Тамгинский завод и Камчатская экспедиция. Сборник документов

© ООО «Маматов», оформление, 2018

…Что же он, Беринг, во 2-м пункте предлагает, в Сибири-де когда случится нужда в железе, тогда возят от Тобольска до дальних городов, от чего чинится в провозе лишний кошт, а при Ангаре-реке около Идинского острога и около Якутска имеется железная руда, о том послать в Коммерц-коллегию указ; в которой рассмотря, велеть завесть в пристойных местах малые заводы и делать на них столько железа, сколько там на расходы надобно, а лишнего не делать; потому что оттуда к здешним портам за дальностию возить не возможно.

Сенат, 2 мая 1732 г.

Завод командора

Вторая Камчатская экспедиция (1733–1743) – мероприятие, сравнимое по последствиям с открытием Америки Колумбом, а по масштабам и организации не имеющее аналогов в истории России. Экспедиции посвящено множество исследований, в том числе изданы и сборники документов[1]. В историографии Экспедиции едва ли не ключевой проблемой остается соотношение географического и колонизационного ее аспектов. В конечном счете это вопрос непреходящих геополитических ценностей России в АзиатскоТихоокеанском регионе.

Одной из ярких, но малоизвестных страниц Экспедиции была деятельность Тамгинского железоделательного завода, выстроенного в 1735 г. под Якутском специально для ее промышленного обеспечения. Завод географической экспедиции – весьма примечательный факт сам по себе, но постройка и успешное действие первого в истории металлургического предприятия на вечной мерзлоте заслуживает не меньшего внимания. Уникальная производственная операция была осуществлена горными специалистами и мастерами с Урала по инициативе и при непосредственном организационном участии командора Витуса Беринга, с подключением многих членов его команды. Таким образом, не зная истории Тамгинского завода, нельзя вполне понять ни конкретики действий, ни истинных масштабов, ни даже стратегических целей Экспедиции.

Между тем в историографии Камчатской экспедиции (как и в историографии истории Сибири и сибирской промышленности) Тамгинскому заводу уделяется минимум внимания. Основой всех сообщений о нем до недавних пор служили лишь раздел Отчета о Камчатской экспедиции, составленный Берингом 18 апреля 1741 г., и короткая информация в книге Геннина (в разделе о Нерчинском заводе)[2]. Объясняется это тем, что большинство письменных источников по Тамгинскому заводу отложилось в архивном фонде Уральского горного управления Государственного архива Свердловской области – в провинциальном архиве. Дело в том, что Тамгинский завод, как и остальные горные заводы Сибири до 1747 г., подчинялся горнозаводской администрации в Екатеринбурге (Сибирский Обербергамт, Канцелярия Главного правления Сибирских и Казанских заводов).

Решение о строительстве особого завода для целей Экспедиции было принято Сенатом как составная часть указа «об отправлении капитанкомандора Беринга в Камчатку» от 2 мая 1732 г. (на основании его собственных «пунктов»). Речь шла о строительстве в одном из двух районов разведанных железных руд – на Ангаре или вблизи Якутска, где местные жители в частном порядке уже освоили рудоплавный промысел (см. пункт 5 документа № 35 настоящего сборника и документ № 62). Организация и техническое обеспечение строительства возлагалось на руководителя горнозаводской администрации в Екатеринбурге главного командира Вилима Ивановича Геннина.

Но известно, что еще в 1727 г. сибирский губернатор М. В. Долгоруков, назначенный на должность Петром I, ставил перед Генниным вопрос о возможности постройки горного завода на Камчатке. Геннин тогда высказался довольно скептически: «Понеже вознадобится для литейного дела, ежели на Камчатке железные руды сыщутся, построить плотину и при ней домну, к которой востребуются деревянные водяные меха и прочие тяжелые припасы, и ежели так, то извольте милостиво рассудить, как можно в такое дальнее место оные меха и другие тяжелые припасы нартами на собаках провезти? Того никоим образом учинить невозможно»[3]. Можно лишь предположить, что уже тогда в верхах рассматривалась вероятность металлургического предприятия для нужд будущей великой экспедиции.

Известно также, что в 1731 г. Бергколлегия прямо распорядилась направить в Охотский порт группу крестьян, не забывших древнее искусство клажи «ручных доменок» и прямой переплавки в них руды в кричное железо (сыродутный процесс). Неясно, однако, замышлялась ли эта акция, как непосредственный пролог Второй Камчатской экспедиции (№ 21–25). Один из направленных крестьян, П. Щетников, работал впоследствии на Тамгинском заводе (№ 58, 63, 87).

Теперь же при выборе принципиального места будущего заводского строительства Геннин, судя по всему, не колеблясь, отдал предпочтение Ангаре (№ 26). Преимущества были очевидны: относительная заселенность, более мягкий климат в сравнении с Якутском, а значит, и отсутствие проблем с рабочей силой и продовольствием, а также близость к горнопромышленной базе в Забайкалье – Нерчинскому заводу с представителем уральской администрации Т. Бурцевым во главе. Последнему поручалось непосредственное руководство строительством. Под его команду с необходимым заводским оборудованием (гидравлический колотушечный молот с принадлежностями и доменная фурма) отправлялись с Урала выпускник Московской инженерной академии молодой московский дворянин А. Соловьев и доменный мастер (№ 27, 29).

После получения известия о болезни Т. Бурцева и отсутствии на Нерчинском заводе требуемого к строительству плотинного мастера (№ 30) с Урала были направлены новый заводской управитель П. Столов с мастером П. Бронских (№ 31). Это случилось уже после пребывания в Екатеринбурге Беринга с командой и его переговоров с Генниным. По настоянию командора строительство надлежало перенести к Якутску и обходиться без домны, одними лишь «ручными печками» (№ 6, 7, 28). К тому времени на ангарском притоке речке Тельме уже было начато заводское строительство (две кузницы без домны и молотовой фабрики), велась промышленная добыча руды и плавка ее сыродутным способом (№ 33–35, 38, 41, 42). Весной 1734 г. команда Столова и Соловьева оставила практически готовый Тельминский завод, со всем прежним заводским оборудованием добралась посуху до р. Лены и к сентябрю сплавилась до Якутска (№ 44–46), где в октябре состоялась встреча с Берингом и его людьми.

Вскоре же выяснились и прежде очевидные недостатки нового места – тяжелый климат, малая заселенность, неслыханная дороговизна и вдобавок недоброжелательность местной воеводской администрации. В дальнейшем это оставалось причинами всех бед завода Экспедиции (№ 46, 50, 56, 57, 61, 76 и др.). Тем не менее в мае 1735 г. были начаты поиски места под завод по ленским притокам (№ 51, 52), и к 4 июня плотинный мастер Бронских при участии лейтенантов Экспедиции Василия Прончищева и Вилима Вальтона выбрал речку Тамгу в 29 верстах выше Якутска (№ 53, 54, 60). 14 июня силами привезенных из Иркутска, определенных от Якутской воеводской канцелярии и направленных Берингом ссыльных работников началось строительство, и 23 сентября завод был пущен (№ 19, 55–57, 63, 66). Строительством командовал молодой Соловьев, ибо Столова из-за пьянства пришлось отстранить, а назначенный управителем механик Н. Бахорев был отозван с полпути в Екатеринбург В. Н. Татищевым (№ 39, 40, 48, 59). Ковку железа в колотушечной фабрике наладил сосланный из Екатеринбурга мастер Йохем Рамфельт (Ехом Якимов), англичанин по происхождению (№ 64, 65). Руда поступала с Ленских Столбов, с разведанного Столбовского железного рудника. Ее спускали с горы в сумах из сыромятной кожи и сплавляли по Лене 152 версты до заводской пристани в устье Тамги. Отсюда руду возили к заводу на якутских быках (№ 46, 55, 85, 93, 110 и др.).

Еще в ходе строительства Соловьев заболел чахоткой (№ 10, 70) и умер в июле 1736 г. (№ 11, 71). Должность заводского управителя последовательно занимали временные люди – мастер П. Бронских (№ 71), ссыльный подпрапорщик А. Ракитов (№ 12) и местный казачий голова А. Аргунов (№ 14). Слабое руководство и специфика рабочей силы привели завод к грани кризиса (№ 78, 79, 82), тогда же начались и бесконечные споры о подведомственности завода (№ 13, 75). Тем временем подошел срок отъезда Беринга с основной частью команды в Охотск – в июле 1737 г. (№ 13), а во главе завода с начала 1738 г. встал опытный горный офицер А. Метенев (№ 77, 84). При нем завод превратился в стабильное предприятие, обеспечившее Экспедицию металлопродукцией на несколько лет вперед (№ 134).

Внешняя сторона деятельности примитивного предприятия на заре индустриальной эпохи не должна заслонить его сути, внутренней идеи. И несколько моментов истории Тамгинского завода заставляют говорить о нем как о явлении мирового масштаба.

Завод был выстроен в одном из самых суровых районов Российской империи (вечная мерзлота, близость полюса холода Северного полушария), а значит, уже в первой половине XVIII века для страны не было практически ничего невозможного в промышленной колонизации, в полномасштабном освоении необжитых территорий. Завод был первым промышленным предприятием России, сориентированным исключительно на восток; продукция его не отправлялась традиционным караванным отпуском в столицы и на ярмарки Европейской России, но и не оседала в ближних окрестностях. Наряду с созданием к 1737 г. горнопромышленной базы в Красноярском уезде (Ирбинский и Луказский заводы) это явилось важным этапом на пути утверждения горнозаводской промышленности в Сибири. Любопытно, кстати, что участник Камчатской экспедиции, некоторое время отвечавший за связь с Тамгинским заводом, Д. Коростелев (№ 8), в конце 1750-х – начале 1760-х гг. в чине капитана флота командовал изыскательскими и картографическими работами в Красноярском и Томском уездах[4].

Многозначителен сам выбор места заводу под Якутском. С точки зрения горных специалистов, простых хозяйственников, предпочтение диких мест сравнительно обжитому району и более мягкому климату Приангарья – абсурд, нелепость, неумное расходование сил и средств. Сплав готовой продукции до Якутска, как и сухопутный путь от Иркутска до верховьев Лены, вовсе не казался серьезной проблемой (№ 138). Не случайно и Бурцев, и Столов с Соловьевым, и Метенев только что не обвиняют Беринга в самодурстве (№ 44–46, 84). Но с точки зрения геополитика, определяющей оказывается близость Тихого океана, и Якутск – всего лишь этап на том пути. В этой связи чрезвычайно ценно упоминание уже смертельно больного Соловьева (может быть, самое ценное среди публикуемых здесь документов) о намерении командора: «Сколько в Якутску понадобится железа, толикое число надлежит приуготовить, потом со всею командою идти из Якутска на Камчатку и в Охотск и тамо [новый] завод строить и железа приуготавливать» (№ 70). Металлургический завод на берегу Тихого океана мог оказаться реальностью, не заболей Соловьев (временные его преемники были слишком далеки от горного дела, чтобы поручить им столь серьезную операцию). К тому же не оправдал надежд пробирный мастер С. Гардеболь: видимо, именно ему Беринг отводил роль открывателя руд в прибрежных районах (№ 17, 106). Хотя очевидно, что любой член Экспедиции считал своим долгом известить администрацию завода о найденных рудных образцах (№ 103 «б»).

Здесь следует вспомнить и посылку в Охотск крестьян-доменщиков – только создание местной горнопромышленной базы (ни больше, ни меньше), серьезное и вполне самостоятельное промышленное производство могло обеспечить многолетнюю Камчатскую экспедицию. Отметим, что формальным предлогом прекращения ее финансирования стал лишь неурожай в Иркутской и Енисейской провинциях (№ 123, 133); Метенев же неоднократно подчеркивал, что завод в принципе готов к ее продолжению (№ 133, 134).

Если брать чисто металлургическую сторону, то уникальность Тамгинского завода в его малости и изолированности. Образно говоря, Тамгинский завод – это ложка, по которой можно узнать содержимое бочки, своего рода цивилизационный анклав. Его история – это и генезис всей российской металлургии, начиная с архаики сыродутных печек. На момент остановки на заводе имелись два плавильных амбара (16 рудоплавных печек и два укладных горна), колотушечная фабрика (один молот и два разогревательных горна), якорная фабрика (два горна), кузница на шесть горнов (№ 125, 126, 142). Обыкновенно же на уральском заводе в молотовой фабрике монтировалось не менее трех боевых молотов, и таких фабрик могло быть четыре-пять; колотушечные молоты и колотушечные фабрики считались вспомогательными (в т. ч. для ковки уклада и стали). Завод мог сочетать доменное, передельное (кричное) и медеплавильное производства. На Тамге же колотушечный молот был заводской основой, и лишь делалась попытка наладить вторичную медную плавку (№ 121). Столь малого завода не было больше не только в казне, но и в частных руках (если не считать заводами отдельных рудоплавных печек), но этот имел такую же налаженную отчетность, как и любое казенное предприятие (№ 81, 107, 126, 127, 132, 142). А его технологические особенности нагляднее и емче говорят о производственном цикле, чем даже общая картина горнозаводского хозяйства Урала (№ 120, 135).

К слову, куренное жжение, несмотря на кажущуюся варварскую сущность, не выходило за рамки природной системы, а потому и не вело к необратимым процессам. Лесное хозяйство заводов – их энергетика – становилось предметом особой заботы, и именно в заводской зоне впервые практически ставился и решался вопрос восстанавливаемости лесов. Появление заводов означало прекращение всякой нерегламентированной рубки на отводной территории (№ 67), и самый яркий пример эффективности той заботы – сохранившиеся леса Урала.

Из-за морозов завод простаивал больше половины года – с октября по май (№ 76, 125), не считая почти ежегодных летних остановок ради починки постоянно оседающей и подмываемой плотины. Невозможность забить сваи в мерзлый грунт, низменные места и преобладание песчаной почвы вынудили мастера Бронских сотворить весьма хлипкую плотину (№ 100), и в принципе непонятно, как ее не смыло в первую же весну. Завод обязывался выдавать ежегодно тысячу пудов железа на Экспедицию и столько же на местные нужды (№ 84).

До настоящего времени неизвестно о составлении заводского чертежа, который позволил бы вполне судить о внешнем облике завода. Вероятнее всего, он так и не был составлен. О том, как выглядел завод, мы можем судить лишь по любительскому эскизу подьячего Ф. Сургуцкого (1737) да по заводским ведомостям.

Заводская плотина, согласно позднейшему промеру, была устроена примерно в пяти верстах от заводской пристани на берегу Лены и устья речки Тамги. Плотинная насыпь в прудовую сторону имела ширину 20–23 сажени. Неширокий пруд разливался на две версты вверх по речке. Плотина не имела ларевого прореза, два подливных (нижнебойных) колеса были установлены непосредственно в вешняке. На эскизе, впрочем, обозначены некие «трубы», идущие к обоим колесам. Возможно, неграмотный мастер исхитрился сотворить комбинированное устройство – колеса могли действовать и как наливные (верхнебойные).

Дорога через плотину с правого берега вела на заводской курень, с левого – на заводскую пристань.

На правом берегу речки за плотиной были размещены обе плавильни и колотушечная фабрика. Здесь же стояли работная изба и угольный сарай. На левом берегу за плотиной – управительская и подьяческая квартиры и баня.

На правом берегу пруда стояли припасной амбар, работная изба, работная баня и «юрта» плавильных работников (доменщиков). На левом берегу пруда – «юрты» работная и рекрутская (горных рекрутов), избы солдатам и кузнецам.

В том же 1737 г. была выстроена заводская контора, а старая работная «юрта» (вероятно, на левом берегу пруда) была переустроена под кузницу. Первоначальную кузницу смыло в половодье 1737 г.

К 1740 г. здесь появились также якорная фабрика, важня (весовая), пробирная к пробе руд, работная казарма, три сарая (в т. ч. под железную руду), арестантский прируб, конюшня. В трех верстах от завода имелся сарай к делу кирпича из красной и белой глины (№ 107, 126, 142). В 1739 г. была заложена и выстроена Троицкая часовня (№ 101 «а»).

Вообще очевидно стремление Метенева обеспечить стабильное социальное развитие завода известными ему способами: создать слой работных людей (№ 85) или хотя бы закрепить ссыльных (№ 108), организовать ежегодный наряд сотни крестьян с верховьев Лены – первый шаг к приписке (№ 101), активно привлекать к заводским работам за плату коренное население (№ 86, 136), организовать школьное обучение (№ 111), добиться духовной устойчивости заводского общества (№ 113, 117). Однако Тамгинский завод оставался заводом ссыльных (тоже беспрецедентный случай), и социальная стабильность была там практически недостижима (№ 82, 89, 90, 94, 97, 110, 112, 114, 129). В известном смысле, производственную организацию его можно рассматривать как далекий прообраз системы позднейших времен. Впрочем, это касается всей казенной горнозаводской промышленности.

И наконец, на примере деятельности Тамгинского завода можно судить о путях и формах русской колонизации, русском варианте движения на восток, о воздействии на культуру коренных народов. Отношения заводской администрации с коренным населением больше, чем просто доброжелательны, это отношения равных с равными (№ 68, 86, 88, 96, 97, 130, 136). Лишь однажды упомянуто о «подарках иноземцам», и то со стороны не заводского, но экспедиционного руководства (№ 112).

Еще следует сказать, что с окончанием Второй Камчатской экспедиции и после решения Бергколлегии о прекращении на Тамгинском заводе кричного производства (№ 139) он оставался еще некоторое время форпостом промышленного освоения СевероВостока России. Команда завода вела разработку открытого в 1742 г. серебряного месторождения в среднем течении Лены (упоминание по № 142), совершила несколько масштабных экспедиций в бассейн Алдана, где тогда планировалась постройка сереброплавильного завода по типу Нерчинского. Кадры Нерчинского и Тамгинского заводов совершали ознакомительные геологопоисковые экспедиции на Камчатку, Командорские и Курильские острова.

В 1748 г. простаивавшие фабрики смыло весенним половодьем, в 1753 г. прекратилась разработка серебряных месторождений. В 1754 г. завод (несколько восстановленных рудоплавных печей и кузница) был передан на откуп соликамскому купцу Ивану Александрову. В 1756 г. казенная заводская команда во главе с тогдашним управителем шихтмейстером Петром Корниловым перебралась на Нерчинский завод.

…Тамгинский завод был «тылом» Камчатской экспедиции. Это скрытая от глаз, менее живописная и опасная, но не менее напряженная сторона ее деятельности. Сам Беринг в апреле 1737 г. так отзывался о рутинной стороне Экспедиции, о жизни в Якутске: «И тако мне бытие здешнее мило, что легче б я три или хотя и более морских кампаний окончил, нежели здесь быть один год»[5].

И в «тылу» Экспедиции работали такие же ее участники, отличавшиеся от прочих тем только, что они так и не смогли добиться положенных двойных окладов.

Из ссыльных каторжан, из якутских служилых людей сомнительного рода занятий, из замшелых детей боярских и горных рекрутов вырастали квалифицированные, осознавшие свое предназначение мастера Иван Попов, Тимофей Матвеевых, Аврам Мелехин, Семен Коренев и другие. (Мелехин, Попов, прибывший в 1736 г. из Екатеринбурга подмастерье Н. Курицын и подьячий Ф. Сургуцкий работали на заводе вплоть до 1756 г.)

В те времена на Урале уже сложился слой горных офицеров – энергичных, жизнелюбивых, уверенных в себе людей, просто работавших на отечество и получавших за свой труд просто деньги. Впервые в России появились люди, для которых выполнение производственного задания сделалось жизненной целью. Имена большинства их совершенно забыты, ибо сама заводская жизнь не располагает к эффектным жестам и чеканным историческим фразам. И все же в одном ряду с именами Беринга, Чирикова, братьев Лаптевых на равных должны стоять имена Александра Соловьева и Афанасия Метенева. И не должен быть забыт Тамгинский завод, «дедушка» горно-обогатительных комбинатов Дальнего Востока и Крайнего Севера России.

Подлинные письма В. Беринга (№ 1–6, 10–14, 16–20) публикуются в соответствии с «Правилами издания исторических документов в СССР» (М., 1990). Орфография остальных документов приближена к современной.

Сборник документов «Тамгинский завод и Камчатская экспедиция» прежде издавался в Екатеринбурге в 1999 г. в издательстве «Банк культурной информации» (тираж 100 экземпляров).

Документы № 101 «а», 101 «б», 103 «а», 103 «б», 104 «а» публикуются впервые.

Действию Тамгинского завода после окончания Второй Камчатской экспедиции, а также геологоразведочной деятельности в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке в 1742–1759 гг. посвящен подготовленный нами сборник документов «Тамгинский завод и якутское серебро» (Екатеринбург: БКИ, 2002).

Письма и ордера Витуса Беринга. 1733–1740 гг.

(Л. 378) Высокородный и превосходителный господин генерал и ковалер, м[и]л[ос]тивый г[осу]дарь мой!

В[а]ш[е]го высокородия почтенное писание, отпущенное из Екатеринбурха от 5 числа прошедшаго июня, в коем изволите напоминать, что по промемории ис Таболской губернской канцелярии требующияся в Камчатскую экспедицию чюгунные пушки, а имянно: 3-х-фунтовые – 24, двухфунтовые фалканет на вертлугах

[1] – 48, хотя им чертежей, каковы пропорциею надобны, и не прислано, однако чтоб той Экспедиции не учинить какого препятствия и остоновки, бл[а]говолили В[а]ше высокородие приказать лить при помянутых [2] и Екатеринбур[г]ских заводех, которое и при нем тем пушкам чертежи я июля 13 дня получил. За которое В[а]ше высокородие м[и]лостиваго г[осу]д[а]ря моего попремногу бл[а]годарствую и покорно доношу:

О пушках, подлежащих в тое Экспедицию, хотя я при от[ъ]езде моем из Санкт-Питербурха Г[осу]д[а]рственной Адмиралтейской кол[л]егии и предлагал, чтоб повелено было лить на Демидовых заводах для лег[к]ости 4-х-фунтовые по 16 и 18 пуд, точию по указу оной Кол[л]егии определено те пушки требовать тамо (Л. 378 об.) 3-х-фунтовые, в пропорции не убавливая для легкости в весу, чтоб не было помешателства надлежащему действию. Понеже по справке с канторою Адмиралтейской артил[л]ерии показано, что хотя те 4-х-фунтовые пушки в показанной вес вылить и можно, но действием против надлежащей в стрелбе ядром и в клаже пороху быть не могут. И по силе того указа я инако учинить не могу. А что же по требованию Таболской губернской канцелярии вышепомянутые 3-х-фунтовые пушки – 24 да 2-х-фунтовые фалканет на вертлугах – 48 делаютца при помянутых и Екатериненбур[г]ских заводах, тому быть так.

Что же изволите В[а]ше высокородие упоминать, чтоб нам ехать на Екатеринбурх, понеже излишняго в пути пробытия не признаваетца, а понеже и по указу Правительствущаго Сената велено нам следовать до Таболска чрез кое место способнее и ближе, и для того сего сентября 19 дня прибыли мы с командою рекою Камою до села Осы, а оттуды имеем следовать чрез Кунгур до Екатеринбурха. И того ради В[а]ш[е]го высокородия м[и]л[ос]тиваго г[осу]даря моего покорно прошу учинить нам вспоможение в подводах, коих надобно под служителей и припасы с неболшим с триста подвод. И с тех будем отпускать (Л. 379) в два или в три отпуска, сколко вдруг подвод можно достать.

Вручитель сего, команды нашей сержант, отправлен в Таболск с ызвестием об нас тамошней губернской канцелярии. И ежели ему от Екатеринбурха по данной от нас подорожной подводы за указные прогоны давать не будут, прошу Вашего высокородия учинить ему в том потребную помощь.

В протчем пребываю В[а]шего высокородия м[и]л[ос]тиваго г[осу]даря моего покорнейший слуга

W. Bering.

Из села Осы в день 21 сентября 1733 году.

ГАСО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 425. Л. 378–379. Подлинник.

(Л. 393) Высокородный и превосходителный господин генерал и ковалер, м[и]л[ос]тивый г[осу]дарь мой!

Понеже имеющияся в команде нашей шесть судов, на которых приплыли мы с командою до села Осы, надлежит продать, а здесь при селе Осы купить некому, того ради В[а]ш[е]го высокородия м[и]л[ос]тиваго г[осу]даря моего покорно прошу, чтоб бл[аг]оволили приказать при Екатеринбурхе и на Демидовых заводах публиковать, ежели кто те суды купить пожелает, чтоб явились к команде нашей в село Осы для учинения торгу тех судов или, по прибытии нашем, в город Кунгур. А какой меры те суды, при сем предлагаю известие и остаюсь