствовать. Мы превращаемся в обывателей, нищенски ищущих познание. Нам надо быть сухими, жёсткими, бессердечными. Разведка.
– Истина посередине. Московия сделала свою оперативную разведку без ума и сердца. Ну и что? У них остановилась наука. Всё разрабатывается на военном и промышленном шпионаже, купленном, краденом. Сам научный уровень упал до уровня любителей, улучшающих велосипедные колёса. Движения в новое, в неизведанное – нет. Россия безнадёжно отстаёт от маленькой Японии, Кореи Южной, Тайваня, Сингапура. Это историческое позорище амбициозных правителей. Но Московия не желает это признавать. Главное продолжать обманывать – и всё вернётся на исторические круги своя. Такова пропаганда любой церкви, стремящейся к гегемонии веры и сплошного рабства её паствы. И поэтому всё становится ясно, обоснованно, доказуемо, аргументированно, когда исходишь из этих жёстких, лживых постулатов. Церковь – основа и движущая сила рабства, последних войн двух последних тысячелетий. И с этим не поспоришь. Все факты говорят об этом.
Вдруг резко затрещал телефон. Генерал нервно покашлял в кулачок, не спеша поднял трубку.
– О-о, мистер эксперт, здравствуйте, уважаемый, здравствуйте. Готов вас внимательно выслушать. – Генерал активно кивал в такт говорящему по телефону. – Где и когда встречаемся? Понял. С товарищем Чаном через час будем на месте.
Генерал дал знак рукою подчиненному.
– Чан, расставьте людей. Американцы вступают в игру. Что-то скоро будем знать и мы. Людей, машины, расставьте. Армия на сегодня, пока, нейтральна. Только мы сейчас имеем реальную силу. Только не зарывайтесь. Не наживайте врагов, это главное.
Чан низко, усердно поклонился.
– Есть, сэр. – И шутливо, и серьёзно ответил он.
– Никому в Пекине не верь.
– Понял, сэр.
– Иди-иди, янки китайского происхождения.
Глава девятая
Рус.
Машина Руса выехала пятой по счёту в колоне машин из ворот Лэнгли. За ним ещё несколько. Небольшой кейс с секретными шифрами находился у его друга монаха Мина. Автомобиль легко нёсся по автобану со скоростью двести километров в час. Скоро к нему присоединились машины его сопровождения, а автомобили самой Конторы, как-то, незаметно исчезали на перекрёстках. Со стороны трудно было отследить, когда менялись экипажи сопровождения.
К аэродрому машины подъехали с разных дорог и в самолёте монахи оказались как бы случайно и незаметно со стороны.
Лайнер принадлежал самой Центральной конторе и поэтому, небольшую команду Руса уже ждали и борт по боковой полосе взлетел буквально через несколько минут.
Но Рус не только выполнил указание сэра МакКинроя по установке видеокамер на первом, контрольном самолёте, но и на своём произвёл тоже самое. Но, главное, надо было установить видеокамеры в кабине лётчиков. Как?
Но случай подвернулся сам. Пилотам приглянусь Дина и они пригласили её, с позволения Руса, посетить кабину и посмотреть, как управляют самолётом во время полёта. Монах не преминул воспользоваться случаем и передал девушке крошечную видеокамеру. Пока, всё было тихо и спокойно. Как в принципе, и должно было быть по плану.
Самолёт приземлился на Мальте для дозаправки.
По инструкции никто не имел права выходить из самолёта, кроме Руса. Но, и сам Рус сидел в самолёте и бдительно прислушивался к посторонним звукам. Все монахи осторожничали и делали тоже самое. Вдруг начала попискивать рация-телефон и Рус немедленно взял трубку. Это был сэр МакКинрой. Говорил он кратко, называя Руса только капитаном.
– Капитан, слушайте внимательно. Видеокамеры показали, что в контрольном самолете усыпительным газом все пассажиры были нейтрализованы. Потом появился дым, ничего по видеокамерам не было видно. Через час дым исчез. Значит, капитан, бери группу своих ребят; десяти, думаю, хватит. Выходи из своего самолёта. Через час на аэродром приземлится контрольный борт Конторы. Садись с группой в него и лети в Эр-Риад, там будет перезаправка вашего контрольного самолёта. С нашим послом и военным представителем арестовываешь весь персонал борта. Весь. Посол и военный представитель присутствуют для подтверждения твоих полномочий и нейтрализации активности местных властей, если они вдруг проявят неуместные действия. Всё должно быть произведено быстро и шито-крыто. На этом же самолёте летишь в Штаты. Военный представитель привезет новый лётный персонал. Это будут два человека. Твои индусы сядут на другой самолёт. Их отвезут в Дели. Твой самолёт, с оставшейся группой, шифрами, я встречу в Непале на горном аэродроме Джун Хау. Ты же, арестованных передаёшь уполномоченным представителям Конторы. На этом твоя миссия закончена. Но, не расслабляйся. Может я через день два, сам прилечу в Вашингтон, представлю тебя Директору Конторы и, может быть, Президенту. Там будет видно. Их очень интересует Мао, его болезнь, будущее Китая. И, опять же, может быть, я уговорю настоятеля Дэ на время оставить Поднебесную. Мы втроём полезно проведём время в Штатах. Значит, по делу: лётный персонал не должен погибнуть. Довези их живыми. Полномочия у тебя есть. Вопросы имеются, капитан?
– Нет, сэр.
– Прекрасно, господин офицер. Благослови тебя бог.
– Спасибо, сэр.
Сэр МакКинрой наконец успокоился. Пока, всё было достаточно под контролем и планово-предсказуемо. Тайна утечки шифров, в принципе, решена. Генерал включил рацию на работу с рацией настоятеля Дэ.
– Я готов вас выслушать, господин МакКинрой.
– Здравствуйте, уважаемый настоятель.
– И вам, здравствуйте. Что вас сегодня более интересует?
– Ваш великий и бессменный Председатель и Кормчий.
– Новости неплохие, обнадёживающие. Ван передаёт, что наши вещие старейшины прощупали у Мао рак многих внутренних полостей, и кучу других, достаточно серьёзных, болезней. Он, уже, давно не жилец. Самое странное, что и правительственные врачи, зная эти смертельные патологии, не говорят об этом самому Верховному.
– Сколько Мао сможет ещё протянуть?
– Сентябрь, октябрь последние его месяцы.
– Значит, у нас имеется не более шести месяцев. Кремль знает об этом?
– Господин МакКинрой, они мне об этом не удосужились доложить.
– Да, как-то забыл, не догадался об их оперативной нерасторопности. – Отшутился сэр. – Но новость хорошая. Главное, вовремя. Чжоу Эньлай 8 января умер, отошёл в мир иной, теперь Мао на очереди. Чёрная эпоха массовых смертей, репрессий, голода и глупой пропаганды заканчивается. Неужели китайцы вздохнут свободней?
– Может быть, господин генерал.
– Античеловечно, когда слепую веру делают источником рабства и наживы. А коммунизм, коммунистическая идея – оказалась изначально античеловечна.
– И мы согласны с этим определением. Но мы смотрим глубже. Рабство и наживу государственные и исторические преступники делают или, скажем, используют для дальнейших завоеваний соседних государств. И постоянно придумывают различные пропагандистские увёртки, чтобы обосновать свои античеловечные преступления и претензии на завоевания во имя своё.
– Господин настоятель, я ваши политические выводы буду использовать в политических кулуарах Вашингтона.
– Не возражаю, сэр генерал.
– Спасибо, уважаемый Дэ. Сколько дней ещё Ван будет в Пекине?
– Месяц или два ему нужно, чтобы охмурить головы докторов Мао и наших людей обезопасить, и самому тихо исчезнуть из Пекина.
– Это хорошо, уважаемый Дэ. Через неделю я лечу в Вашингтон, было бы полезным, если бы вы и Рус со мной побыли в Штатах.
– Господин генерал, у нас достаточно накалённая обстановка. Вы же знаете, какая, потихоньку, разворачивается жестокая борьба в прихожих спальни Мао и на задворках «Запретного города». Мы подготовили сотню с лишним отроков для помощи Дэну. Через месяц мы ждём и Руса в Пекине. Вы же знаете, что иностранцам любого ранга очень трудно попасть в Поднебесную.
– Да. Кроме кремлёвских агентов.
– Несомненно. Половина мест в гостиницах занято людьми из СССР. А вторая половина, думаю, вы догадываетесь.
– Раз вы так спрашиваете, то скорее всего – людьми жены Мао, Цзян Цин.
– Да.
– Дэну будет очень нелегко.
– Он это понимает.
– Наверное, мы здесь с Советами на одной платформе.
– Вполне.
– Я попробую через пару недель объявиться в Пекине. Вы там сможете быть?
– Смогу. Для нас особых преград нет. Тем более, что Чан всегда нам сделает соответствующие пропуска.
– Он и нам сделает. Но нам нужно много. Если наших некоторых людей оформлять как тибетцев: есть шанс?
– Думаю, что да. Тибетцы отличаются от самих китайцев. В Тибете много европейцев уже пятыми поколениями живут.
– А какие ещё провинции можно использовать?
– Те, которые рядом с границей СССР. Там двести и более лет разного рода европейцы живут.
– Это идея.
– Тем более, что многие вживлены в приграничные районы, как спящие шпионы – спящие до поры до времени.
Эксперт догадливо рассмеялся.
– Попробуй таких выяви. У них и дети уже чистокровные китайцы.
– Несомненно. И информированы они не хуже нас.
– Это точно.
– В Шанхае много европейцев. Там они уже второй век живут.
– Надо поднять бумаги. Мысль хорошая.
МакКинрой неожиданно встрепенулся.
– Уважаемый настоятель, прекращаем. А то мы с вами сильно разговорились. Вану это не понравится.
– Да, да. Всего хорошего, генерал. До встречи.
– До встречи.
Глава десятая
Бешенство разума. Красный дракон Мао.
«Я – вождь земных царей, я царь Ассаргадон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.
Сидона я ниспровёрг и камни бросил в море.
Египту речь моя звучала, как закон,
Элам читал судьбу в моём едином взоре,
Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Надпись царя из династии
Аргонидов в переложении.»
Валерия Брюсова.
Сегодня Председатель великой страны не вкушал мозги маленьких обезьянок и не торопился вкушать женское грудное молоко молоденьких мамочек. Вечность молодости не получалась. Вечность здоровья, тоже. В чём-то, самом главном, природа не доработала для великих и величайших. У крышки гроба, почему-то, все не только равны, но и жалки. Жаль. Очень жаль.
Старый, больной и дряхлый, но ещё великий и ужасный, для большой страны, Мао сидел на диване под клетчатым пледом, ёжился от проникающего озноба. Взгляд у него был притухшим, но по-прежнему, узким и злым. Племянник, незаметный и незаменимый, министр-советник, настороженно сидел напротив и чутко ловил глухие слова мудрого и всесильного дяди.
Неподвижное лицо Председателя серело и бледнело от внутренних болей организма. Он медленно, шаркающее, выдавливал из себя внутренние обиды собственных болячек.
– Что-то мне всё хуже. Что-то плохо и хуже. Жить, даже не охота от болячек внутри. Готовы, эти тибетские старики, меня лечить, оживлять: или не готовы?
– Наши официальные доктора не спешат, советуют тщательнее изучить их методы, возможности.
– Они, что, тупые? Полгода изучают. Всю жизнь работают по специальности, практикуют, людей режут миллионами, а толку? Где прогресс в науке? Зачем наши доктора тогда, хватит иностранных, они умнее. За деньги, но совестливее, эффективнее.
Гномик умно пожал плечами, кивнул головой.
– Дядя, но по вас не скажешь, что вы при смерти.
– Если б ты знал, как это мне даётся. Пока не подох, надо думать о стране. Этим, наверное, и живу. Цель и есть сама жизнь.
– И вы один с такой великой целью.
– А её хотят от меня отнять. Сволочи. Ублюдки. Всё, что я великого строил, присвоить себе. Политические негодяи.
– И исторические, тоже.
– Верно мыслишь. Я всегда верил тебе.
И великий Кормчий, зло и с душевным пафосом советского агитатора, мощно давил на дрожащую в комнате спёртую атмосферу подозрительности и страха.
– Что-то эти черти от меня важное скрывают? Мне бы не было так всё хуже и хуже. Следи тщательней за моим личным доктором Ли Чжисуем.
– Не может быть, дядя. За каждым доктором, лично, постоянно следим. И за стариками, за каждым следят наши опытные, преданные революции, агенты.
– Толку. Толку. Может, кого-нибудь из них, пора пристрелить?
– Надо подумать. Найти в ближайшем роду каких-нибудь предков подозрительных.
– А стариков, тибетцев?
– Какой смысл? – Небрежно брякнул племянник. – Им всем за сто. Для них день или год не играет той роли, как для обывателя.
Мао медленно привалился на подушку после минутного неожиданного напряжения.
– Никому нельзя верить. Никому. Все партийные прохиндеи дружно притихли и терпеливо, очень терпеливо, ждут моей затянувшейся, долгожданной смерти. Скопом. О власти моей каждый козёл сладко мечтает. Подонки. Нет, надо немножко пострелять негодяев. Миллионов двадцать, тридцать. Вон сколько их развелось. Сам не знаю сколько. В стране давно жрать нечего, а они в наглую плодятся, как куры, кролики. Крысы ненасытные. Что за страна? На войну всех гнать надо. На войну. Кто там у нас первый враг?
– Ну, как всегда – злобные Советы, нахальная Америка, тупой Запад.
– Погнать пешочком на границу пару миллионов новобранцев с автоматами. Пусть потешатся шумною пальбой из всех видов оружия. Скучно нашему великому, бедному народу. Нет живительного, исторического адреналина. Да и мне скучно. Может я и болею от того, что нет хорошей, большой, агитационной, народной войны с врагами. А так, хоть встряхнусь душою. Кровь веселей по жилам моим побежит. Будет что народу ладного сказать. Да и недовольных всех на бойню потянем. Пусть дружно воюют за революционные идеалы. Пусть. А то совсем зря живут. Сколько времени нам надо, чтобы перевести армию на военное положение?
– На временное военное положение хватит и трёх дней. А чтобы начать военные действия, нужна скрытная работа полугода.
Мао ехидно оскалился.
– А мы скрытно не можем?
– Трудно. Много москалей живёт у нас вдоль границы. Очень много.
– Интернировать. В лагеря рассажать.
– Все поймут, что к войне готовимся.
– Неважно. Сколько у нас на сегодня танков?
– Десять или двенадцать тысяч.
– Ну, и всех их вперёд, в атаку. Пусть пыль великую поднимут. Как наша боевая конница в прошлые века.
– А горючее? У нас столько ни грузовиков, ни бочек с солярой и мазутом нет, чтобы обеспечить все танки.
– Что за страна, долбанная: ничего нет.
– А снаряды? – Умно и тактично подсказывал племянник, начинающему болезненно бредить, Председателю. – За каждым танком несколько грузовиков с запчастями гнать надо, или два три военных эшелона за одной только дивизией. Да и у нас просто мало толковых, опытных танкистов. А молодые – это горькие трактористы.
– А самолёты? Истребители. Бомбардировщики. – Злобно ухватился за следующую тему Мао.
– Около трёх тысяч. Но половина времён японской оккупации. Старые советские, американские, английские борта. Несколько французских, более новых. Но это ничто в современной долгой войне, на высоких скоростях и при подавляющей огневой мощности.
– А ракеты?
– Работа идёт. Полным ходом. Но нужно время.
– А его нет! Нет! – Истошно крикнул старик и зачесался нервно в животе.
Гномик молча кивнул. Добавлять не имело смысла. Мао подозрительно, болезненно вращал зрачками. Надо было вызывать врача. Но, Председатель остановил рукой.
– Не надо. Я просто так думаю. Мыслю. Так легче.
Старик пусто смотрел по сторонам. Красная драпировка его комнаты, нередко, так давила своим существом на слабеющее сознание Председателя, что иногда, кроме боли в голове и нервах, он более ничего не ощущал и не сознавал.
– Что придумать? Что? Народ не должен чувствовать, ощущать, видеть старение их великого, любимого лидера. Иначе страна завянет, как брошенный цветок под ногами врага. Её затопчут орды иноземцев: страну предадут забвению и разграблению. А потом и порабощению, как при недавней японской оккупации. Древнейшая империя не должна упасть врагам под ноги. Нужен новый мощный рывок вперёд. Нужно новое неожиданное движение. Найди правильную тему. Начинай всенародную пропаганду.