«Пчела» ужалит завтра

– Преимущественно в банки Швейцарии и островов Карибского бассейна, где вкладчикам предоставляются наибольшие юридические и финансовые льготы, – вздохнул Греди. Какой-то странный у них разговор, словно Хон постоянно ходит вокруг чего-то, не решаясь взять быка за рога.

– Кроме того, местные промышленники вкладывают значительные средства в крупные финансовые, ипотечные и промышленные компании Штатов? Не так ли? И в то же время жаждут освободиться от них, заводя речь о «зависимом партнерстве»?

– Вот видишь, Джеймс, ты все знаешь не хуже меня, – облегченно рассмеялся Эдвин и чуть прищурился, поглядев на часы. – А может быть, даже лучше?

– Торопишься? – перехватив его взгляд, улыбнулся Хон. – Не спеши. Слышал новость? В Объединенных Арабских Эмиратах объявлено о банкротстве нескольких банков по причине финансовых неурядиц. Пострадали и крупные промышленники. А не так давно разразился скандал на бирже ценных бумаг в Кувейте: десятки тысяч держателей акций в мгновение стали нищими. И в Бахрейне на бирже курс нефтяных акций упал почти на семьдесят пунктов.

Джеймс встал и, неслышно ступая, прошелся по устилавшему пол библиотеки ковру. Остановившись сзади стула Греди, он оперся об его спинку руками и наклонился к уху Эдвина:

– Парламент обсуждал вопрос о резком сокращении ассигнований на ранее запланированные проекты. Понимаешь, что это значит?

Греди молча кивнул – ушлый Хон все-таки не зря завел разговор и сумел нащупать больное место. Но что ему на самом деле надо, что?! Не спасет же он его от призрака банкротства.

– Есть возможность не оставить семью без средств, – вкрадчиво прошелестел над ухом Греди голос Хона.

– Какой? – решив нырнуть в этот омут, откликнулся Эдвин.

– Пример клана Саудидов, правящих в Аравии. – Джеймс присел рядом с его стулом на корточки и снизу заглянул в лицо приятеля. – Через фигуру короля они сосредоточили в своих руках всю полноту законодательной, исполнительной и судебной власти, ибо, как известно, Саудовская Аравия – абсолютная монархия!

Греди скосил глаза вниз – Хон загадочно и маняще улыбался.

– Да, но они все же привлекают к управлению страной технократию, – вяло попытался возразить Эдвин.

– А-а, – небрежно махнул рукой Джеймс, – это лишь упрочивает узы, связывающие партнеров.

– Но здесь действует конституция. И потом…

– Вот именно, потом! Потом ее можно приостановить, ну, скажем, на некоторое время, как это обычно делали в Латинской Америке, или отменить совсем.

Хон выпрямился и победно посмотрел на Греди. Тот отвел глаза в сторону и сделал еще одну попытку сыграть в непонимание:

– Я пока не совсем, так сказать, о чем…

– Как «о чем»? – удивился Джеймс, бросив в пепельницу окурок сигары. – О короле, диктаторе, если тебе больше нравится, императоре или «отце нации». В конце концов, о президенте с неограниченными полномочиями на неограниченный срок. Если такая фигура отыщется, а я полагаю, что она обязательно отыщется, и встанет у кормила власти, все вопросы отпадут.

– И… такая фигура уже есть? – после некоторой паузы тихо спросил Греди.

– Конечно, Эдвин!

– Ты можешь назвать мне этого человека? – Греди в упор взглянул в глаза Хона.

– Да. Это твой друг, президент!

– Бог мой! – вымученно улыбнулся Эдвин, но улыбка получилась кривой и жалкой. – Я никогда бы не подумал.

– Зато хорошо подумали те, чьи интересы я здесь представляю, – отрезал Хон. – Насчет своего патрона можешь не сомневаться – еще никто не отказывался от такой власти.

– А вдруг? – недоверчиво прищурился Греди.

– Зачем тогда здесь ты, его тайный советник и друг семьи? – развел в стороны длинные руки Хон и усмехнулся. – Я прекрасно осведомлен о твоих махинациях с земельными участками, как раз теми, на которых собирались строить, но парламент начал дебаты и, по всей вероятности, не даст ассигнований. Не тушуйся, на мой взгляд, ты не совершил ничего предосудительного: бизнес есть бизнес. Правда, не дай бог, если об этом пронюхают газетчики.

«Надо понимать, это предупреждение и угроза!» – понял Эдвин. Действительно, если поднимется шум в газетах насчет спекуляций земельными участками, ему несдобровать.

– Это было бы ужасно, – вынужден был признать он.

– О прелестях неограниченной власти с твоим другом президентом могут поговорить и другие, – переходя на деловой тон, сказал Джеймс. – Кроме того, ему сразу же предложат кредиты, помощь и многое другое. Однако есть маленькое «но». Нужен повод! Ты близок к президенту, он верит тебе, поэтому я решился на откровенный разговор. Ведь мы с тобой тоже верим друг другу, не правда ли? Скажу без обиняков – есть план и неплохие умы поработали над ним. Ты сам сможешь убедиться.

Хон подошел к одной из полок, повернул ее и, достав ключ, открыл замаскированный сейф, вынув из него тонкую папку в жестких красных корочках. Любовно провел по ней ладонью, словно стирая несуществующий налет пыли:

– Здесь материалы, с которыми тебе стоит ознакомиться. Само собой разумеется, выносить их отсюда нельзя. Если мы достигли принципиального соглашения, то я распоряжусь проводить тебя в рабочий кабинет.

– Считай, что достигли, – подтвердил Греди. Ему было интересно заглянуть внутрь папки: лучше знать больше, чем меньше. Пока здесь власть президента, весьма прислушивающегося к советам Эдвина, а не Хона. Будь что будет, но он прочтет материалы, подготовленные «неплохими умами».

Джеймс позвонил в маленький серебряный колокольчик, и через минуту в библиотеку вошел молодой человек в сером костюме.

– Лесли, – обратился к нему Хон. – Проводите, пожалуйста, мистера Греди туда, где он сможет часок-другой спокойно поработать.

Протянув поднявшемуся из-за стола Эдвину красную папку, Хон похлопал приятеля по плечу, словно подбадривал:

– Читай, Эдвин. Потом мы с тобой еще поговорим…

* * *

Шагая следом за Лесли по коридору виллы, Эдвин подумал, что встреча с Хоном обернулась совершенно нежданной стороной – воистину, экономика и политика тесно связаны.

Помимо его воли пальцы нервно теребили уголок красной папки – не терпится узнать, что там напридумывал Джеймс со своими людьми и хозяевами. «Вот куда он исчезал в конце прошлой недели, – понял Греди, – летал консультироваться со своими шефами».

Конечно, как только Хон появился здесь, надо было от него чего-либо ожидать, но не такого же поворота? Джеймс ушлый парень и зря ничего не делает. Может быть, стоит попробовать вступить с ним в альянс, пока это выгодно, а там станет видно, как быть дальше?

Но что же в красной папке? Что он сейчас прочтет и, если примет предложения Джеймса, как будут обстоять после этого дела его, Эдвина? Вдруг предлагаемое бывшим однокашником окажется только на пользу расстроенным финансам семьи Греди? Ведь не от хорошей жизни он пустился в аферы с земельными участками, о которых пронюхал вездесущий Хон.

Лесли подвел гостя к закрытой двери в конце коридора. Остановившись перед ней, достал из кармана брюк небольшую связку ключей и нагнулся к замку.

Греди поглядел на его аккуратно подстриженный затылок, потом, скучая в недолгом ожидании, повел глазами по облицовке стен, имитировавшей ореховое дерево, белому низкому потолку с матовыми плафонами, мельком оглядел себя в большом зеркале, висевшем в простенке.

Дверь комнаты напротив зеркала была неплотно прикрыта, и Эдвин, глядясь в зеркало, попытался увидеть, что делается за ней.

В глубине комнаты, на диване в стиле Людовиков, сидел плотный мужчина, положив крепкие руки на широко расставленные колени, туго обтянутые тканью брюк хорошо пошитого делового костюма. Аккуратный пробор в волосах, щеточка щегольских усиков под коротким носом, небольшие бакенбарды. Взгляд спокойный, ничего не выражающий, направленный прямо перед собой.

На загривке у мужчины выпирала жировая складка, совершенно не вязавшаяся с его прямой, напряженной спиной. Вся его поза и выражение лица очень напомнили Эдвину кого-то удивительно знакомого, но кого?..

– Прошу, – наконец справившись с замком, Лесли выпрямился и распахнул перед Греди дверь рабочей комнаты.

Пропустив его вперед, он вошел следом и включил свет. Рабочая комната оказалась без окон, с одним канцелярским столом и стулом. По стенам тянулись темные шкафы с множеством ящиков и ящичков.

– Здесь вы можете спокойно поработать, – предлагая Греди стул, улыбнулся Лесли. – Располагайтесь. Извините, но я буду вынужден вас закрыть. Когда закончите, нажмите кнопку вызова на краю стола.

– Хорошо, спасибо, – садясь к столу и кладя перед собой папку, откликнулся Эдвин.

Лесли, открыв один из ящиков шкафа, поставил перед ним пепельницу и, еще раз улыбнувшись, вышел. Приглушенно хлопнула закрывшаяся за ним дверь, проскрежетал ключ в замке, потом тихо загудела вентиляция, видимо, включенная снаружи заботливым Лесли, беспокоившимся, как бы гость не задохнулся в табачном дыму, сидя в комнате без окон.

Эдвин прислушался – смолкли шаги Лесли и наступила тишина. Достав сигареты и зажигалку, Греди придвинул поближе полученную от Хона красную папку – надо начинать работать с документацией, но мешало подсознательное чувство неудовлетворенности от того, что никак не вспоминалось, где он видел сидевшего на диванчике мужчину с толстым загривком и неестественно прямой спиной. Что же такое, до жути знакомое, он уловил в его фигуре И лице за те секунды, когда рассматривал отражение в зеркале? Эдвин готов был поклясться собственным здоровьем и здоровьем детей, что этого человека он раньше уже встречал. Но где, черт бы его побрал!

Прикурив, Эдвин откинулся на спинку стула и, как в далеком детстве, принялся раскачиваться, упершись ладонями в край стола. Щурясь от дыма сигареты, он мысленно перебирал знакомых, приятелей, вспоминая даже случайные встречи, – не может такого быть, чтобы он, всегда гордившийся памятью на лица и события, не мог вспомнить.

Отгадка принесла облегчение, и Греди засмеялся, качая головой, – как он мог забыть прием в представительстве одной из компаний, когда после окончания университета пришлось некоторое время поработать в Панаме в качестве мелкого клерка. На приеме он познакомился с офицером не то перуанской, не то гондурасской армии – типичная «горилла»: пил не пьянея и при этом постоянно жаловался на больную печень. Вот на кого похож мельком виденный через зеркало толстяк – та же манера прямо держать спину, такая же складка на загривке.

Примяв в пепельнице окурок, Эдвин взялся было за папку, но рука его замерла в воздухе – глупец, самонадеянный глупец! И ты еще посмел хвалиться памятью на лица и встречи?! Воспоминание о приеме в Панаме повлекло за собой воспоминание о приеме в президентском дворце, проведенном несколько лет назад для выпускников военной академии. Именно там он и видел того толстяка, сидевшего на диванчике с гнутыми ножками, только тогда толстяк был одет в военную форму.

Ну вот, все вспомнилось. Как же зовут этого военного, дай бог памяти, которой он так опрометчиво похвалился? Кажется, он был в чине полковника? Греди всегда равнодушно относился к военным и в глубине души считал их весьма недалекими людьми, с ограниченным умом и неразвитым интеллектом, забитым муштрой и казармой.

– Полковник Колар! – хлопнув себя ладонью по лбу, усмехнулся он и наконец открыл красную папку…

* * *

Поздним вечером Греди приехал в президентский дворец. Оставив машину у служебного подъезда, предъявил часовому пропуск и прошел внутрь здания.

Президент еще работал в своем кабинете. Попросив секретаря доложить о его приходе, Эдвин начал нервно вышагивать по приемной.

– Как всегда в делах?

Греди обернулся – в дверях стоял начальник личной охраны президента, даже здесь не снимающий темных очков. Его привычка постоянно прятать глаза за дымчатыми стеклами раздражала советника, но он сдержался и молча развел руками, как бы говоря: что поделать?

Начальник личной охраны прошел в приемную и присел в кресло, аккуратно поддернув брюки. Греди казалось, что он пристально следит за ним, пользуясь тем, что глаза скрыты очками. Ну и черт с ним, пусть смотрит.

Секретарь открыл дверь кабинета и пригласил Греди.

– Что так поздно? – поднялся ему навстречу президент из-за рабочего стола, заваленного бумагами.

– Прошу извинить, но возникло дело, не терпящее отлагательства, – пожимая руку главы правительства, сказал Эдвин.

– Плохие вести? – президент задержал его руку в своей.

– Пожалуй, наоборот, – протянул Эдвин. – Надо поговорить с глазу на глаз.

– Хорошо, – президент нажал клавишу переговорного устройства и приказал секретарю: – Постарайтесь, чтобы нас не беспокоили…

* * *

В этот же час адвокат Барелли подъехал к своему дому и привычно вырулил к стоянке, выискивая место, где припарковаться.

Увидев подходящую щель между серебристой «тойотой» и стареньким «фордом», Барелли втиснул в нее «фольксваген» и вышел. Когда он запирал дверцу, сзади неожиданно раздался голос:

– Барелли?

Рука адвоката метнулась к висевшей под мышкой кобуре револьвера, но его тут же одернули:

– Не суетитесь!

Чуть повернув голову, адвокат увидел, что с ним говорит человек в светлом костюме, сидящий в «тойоте». Видимо, специально оставили только это место для стоянки, поджидая возвращения Барелли. Скорее всего, сотрудник военной контрразведки, так любивший носить светлые костюмы, откинул назад сиденье и лежал до появления адвоката, а теперь поднялся и опустил стекло.

– Вы что, не узнали меня?

– Узнал, – немного успокоившись, буркнул адвокат.

– Все сделали? – в темноте салона «тойоты» вспыхнул огонек зажигалки и потянуло табачным дымом.

– Да… Когда я получу новые документы и разрешение покинуть страну?

– Вам поверили? – продолжал допытываться контрразведчик.

– Да, да, – с трудом развернувшись в тесном пространстве между близко стоявшими машинами, адвокат наконец-то получил возможность встать лицом к собеседнику. – Но вы не ответили на мой вопрос.

– Получите, – недовольно проскрипел человек в светлом костюме.

– Вы мне уже столько раз обещали! – не выдержал адвокат. – Когда я получу, когда?

– Когда все будет сделано, – отрезал контрразведчик и включил мотор.

Барелли торопливо выбрался на тротуар и «Тойота», мигнув красными огоньками стоп-сигналов, унеслась прочь по пустынной улице.

– Будь ты проклят! – плюнул ей вслед адвокат, давая выход своим чувствам и поплелся к подъезду…

* * *

Ночью Менза спал плохо – его преследовал кошмарный сон: будто он выходит из квартиры на плохо освещенную лестничную площадку и направляется к лифту, но тот занят, а сверху, по лестнице, спускается некто в темном, и лица его не разглядеть. Наконец подходит лифт, Менза бросается к нему, открываются двери кабины и тут некто в черном поднимает руку с пистолетом и стреляет. Менза видит во сне, как летит в него остроносая пуля, и не может увернуться от приближающейся смерти, а пуля ударяет прямо в грудь, туда, где сердце…

Проснувшись, он долго лежал в темноте, прислушиваясь к собственным ощущениям – болело в левой стороне груди, словно туда и впрямь всадили кусок свинца, сердце билось редкими, болезненными толчками, а во рту ворочался высохший, шершавый язык. Наконец отпустило немного и на лбу выступила испарина слабости. Повернувшись на бок, Менза отругал себя последними словами – чего распускаешь нервы, они еще пригодятся!

Утро пришло с обычными тюремными звуками – стуком отпираемых и запираемых решеток, шагами охраны, гулко разносящимися по пустым коридорам, перекличкой часовых и выводом на оправку. Позавтракав, Менза закурил и стал с нетерпением ждать появления монаха – ведь Моу обещал сделать все, чтобы тот не миновал камеры подследственного Фарида Акбара. Любой из заключенных мог позвать к себе монаха, и звали, поскольку его посещение было одним из развлечений в серых, похожих один на другой, тюремных буднях.

Моу не подвел – часов в десять появился монах – загорелый, лысоватый, лет тридцати, с водянистыми голубыми глазами.

– Сын мой нуждается в слове Божьем? – ласково глядя на Мензу, спросил он, дождавшись, пока уйдет сопровождавший его охранник.

Подследственный желчно усмехнулся – он явно старше монаха, привычно именовавшего его сыном. Но тут же спрятал усмешку:

– Есть ли у вас такие слова, святой отец, особенно для человека, придерживающегося иной веры?

– Все на земле принадлежит единому Богу, и суть не в том, какие обряды совершает человек при жизни, – присаживаясь, спокойно ответил монах. – Мне известно, что ты принял арабское имя и магометанство, но разве не сказал ваш пророк, что и христиане попадут в рай, если их тела омоют после смерти и похоронят согласно обряду? Мой Бог милосерден еще более Магомета.

– Хорошо, – поглаживая рукой подбородок, одобрил Менза. Святой отец ему понравился: ловок в словах, не глуп, многое понимает с полунамека. – Что ты можешь сказать мне?

– Сильные люди не нуждаются в словах утешения, – тонко улыбнулся католик. – Скорее, они ждут услуг. Зато святая римская церковь нуждается в средствах.

– Понимаю, понимаю, – полуприкрыв глаза, покивал подследственный, радуясь тому, что не ошибся в монахе. – Можешь не беспокоиться, все, что нужно…

– Сто туда и сто обратно, – мягко сказал монах.

Менза открыл рот от удивления – ну и ставки у святого отца! Но выбирать не приходится: этот канал связи вряд ли высчитают те, кто начал свое расследование его деятельности, проводимое вне зависимости от юстиции.

– Хорошо, – чуть поморщившись, согласился он. – Все будет именно так. Скажешь тому, к кому придешь, что я велел дать. Теперь говори.

– Меня заранее просили встретиться с твоим человеком, – понизил голос монах, оглянувшись на решетчатую дверь камеры, – я видел его.

– Такой мясистый, со шрамом на щеке? – прищурился Менза.

Монах прикрыл глаза и сложил руки на животе, показывая, что он не намерен зря терять время, выслушивая разные глупости, пусть даже за деньги.

– Нет, – покрутил он головой, – я видел именно того, кого ты хотел. Не стоит меня проверять примитивными способами. Я зря денег не беру, запомни. Твой человек, которого я видел, кудрявый, с бычьей шеей, любит грызть ногти и ездит на светлой машине. Ты доволен?

Менза кивнул – сомнений нет, католик видел именно Бэрха.

– Что он передал мне?

– Твои друзья хлопочут об освобождении под залог. Им не терпится расспросить о деньгах, но твой человек уже сплел веревку.

– Он так и сказал? – насторожился Менза. – Сплел веревку?

– Да, – удивленно поднял брови монах, не понимая, что так взволновало китайца. Наверное, это условная фраза на жаргоне ночных кварталов? – Сегодня я снова увижусь с ним. Что ты еще хочешь передать ему, кроме указания заплатить мне?

– Скажи, что веревка должна быть длинной и прочной. Я хочу оказаться на воле раньше, чем этого добьются мои друзья. Пусть думает об этом день и ночь. И еще скажи, что расспрашивать будут не только меня.

– Ладно, – вздохнув, монах встал и, чуть наклонившись к подследственному, шепнул, – я все передам, но вы что-то затеваете, а мой сан не позволяет участвовать в этом. Не волнуйся, я буду нем, но пусть твой человек теперь сам дает тебе обо всем знать, помимо меня. Прощай!

Шлепая по полу разношенными сандалиями, надетыми на босу ногу, он подошел к решетке и постучал, вызывая надзирателя. Менза подскочил к монаху, схватил его за руку и повернул лицом к себе:

– Передай, пусть приготовит склады и за это получишь еще сто долларов.

– Я передам, – мягко высвободился католик, видя, что к решетчатой двери камеры приближается тюремщик.

После ухода монаха Менза сел к столу и, закурив, уставился невидящими глазами в пространство – в том, что отцам мафии удастся добиться его освобождения под залог, нет сомнений. Начинается бег наперегонки со смертью. Кто успеет раньше – он с Бэрхом или отцы темного бизнеса? Как только Менза, освобожденный под залог, окажется за порогом тюрьмы, каждый его шаг будет точно известен отцам и, в первый же вечер свободы или, самое позднее, на следующий день, его наверняка «пригласят» на «товарищеский ужин», где начнут «расспрашивать». Сбежать не удастся – просто не дадут, – а после расспросов конец один. Значит, он приговорен? Приговорен теми, кому помогал «отстирывать» деньги? Что же делать?

Пожилой уголовник, до самых глаз заросший седой щетиной, принес обед и, простужено сипя, сказал:

– Вас, говорят, скоро выпустят под залог? Не сегодня, так завтра?

И пошел прочь. Менза затравленно поглядел ему вслед и почти не притронулся к пище.

Вскоре за ним пришли, чтобы вывести на прогулку. Выйдя во двор, он сначала прикрыл глаза от яркого света, а когда открыл их, первое, что увидел, была наглая ухмылка Баглана – бывшего главаря шайки вымогателей, стоявшего неподалеку от тюремной стены, огораживающей глухой двор-колодец…

* * *

Любезно распрощавшись с выпустившим его на улицу офицером тюремной охраны, монах не спеша направился вдоль стены, шепча себе под нос молитвы. Дойдя до угла, он повернул и подошел к светлой «тойоте», за рулем которой сидел человек в костюме под цвет машины.

По-хозяйски открыв дверцу, монах расположился на заднем сиденье, и «тойота» сорвалась с места.

– Они действительно готовы, – закуривая, сообщил монах.

– Когда его будут переводить, сообщат адвокату, – откликнулся сидевший за рулем.

– Он просил приготовить склады, – стряхивая пепел, добавил монах.

– Спасибо, капитан, – поймав в зеркальце отражение лица лжемонаха, водитель подмигнул ему. – Куда вас подбросить?

– К заведению Мензы «Горбатый бык». Лучше всего, если высадите там, где начинаются ночные кварталы. Надо же передать распоряжения хозяина Бэрху? – усмехнулся «святой отец»…

* * *

Секретарь министерства внутренних дел – еще довольно молодой человек в подчеркнуто модном и дорогом штатском костюме – встретил сотрудника контрразведки, разъезжавшего на «тойоте», предельно любезно. Расточая сладкие улыбки и поминутно кивая в знак согласия с каждым замечанием гостя, он усадил его в кресло около небольшого столика и устроился напротив, положив перед собой папки с материалами дел.

Относительно любезностей секретаря контрразведчик не обольщался. Свою карьеру сидевший напротив него полицейский начал в одном из портовых городов, работая в бригаде криминальной полиции по борьбе с подпольным игорным бизнесом. Довольно скоро на него обратили внимание работники специальных служб – молодой криминальный полицейский несомненно обладал рядом достоинств: был скрытен, нечист на руку, не брезговал подношениями, легко завязывал контакты, отличался умом и изворотливостью, в меру проявлял смелость и не останавливался перед тем, чтобы начисто «выпотрошить» нужного ему человека любыми методами, заставив того, смотря по обстоятельствам, либо говорить, либо молчать.

И еще он был весьма жесток. Люди из спецслужб вошли с ним в контакт и помогли продвинуться по ступеням лестницы, ведущей наверх, в кабинеты министерства. Выбор оказался удачным – молодой полицейский не забыл оказанной ему услуги и старался выполнять поручения чисто и без лишних вопросов, всегда находя самые оптимальные варианты решения поставленной перед ним задачи и стремясь остаться в стороне от происходящего. Это было как раз то, что сейчас нужно.

– Как успехи? – расстегивая пиджак, спросил контрразведчик.

– Неплохо, – секретарь одарил гостя очередной улыбкой. – По роду службы мне приходится самому вести некоторые дела и поэтому удалось подобрать для вас нужные кандидатуры.

– Люди подходящие? – Гость налил из сифона стакан воды и жадно выпил: на улице жара, день и ночь приходится мотаться, поневоле запаришься.

– Несомненно.

– Важно, чтобы не произошло срыва и ситуация развивалась, как запланировано. Боюсь, могут возникнуть досадные неожиданности.

– Неожиданности могут возникнуть всегда и везде, – ответил секретарь. – Особенно, если акция плохо подготовлена. Но в данном случае, несмотря на недостаток времени, связанный с вашей просьбой о сокращении сроков подготовки операции, срывов быть не может. Я готовил другую операцию, в которой задействован мой человек, а теперь включаю его в вашу работу. По счастливому стечению обстоятельств он как раз находится в той тюрьме, где отбывают сроки подобранные для вас кандидатуры. Мой человек будет работать «втемную», жестко выполнять полученные инструкции, и все пойдет как по маслу, поверьте.

– Ваш осведомитель сделает то, что ему приказали, – рассматривая носки своих туфель, усмехнулся контрразведчик. – А остальные? Они не разбегутся?

– Не волнуйтесь, – успокоил гостя полицейский, – наш осведомитель опытен в своем деле и потянет за собой остальных, свяжет их по рукам и ногам, не оставив возможности выйти из игры. Кроме того, предприняты меры, чтобы постоянно держать их всех под наблюдением. Я контролирую перемещения и переговоры в тюрьме и, так сказать, вижу будущих участников акции изнутри и снаружи.