Киднеппинг по-русски
– А чеченцы?
– Чеченцы – беспредельщики. Они поднаторели в деле выколачивания долгов из просрочивших выплату должников. И поскольку чеченские боевики одни из самых жестоких, им это удается неплохо. Их часто и охотно нанимают коммерческие банки или другие фирмы. Занимаются они и похищением детей с целью вымогательства выкупа…
Поначалу чеченцы действовали только самостоятельно. Но сейчас начинают пускать корни в Москве, а значит, вынуждены активнее сотрудничать с русскими и другими криминальными группировками. Но главное, повторюсь, они безжалостно жестоки.
Олег поднял голову:
– Извините, вмешиваюсь. Дело в том, что все остальные группировки сложились у нас еще в период горбачевских новаций. А чеченцы опоздали к дележу пирога. Вот и пришлось им свое место под солнцем отвоевывать с оружием в руках. Так что настрелялись они попервости всласть. Сегодня чеченская мафия – одна из самых сильных в столице.
Очередной вопрос гость задал немного замявшись:
– Извините, если вас чем-то задену… Вы знаете, всякий раз, когда приходится писать о вас, мне товарищи и читатели задают вопрос: если у нас такие мощные и профессионально подготовленные правоохранительные структуры, почему же они не могут совладать с преступностью?
Максимчук и Самопалов переглянулись. Ответил, усмехнувшись невесело, Александр:
– Если сказать откровенно, мы сейчас вполне можем взять за одно место очень многих преступных «авторитетов», на какие бы высоты в государственной и коммерческой иерархии они ни забрались. И материалы на многих имеются. Только нам нужна команда «фас!»…
Разговор, наверное, продолжался бы еще долго. Но вновь прогудел звонок.
– Саня, журналист еще у тебя?
– А где ж ему быть?
– Черт, не вовремя… Короче, передай его кому-нибудь, бери Олега – и на выезд!
– Прошу пардону, Станислав Николаевич, – с некоторым облегчением освободился от журналиста Максимчук. – Нужно бежать. Олег, вперед!
– Что-то интересное?.. Можно с вами?..
Делая вид, что не расслышали вопрос журналиста, они сорвались с места и быстрым шагом вышли в коридор. По пути Александр заглянул в соседний кабинет. Сказал коллегам:
– Ребята, там у меня журналист военный сидит, проводите его… – Еще и пошутил напоследок: – Подписку о невыезде брать не нужно.
И устремился по коридору, чтобы не услышать в свой адрес теплых слов «ребят», на которых он «спихнул» журналиста.
В фойе их нагнал Струшников.
– Что случилось, Палыч?
– Похищение ребенка.
На улице уже журчала двигателем оранжевая «девятка». Николай прогревал «движок».
– Какой идиот придумал все десять машин на Управление выделить одной марки и одинакового цвета? – проворчал Струшников, плюхаясь на переднее сиденье. – Как будто кто специально…
Тема была не нова, оперативники плевались по этому поводу давно. Потому развивать ее не стали.
– Так что случилось, Палыч? – Максимчук поправил под мышкой кобуру. – Расскажи-ка подробнее.
Москва.
У входа на станцию метро «Шаболовская».
19.30
Вечером Александр с Олегом уходили домой вместе. До метро прошли пешком – благо, недалеко. Вечер выдался не по-осеннему теплым. Да и вообще осень в этом году была хороша. Деревья облететь еще не успели, они чуть трепетали пожелтевшими листьями в призрачном свете уличных фонарей.
Не хотелось спускаться в замкнутую, специфически пахнущую прохладу метро.
Поэтому друзья решили еще постоять, пользуясь немногим оставшимся теплом, попить пивка. Взяли по парочке «Трехгорного», отошли от пристанционной толчеи и пристроились под линялым зонтом-тентом.
Говорили, как чаще всего бывает у мужчин в такие минуты, о работе.
– Слыхал? Семенов из второго уходит…
– Да ну! – удивился Максимчук. – Куда?
– Где больше платят, – усмехнулся Олег.
– Это-то понятно. Семенов своего не упустит. А куда конкретно?
– Не знаю. Не говорит. Ты же его знаешь – молчит и важно надувает щеки… Куда наши обычно уходят? Либо в коммерческие структуры…
– Либо к тем, кто «пасет» и «доит» коммерческие структуры, – подхватил, ухмыльнувшись, Александр. – Наш брат, оперативник, и у тех и у других в цене. Чего не скажешь о любимом государстве… Дома сегодня, значит, опять скандалец намечается.
– Не понял.
– Так ведь моя супружница дружит с Семенихой. Значит, нонче опять начнется промывание мозгов: бросай свою милицию, иди в коммерцию…
– Не говори, – вздохнул Олег. – Сам последний раз приношу домой получку, жена села и заплакала. У нее сапог нет, дети растут – не успеваем обновы покупать… Обо мне уж и речи не идет: единственная более или менее нормальная одежка – костюм свадебный да еще форменный мундир парадный…
Из-под сени деревьев со стороны Пятницкой присеменила бодренькая старушенция.
Остановилась рядом, умильно уставилась на друзей.
– Сынки, бутылочки оставите?
– Оставим, только дай спокойно попить, бабка! – резко ответил Максимчук.
– Пейте, пейте, сынки, – с готовностью закивала бабка и подалась в сторону.
Пристроилась неподалеку, зорко поглядывая, чтобы заветную стеклотару кто из конкурентов не перехватил.
Александр почувствовал, как напрягся Олег. Он культурный, он вежливый…
Конечно, осуждает сейчас Максимчука за резкость.
– Достают ведь, – оправдываясь перед другом, сказал Александр. – Видит же, что стоим, разговариваем, никого не трогаем, примуса починяем – так рядом надо торчать и в рот заглядывать…
Самопалов во всегдашней своей манере, мягко, будто извиняясь, возразил после паузы:
– Мне, Саня, и самому это неприятно. Только она ж, бабка эта, не виновата, что ее в такое положение поставили…
– С одной стороны, конечно, не виновата. Но я так рассуждаю. У меня в Белоруссии бабушка живет. Всю жизнь вкалывала, как папа Карло. Или как Золушка до того, как принца встретила. Ей тоже сейчас несладко – сам знаешь, какова жизнь в Белоруссии. Но у нее хозяйство, она по-прежнему вкалывает, хотя уже почти девяносто лет ей. И она бутылки собирать ни за что не пойдет.
– Погоди, Саня, ты прав, конечно. Но не забывай, что бабушка твоя в деревне живет, где всю жизнь прожила. А где вот эта бабка, московская, сможет заработать себе на хлеб?
Тут уже Максимчук промолчал. Кто ж может рассудить, кто, в чем и в какой мере виноват?.. Есть резон и в словах Олега. Но только очень раздражало всегда Александра, когда кто-то вот так подходил и от употребления пива отвлекал. А отвлекали, чем дальше, тем чаще. Иной раз едва не драки из-за оставленной им бутылки вспыхивали.
– Это сколько уже за последнее время от нас ушло людей? – спросил наконец Максимчук, меняя тему.
– Хрен его знает, не считал, – охотно откликнулся не любивший ни с кем обострять отношений даже в мелочах Самопалов. – Всех не упомнишь. Главное – замены нормальной нет… К нам в отдел, кстати, прикрепляют курсанта-стажера… Раньше, помнишь, в МУРе целый конкурс существовал, по всей стране отбирали лучших из лучших кандидатов. А сейчас что в МУРе, что к нам в Управление берут всех подряд, лишь бы прописка московская была, чтобы квартиру не нужно было у мэрии выпрашивать. Вот курсанты желторотые и начинают стажироваться на должностях старших оперуполномоченных по особо важным делам… – И Самопалов непривычно для себя выругался.
На такой минорной ноте и разошлись. Оставив довольной бабульке аж целых четыре посудины.
Основной поток вечерних пассажиров уже схлынул. В полупустом вагоне метро Александр уселся на свободное место. И прикрыл глаза, вспоминая сегодняшний день.
Длинным он получился, этот день, напряженным, даже для всегда насыщенных будней Управления…
Парня жалко, которого похитили. Ладно, взрослые в свои жестокие игры играют. Но куда страшнее, когда за грехи взрослых должны отвечать дети. Сколько подобных случаев сейчас на родной Руси бывает! Будь моя воля, рассуждал Александр, именно за киднеппинг (слово-то уже прочно в лексикон наш вошло, а еще недавно и не знал обыватель, что это такое) меру наказания определил бы максимальную, вплоть до статьи подрасстрельной.
Ребенок не должен страдать из-за наших, взрослых, грехов… Хотя, с другой стороны, нынешние всевозможные проповедники, мистики и миссионеры различных религий и сект, которых что-то уж слишком много расплодилось в последнее время, утверждают, что дети всегда отвечают за прегрешения родителей. Причем не только дети, но и внуки, и далее все потомки до седьмого колена… Не хотелось в это верить. Саша никогда не мог согласиться с тем, что Бог может наказывать детей за проступки мам и пап, дедушек и бабушек и так далее. Это сколько ж предков набирается у человека до седьмого поколения? Шестьдесят четыре, прикинул Александр. Это что ж с человечеством станется, если на каждый невинный комочек жизни будет проецироваться хотя бы по одному греху от каждого из них?.. Человек за свои грехи должен отвечать только сам. Бог, который поступает иначе, наказывая невинное дитя за дела, которые оно еще не успело совершить, не может считаться милостивым и всеблагим.
– Кобуру спрячь…
Александр встрепенулся. Очевидно, он придремал и проснулся от этих негромких слов.
Действительно, куртка на левом плече чуть съехала, и под ней явно стал виден наплечный ремень кобуры. Оперативник поддернул ее. И только тогда обернулся. Рядом, привалившись к поручню, стоял крепкий молодой мужчина и насмешливо смотрел на него.
– Ты что, с «Шаболовской»?
Максимчук кивнул.
– Понятно. Со службы? Притомился?
– Есть маненько.
Тот понимающе передразнил:
– Маненько… Я сам ведь до недавнего времени в органах служил. Выматывался, как собака. Еле до дому добирался. А толку – чуть. Жена каждый день мозги компостировала: бросай ты свою службу к чертовой матери! Твоя тебя как, тоже небось пилит?
– Есть такая буква.
– Ну а ты?
– Держусь пока.
– Ну смотри. Сейчас наш брат нарасхват.
– А ты где устроился?
– Охранно-детективная фирма «Панджшер». Слыхал про такую? «Афганцы» организовали. Это на Красногвардейской…
Александр неопределенно передернул плечами:
– Черт их все сейчас упомнит… Как будто бы слыхал что-то.
– Наверняка должен был слышать. У нас там много ребят из милиции. Даже из «Вымпела» один есть.
– Так ведь «Вымпел», говорят, разогнали.
– Потому Володька к нам и пришел.
Вспомнив разговор с Олегом о Семенове, Александр поинтересовался:
– Ну и как, стоит к вам переходить? Материально, имею в виду. Получаете хоть нормально?
– Да уж побольше твоего…
– А работа в чем состоит? Чем заниматься приходится? За женами бизнесменов следить, чтобы «налево» не бегали?
Парень усмехнулся:
– Бывает и такое. Кстати, неплохо платят ревнивые «новые русские», если его жену с кем-нибудь застукаешь, да еще если фотографии принесешь… Но не это для нас главное.
Такая работа – для пацанов. У нас профессионалы работают экстракласса. Мы и финансовую надежность коммерческих партнеров проверяем, и личной охраной бизнесменов занимаемся… Да мало ли. Работа интересная. А главное – платят за работу нормально… Ты вот сейчас каким делом занимаешься? Не секрет?
– Да какой секрет… Киднеппинг.
– Понятно. И получишь ты за спасение этого ребеночка бизнесмена свой оклад да плюс благодарность в приказе. А если бы родители обратились к нам, мы и ребеночка освободили бы не хуже вашего, да еще и получили за работу по высшему разряду. Так-то…
Ладно, счастливо оставаться, мне выходить. Держи мою визитку – надумаешь увольняться из «конторы», звони. – И добавил вполголоса, ухмыльнувшись: – И кобуру больше не выставляй.
– Ладно тебе, советчик…
Александр был смущен. Так опростоволоситься… Но визитку взял, сунул в карман.
На всякий случай. А случай, как известно, может быть всякий…
Московская область.
Военная авиабаза.
21.00
К вечеру поднялся ветерок, начал меленько сеять дождь. Резво снующие «дворники» размазывали по стеклу водяную пыль, сливая ее по извилистым дорожкам, тянущимся от углов полукружий, раз за разом пробиваемым резиновыми очистителями. Встречных машин было немного, и они еще издалека начинали дробить в дождевых каплях дальний свет своих фар.
За рулем сидел спортивный мужчина. Тот самый, который заманил в ловушку Леню Губермана. Рядом с ним бесстрастно глядел в темноту Шапти Галаев, чеченец, владелец «вольво», на которую обратил внимание Максимчук.
– Давай я тебя все-таки за воротами оставлю, – безнадежно повторил спортивный.
– Я сказал: нет!
– Да пойми ты: если на КПП обратят на тебя внимание, запомнят обязательно.
– Плевать. Я должен четко убедиться, что груз улетел.
– Да улетит он, куда денется.
– Я в этом должен убедиться.
– Ты что же, не веришь мне?
Шапти не ответил. Глядя в темноту, произнес:
– Жаль, что Сушеного взяли…
Спортивный промолчал.
Слева мелькнуло дерево, все увешанное ленточками. Сейчас цвет было не разглядеть, но мужчина знал, что они выцветшие.
– Что это? – заинтересовался Галаев.
– Здесь офицер погиб, который год назад на защиту Белого дома своих подчиненных вел, – пояснил спортивный. – В память об этом дерево и украсили.
Вскоре справа показался бесконечный бетонный забор авиабазы.
– Так не останешься?
Галаев промолчал.
К центральному входу не поехали. Остановились у ворот боковых. Ежась под порывами мокрого ветра, к машине подошла женщина в форменной плащ-накидке.
Спортивный опустил стекло, молча показал ей свое удостоверение. Галаев отвернулся к окошку.
Дежурная внимательно прочитала фамилию.
Кивнула:
– На вас заявочка имеется. Проезжайте!
Шлагбаум скользнул вверх.
Асфальтовая дорожка тянулась вдоль ярко освещенного летного поля. На нем ровнехонько стояли стройные пассажирские лайнеры и могучие «транспортники» с яркими щитами, закрывающими воздухозаборники. Откуда-то доносился резкий свист продуваемого двигателя.
Машина свернула на автостоянку и притормозила.
– Сиди здесь…
Водитель выпрыгнул под дождь и, ссутулившись, торопливо перебежал под навес аккуратного двухэтажного здания. Прошел в стеклянную дверь. Галаев остался сидеть, равнодушно глядя сквозь стекло на нудную морось дождя.
Через некоторое время спортивный появился вновь. Забрался на свое место.
– Все в порядке. Груз оформлен. Вылет через час. Можно грузиться.
– А погода?
– Ничего, авиация у нас всепогодная, – усмехнулся спортивный, заводя мотор. – «Борт» взлетит, а в порту прибытия – «ясно».
Машину они подогнали к самому «борту». Вдвоем перетащили большой, но не слишком тяжелый, перевитый проволокой с дисками пломб и с бордовой сургучной печатью ящик в брюхо «Ил-76». Галаев тут же вернулся в машину. Спортивный мужчина остался оформлять бумаги.
С неба мелко сеял нудный осенний дождик. Ежившиеся от сырости пассажиры самолета и предположить не могли, чту именно находится в столь официально выглядевшем ящике.
Москва.
Квартира Максимчука.
21.00
– Папка пришел!
Аленка повисла на шее.
– Папка, почему ты так долго? Мы уже поужинали, тебя не дождались. Женька сегодня кроссовку порвал и в лужу упал… Папка, ты мне про Миттерниха расскажешь? А то по истории спрашивали, а я не знаю, кто это такой. По геометрии контрольную писали, я все решила, а в ответе ошиблась и четверку из-за этого получила. Это несправедливо – в решении ведь все правильно… На труде мы учились передники шить, у меня получился он такой перекошенный, что, наверное, только в какой-нибудь дом инвалидов можно отдать…
– Погоди, дочурка, ты меня совсем затараторила. И про инвалидов не надо так говорить. Это несчастные люди…
Жена выглянула с кухни:
– Голодный?
«Уже знает», – понял Александр по взгляду Людмилы.
– Конечно, – ответил бодро вслух. И добавил: – Денек сегодня выдался трудный…
Жена ничего не сказала, молча удалилась на кухню. Оттуда донесся раздраженный грюк посуды. Александр понимал, что это лишь легкое предвестие того грома, который собирается разразиться.
Переодевшись в домашнее и умывшись, Максимчук прошел на кухню. Попытался по пути чмокнуть жену в щеку, но она молча отстранилась. Александр решил не обострять раньше времени отношения и события не форсировать. В душе теплилась нереальная надежда: вдруг проблема сама собой рассосется, как та беременность у гимназистки в анекдоте? Протиснулся мимо стола и забился в свой обычный угол, смиренно отдав инициативу в руки жены.
Но она упорно молчала.
– Случай сегодня произошел, – заговорил он, так и не дождавшись от нее первого хода. – Парня похитили, семнадцатилетнего. От отца миллион долларов за него требуют…
– Просто так, ни с того ни с сего, «лимон» баксов требовать у кого ни попадя не станут, – ответила жена, помешивая что-то в кастрюле. – Значит, мафия знает, что папаша «бабки» имеет.
– В том-то и дело, что этот бизнесмен не очень богат. А похищение проведено профессионально. Не вяжется все это как-то.
– Значит, вы так работаете, господа-товарищи сыщики. Мафия лучше знает, у кого «капуста» водится… Так что же, этот бизнесмен платить не хочет, раз к вам обратился?
– Ну, во-первых, у него действительно нет таких денег. Во всяком случае, он так утверждает. Дело у этого папаши не Бог весть какое прибыльное. Он владеет небольшой авторемонтной мастерской. А во-вторых, боится, что, даже если он внесет выкуп, мальчишку все равно убьют. И в этом он прав, такое вполне возможно.
Жена выключила конфорку. Решительно села к столу. В упор уставилась на него.
«Сейчас начнется», – с тоской подумал Александр и взял из соломенной корзиночки ломоть хлеба.
– Ты в курсе, что Семенов уходит?
– Угу, – промычал Саша, откусив шмат побольше.
– А куда, ты знаешь?
Саша неопределенно пожал плечами, тщательно пережевывая пищу.
– Естественно, откуда ты можешь знать, куда умные люди идут работать, – съязвила жена. – Он теперь будет получать столько, что тебе и не снилось. А ты по-прежнему этим самым бизнесменам будешь самоотверженно сыновей спасать за большое спасибо.
– Кто-то и этим должен заниматься…
– Кто-то должен… Это ты правильно сказал. Так вот этот кто-то пусть и занимается, – оборвала жена. Она теперь говорила жестко, зло, с надрывом. После такого тона, по опыту знал Александр, обычно следовали слезы. – Я, Саша, к твоему сведению, еще молодая, я еще пожить хочу, а не в обносках десятилетней давности ходить. А на твою получку даже полушубок более или менее приличный не купишь. Ладно, самому тебе ни хрена не надо, так обо мне, о детях подумай! Ты вот пришел на ночь глядя, ужин тебе разогревай и подавай! И не поинтересуешься, сколько что стоит в магазине и сколько чего на твое пособие по нищете, которое ты по привычке денежным довольствием называешь, купить можно. Мне семью кормить не на что, понимаешь ты или нет? Яблоки несчастные купишь – а потом глядишь, чтобы детвора их в один присест не умяла… А тебе на это чихать с высокого места, «жила бы страна родная – и нету других забот»… Вот только платить тебе не хочет ни твоя страна, ни твой любимый народ. Мне ведь стыдно где-то говорить, что у меня муж работает в милиции. Ты-то не знаешь, что люди вас всех считают ворами, взяточниками и мастерами только демонстрации нищих старушек разгонять.
– Я свое дело честно делаю…
– Ax-ax-ax, поглядите на него, он свое дело честно делает!.. Да кому она на хрен нужна, твоя честность, объясни? Что я, суп из нее буду варить, что ли, твои любимые вареники с картошкой лепить? Так сообщаю тебе: навара из честности не бывает. При социализме она, честность твоя, как-то еще ценилась. А теперь – посмотри вокруг! – все хапают где только можно.
– Ну, а мне что хапнуть? Хочешь, завтра с работы пачку скрепок и дырокол принесу?
– Тебе все шуточки! – всхлипнула жена. – Дырокол… Вон Семенова недавно платье себе новое купила – закачаешься. Что, тоже за пачку скрепок?
– Что-то я тебя не пойму, мать, – нахмурился Александр. – Что ты мне предлагаешь?
– Ой-ой-ой, какой мы страшный! – сквозь слезы зло засмеялась Людмила. – Какой мы принципиальный! Да ни на какое преступление я тебя не толкаю, успокойся. Не надо взяток брать, такого дурака, как ты, тут же поймают и посадят. И мне же придется тебе передачки носить… Но я так понимаю, что ты у нас в семье мужчина, глава семьи, если можно о тебе так выразиться. Так будь добр, как мужчина и так называемый глава семьи, обеспечь своей семье хоть сколько-нибудь приличное существование. Вон Семенов…
– Да отцепись ты от меня со своим Семеновым! – не выдержал Максимчук. – Тоже мне, идеал нашла!.. Посмотри вон на Самопалова. Он и получает меньше меня, и жена не работает, и ребенок маленький… А ему жена не тычет на каждом шагу тем, кто и сколько имеет.
Александр раздраженно поднялся и начал протискиваться из кухни.
– Нашел кого мне в пример ставить, – опять зло хохотнула Людмила. – Да на Жанку Самопалову посмотришь – три ночи кошмары будут сниться. Конечно, она будет за своего Олега обеими руками держаться…
– Да, Жанна не так красива, как ты, – стоя на пороге кухни и едва сдерживаясь, проговорил Александр. – Но о своей семье она думает не меньше, а то и побольше твоего.
Ну а по доброте и заботе о муже тебе с нее пример надо бы брать. Во всяком случае, скандалы мужу она не устраивает, пока не даст ему поесть.
В комнате он сел в кресло и невидяще уставился на экран телевизора, по которому крутили какое-то, как выражался Александр, «очередное мыло». Сзади неслышно подкралась Аленка. Ласкаясь, мягко прижалась к плечу.
– Не сердись на маму, – тихо сказала она. – Тетя Аля Семенова сегодня специально приходила похвастаться своим платьем. И сказала, сколько дядя Семенов теперь получать будет. Вот мама и расстроилась.
– Ладно, доченька. Не буду.
Аленка сунула руку в карман и достала комочек пережеванной жвачки.
– Ты хочешь кушать? На вот, пожуй…
– Спасибо, не надо. – Александр почувствовал, что на глаза наворачиваются предательские слезинки нежности к дочурке. – Если кого-нибудь начнешь обманывать, потом всем только хуже будет.
– А кто кого обманывает сейчас?
– Если жевать сейчас эту резинку, мы будем обманывать желудок. И ему кушать еще сильнее захочется.
– Какой ты у нас умный, папка. Так ты мне расскажешь про Миттерниха?
После таких слов Александру стыдно было признаться, что он и сам про Миттерниха знает лишь то, что такой когда-то где-то что-то делал.
– Хорошо, доченька, обязательно расскажу. Только не сейчас. Хорошо?
А сам пытался сообразить, где бы срочно прочитать об этом таинственном Миттернихе хоть что-нибудь.
Сзади прошелестела открывающаяся дверь.
– Пошли ужинать, дуралей принципиальный.
– Спасибо, язва завистливая.
Мир был восстановлен.
11.10.1994 г. ВТОРНИК.
Москва.
Неподалеку от станции метро «Шаболовская».
8.30
Утро выдалось на редкость красивым. Ярко сияло меж редкими облачками небольшое октябрьское солнце, обогревая последним теплом влажные от прошедшего ночью дождика улицы, густо устланные ковром опавшей листвы, которую дворники не успевали убирать.
Максимчук словно предчувствовал, что в ближайшие несколько дней будет не до любования природой, а потому от метро до Управления решил прогуляться пешком. Настроение было прекрасным. Его радовало солнышко, тепло, листья, как опавшие, так и цепляющиеся пока за ветки… И он не обращал внимания сегодня даже на то, что обычно раздражало – когда приходилось временами сходить с узкого тротуара на проезжую часть, обходя загромоздившие пешеходную дорожку автомобили.
Золотая осень… Бабье лето… Александр любил это время года. Сейчас бы в лес, по грибочки! Опенков в эту осень уродилось – косой коси! А у Максимчука были свои заветные местечки к северо-востоку от Москвы, на Лосином острове, за прудом у Опытного поля. Когда удавалось вырваться туда, привозил грибочки ведрами. Но только редко такие выходы удаются. Работа…
Управление располагалось чуть в стороне от улицы, за крошечным сквериком. Чем ближе подходил к нему Александр, тем острее чувствовал, как воспоминания об опенках вытесняются размышлениями о Сушеном, о похищенном мальчике, о других делах, поток которых становился все гуще.
Начинался новый рабочий день. И, как и подсказывало чутье, события стали раскручиваться, едва он переступил порог, с калейдоскопической быстротой.
Едва Александр миновал широкий экран стеклянных дверей, небрежно взмахнул пропуском и хотел было пройти мимо столика дежурного, как тот его окликнул:
– Саня, тебя Струшников уже два раза спрашивал. Срочно к нему.
– Не к добру, – вздохнул Максимчук. – Верная примета. Утро должно начинаться с красивой женщины. В крайнем случае, с приглашения на пиво. Но такое, увы, почему-то случается очень редко.