Подземный Голландец. Странники и пришельцы (сборник)

21

Женщина из немолодой пары

Мне всё равно, сколько это продлится. Мне всё равно – даже если я умру. Потому, что я вместе с ним. Так, как я и хотела – вместе с ним, до самой смерти!

До самой смерти!

Смерти! Смерти? Неужели… вот она, так близко… неужели это смерть?

Нет! Нет! Я не верю! Я не верю, что мы можем умереть! Умереть сейчас? Сейчас, когда мы наконец нашли друг друга? Когда я наконец нашла его… его, единственного…

Тогда, когда я совсем отчаялась и думала, что уже никогда и никого не смогу полюбить… Мне тридцать восемь… И мужиков у меня было… штук восемь, и абортов… штук пять…

И тут появился он! Я ведь могу ещё родить! Для него родить! Мальчика или девочку, всё равно… Могу, могу… могла бы…

Нет, нет! Мы не умрём! Нет!

Я думала, что не смогу полюбить больше… А смогла… Я смогла полюбить, Господи! И пробыла с ним только месяц. Он, правда, из другого города. И даже из другой страны. Из бывшей России. Ну и что? Зато он разведён, а значит, свободен.

Боже мой, разве это могло хорошо закончиться? Разве у меня могло хоть что-нибудь, хоть когда-нибудь закончиться хорошо?

Нет, конечно. Опять всё будет так, как всегда. Боже мой! Неужели всё закончится, так и не начавшись?

Господи, не отнимай его у меня! Дай нам пожить немного вместе, Господи! Дай мне родить!

Милый мой, родной мой, единственный мой! Никому не отдам, никуда не отпущу от себя! Нет! Нет!

Господи! А-а-а…

22

Мужчина из немолодой пары

Ишь как вцепилась в мою руку! Не отпускает! Думал ли я, что этим всё закончится? Мне прописка нужна, всего лишь прописка, регистрация. Фиктивный брак, со всеми удобствами. Алёна мне троих подобрала в этом районе, одиноких. С последующим разводом. Но денег-то не было, чтобы купить этот брак. Вот и пришлось дамочек одиноких подыскивать. Одна оказалась сущим крокодилом, а у второй оказался богатый ухажёр, не нам чета.

Эта оказалась самой подходящей. И втюрилась в меня, бедная, по самые уши. Еле устоял, под таким-то напором. Нет, мне её даже жалко, честное слово.

Жалко. Я даже думал… может, пора мне остановиться? И остаться с ней?

Может быть, мне надо остаться с ней? Ведь как влюбилась, а?

Но Алёна… Алёна как женщина интереснее гораздо. И в постели, и так. И вообще… Какой из меня благоверный муж? Ведь носило меня, как осенний листок… по жизни носило… Никак осесть не мог. И сейчас… еле-еле выдержал этот месяц.

Нет, жалко мне её… Ишь как вцепилась!

Какого чёрта потащила меня к тётке своей? Вот тебе и выехали пораньше! «У меня никого больше не осталось! Вот съездим – и пойдём заявление подавать. Считай, что это я тебя представляю своей семье!»

Представила! А вдруг и правда… не выберемся? Нет! Нет!

А если?

Хочешь не хочешь, а придётся остаться с ней. Так и остаться, прямо здесь. А что? Человек предполагает, а Бог располагает. Может быть, и лучше для нас обоих, если всё закончится прямо здесь?

Что, так и помереть? Здесь? С ней? Ну и ну! Как это мы в детстве писали на стенках? «Саша + Маша = любовь до гроба». Точно!

Вот и у меня так получится. Допрыгался! Любовь до гроба, что ли? Любовь до гроба…

Вот она какая, любовь до гроба. Сейчас за руку возьму её…

23

– Что ты сказал, Паша?

– Что?

– Мне показалось, ты сказал: «Любовь до гроба».

– Нет, милая.

– Мы не умрём, Паша? Скажи, мы не умрём?

– Нет, Надюша. Нет. Мы будем жить вечно.

– Нет, я не хочу жить вечно. Я хочу прожить с тобой лет двадцать… или тридцать. Нет, двадцати хватит. Как раз…

– Почему?

– Сыну будет двадцать лет. Он будет уже взрослым…

– Ты что? Ты беременна, что ли?

– Я не знаю, Паша. Мы только месяц живём. Мне кажется. Мне хочется, Паша. Я ведь… ещё не очень старая, правда?

– Ты – самая молодая, для меня.

– Мы не умрём?

– Нет.

В это время стоны наркомана усилились. Женщина в платке поднялась со своего места и в тусклом свете мобильника перебралась к лавке наркомана. Она присела на лавку, со стороны наркоманской головы, и прикоснулась к спутанным наркоманским волосам.

– Как ты?

– Как, как! Хреново, вот как, э-э-э!

– Да хоть не матерись ты! Люди же кругом! Как тебя зовут?

– А что люди?

– Люди как люди. Люди смотрят, люди видят. Люди слушают.

– Какое мне дело до людей? Мне надо, понимаете?! Надо мне, а то я тут загнусь. Ещё пару часов, и я загнусь на…

– Может, тебе можно помочь как-то? Как зовут-то тебя?

Пить хочешь?

– Зовут? Антон. Какая вам разница? А пить? Хочу пить.

Хочу, хочу!

– У кого есть вода? – спросила женщина слабо мерцающую тьму. – Человеку плохо.

– Мамо, у вас же есть минералка! Я ж вам в дорогу складывала!

– Та темно ж, Галю! Зараз!

– Подождите, подождите! – раздался голос мужчины из немолодой пары. Голос Паши, Павла. – Подождите с водой! Неизвестно, сколько мы будем тут сидеть! Нам надо вообще посмотреть, что у кого в сумках есть. Сколько у нас продуктов и сколько воды. Может, у нас есть больные… или беременные…

– Правильно! – поддержал Пашу адвокат. – Никто не виноват, что он наркоман. Он сейчас всю воду выхлебает, а мы…

– Что – мы? Что – мы? – спросила девушка из молодой парочки.

– А мы… мы скоро будем… от голода загибаться. Или от жажды! Или от нехватки воздуха! – ответил её парень. – Интересно, кто первый.

– Может, и ты! – сказал адвокат.

– А может, и ты! – отпарировал парень. – А кто беременный?

– Не твоё дело!

– Нет! Нас спасут!

– Может, спасут, а может, и не спасут!

– Ой лышенько! – заголосила тёща.

– А-а-а! – почти завизжала девушка из молодой парочки.

– Зачем я влез в это метро?! О-о-о! – закричал адвокат. Кажется, до него начала доходить серьёзность создавшегося положения.

Снова поднялся общий стон и общий вой. Люди кричали, вопили, стонали. Липкий и противный, почти ощутимый страх пополз в темноте, из углов подбираясь к тусклому свету мобильника. Вспыхнула зажигалка. В мерцающем свете прыгали уродливые тени.

– Тихо! Тихо! Замолчите все, наконец! – старался перекричать всех доктор, но у него это плохо получалось. – Давайте подождём, пока наши мужчины вернутся!

Стало тише.

– Пить! Пить! – в наступившей тишине продолжал настаивать наркоман.

– Потерпи. Потерпи, сынок. Я посижу с тобой. Меня Наталья Сергеевна зовут. Очень легко запомнить, – тихонько приговаривала наркоману женщина в платке. – Даст Бог, всё образуется. Я посижу с тобой да помолюсь за тебя. Потерпи, потерпи!

– А толку-то?

– В чём?

– Молиться за меня. Я пропащий давно. А ломку – её никакой молитвой не остановишь. А-а-а…

– А ты, Антон, не думай ни о каком толке. Ты терпи, а я буду молиться. За тебя. Бог – он всё видит и всё знает. Будет толк или не будет толка. Он от Бога, всякий толк. И вообще… если ты захочешь, я тебе адрес православного центра дам… при храме. Там помогают таким, как ты.

– И что, люди завязывают?

– Да, поверь. Правда.

– Не может быть.

– Может. Нет для Бога ничего невозможного.

– Правильно! Вот-вот! Хороша парочка! Наркоман и богомолка! Мракобесия тут только не хватало! Давай, давай, сюсюкай над ним, над этой падалью! – Солидного мужика явно задевало всё происходящее. Помимо ситуации его задевали ещё и люди.

– Ну и злой же ты, дядя! Интересно, где ты работаешь? И вообще, откуда ты такой взялся? – заступился за наркомана парень из молодой парочки.

– Правильно, Макс! – одобрила его подружка. – Ишь какой… чувак голимый…

– Я не взялся! Я москвич, коренной! А вот ты откуда взялся? И не только ты!

– Мы все взялись из одного места, – сказал доктор. – Успокойтесь же вы, наконец. Нас всех мама родила. Ну а если даже смерть нам угрожает… разве не нужно оставаться людьми? Коренной, не коренной…

– Перед Богом мы все равны, – поддержала доктора Наталья Сергеевна.

– Перед Богом, может, и равны. А на земле – вы меня извините! Вы ещё скажите, что вы с бомжом равны! Нет, может, вы и равны, а вот я – увольте, пожалуйста.

– Для смерти мы тоже все равны, – добавил доктор.

– Доченька моя! – очнулась и подала голос Лида. – Доченька моя! А как там, наверху? Что произошло? Может, оно там тоже… произошло? И там, наверху, уже ничего нет?

– На нас сбросили бомбу… А может, и не одну. А может, и ядерную, – предположил молодой парень, Макс. – И мы последние, кто остался в живых. На всей земле. Не слабо, а?

– А-а-а!

24

Молодой парень

Нет, такого не может быть, чтобы мы остались последними… Нет! Как хочется вылезти отсюда! Мы выберемся. Конечно, выберемся! Нас спасут! Спасут!

А вдруг – правда? Вдруг это правда, что мы последние на земле? И мы со Светкой, как новые Адам и Ева, должны начать род человеческий! И правда, Светка – единственная тут… единственная, кто мог… кто могла бы ещё родить… то есть продлить его, этот самый род человеческий.

А эти две, что помоложе? В смысле, женщины, что помоложе остальных. Нет, ну одна – ещё ничего… А вторая – страшная, и космы торчат. Ничего себе альтернативочка…

А вот мужиков много… Да, предстоят жестокие схватки самцов!

Хотя Светка – это тоже чудо такое! Для секса, на пару недель. Поваляться на диване, покурить травки. Какая из неё родоначальница человечества? Да она же только и умеет, что… Только и знает, что… Хотя она неплохо это делает. А за институт платят предки. Деньги есть у предков, и это приятный факт. Но в такой ситуации этот факт совершенно бесполезен. Родить… родить же надо! Как она родит, если она противозачаточные таблетки жрёт на завтрак, на обед и на ужин?! Тоже мне Ева!

Да что мне до неё? Я же собрался завязывать с ней. Надоела, хуже горькой редьки надоела она мне уже со своей простотой! Макс, Макс! Только и терпел в последнее время, потому что бабки у неё… Всё-таки я гад…

Но если уже не будет никого… тогда она, и только она. Б-р-р-р!

Какая ерунда лезет в голову!

Нет, ну а вдруг?

Если это и вправду бомба, то мы не выйдем отсюда. Никогда не выйдем. Сначала вода закончится, потом еда. А потом воздух.

А вдруг? Даже подумать страшно! Предположим, воздух откуда-то будет идти, а еда закончится…

«Волки от испуга скушали друг друга».

Так, что ли? Нет, не стоит думать об этом. А то я начну думать, как съем этого жирного и противного мужика. Несмотря на запах его крутого одеколона. Тьфу, тьфу!

25

Света

Ну надо же, как мы попали! Вот это да! Даже в метро я застряла, и то с Максом! Ишь лезет лапами своими! За две недели уже надоедать стало. Надоело!

Нет, ну ладно, пусть лезет…

Правильно Танька говорила, что надо с ним завязывать!

Ну что с него взять, с этого Макса? Секс? Тоже мне, эка невидаль! Надоело! А денег у него нет. Ни на кафе, ни на клуб. Всё я плачу. Надоело! Вот Святослав Сергеевич – это мужик! У него и с первым всё в порядке, и со вторым. То есть с деньгами.

Святослав Сергеевич – классный мужик. Он мне уже давно намекает. Правда, я ещё с такими не была… чтобы намного старше меня…

А машина у него какая! Не слабее, чем у отца. Ну да, он и по возрасту почти такой же, как отец. Ну и что? Уж точно он бы мне не позволил ездить в метро!

Что это я? Размечталась, а сама тут сижу, камнями заваленная. Ой! Ой, мамочка! Да что же это случилось, а? Что же это произошло?

И почему со мной? Почему это я тут оказалась, а? Это тебе не теракт в телевизоре…

Господи, только бы нас спасли, только бы вытащили отсюда! Я больше в это метро шага не сделаю! И с Максом завяжу, сразу же завяжу, как только мы вылезем из этой ямы!

Я в это метро никогда больше не спущусь, никогда!

Неужели мы не выберемся?

Нет! Я не собираюсь тут сидеть! Я не хочу! Не буду! Не буду! Не хочу! Вытащите меня отсюда! Вытащите! Мама!

Мама! А-а-а!

26

– Мама! – закричала Света, девушка из молодой парочки, которая уже давно перестала целоваться. – Мама!

Света забилась в истерическом плаче, притопывая при этом ногами и всхлипывая в голос, как избалованный ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку.

– Света! Перестань, Светик!

Парень наклонился над ней, пытался обнять, остановить этот внезапно начавшийся приступ.

– Нас спасут, Светик! Не плачь, престань. Вот увидишь, нас спасут…

– Да пошёл ты! – Сквозь всхлипывания голос Светы звучал приглушённо и срывался. – Никто нас не спасёт! У-у-у! Никому мы не нужны! И я никому не нужна! И мне ничего не нужно, и никто мне не нужен! У-у-у!

– Светик, перестань!

Неизвестно, сколько бы продолжался этот припадок, если бы его не прервали мужчины, которые начали подниматься в раскрытые двери вагона. Они поднимались по одному, помогая друг другу. Последнего, что назвался Сашей, втянули в вагон за руки.

Светик притихла. Даже наркоман перестал метаться и стонать.

– Ну, что там?

– Да что…

– Выход есть?

– А другие вагоны?

– Ничего утешительного, – сказал Николай Васильевич, бывший военный.

– Нэт выхода! Нэт! – почти выкрикнул азербайджанец. – Господи! Как же это?

– А-а-а! О-о-о!

– Подождите! Не вопите вы все в один голос! – Командирский голос Николая Васильевича перекрыл общий шум. – Не всё так страшно! Там в одном месте как бы сквозняк. Воздух идёт. Так что не задохнёмся…

– Или задохнёмся, но не сразу, – уточнил адвокат.

– Да не каркайте вы!

– Он прав, – продолжал Николай Васильевич. – Надо смотреть правде в глаза. Если и задохнёмся, то не сразу. У нас есть немного времени, чтобы побороться. Более того…

– Что?

– Более того, в одном месте по стене сочится вода. Немного, но сочится. Так что и от жажды мы не умрём сразу. Надо найти ёмкость какую-нибудь и подставить под струю.

– Так она же грязная, эта вода!

– Предложи что-нибудь другое!

– А другие вагоны? – настаивал парень в инвалидной коляске, который до этого вёл себя тихо и в общие разговоры не вступал.

– Нет связи, – ответил ему Сергей, тёщин зять. – Видимо, нас оторвало от состава и место отрыва камнями засыпано.

– И оттуда… не слышно ничего? Может… стоны какие-нибудь?

– Нет, ничего. Ничего.

– А места там много?

– Где?

– Ну… вокруг вагона…

– Наш вагон лежит на стене тоннеля. И засыпан – почти наполовину. А с другой стороны место есть. Там, где вода течёт по стене. И спереди есть место, со стороны дверей.

– Не густо…

– Да.

Все замолкли на мгновение.

– Вот что я ещё скажу… – Николай Васильевич помедлил. – Раз уж мы остались в живых и собираемся выживать… давайте перестанем вопить, и рыдать, и дёргаться. В первую очередь.

– Да, – поддержал Василича доктор, – от крика только большая трата кислорода.

– На всё Божья воля, – сказала Наталья Сергеевна.

– Что-то уж очень крутая воля, – отозвался Макс.

– Иди поменяй, – предложил Саша. – Кассационную жалобу напиши.

– Хватит вам! – Николай Васильевич подвинулся на своей лавке. – Давайте выложим всё, что у нас есть съестного, и воду всю, у кого есть. Всё сложим в одно место… хоть вот сюда, на лавку. И как-то будем делить. Может, кружка у кого есть, или чашка. Или ложка, в конце концов. Хотя без ложки можно было бы и обойтись. А вот нож бы не помешал. Давайте всё сюда, пока фонарик не сел окончательно. Да… и курево, ребята. Кто курит, давайте курево сложим.

– Значить, це йижа наша, а мы довжны ейи витдать? – Тёще определённо жаль было сала, заботливо приготовленного в дорогу. И не только сала. И курица жареная тоже была. Полкурицы. И немного варёной картошки, и пара солёненьких огурчиков. И несколько варёных яиц. Как же иначе, в дорогу-то!

Тёща схватилась было за сумку, но Сергей, зять её, тоже взялся за сумку, и хватка его была ничуть не слабее.

– Позвольте…

– Ой лышенько! – только и могла сказать тёща вслед сумке и вслед своим последним надеждам.

А Сергей открыл сумку и выложил на лавку и сало, и полкурицы, и всё остальное, включая двухлитровую бутылку минералки. Из своего же кармана он достал начатую пачку сигарет и тоже положил её на лавку.

– Мы должны понять, что нам следует выживать вместе, – заявил Николай Васильевич, конкретно ни к кому не обращаясь и вытаскивая из своего портфеля тот самый обед, который на два дня. Две банки борща и две ёмкости со вторым. Батон и кусок колбасы в полиэтиленовом пакете.

И добавил:

– А курить я бросил, ребята.

– Нам не на кого надеяться, только на Бога, – настаивала на своём Наталья Сергеевна, женщина в платке.

– Уж очень надежда такая… ненадёжная, – заметил Павел. – У нас ничего нет, в смысле продуктов нет. Мы не курим, слава Богу. Но и надежды – тоже у нас нет. Кроме тебя, Надюша.

Павел обнял подругу.

– Почему же нет? – возразила Наталья Сергеевна. – Есть надежда. Самая что ни на есть, самая надёжная надежда. Всё самое хорошее, всё самое сильное, что у нас есть, мы должны… как бы в кулак собрать и делать всё как надо. И молиться. А дальше – только на Бога надежда, только на Бога. Мы ведь даже не знаем, что случилось. Это только мы… так, или это весь мир так… тряхануло. Господи, помилуй!

– Ну, тётка, умеешь обнадёжить! Сразу удавиться хочется! – воскликнул Макс.

– Да, не слабо, – согласилась его подружка.

Наталья Сергеевна не удостоила их ответом. Она вытащила из сумки свёрток с бутербродами и маленькую бутылочку сока.

– Вот, думала, после причастия… перекусить. Так и не удалось мне причаститься сегодня.

– Мало ли что кому сегодня не удалось, – сказал мужик, назвавшийся Сашей. – У меня ничего нет.

27

Саша

Откуда у меня может быть что-нибудь? Только откинулся. К одному корешу сунулся, к другому сунулся. Нигде не нужен. Кто помер, кто спился. А молодые… Нет, к молодым прибиваться не хочу! Да и не нужен я им… только чтобы подставить меня. Для этого, может, и сгодился бы.

Здоровья нет. Язва донимает.

И вообще ничего нет. Ничего нет. Такое чувство, что и меня самого давно уже и нигде нет.

Теперь вот к Васе ехал. Вася – он меня обещал пристроить. По телефону обещал. И на хату взять, и всё такое. На первое время. А то я уже отчаялся. Совсем отчаялся.

И надо же мне было застрять здесь! Из неволи – да опять в яму… Тут и вышка может обломиться, нежданно-негаданно.

Ну и судьба, ёлки-палки, ну и судьба… Ни кола ни двора, и подохнуть в яме, на… никому не нужным, как всегда.

Честно говоря, я уже думал об этом… ну о том, что нечего мне здесь делать. Здесь, на этом свете. Жить как они… вот эти… так жить я не могу. И на зону я не хочу! Не хочу я обратно на зону!

Нет! Нет!

До того как дозвонился Васе, даже повеситься хотел. Дурак! Даже верёвку подобрал и в карман положил.

Дурак!

А верёвка – вот она, так в кармане и осталась.

Вася, Вася! Надо мне до тебя добраться! Ты даже не знаешь, Вася, как мне надо до тебя добраться!

Ишь благородные! Разложили мобильники свои! Я уже один положил в карман, на всякий случай. Может, выберемся ещё… Надо тогда и ещё пару прихватить, на первое время, для обустройства.

Ишь, жратву раскладывают. А как есть охота! И не наелся ведь ещё, не наелся после тюремной баланды… И язва у меня. Болит, собака! На тюремных харчах – только язву лечить. А навещать меня некому. Мать померла, а жена ушла. Давно ушла, ещё по первой ходке. Сын, небось, и не помнит, как батьку зовут. Настоящего батьку, не отчима.

По правде сказать, и не был я ему отцом… подожди… а как его-то зовут? Вадим? Или нет?

Так-то, папаша. Сам дурак!

Чего это я о нём вспомнил, о сыне-то?

Неохота помирать! Вот я почему вспомнил! Господи, как помирать неохота! Хоть бы дал мне пожить, Господи, да поесть чего-нибудь… не тюремного… Может, я бы и сына повидал. Сколько ему лет сейчас?

28

Доктор

Вот я и опоздал на дежурство. И вообще не попаду на него. Интересно, как там они справились. Кого вызвали? Вот уж ругались, наверно! И ещё ругаются, если живы, конечно. Если все дежурства мира… разом не потеряли свой смысл…

И все главврачи мира потеряли свою призрачную власть над судьбами подчинённых… все начальники и все правительства мира потеряли свою значимость и свою власть над людьми…

В какое-то мгновение каждый человек вдруг оказался наедине сам с собой… со своей душой…

Начальник и подчинённый… врач и больной… и министр, и рядовой работяга…

И что?

Страшно, вот что. Боюсь ли я смерти? Нет. Пожалуй, нет. Я видел, как это бывает, причём видел много раз, и видел, как это бывает у детей…

Нет, я не боюсь смерти. А чего же я боюсь? Я же не верю в Бога! Вернее, я верю, но не особенно… не каждый день… и без церкви… и мне страшно…

Чего мне страшно? А того, что действительно есть Божий суд, суд праведный и нелицеприятный, причём суд не положения человека и не видимых действий его, а суд души…

Да, именно суд души. Там, где видна вся твоя душа. Вся, на просвет. Страшно! Страшно! Страшно!

Прости, Боже! Там, в душе у меня, наверняка такого наворочено…

Страшно…

Если выберемся, Боже… если выберемся… я пойду в церковь, ей-богу, пойду. Как там это… покаюсь… Надо мне… есть в чём…

29

– У меня тоже ничего нет, – сказал доктор. – У нас там, в больнице, буфет. Если остался, конечно. А курево… вот…

И доктор положил свои сигареты в общую кучу.

– У меня есть, – встала со своего места Лида. – Вот, дочке везла. Тут йогурты, сок… тут котлетка… икры немного… тут чашечка, ложечка…

Она не могла больше говорить. Она опять заплакала и ушла от света фонарика во тьму, на своё место.

Азербайджанцы, адвокат и молодая парочка сложили свои сигареты. После небольшой паузы сложили сигареты Саша и парень в инвалидной коляске.

– С сигаретами будем экономны, – сказал Николай Васильевич. – Воздух будем беречь. Так что терпите, как можете. И вообще… предлагаю выходить из вагона, если курить захочется. И по всем остальным нуждам тоже. Мальчики направо, девочки налево. Возражений нет?

– А как обратно забираться в вагон? – спросила Надежда.

– Втащим, не бойся, – ответил Николай Васильевич. – Всё? Больше ни у кого ничего нет? Припасов нет?

– Есть, – раздался хрип из угла, и бомж, со своей тележкой и со своим запахом, придвинулся поближе к свету фонарика.

– Ну и вонь от тебя!

– Не подходи лучше!

– Кто будет есть из торбы твоей?

– Это же надо – так опуститься человеку! И не стыдно тебе?

На секунду все отвлеклись от себя и обратили свои взоры к бомжу.

Как все оказались едины в своём возмущении! Есть ли что-нибудь на свете более безусловное, чем поругать бомжа?

– Как ты докатился до такого состояния? Не стыдно тебе?

– Стыдно мне, – сказал бомж.

А хорошо сказал! Все замолкли и расступились слегка, чтобы бомж прошёл к лавке. Кое-кто зажал нос ладонью.

– Вот, – и бомж протянул к общему столу полбутылки водки.

– Ну ты даёшь, дядя! – удивился Макс.

– Молоток! – поддержал его Сергей. – Давай, доставай, что там у тебя в сундуках припасено.

– Щас. – Бомж вытащил пачку макарон, пачку чая, едва начатую, и немного сахару в полиэтиленовом кулёчке. Потом он вытащил ложку, нож и спички. Потом он подумал немного… а может, просто немного постоял со всеми… и вытащил из кармана пачку «Примы», слегка помятую.

– Сгодится? – спросил бомж.

– Всё сгодится, – ответил Николай Васильевич. – Ну и вонь же от тебя! Давно ты так… бомжуешь?

– Да не… года три. А может, и два. А может, и пять.

– Счастливые часов не наблюдают, – вступил в общий разговор Павел.

– И годов тоже не наблюдают, – добавил адвокат.