Голубые пуговицы

– Это вот телефон, я тебе позвоню, как доберусь.

– Жень, так это же МОЙ телефон!

– Ну мой-то у бабушки! И на нём денег нет!

Железная логика. Пуговицы недоверчиво смотрят на меня – я серьёзно или притворяюсь? Не понимаю всей серьёзности миссии? Телефона мне жалко, что ли?

Ну, вроде всё, собралась. Затолкала кое-как всё обратно в сумочку, напялила варежки. Пошла в сторону двери. Обернулась, помахала.

– Куропатка, а ты хоть знаешь, где Северный полюс?

Пуговицы сочувственно смотрят на меня, видимо, окончательно сражённые моей тупостью.

– На севере, мам.

Дверь закрывается, я возвращаюсь к перипетиям героев книжки.

Через несколько минут (каких минут – страницу только и прочитала!) она забегает в комнату с криком «Мама, я вернулась! Живая!»

Последнее слово меня окончательно добивает, и я всё-таки начинаю смеяться. Она прыгает ко мне на диван, весело хохочет вместе со мной, дрыгает ногами и машет варежками. При этом резиновый сапожок нечаянно прилетает мне в лоб, но я этого как будто не замечаю. Победителей не судят! Ну всё, говорю. Наконец-то ты вернулась. А теперь – мыть руки и обедать.

…Вот боюсь я её отпускать на Северный полюс. Там страшно, и медведи ходят. И отлично понимаю, что она когда-нибудь уйдёт. Возьмёт с собой много ненужных на мой взгляд вещей, вроде куклиной ноги, но которые ей наверняка пригодятся, и уйдёт. И меня, в общем-то, не спросит. А я буду сидеть и ждать, когда же она придёт и расскажет мне, что там увидела. Ведь у каждого из нас – свой Северный полюс.

Я на своём жить осталась.

Моя бабушка

Ездили мы в Тюмень, к моей бабушке. Женя у меня вообще богата на родственников. Давеча она мне доказывала, что моя бабушка ей тоже бабушка. Потом договорилась до того, что это вообще её бабушка, бо я уже взрослая и в бабушках не нуждаюсь. Она хотела захапать мою личную бабушку в своё пользование! Я, конечно, этого не допустила, отвоевала, так сказать, своё законное право побыть ещё внучкой. По её мнению, внучка – это такая маленькая девочка, которая день-деньской развлекается, ходит с бабушкой на карусели в парк, клянчит у неё мелкие монетки на мороженое, и перед сном даёт заплетать себе косичку. Да, я абсолютно не подхожу ни под один из этих параметров, ни косичек, ни каруселей, да и мелочи сама кому хошь могу дать, но всё же, всё же…

После этого разговора я надолго впала в сладкие воспоминания о моём счастливом детстве, том, когда я ещё была внучкой в полном соответствии с дочкиной теорией.

Помню некоторые моменты, будто картинки. Вот я валяюсь на крыше гаража и ем огромную спелую черёмуху прямо с веток (черёмуха соседская, поэтому в полный рост вставать не рекомендуется). Или играю в палисаднике, усыпанном золотыми листьями берёз, какими веточками и тряпочками, презрев полный ящик игрушек, выволоченный мной из сарая. Веточки были отломаны от веника-голыша, которым сметали листья с дорожек, а тряпочка была синяя, бог её знает вообще откуда. Кажется, сделанная из старых дедушкиных треников. А вот я на старых качелях, на них нельзя было сильно раскачиваться, потому что могла перевернуться, проверено. Сколько детских секретов ведали те качели! И скрипучую кровать на веранде помню, и звук жарящейся картошки утром, и бархатную скатерть до пола кисельного цвета на одноногом столе, и волшебное место – кладовка. Там чего только не было! Вплоть до старой обуви, аккуратно сложенной в чемодан. Плетёные корзинки, мотки верёвки, стопка перчаток, какие-то тазы, поношенная одежда, ларь с мукой, тканые коврики… Несмотря ни на что, там царил удивительный порядок. Это была просто сокровищница с маленьким пыльным окошком. Я даже запах помню в этой кладовке.

Ныне черёмуха спилена, берёзу в палисаднике свалило ветром, огород зарос. Бабушка уехала в большой город, а дом выставлен на продажу. Там живут другие люди, и… И я начинаю горько плакать – так мне жалко этого старого дома, и нашей бани, где стояла маленькая пластмассовая ванна, в которой купалась ещё моя маленькая мама, и соседской (опять же!) земляники, и того, что никогда этого всего уже не будет. И я там уже никогда не буду.

…Так вот, собственно, о чём я? О бабушках и счастливом и беззаботном детстве «у бабушки». Купили мы в той Тюмени надувной бассейн. Жёлтый, как кусок сыра, и круглый. Хотя квадратных, кажется, и вовсе нет. В самый разгар лета (а, нужно сказать, лето у нас нынче не менее суровое, чем зима – свирепые +36 в тени на протяжении полутора месяцев) в бассейн бабушкой (Жениной, конечно) загодя наливается водичка из шланга, попутно совершают омовение все присутствующие поблизости – Кукунция, её подружка, её сестрица, наш кот Кустик, находящийся во временной ссылке, и я до кучи. Всем, кроме нас с Кустиком, нравится. Мы же не в восторге. Я с визгом и рвущимися наружу нехорошими словами бодро скачу в дом, вытирая телефон, а Кустик, гордо подёргивая спиной и тихонько матерясь, уходит в заросли смородины.

Мелкий народ в писком и хохотом убегает переодеваться – бассейн не допускает наличия лишней одежды. И вот картина маслом – Куропаткина подружка стоит, стыдливо прикрывая то, что впоследствии сформируется (лет эдак через восемь) в один из первичных половых признаков, рядом неуверенно и тоже прикрываясь ладошками стоит двоюродная сестрица Куропатки (обе в купальниках!), Кукунция же выходит танцующей походкой королевы из дому ГОЛАЯ! То есть абсолютно. Совершенно. В первозданном, так сказать, виде.

У девочек становятся огромными глаза, они пытаются объяснить моей самой умной на свете дочери, что ходить голой – плохо и неприлично. А по-моему – в шесть лет это ещё пока вариант нормы. Во всяком случае, в собственном дворе, скрытом от соседей кудрявыми черёмуховыми кустами и высоченными мальвами-пальмами. Ну, и забором, разумеется. А может, и я ошибаюсь и это ненормально и плохо – ходить голышом в шесть лет. Кукунция, не слушая наставлений маленьких ханжей, с разбегу плюхается в бассейн, и начинает «нырять», плескаться, верещать и совершать ещё кучу всяческих телодвижений, которые и называются одним невыразительным словом «купаться». Тут уж всем стало не до приличий и пошло веселье коромыслом, только радуга вокруг сверкала! А я стояла и жестоко завидовала всем троим.

А сегодня мне снился старый бабушкин дом. Я знаю, он тоже по мне скучает.

Кукушкин комплекс

Они ко мне приезжали – мама и дочка. Маме нужно было в больницу, а Жека с ней приехала, потому что остаться было не с кем. Я прилетела с работы домой, и на мне с порога повисло моё чудо – да, она уже большая девочка, но мне нравится таскать её на руках. Мама уехала ночевать к семейным друзьям, а Кукунция осталась со мной. До следующего вечера. Уезжали они около шести, и у нас в распоряжении был целый длинный летний и прекрасный день.

Мы позавтракали и придумали ехать гулять. По дороге, конечно, немножко поссорились, потому что она хотела в детский центр, а мне хотелось шататься по парку и есть мороженое. Сошлись на том, что сделаем и то, и то. По очереди.

В развлекательном центре нас обоих хватило ровно на двадцать минут. Молочного коктейля не оказалось, пепси отдавало водопроводной водичкой, детей было мало. Мы двинули в кино, на «Ледниковый период-4», благо киноцентр был в двух шагах. Купили билеты, и, чтобы как-то убить оставшийся час с небольшим, пошли в парк. А в парке есть такая маленькая развлекательная площадка с каруселями – совсем для малышей. От трёх и до семи лет примерно. Покатавшись на вертолётах, на лебедях и лошадке, Кукунции стало скучно развлекаться одной – я стояла рядом и лопала-таки мороженое – такого вкусного мороженого в бумажных стаканчиках нет нигде в городе. Жмурилась на солнышке, слушала радио и чувствовала, что счастье уже обнимает меня своими тёплыми руками. Так вот, чтобы не я не отсвечивала безсмысленной улыбкой, Куропатка решила развлечь и меня.

Единственный совместный аттракцион для детей и взрослых назывался «Лодочка на волнах». Куда мы, собственно, и направились.

А теперь небольшое лирическое отступление – я жутко боюсь качки. До истерики и отвратительных бабочек в животе. Даже не бабочек, а тараканов. Целого мешка огромных рыжих неугомонных тараканов. Для меня ехать в деревню (а летом – это только водный транспорт) – мука, ужас и кошмар. Я стою на палубе и читаю «Отче наш», обещая, что если доеду живой, брошу курить и тут же стану хорошей матерью. Жру валерьянку и могу высадить за два с небольшим часа полпачки сигарет. Ужас, в общем. Стыдно, товарищи, но я неврастеник.

Видимо, полуденное светило хорошо напекло мою глупую головушку, потому что я согласилась. Стоило это удовольствие каких-то сто рублей, и я подумала – это же не настоящая лодочка! Рядом из воды – только недопитая минералка в руке у хозяина этой карусели. И я села. Чёртова лодка начала раскачиваться, и с каждым взмахом всё сильнее и сильнее. Мало того – она поднималась всё выше! Глаза у Жени сияли, сарафан развевался, руки сами собой исполняли какой-то замысловатый танец счастья, а я… Я поняла, что наличие воды – далеко не обязательное условие для того, чтобы испытать такой ужас!

Смотря в глаза хозяина этой чудовищной конструкции, этой платной пытошной, я попросила остановить жуткую качель под прекрасным предлогом того, что моя дочь боится. Естественно, не слушая гневного Жениного шипения:

– Мама, ты что! Я не боюсь!

Неет, милая, мама лучше знает, чего ты боишься! Оказавшись на твёрдой (слава небесам!) земле, я снова пришла в отличное расположение духа, и пошли мы с ней кататься на паровозике – причём абсолютно безвозмездно, то есть даром, как говаривала незабвенная Сова. Уж не знаю, что послужило причиной такой щедрости – недокатанные десять минут на «Лодочке» (тьху ты!) или верная догадка, кто из нас испугался – а может, как всегда, Куропаткино всем на свете заинтересованное лицо. Но мы катались добрых пятнадцать минут под добродушное ворчание усатого дядьки-карусельщика.

…Мы доедали совсем растаявшее мороженое, выдавливая его из стаканчика, и пачкались им на резких поворотах. Можно было, конечно, взять специальную деревянную палочку, которая шла к каждому стаканчику (тоже бесплатно), а можно было вообще взять и два стаканчика – но так было бы уже неинтересно, согласитесь.

Потом было кино. Я нечасто вожу её туда – усидчивости не хватает, то ли дело бассейн! А потом она снова уехала.

Проводив, усадив, поцеловав, помахав я поплелась домой. И от этого золотого дня незаметной пылью осталось ощущение, будто я «гостевая мама». Всё было идеально, но недолго – Жека снова в деревне, я опять работаю и… Боже, как мне надоел этот ремонт! Несмотря ни на выкрашенные золотом батареи, ни обалденные фотообои на кухне во всю стену и новые межкомнатные двери – надоел! С одной стороны – я скучаю по детке, а с другой – наслаждаюсь свободой. «Кукушкин комплекс» – вот как я это называю.

Долгие проводы

Раз пошла Кукунция провожать подружку. До дороги. Окна нашей квартиры выходят на другую сторону, поэтому через дорогу переводить подружку я не разрешаю – дошла же та к нам без посторонней помощи как-то? Днём-то, конечно, отпускаю: спускаюсь вместе с ней и смотрю, как она переходит дорогу. Научила, конечно, всегда смотреть по сторонам, ждать, когда проедет автомобиль, куда машинка замигала – туда сейчас и повернёт (невключенный поворотник – гарантированное моё нехорошее слово в адрес водителя), ну, и прочие полезные навыки при переходе дороги. И Жека теперь никогда не переходит на красный свет – один раз мы перебежали там, где этот переход три метра составляет, и машин мало было, так она мне потом всю дорогу чистку мозга проводила насчёт моего безответственного поведения. Мало того что сама нарушитель – так ещё и её под это дело подвела! В общем, моя детка – дисциплинированный пешеход.

…Я уже вышла из душа, попила чаю, выкурила вечернюю сигарету. Куропатки нет. Прошло ещё десять минут, пятнадцать, двадцать… Я не выдерживаю. Напяливаю джинсы, рубашку, на ходу «вбегаю» в кеды, лечу с пятого этажа.

Женин телефон, конечно, остался дома.

Время – без четверти одиннадцать.

Район – не совсем благополучный.

Пешеходный переход далеко от нашего дома, проще так перебежать.

Субботняя пьянь на улицах.

Придурки на машинах.

Лица иной национальности.

Уже темно.

Ребёнку шесть лет. Ребёнку шесть лет!!!

Бегу к её подружке – а она уже дома, подружка эта. Жени у неё нет, и не было. Бегом пробегаю все окрестности. Отгоняю панику, но в животе уже предательски холодеет, в голове мерно, в такт бегу, бьётся единственная фраза – «я сейчас приду домой, она уже дома. Она уже дома, она уже дома, она уже дома, она уже до…»

На игровой площадке и в песочнице её нет. Магазины уже закрыты. Возле фонтана нет. В речпорт она не пойдёт, ибо тут я непреклонна – без меня там делать нечего. Влетаю на пятый этаж, распахиваю дверь домой… Дома её тоже нет.

Иду обратно на улицу.

Пытаюсь успокоиться. Мелькают мысли – что делать? Что мне делать-то, если?.. Куда звонить, если?.. Не додумываю, мне становится страшно. Стою возле дороги, озираюсь. На меня оборачиваются прохожие – у меня дикий, наверное, вид. Как вдруг…

Знакомый рёв. Куропатка идёт вдоль дороги, и плачет горючими слезами. «Где же моя мамочка? Я пришла домой, а мамы нет дома… Куда же ты ушла?!» И всё в таком духе. Плач Ярославны.

Бегу через дорогу, наплевав и на придурков на колёсах и вообще на все правила перехода дороги в неположенном месте. Хватаю это чудовище в охапку и молча иду домой. У меня нет сил ругать её – она просто пошла другим путём, товарищи. Она прогулялась просто. А я, такая вообще нехорошая, взяла и ушла из дома! Куда, спрашивается?!

…Она испугалась не меньше меня. Это же моя личная маленькая фобия – прийти домой, обнаружить, что везде горит и свет и никого не найти! Честно, я этого с детства боюсь. Поэтому и не ругаю. Дома популярно объясняю, что в моём понимании значит – проводить подружку «до дороги» и сколько это должно занимать времени – минимум, максимум. Ещё говорю ей, что я испугалась за неё. Очень, очень, очень. И что не нужно выходить из дома на неопределённое время без телефона (хотя бы!). На самом деле я стараюсь говорить спокойно, логически обосновывать каждую мысль, меня потихоньку «отпускает». И тут мой голос начинает дрожать. Предательски, да. Я отворачиваюсь, ком в горле. Быстренько сворачиваю разговор, спрашиваю – поняла, почему меня дома не было? Поняла вроде. Поняла, что «не делай так больше»? Вроде поняла. Ухожу на балкон курить.

Она виновато протискивается за мной и обнимает меня за плечи. Плечи дрожат. Мордашка уткнулась мне в шею, волосы щекочут ухо. «Ну мам, я правда больше так не буду!» Начинаю всё-таки реветь в голос, вспоминая пережитый животный страх самки, что с твоим детёнышом что-то случилось. Вытирает мне слёзы ладошками, и уже у самой начинают кривиться губы, а пуговицы неподдельно виноватые и какие-то испуганные, что ли. Я очнулась – ну всё, малышка, валяй чистить зубки и спатки. Я уже больше не буду плакать. Я просто крайне пугливая мама, у каждого свои секреты. И вообще, кыш отсюда, тут накурено!

…Теперь, уходя из дома, я оставляю записки. Очень большие записки – на зеркале, на полу, на любом видном месте – «НИКУДА НЕ УХОДИ, Я ПОШЛА ЗА ТОБОЙ! МАМА.»

Я уже говорила, что я неврастеник?

…А я до сих пор хожу за ней, если её долго нет. Ибо Куропатка может сорок минут ходить в магазин за майонезом, благополучно забыть про него, купить при этом молока и играть на площадке, начисто забыв про обед и меня. Или зайти в аптеку и попросить средство от аллергии на рыбу. Или разбить десяток яиц, подвернув при этом ногу так, что… Но это уже совсем другая история.

Вечерний разговор

Когда она гостит у бабушки, то обязательно каждый день звонит мне вечером. В этот раз звонок раздался в какое-то совсем непонятное и несвойственное ей время – полдесятого. Странно, странно, товарищи.

Вообще, Кукунция неохотно рассказывает мне о своих проблемах в жизни – может, это я сама так приучила (отучила?), а может, это у неё от меня. Я тоже как-то не любитель вываливать свои огорчения на людей. Но со мной-то как раз всё понятно – не люблю я давать людям лишний раз позлорадствовать. Конечно, подруга не в счёт – она и мои истерики слышала. Даже мама, кажется, не была удостоена. Ну, неважно почему – но делиться страхами мы не любим. В крайних случаях только.

Так вот. Звонит Куропатка и бодреньким голосом спрашивает, как дела. Это вообще восхитительно универсальный вопрос – «Как дела?» Мы можем проговорить двадцать минут, обсудить всё прошедшее за день (поверьте, двадцать минут – это очень много!), и я уже готовлюсь повесить трубку, подбираю ласковые слова для прощания, бо молчание в трубке становится слишком долгим – всё обговорили! – и тут… Как фига под носом у бегуна вместо финишной ленты.

– Ну, что, мама, рассказывай – как дела?..

И всё начинается по новой.

А тут Жека идёт домой с гуляния и звонит мне. Меня этот факт настораживает ещё больше – вечерний созвон у нас не раньше одиннадцати, а то и двенадцати. Потому что она сначала ужинает, потом умывается, совершает обход бабушки-дедушки, дабы убедиться, что всё хорошо, никто никуда не ушёл, и все тоже лягут спать. Ну, и поцеловать заодно всех. По два примерно раза. Это если время поджимает. А если ещё светло – читай, рано – раза четыре-пять, как минимум. И разговаривать никак не на ходу, а уютно устроившись под одеялком и слушая сказку (две, три, пять).

Болтаем минуты три, как ни в чём не бывало. Стандартный набор ответов-вопросов, словно по бумажкам читаем. Без запинки.

– Как дела?

– Всё хорошо.

– Что делаешь?

– Валяюсь, отдыхаю. А ты?

– А я вот гуляю…

– С кем?

– С Настей.

Не знаю я, кто такая Настя. Меня не слишком интересует, кто это, ведь деревня не моя территория, это бабушка там всех знает, и, если что, не даст тесно общаться с асоциальными элементами. А то есть там некоторые… Элементы, блин! То в лес уйдут за грибами, то к речке. Ну ладно, насчёт речки-то я приврала, конечно – речка это табу. Обь не шуточки для шестилеток. За это можно получить такой нагоняй или наказание без права на помилование, что… Ухх, урок усвоен! Расскажу как-нибудь. Но за грибами ходили, это правда. И что удивительно – в корзинке поганок почти не было. И то хорошо.

И тут, на пятой минуте, когда я уже начинаю позёвывать от этого «разговора» (ничего такого не подумайте, просто мы в течение дня уже всё успели рассказать друг другу!), Кукунция говорит как бы промежду прочим:

– А у Насти мама пьяная. Падает даже. А Настя вот тут гуляет. А я домой иду.

И шустро сворачивает разговор в другую сторону, информация кратко, ёмко «слита». Шпион, блин, Максим Максимович Исаев.

Мне становится плохо. Мне жалко таких детей. Я знаю, я понимаю, что всех не пережалеешь! И всё же мне хочется реветь от того, что многие дети не получают вечером положенную булку с молоком перед сном, или шлепок по попе за запрещённые вещи… Коряво как-то я выражаюсь. Некому, короче. Пожалеть, отругать, уберечь. И ходят они, никому не нужные, голодные и неумытые. И любят щенячьей преданной любовью даже таких родителей – вечно пьяных, грязных, на заплетающихся ногах. И сбегают из детских домов, от сытого существования к мамам и папам, у которых опохмел на уме, а не собственные дети… Куда-то меня понесло, товарищи, не туда. И я потихоньку начинаю догадываться, почему Женя звонит именно сейчас. И время, ага, неподходящее, и место. Она просто боится, что я тоже пьяная. И звонит для того, чтобы убедиться в обратном – я дома, ничего не делаю, одна, и скоро лягу спать. Вот оно что, товарищи.

Ну что ж, это тоже про меня. В смысле, я пьяных людей не люблю. А если совсем честно – то боюсь. Я не знаю, что от них ждать. Мне за них стыдно. Я не ханжа, поверьте. Тоже могу на встрече однокурсников (трёх… однокурсниц…) напиться до вертолётиков. Но ведь этого никто не видел – как мы ждали такси возле бара в два ночи, и как с диким хохотом объясняли таксисту, кого куда везти! Таксист тоже смеялся – кому-кому, а уж ему-то, поди, не привыкать развозить такой народ!

И я очень редко пью вне дома. На людях, так сказать. Для меня просто невыносимо думать, что меня нетрезвую увидит кто-то посторонний, вот как. Хотя бывали, бывали прецеденты… «Моей дочери будет стыдно за меня, если кто-то увидит меня пьяную в дрезину, валяющейся на улице» – от этой мысли явственно тянет одинокой старостью.

Речь, конечно, не об этом. Я Кукуне постаралась деликатно донести, что об этом не стоит разговаривать с другими девочками. Что нужно, наверное, Настю пожалеть. И что никогда, ни при каких обстоятельствах не смеяться ни над Настей, ни над Настиной мамой, тем более в присутствии самой Насти! Но это уж я так, на всякий случай сказала. Вдруг это ей покажется смешным, упаси небеса!

Женя, хоть и совсем несведущая (как все маленькие люди) в вопросах деликатности, кажется, поняла. Может, мой серьёзный голос подействовал. А может, ей и впрямь стало жалко девочку на фоне личных страхов. Убедившись, что со мной на самом деле всё в порядке, она ещё пару раз дежурно «какделакнула», и повесила трубку.

А меня долго наизнанку выворачивало от осознания беспомощности и неумения изменить ситуацию. В целом по стране, желательно. Или в мире.

Но, к сожалению, не придумали ещё лекарства от людского равнодушия, алкоголизма и безысходности.

Первый класс

Моя дочь пошла в школу. Нет, не так – МОЯ ДОЧЬ ПОШЛА В ШКОЛУ! В самый первый класс. Я почти не волновалась, даже уговаривала себя немного понервничать, ибо была сказочно спокойна. Как слон. Я в какой-то передаче видела – черный индус в белых одежах ловко хватал слона за хобот (никогда бы не подумала, что так можно!) и вёл его куда-то. Может, жрать, а может, на водопой. Не знаю, что было в тот момент на уме у слона, но он флегматично шёл и даже не пытался затоптать наглого индуса в знак протеста насилию над его слоновьей сущностью. А ведь мог бы! Дальше я смотреть не стала, с вашего позволения. Так вот, пошла моя дочь в первый класс.

Погодка было просто волшебная – ветрище сдувал с ног, а дождь хлестал так, что на третий день я всерьёз заподозрила, что зарядило на сорок дней. Моя задушевная подружка заехала за нами на машине и поехали мы в школу. Альма-матер. С блестючим букетом, телефоном в руках и надеждами на лучшее.

Сказать, что это было вселенское столпотворение – это вообще ничего не сказать. Я, если честно, начало смутно помню. Родители стояли на втором этаже (я так и не поняла, почему линейку не стали проводить в спортзале) тесной кучей. То и дело перед всеми мелькала чья-то задница. Задница держала фотоаппарат в руках и неистово фоткала так называемую линейку. Остальным родителям повезло гораздо меньше, они лишь завистливо смотрели и недобро переговаривались. Впрочем, я особо не вслушивалась. Подругу я, кстати, потеряла с первых минут, а о том, чтобы позвонить ей и речи не шло – гомон стоял как на птичьем базаре. Неудивительно, конечно – напихать столько народу в такое скромное помещение, как школьный коридор. Там, поди, и ученикам-то места не хватает. Ну да бог с ними.

Подруга, отчаявшись, видимо, сделать несколько кадров, сунула мне в руки чехол со своим фотоаппаратом и благополучно смылась. Я же, взяв в помощники чью-то родительницу (судя по отчаянной решимости в глазах – это тоже была мама первоклашки), попёрла вперёд, как бронетранспортёр. Без тормозов и бибиканья. Перед этим мы долго прыгали, пытаясь таки увидеть наш первый «а». Рядом прыгали такие же макаки. Тоже «наши». Вообще, родителей детей-первоклассников можно узнать по одной только гордой улыбке. Да и никто так не рвётся посмотреть на своих чад, как мы. В первый раз же!

Как потом оказалось, наших детей мы не видели и увидеть не смогли бы, даже пробившись вперёд, по одной простой причине – их там попросту не было. Это попозже под торжественный бубнёж неизвестно кого они неровным строем прошли мимо нас, с букетами наперевес, и заняли своё линеечное место. Вообще, так интересно было всё устроено – где бы я ни стояла, говоривших виднее не становилось. А постояла я, поверьте, не на одном месте! Преподаватели, завуч, старшеклассники, директор – как выглядят все эти люди в лицо я так и не узнала. Даст Бог, и не узнаю.

Малыши стояли, переминаясь с ноги на ногу, махали букетами, шептались. Кукунция держала букет прямо перед собой, как гардемарин – шпагу. Варьировалась только высота. Скакала на одной ножке и один раз, увидев меня, помахала ладошкой. Кто-то уже успел познакомиться, а кто-то был знаком ещё с садишного детства, в общем – им там тоскливо явно не было. В отличие от нас. Минут через пятнадцать мне стало по-настоящему скучно. Не то чтобы бы мне не нравилось – совсем нет, я просто устала стоять на двенадцатисантиметровых шпильках.