Узловые точки русской истории

Отношение христианства к Римской империи

Христиане в своем отношении к Римской империи руководствовались, прежде всего, словами и примером самого Иисуса. Ответ Христа фарисеям о допустимости уплаты налога кесарю вполне ясен: воздадите кесарево кесарю, а Божие – Богу (Мф. 22,21). Оценка Христом галилейских повстанцев (см. Лк. 13, 2) показывает, что Он считал грехом мятеж против римской власти, почему и отказался быть царем – предводителем зелотов, желавших использовать Его дар чудотворений для антиримского восстания (см. Ии. 6, 15). Это не все. Сама нагорная проповедь Спасителя не может рассматриваться вне ее политического контекста, и блаженство, прореченное кротким, милостивым и миротворцам, а также любовь к врагам в этом контексте подтверждают общую линию Иисуса. Лояльное отношение Его к римской империи стало одной из важных причин отвержения Его большинством иудеев в качестве Мессии. Мессия мыслился иудеями как непримиримый военный победитель.

Первоверховные апостолы Петр и Павел согласно с Христом учили: итак, будьте покорны всякому человеческому начальству для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро (1 Пет. 13, 14). Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Итак, противящийся власти противится Божьему установлению (Рим. 13, 1, 6). Итак, прежде всего, прошу совершать молитвы, прошения, благодарения за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам тихую и безмолвную жизнь во всяком благочестии и чистоте (1 Тим. 2, 1–4).

Эти апостольские оценки (записанные, напомним, в годы Неронова царства), в корне расходились с господствующим иудейским отношением к Римской империи. Иудеи большей частью гнушались римлянами, как язычниками, и в то же время завидовали могуществу Римской империи, желая и сами достигнуть мирового господства. Завершилось тем, что за полвека иудеи трижды поднимали масштабные антиримские восстания в 66–70, 118–119 и 130–135 годах, подавленные императорами Веспасианом, Траяном и Адрианом соответственно. Христианская же церковь принципиально не участвовала ни в этих, ни в менее масштабных мятежах. Духовно трезвые христиане видели две стороны в Римской державе. С одной стороны, это действительно, языческое государство, не знающее Единого истинного Бога и поклоняющееся самому себе, но, с другой стороны, это государство, объединившее практически весь античный мир, прекратившее междоусобия и самосуд, установившее везде единый порядок и закон, необходимый минимум справедливости и свободы, а тем самым невольно служившее делу Божию на земле. Один из первых христианских апологетов Мелитон, епископ Сардийский, в своей апологии обращал внимание на то, что Христос не случайно родился и был записан по переписи в число римских подданных, когда окончательно утвердилась Римская империя, и установилось единоличное правление императора Августа. Тем самым империя получила благословение свыше и потому должна сотрудничать с христианской Церковью в общем деле служения истинному Богу. Эта мысль не была частным мнением одного автора, она настолько отражала общий церковный взгляд, что впоследствии вошла в наши богослужебные тексты, в частности в стихиры на Рождество Христово (Августу единоначальствующу на земли многоначалие человеков преста…).

Кроме того, императоры, особенно философски образованные из династии Антонинов (96-180), усвоили себе широкий взгляд на равенство разных народов перед Богом. Еще Александр Македонский, строитель империи на Востоке, отвергал эллинский шовинизм, считавший варваров “рабами по природе“, подобными животным. Александр, по свидетельству Плутарха, говорил: ”Бог – Отец всех людей, но особенно любит Он, как детей, людей добродетельных”. Известная фраза апостола Павла (1 Тим. 4, 10) звучит почти как аллюзия на эти слова. Эта мысль, вполне созвучная учению Христову, была независимо усвоена и лучшими римскими императорами, строителями империи, принципиально избегавшими шовинизма и расизма. Желание осуществить братство народов давало империи и Церкви важнейшую точку соприкосновения.

Однако в христианстве с самого начала было и другое направление, которое относилось к империи резко отрицательно, не допуская возможности примирения и сотрудничества с нею. Для таких христиан империя была только воплощением язычества и демонизма, царством зверя-антихриста и древнего дракона, вавилонской блудницей, осужденной на скорое сожжение. С самого первого века к этому направлению примыкали многие иудео-христиане, воспитанные на иудейских преданиях и в частности на иудейской апокалиптике.

Со второго века им наследовали ригористы, сторонники “чистой церкви”, монтанисты, позднее новатиане, и донатисты, и другие схизматические объединения. В отрицании языческого государства и общества к ним примыкали еще более откровенные сектанты: акварии, тетрадиты, манихеи и другие. Можно заметить, что кафолическое христианство, сохраняя принципиально верность Христу, более терпимо относилось к Римской империи, еще языческой, как в значительной степени “своей” (если не “по духу”, то хотя бы “по плоти”), признавало римские законы, допускало для христианина возможность военной и гражданской службы. Такое доброжелательное отношение, безусловно, способствовало успеху христианской проповеди. Схизматики же и сектанты, позиционировавшие себя как церкви мучеников, “чистых”, “пророков”, девственников, относились к империи враждебно, считая ее абсолютным злом, радуясь ее бедам, запрещая своим последователям военную и гражданскую службу. Такое отношение только усиливало подозрения римской власти, не разбиравшей течений внутри христианства, и тем самым провоцировало гонения на всех христиан без разбора, как якобы деструктивных сектантов.

Большое значение здесь имел и национально-культурный фактор, замеченный проф. В. Герье. Большинство последователей схизм и сект происходило из покоренных римлянами народов, слабо затронутых грекоримской культурой, бывших приверженцев изуверских культов. Например, абсолютное большинство монтанистов было из фригийцев, бывших поклонников Кибелы, большинство донатистов – это пунийцы, бывшие поклонники Молоха, мелетиане – из египтян, поклонников Изиды и т. д. Кафолические же христиане были в основном из греков и римлян, или из эллинизированных и романизированных народов.

Поэтому и отношение к греко-римской культуре, в частности, к получению образования, также разделяло христиан. Представители кафолического христианства, большинство апологетов (Иустин, Афинагор, Климент, Ориген) признавали определенную ценность за греческой наукой и философией. Но прежде нужно подчеркнуть, что они прекрасно знали ту и другую, в чем легко убедиться даже с первого беглого взгляда на их сочинения. Знали, и, следовательно, могли разобраться. Потому и находили в философии полезные мысли, согласные с библейским откровением или даже заимствованные из него. Такие мысли именовали “семенами Логоса”, то есть, возводили эти истины к Богу-Слову. Лучшим из греческих философов они отводили место учителей народа, даже своего рода пророков, детоводителей к высшему христианскому откровению.

Представители схизматических течений, например, Татиан ассириец, основатель секты аквариев, Тертуллиан (монтанист), считали греческую философию изобретением демонов и отрицали за ней всякое полезное значение. Подобным образом христиане различались и по отношению к получению светского образования. Одни считали школу в целом полезной, хотя и с большими оговорками, касающимися языческой мифологии и нравов. Напомним, что греческая школа ставила своей задачей достижение “калокагатии”, душевно-тесного совершенства человека, путем развития у него правильной речи (грамматика и риторика), умственных способностей (математика и логика), эстетических (музыка, художества) и физических (гимнастика). Все эти направления в любом виде общего образования сохраняются до сего дня, и никто без таких направлений в образовании не обходился.

Отцы-основатели знаменитой Александрийской школы – Пантен, Климент и особенно Ориген – превратили ее одновременно в общеобразовательную школу (одно отделение) и христианское огласительное училище – место христианской проповеди (второе отделение). По свидетельству современников, в разгар деятельности Оригена на обоих отделениях обучалось одновременно до полутора тысяч человек. Вот как созидалась древняя церковь! Подобная же программа была и у другой школы, также основанной Оригеном в Кесари Палестинской. Альтернативная Александрийской школа Антиохийская, основанная в III веке пресвитерами Лукианом и Дорофеем, также большое место уделяла изучению логики, философии, этики и риторики.

Те, кто отрицали светское образование, считали, что христиане должны научаться только из Писания и от Святого Духа. Здесь обнаруживается еще одно противостояние в самом христианстве, касающееся оценки самого человека, в его падшем состоянии. Антропологические минималисты усматривали в человеческой природе только зло, отрицая что-либо доброе за естественными человеческими способностями, в том числе к богопознанию.

Кафолический взгляд здесь более умерен; он признает и естественные человеческие способности, стараясь их правильно развивать в нужном направлении.

Будущее, безусловно, принадлежало кафолическому христианству, христианству школы и культуры, создавшемуся в результате синтеза библейского откровения и лучших достижений эллинизма. Сектантское направление своей озлобленностью и примитивизмом только отталкивало от себя лучших представителей античной культуры и привлекало к себе маргиналов. Во всяком случае, большинство апологетов и отцов церкви II–IV века вышло из античной школы, получило хорошее образование, которое сумело поставить на служение христианской проповеди. И напротив, основатель секты Монтан происходил из жрецов Кибелы, одного из самых отвратительных культов в язычестве.

Показателен и очень спокойный, доброжелательный тон, в котором вели полемику даже с раздраженными язычниками представители ученого христианства, например, Минуций Феликс в своем диалоге «Октавий», или Климент в своем «Педагоге», или Ориген в своем труде «Против Цельса». Только такой тон полемики в соединении с высоким научным уровнем мог приносить миссионерские плоды.

Отношение просвещенных христиан к изобразительному искусству эллинизма, служившему одной из главных приманок язычества, точно выразил Ориген. Отвечая на упрек Цельса, что христиане не ценят творений великих скульпторов, таких, как Фидий, и готовы их уничтожить, Ориген отвечал, что, мол, мы ценим работы Фидия, но не воздаем им поклонения, подобающего Единому Богу. Эти слова выражают и отношение христиан к античной культуре в целом. Проблема заключалась в шкале ценностей. Греко-римская культура, объективно добившаяся высоких результатов, считала саму себя высшей ценностью и требовала себе служения и поклонения. Просвещенное христианство объективные успехи этой культуры относило к Единому Подателю всех талантов и способностей – Богу, к Его семенам, посеянным среди разных народов, и желало, чтобы деятели культуры сознавали свое служебное положение по отношению к истинному Богу, служили бы Ему, а не самим себе.

Просвещенное христианство отличалось в том же отношении и от христианства варварского, желавшего полного уничтожения античной культуры. Яркий пример тому – готы и вандалы, христиане арианского направления, не разбиравшиеся в богословии, а просто отрицатели и разрушители. Готский князь Аларих со своей ордой прошел Балканы, разорил Дельфы, Афины, Коринф и еще десятки городов Греции, затем громил Италию, наконец, в 410 году захватил и опустошил Рим. Везде его орда разбивала статуи, разрушала храмы, жгла рукописи. Еще большим варварством отмечены следы вандальского вождя Гензериха, опустошившего Африку, Сицилию и Рим в 453 году. Имя этого племени стало нарицательным. Варварское христианство, родственное сектантскому, далеко отстоит от христианства кафолического, христианства апологетов и отцов – созидателей новой христианской культуры, а не разрушителей старой. И разница между этими двумя направлениями в христианстве обозначилась задолго до того, как христианство стало господствующим в Римской империи.

Таким образом, и самому христианству для приведения империи к служению истинному Богу требовалось, сохраняя верность своему изначальному учению, опровергнуть предубеждение, будто христианство лишь варварская секта, враждебная культуре, обществу и государству. А для этого нужно было не только повысить свой культурный уровень, чтобы вести проповедь на уровне образованных язычников, но и увидеть среди этих язычников и их культуры “семена Логоса”, действия Промысла Божия, отказаться от свойственной иудеям позиции презрения и ненависти ко всему чужому.

Оговоримся снова: при условии сохранения верности христианскому откровению, Священному Писанию. Соблюсти ее было важно и тоже нелегко. Тот же Ориген здесь служит ярким примером перегиба в сторону эллинизма с его преувеличенным аллегоризмом в понимании Писания и с увлечением эллинскими идеями, вполне чуждыми Божественному Откровению.

Предшественники Константина

Апологии, обращенные к императорам II века со стороны образованных христиан, не достигли своей цели потому, что не дошли до главных адресатов: императоры по ряду причин их не прочитали. Но эти апологии «разрыхлили почву», заставили хотя бы часть язычников взглянуть на христиан по-новому, вступить с ними в полемику по существу. Первый успех в обращении к императорской власти был достигнут представителем христианской школы, отцом христианского научного богословия Оригеном. Именно Ориген, стремившийся к синтезу христианского благовестия и эллинской философии, серьезно заинтересовал императрицу Юлию Маммею, мать молодого императора Александра Севера. Юлия Маммея специально приехала на встречу с Оригеном в Афины и целый месяц слушала его лекции. Под влиянием матери император Александр поставил в своей домашней молельне статую Христа и собирался сам встретиться с Оригеном после поездки в Германию. Мятеж Максимиана Фракийца (235), убившего императора Александра вместе с матерью, сорвал эту первую попытку обращения императора в христианство.

Через тринадцать лет после этого события христианством заинтересовался император Филипп Аравиец, правивший вместе с сыном, тоже Филиппом. Они уже считались в числе оглашенных и даже посещали в Риме пасхальное богослужение. Мятеж язычника Декия (249) и убийство обоих императоров Филиппов сорвал вторую попытку обращения императоров в христианство. Этот переворот обернулся для всей Церкви кровавым гонением, первым организованным властью в масштабах всей империи. Это гонение, при котором было множество отпавших, ликвидировало миссионерские успехи Церкви, достигнутые в предыдущие годы, загнало ее в катакомбы. При этом оба гонителя-язычника Максимиан и Декий, хотя использовали государственный аппарат для гонения на христиан, но были переворотчиками, узурпаторами власти. Их гонения выражали природу мятежа, бунта, а не имперского порядка.

Сама природа правового римского государства требовала законности и правосудия, а потому со временем преодолевала подобный произвол. Носитель верховной римской власти, император, независимо от своих личных симпатий и антипатий, обязан был поступать по закону. Сам римский престол – традиция Цезаря, Августа, Веспасиана и Антонинов, влияли на императора, воспитывали его как гаранта порядка, а не произвола. Наглядный пример – история с судом императора Аврелиана в отношении дела Антиохийской церкви (270). Сам император Аврелиан происходил из солдат, был знаменит тем, что в боях лично убил более тысячи врагов, имел прозвище “всегда Держащий руку на мече”. При этом он не любил христиан. Чего могла ожидать церковь от такого рубаки? И, однако, епископы диоцеза Востока обратились к суду этого императора с иском против епископа Антиохийского Павла (Самосатского). Сей Павел был осужден двумя большими соборами за ересь и роскошный образ жизни (268), но продолжал удерживать церковное управление и церковное имущество. Император Аврелиан тщательно расследовал дело, опросил епископов Италии, кого они признают законным епископом Антиохии, и решил дело против Павла Самосатского, которому пришлось отдать то, что он удерживал. Из этого случая видно, что церковь на местном уровне еще до Константина имела право юридического лица и владела недвижимостью. Церковь даже во внутрицерковных делах признавала императорский суд, который при обычном течении дел был беспристрастным и справедливым.

Один из приемников и соратников Аврелиана Диоклетиан, тоже из солдат, первые 18 лет своего правления проводил терпимую и даже благожелательную к христианам политику. Христианская проповедь звучала невозбранно и число христиан весьма умножилось, причем особенно в армии и при императорском дворе. Сохранилось обращение одного из епископов к Диоклетиану, в котором этот пастырь, хваля политику императора в отношении Церкви, прямо предлагает ему самому стать христианином. Последовавшее вскоре большое жестокое гонение на христиан, последнее перед Константином, кажется трудно объяснимым событием, противоречащим всему предыдущему курсу Диоклетиана. Возможно, правы те историки, которые считали, что стареющий император терял власть, находился под сильным влиянием преемников, таких как грубый язычник Галерий, то есть не контролировал ситуацию. Вскоре после начала гонения Диоклетиан отрекся от власти (305), жил как частное лицо и дожил до Миланского эдикта; мстить ему никто не пытался. Преемники Диоклетиана начали борьбу за власть, переросшую в серию междоусобных войн. Главным виновником гонения считали Галерия, который перед своей смертью в 311 году своим указом прекратил гонения на христиан, отменил принуждение их к языческим жертвам и обязал молиться о здравии императора.

Приход к власти Константина и Миланский эдикт

Гонения на христиан нарушали обычный римский порядок и законность, погружали государство в пучину беззакония. Между прочим, это прекрасно понимали такие умеренные императоры-гонители из Антонинов, как Траян. В сохранившейся его переписке с Плинием Младшим, правителем Вифинии, прекрасно видно, как этот император опасался разгула доносительства и общего падения римского правосознания. А потому Траян заботился, чтобы обязательный порядок судопроизводства никоим образом не колебался, анонимные доносы не принимались во внимание, клеветники подлежали строгому наказанию.

Война между преемниками Диоклетиана привела к тому, что ответственная и законная центральная римская власть отсутствовала. Восстановлена эта власть была в лице императора Константина. Захват власти Константином в результате гражданской войны – любимая тема либеральных историков. Стоит напомнить, что система управления империей, введенная Диоклетианом, предусматривала двух августов для западной и восточной половин империи и двух цезарей им в помощь, управлявших четвертинками империи. Таким четвертовластником цезарем был отец Константина – Констанций Хлор, а после его смерти в 305 году легионы Галлии и Британии провозгласили Константина его наследником. Старший Август Диоклетиан утвердил это назначение. Таким образом, Константин был цезарем и сыном цезаря, а не человеком из толпы, хотя и не обладал всей полнотой власти в империи. В междоусобную войну он был вовлечен поневоле, для своей защиты.

Его победа в битве под Римом у Мульвийского моста (312), перед которой он имел видение Креста, и христианами, и язычниками воспринималась, как чудо. Войско его противника Максенция было и многочисленнее, и боеспособнее. Победа Константина была воспринята населением Рима, в большинстве языческом, как победа носителя законности над тираном, попиравшим мораль и закон. Это было главное, как и прописано на статуе Константина, сохранившейся в Риме до наших дней («сим знамением я освободил Рим от тирана»). Как же воспользовался победитель полученной властью? Константин прекратил гражданскую войну, восстановил законность и правосудие, амнистировал жертв религиозных и политических репрессий. Это сразу привлекло к нему симпатии большинства населения империи, независимо от вероисповедания, уставших от хаоса и гражданской войны. Природа вещей познается по их действиям. Действия Константина показывали, что именно он выражал подлинную природу имперской римской власти.

В контексте этой политики стоит и Миланский эдикит, опубликованный в 313 году. Важной здесь является уже преамбула, где говорится о признании Единого Бога, по воле которого существует империя и которому должна служить императорская власть. Провозглашается, что только свободное служение угодно Богу, и потому принципиально признается свобода совести за всеми подданными империи, в том числе и за христианами. Именно христиане персонально именуются в эдикте несколько раз впереди всех прочих исповеданий. Таким образом, личная симпатия императора обозначена ясно: христиане пользуются его особым покровительством, но свобода и других исповеданий нисколько не нарушается. В дополнение к сему, по Миланскому эдикту, христиане освобождались из заключения, церквам возвращались конфискованные прежде здания и участки земли (с выкупом за счет казны). Кроме того, Константином из императорской казны выделялись средства для строительства христианских храмов, давались льготы епископам и клирикам (освобождение от налогов, пользование государственной почтовой службой и т. д.). Очень важно, что опять же на счет своей казны Константин организовал перепись пятидесяти экземпляров полного свода Библии на пергаменте – чрезвычайно затратный проект. По-видимому, один из этих экземпляров Писания дошел до нас из Синайского монастыря, хранилища которого ни разу не уничтожались завоевателями (знаменитый Синайский кодекс).

Такие огромные по масштабам и значимости подарки Церкви не делаются по лицемерию. Безусловный внутренний поворот, происшедший в душе Константина перед Миланским эдиктом состоял в том, что римский император впервые признал господство Единого Бога, а себя – Его служителем (а не богом), признал империю не самоценной, а служебной по отношению к истинному Богу. Следствием этого поворота было налаживание сотрудничества с христианской церковью, которая тоже служила истинному Богу. Для многих христиан трудность заключалась в признании того факта, что император обратился ко Христу и имел откровения не через Церковь, а непосредственно от Бога (звание, якоже Павел не от человек приим, – как поется в тропаре Константину). Но какова бы ни была роль церкви и ее служителей в личном религиозном пути Константина, это все-таки не первый вопрос. Бог на самом деле действует в истории не только через Церковь, но и непосредственно, промышляет о царствах и носителях верховной власти. Свою власть император Константин принял также не от Церкви, а по Промыслу Божию, проявившемуся в чудесном даровании воинской победы. Поэтому он мог быть «епископом внешних дел Церкви», как он сам себя называл, сотрудником, но отнюдь не послушником церковной иерархии, как хотелось бы представить дело сторонникам папской теократии. Непосредственное призвание Константина Богом означало, что и христиане должны признать обновленную Римскую империю как благословляемую Богом, а не как «царство зверя», и строить с ней равноправное сотрудничество, симфонию царства и церкви. Впрочем, и обращение Константина при помощи служителей церкви в свете дальнейшей его деятельности означало бы то же самое. Кафолические христиане так это и поняли. Например, Эльвирский собор 314 года в Испании пригрозил отлучением от церкви тем христианам, которые будут дезертировать из войска императора Константина.

Те, кто до сих пор пытаются объяснить поворот политики Константина политическим расчетом, игнорируют тот факт, что к моменту Миланского эдикта христиане в империи, по подсчетам разных историков, составляли не более 5-10 % населения. При этом в результате гонений они были изгнаны из всех органов власти и находились вне закона. Какой политик будет опираться в своей деятельности на такое гонимое меньшинство? Твердая и последовательная позиция Константина, чуждая колебаний и экстремизма, показывает, что он руководился живой верой в истинного Бога, служить которому он обещался, а не надеждами на людей.