Поминуха в Кушмарии
Залысины недоуменно посмотрели друг на друга:
– Но о подобном даже думать кощунственно, вы не считаете?
– Отнюдь, вот живой пример. На Синае, в монастыре Святой Екатерины, из-за нехватки территории монахи хоронят своих собратьев лишь на три года. Потом изымают останки и складывают их в реликварий, помещение, где отдельно лежат черепа и другие части тела. Также поступают и на Афоне, где к черепу прикладывают бирку с надписью, кому тот принадлежал.
Ораторский пыл магистра не ослаб, ему самому стала нравиться экспромтная придумка:
– Душа всё равно уйдёт – в рай или в ад, а бренное тело истлеет.
Директор несколько раз потянул за мочку левого уха и блеснул эрудицией:
– Китайская религия не обещает загробной жизни, а китайцев уже почти полтора миллиарда, и не учитывать позицию самой большой нации на планете не демократично.
– Во-первых, китайцы от нас далеко и не входят в число клиентов. Во-вторых, если бы большинство всегда было право, то солнце до сих пор вращалось бы демократично вокруг Земли, – не потерял равновесия воинственный магистр.
– Вы же гроб заберёте, а куда девать покойника?
Василий, уловив, что директор теряет сопротивление, усилил натиск:
– Вы говорите, куда? Я уже отмечал, будет обычный, простой гроб. Делается рокировка после первой стадии прощания. И давайте вспомним. Основатели христианства считают, что хоронить в гробу противоестественно: человек из праха вышел и в прах превратился. У древних греков хоронили кости, а прах – в урны. Как поступают на Афоне, я уже сказал. В Румынии, в монастыре Нямцу, в монастырской усыпальнице хранится череп Калипсо. Той самой, которая, по преданию, была возлюбленной Байрона, затем Пушкина. У россиян самым почётным считается захоронение праха на Красной площади, у Кремлёвской стены. Лишь первые годы там хоронили тела, потом урны с прахом. В США, где высшая посмертная честь – захоронение на Арлингтонском национальном кладбище, также используют урны. Сжигание покойников имеет историческую первооснову. Верующие евреи и сейчас хоронят без гроба. Доски по бокам и покрышка сверху. Мусульмане хоронят в саване. Надо создавать новую традицию. Полежал в VIP-гробу – хватит. Дай другим. Переходи в другой гроб, а на нем отмечать, с кем в предыдущем гробу лежал. Пословица «Я тебя в гробу видел» видоизменится и зазвучит: «Он с ним в гробу лежал». Супруги, обвинявшие друг друга в неверности, помирятся, что скрепится эпитафией:
Они лежат в могиле оба,Мой друг с супругою своей,Он не был верен ей до гроба,Теперь в гробу он верен ей.Таким образом, как говорят мои коллеги-юристы, появятся вновь открывшиеся обстоятельства.
Директор встал, походил по кабинету, погладил залысины, снова сел за стол:
– Серьёзный проект, весьма ответственный. Нужно посоветоваться с компаньонами, всё взвесить.
– Вы же понимаете, господин директор, кредит Мирового банка или Международного валютного фонда не понадобится. Так же, как и решение парламента и промульгация президента. Запроса в Конституционный суд ждать нечего. Конституция не нарушается. Извините, напомню: на рынке выигрывает тот, кто первым подходит к прилавку. В нашем случае – к гробу, чтобы самому в нем раньше других не оказаться. Коллективным, равно как и постоянным клиентам введем систему скидок, откроем абонементы.
Директор скептически улыбнулся, глубоко вдохнул, выдохнул, залысины остановились, махнул кистью правой руки:
– Ладно, попробуем!
Василий стремительно встал:
– Так, где я беру гроб?
Директор перешёл на деловой тон:
– На первый раз, за аренду на один день, возьмём пятьдесят процентов от стоимости гроба.
Василий на базаре бывал частенько:
– А где скидка на почин? Директор не удивился:
– Сорок процентов. Василий усмехнулся:
– Пять.
– Тридцать пять.
– Я не меняю рифму, – продолжал улыбаться Василий, – пять.
– А я цифру.
Директор давно не торговался. Он работал по твердым расценкам, но приемами торга владел по наследству, от своего папы, базарного ветерана.
Василий взглянул на директора:
– Только потому, что это первая сделка с вами, из персонального уважения к маэстро похоронного искусства. Пятнадцать, – Василий поклонился:
Маэстро похоронного искусства ответил тем же:
– Я ценю вас в два раза выше – тридцать. Василий вздохнул:
– Чтобы не думать о вас плохо – девятнадцать. Моральное предупреждение подействовало:
– Двадцать пять, – тоскливо выдавил директор. Василий продолжил:
– А чтобы взять?
– Не вашим, не нашим: двадцать три.
– Хорошая цифра, но 22 красивее. Верну в девической целости, – и после паузы добавил, – в дорыночном понимании. У нас же будет дружба до гроба, не так ли?
Директор посмотрел в зеркало возле шкафа, лысинки не двигались, помолчал и пожал протянутую руку.
4. Квас закона
Мужчины, даже эгоисты, время от времени объединяются. Их зовут инстинкты и позывы, подталкивают стремление к власти, честолюбие и женщины. В противоборстве с ними и с общественной стихией возникают объединения – обязательные и добровольные, формальные и не очень, зарегистрированные и не совсем, постоянные и временные, отстаивающие профессиональные интересы и защищающие сугубо личностные простые желания, творческие и спортивные. Принцип современного демократического централизма: «Каждый против, а вместе – за» – не устаревает. Особенно когда «за» против кого-то. Объединение – живой организм. Если страсти в нем долго кипят, он испаряется.
Квасное объединение во дворе Анны сложилось естественным путем. В одну из суббот двое покупателей, прокурор и таксист, пришли одновременно. Анна налила им по кружечке квасу для пробы. Квасолюбы, дегустируя, начали обмениваться футбольными и предвыборными прогнозами. Анна предложила пройти в беседку и там утвердить будущие результаты. В следующий раз прогнозисты снова пришли одновременно, но уже парами: один из них – с соседом-грибником, второй – с сушёной воблой. Анна сразу принесла в беседку кувшин квасу и кружки:
– Самый свеженький, остывший, угощайтесь. Под него и говорить приятней.
Однажды после прокурора появился медовоголосый адвокат с бородкой. Взяв у Анны кружку, направился к беседке.
– Нападающего вижу, значит, требуется защитник. Прежде чем судить – нужно обсудить. Согласен, ты сейчас квас закона? Адвокат законную силу прокурора признавал, однако посмеивался: «Посредственный, – и после паузы добавлял: – живет по средствам.»
Прокурор указал адвокату на скамейку:
– Садись, рупор нарушителей. Выскажи лучше мнение о шансах нашей сборной в завтрашнем матче?
Так стало складываться квасное содружество. Постоянной численности не было, устава не утверждали, руководящие органы не избирали, членские взносы не собирали, протоколов не вели. Пытались внедрить традиционную бутылку. Мол, как же без неё?
– Я в молодости играл Гамлета, – с апломбом заявил адвокат, – потому подтверждаю: да, принц спрашивал: «Быть или не быть?», но вопрос: «Пить или не пить?» – не ставил. Такого вопроса не существует – сходите в народ и спросите. Другое дело, резко бросать пить нельзя. Иначе окклюзия.
Изяслав, экономист по образованию, снабженец по призванию с партийной кличкой Изюнчик-везунчик, сразу включился:
– Да и тосты нужны. Они людей сплачивают, придадут направление нашему квасному движению. Не случайно, когда я бываю в Израиле, мой мудрый тесть поднимает рюмку со словами: «Выпьем за дружбу народов между евреями».
– Ну ты загнул! – возмутился статистик Алексей, пивший только теплый квас.
Изяслав не смутился:
– Нисколько. Все люди – евреи, просто не все об этом знают, а многие – не признаются.
Статистик не успокоился:
– Ты еще добавь, что отдельные народы восприняли еврейские привычки. Так индусы умело разговаривают руками и в изображении бога Шивы это отразили, а Брахман и его коллеги стали высшей кастой.
Изяслав гордо посмотрел вокруг:
– Вы слышите? Опять евреи! Но я об ином. Квас квасом, но нельзя игнорировать другой напиток. Семь американских молекулярных генетиков однажды сообразили на семерых, именно столько авторов обосновали, что человека из обезьяны сделал не труд, а алкоголь. Уже пять тысяч лет назад большая часть урожая в Древнем Египте шла на приготовление вина. О чем свидетельствуют литературные, археологические данные. И даже разведывательные, так как срок нераскрытия закончился. Однако осваивать спиртное начала десять миллионов лет тому назад обезьяна. Спустившись с дерева, есть-то хотелось, она наткнулась на гниющие упавшие фрукты. В них уже появился от брожения спирт. Поев таких плодов, обезьяна с друзьями и подругами начинали пьянеть. С тех пор стали смелее ходить на двух ногах в поисках фруктов. Сидеть на дереве трезвыми становилось неинтересно. Жизнь приобрела динамику. Потом древние греки доказали, а латиняне записали: In vino veritas.
Но Анна сразу искателя истины отрезвила:
– Только не у меня!
Диспут прекратился. Женское начало победило. Обошлись без рюмки, хотя ни музыка, ни женщины её не заменили.
Адвокат назвал квасное посещение днём очищения. Ибо не было рядом ни жен, ни начальства, ни клиентов, ни прессы, ни соблазнителя алкоголя. Никто не просил, кодекс поведения был прост. Все удовлетворялись беседой. Хочешь – говори, не можешь – слушай. Вопросы задавай смело, ответы слушай до конца. Квасники не уподоблялись пикейным жилетам из Черноморска. Не выясняли: кто голова? Только комментировали и прогнозировали. То, что в большинстве случаев их предсказания не сбывались, никого не смущало – к тому времени у автора уже созревал следующий прогноз, и он забывал о старом. Наибольшая явка наблюдалась в субботу, когда семьи обычно обедают в полном составе и для любимой окрошки или замы требуется квас. Первые клиенты появлялись обычно после десяти утра.
На этот раз всех опередил Василий. Он привёз гроб вишнёвого цвета с блестками. Крышку поставили возле дверей. Гроб занесли в дом. Василий за крышку гроба положил продолговатую спортивную сумку и вручил вышедшей Анне корзинку цветов:
– Как видите, тётя Анна, всё идёт по плану. У вас и гроб, и цветы.
Радостная будущая покойница поцеловала в щёчку Василия:
– Давно мне цветов не дарили, спасибо.
Довольный Васику не смог удержаться от поучений:
– Ну вы даёте, тётя Анна, это уж точно. Цветы не вам, а покойнику в гроб. Ладно, я за выпивкой.
Анна потупилась:
– Не серчай на старую. Шампанское не забудь. Василий замахал руками:
– Какое шампанское? У нас же поминки, а не праздничный обед. Шампанское выпьем, когда Митька вернётся.
И разгоряченный Василий ушёл.
Анна поставила у крышки гроба корзинку цветов, всплакнула. Стала мечтать о том, как вернётся её вихрастый Митенька, привезет невестку. Потом внук или внучка будет её за подол дёргать и просить коржик. Анна заулыбалась. Такой и увидел её первый завсегдатай клуба.
По велению природы улыбка изначально призвана вызывать у собеседников ответную. Не случайно угол падения равен углу отражения. В юридическом мире города появление в рабочее время подобия улыбки на лице Георгия Васильевича символизировало одно: суд принял сторону прокурора – и обвиняемый получил максимальную меру наказания. Другие причины не рассматривались. Георгий Васильевич искренне недоумевал: «Какое веселье, когда кругом преступность?!» Но сегодня была суббота, любимый квасной день, можно и расслабиться. У него даже изменилась обычно строгая, неуступчивая походка. Он ступал мягко.
Прокурор любил напоминать «Закон – дело святое», и в душе уверовал, что Создатель всех видит, а к некоторым присматривается. Черт это знает и ведет за ними особое наблюдение, желая переманить в свой лагерь. Из драгоценностей у прокурора были лишь золотое правило – «закон – основа всего», и бриллиантовая жена, не мешавшая его соблюдать. Прокурор оставался всегда верен закону, а также жене, вопреки природе мужчины:
– Добрый день, Анна Георгиевна, – улыбнулся законник, – у тебя день рождения, может даже юбилей? Какие красивые цветы тебе подарили.
Анна продолжала улыбаться:
– Здравствуйте, Георгий Васильевич. Юбилеи бывают у начальников да знатных людей, а эти цветы на поминки.
Анна взяла у прокурора целлофановый пакет. Прокурор посмотрел по сторонам, увидел крышку гроба, венок:
– У тебя горе?
Анна вызволила трехлитровую банку из пакета:
– Вам какой квас: для окрошки, замы или пить?
Георгий Васильевич, привыкший добиваться ответа на свои вопросы, начал допрашивать Анну:
– Кто-то умер?
– Никто. Так какого квасу?
– Оставь квас. Любого. Какого рожна здесь гроб? Зачем он? Анна искренне удивилась:
– Отпевать без гроба как? Поминки не признают. Георгий Васильевич снял шляпу:
– Ничего не понимаю. Никто не умер. Тогда какие поминки и кого отпевать?
Улыбка Анны погасла:
– Меня отпевать будут.
– Но ты же живая!
– Не имеет значения.
Георгий Васильевич надел шляпу:
– Анна, объясни толком!
Допрос утомил Анну, и она направилась к беседке. Села на скамью возле столика. Обмахнула тряпкой другую скамью, пригласила дознавателя:
– Присаживайтесь. Вы знаете, все мои родные – на том свете. Царствие им небесное! – Анна перекрестилась и продолжила. – У меня из близких родственников, кроме Митеньки, никого нет, а где он? Когда появится? Не знаю. Чувствую себя все хуже и хуже. Никому старая квасница не нужна. Поминки будет справить некому, а уйти хочется по-людски. Я и решила сама себе устроить поминки. Может, доброе слово услышу на прощание. Пускай и не от родных. Всё на том свете веселее будет. Как семь человек соберутся, сядем за стол.
– Анна, кто надоумил? Скажи, привлеку к ответственности. Законопослушные люди так не делают. Твой поступок – как самоубийство. На тебе крест, спроси в церкви, скажут: самоубийство – грех перед Богом.
Анна насупилась:
– Батюшку Николая пригласила, придет – спрошу. Голубцев я наделала, маслины купила. Соседки уже в доме. Почин – дело дорогое. Да и Васику постоянно говорит: кто первым к прилавку подходит, тот и выигрывает. Вы первый пришли.
Прокурор насторожился:
– К какому прилавку? Ты на что намекаешь? Анна опешила:
– Господь с вами, Георгий Васильевич! Просто присказка к слову пришлась. Извините. Вы уже сколько лет мой постоянный покупатель. Я вас глубоко почитаю. Уважьте старую.
Прокурор смягчился:
– Уже пятый год пошел моего квасного хождения. Скажу честно, бывает настроение паршивое, с женой поцарапаемся, дети, – законник махнул рукой, – с маленькими заботы, с большими проблемы. А пару тарелок окрошки из твоего кваса да с хлебушком домашним покушаешь – оживаешь. Не понимаю, почему ты такого кваса не делала, когда на заводе цехом управляла?
Анна успокоилась, поправила на голове платок, одернула безрукавку:
– Квасок, что вам нравится, души и размеренности требует. На заводе что главным было? План и победа в социалистическом соревновании, как сейчас – прибыль и задавить конкурента.
Георгий Васильевич кашлянул:
– Таковы законы бытия. Моя воля, присвоил бы тебе, Анна Георгиевна, звание «Заслуженной квасницы страны» и персональную надбавку к пенсии дал.
Между тем в приоткрытой калитке замаячила кокетливая бородка адвоката. Заметив в беседке хозяйку с прокурором, она направилась к ним. Сидевшие спиной к калитке бородку не видели. Та стояла и слушала. Анна всерьез слов прокурора не приняла, хотя они были ей приятны:
– Совсем вы меня захвалили, Георгий Васильевич!
Долгое молчание не соответствовало нраву бородки, и она вклинилась:
– Как раз нет, уважаемая Анна Георгиевна, во-первых, здравствуйте, во-вторых, вы настоящий маэстро кваса. Без вашего кваса борща «как у мамы дома» – не сварить! Прокурор прав, начну в парламенте инициировать учреждение нового почетного звания «Народный умелец», с вручением ордена трех степеней. Буду ходатайствовать о награждении вас первой.
В состязании сторон на судебном процессе Георгий Васильевич редко уступал. Не мог он допустить и сейчас, чтобы адвокат перехватил инициативу:
– Ты, коллега, уж больно разговорился. Но, в принципе, твой подход правомочен, посему сэкономь красноречие для поминок.
Волосатый подбородок приподнялся. Петр Петрович посмотрел по сторонам, заметил крышку гроба, показал пальцем:
– Для них?
Анна кивнула:
– Проходите, садитесь.
Петр Петрович из-за профессиональной симпатии к прокурору не удержался, кивнул на него, процедил:
– Сажает он и в другое место. Прокурор встрепенулся:
– Сразу виден в нынешнем депутате бывший адвокат. Любишь передергивать. Посадить человека, – он изобразил пальцами решетку, – прерогатива суда.
– Но инициатива твоя.
– Не нарушай – инициативы не будет. Проходи, щит преступников.
В молодости у адвоката-депутата было одно неослабевающее желание – стать членом партии, единственной, но правящей, и большим прокурором. Учась в университете, на открытое партийное собрание он приходил первым. Всегда спрашивал, по какому вопросу он, беспартийный, имеет право голосовать. Довольный секретарь отвечал:
– Не волнуйся, все будет единогласно.
На демонстрациях ему доверяли нести портреты членов Политбюро. Но однажды будущий юрист явно оступился. Партийный секретарь доложил на общем собрании:
– Вчера состоялись выборы. Я всех поздравляю, победил блок коммунистов и беспартийных набрав 99,9 %!
Петр, не мудрствуя лукаво, как всегда прогнулся:
– А кого он победил?
От исключения из университета за идеологическую провокацию партийный секретарь его спас. Однако Петя не остановился и свою позицию усилил, когда на консультации перед сдачей госэкзамена по научному коммунизму поинтересовался:
– Раз есть научный коммунизм, значит есть и другой. В чем разница?
– Это вам объяснят на экзамене, – ответил преподаватель.
Пете на экзамене ничего не объяснили. Поставили хорошо, но вместо направления по окончании вуза в желанную прокуратуру выпускника распределили юрисконсультом на табачную фабрику. С тех пор он разлюбил прокуратуру, а ее сотрудники стали его вечными недругами:
– Эх ты, государево око, запамятовал, кто может назвать человека преступником? Видишь, Анна, кто стоит на страже закона?! Впрочем, оставим его. Скажи другое: у двери крышка гроба, а ты улыбаешься?
Анна, удовлетворенная, что спор прекратился и на нее снова обратили внимание, довольным голосом произнесла:
– Батюшка обещал прийти отпевать.
– Кого отпевать? – в глазах юриста-пропагандиста появилось любопытство.
Анна подняла голову и развела руками:
– Меня.
Петр Петрович перестал пить квас, поставил кружку на стол:
– Не понял, – и повернулся к прокурору, – вот ты любишь упрекать меня в лицедействе. Скажу честно: для дела иногда чуть-чуть нужно, а здесь – не понимаю. Зачем Анне оно?
Георгий Васильевич обратился к хозяйке дома:
– Успокой его.
Анна положила ладони на колени:
– Уважаемый Петр Петрович, я уже говорила Георгию Васильевичу: у меня живых близких родственников нет. Где сынок – не знаю, когда будет – не ведаю, чувствую, долго не протяну. С миром проститься надо по-человечески. Васику скоро водки и вина привезет. Голубцов наделала, маслины купила. Как семь человек соберутся и батюшка придет, так и начнем. Вы – второй.
Адвокат-депутат жеманно вздохнул:
– Я уже к этому привык, всегда второй. В суде – после прокурора, в парламенте – после руководителя фракции. Все мои женщины говорят: я у них второй, первым был муж.
Георгий Васильевич тихонько пробормотал: зато у своей жены ты первый недотепа.
Петр Петрович реплику не расслышал и продолжал:
– Раз батюшка будет, другой указ, а то бы считалась самоубийцей. Они же как подданные дьявола помещены Данте в седьмой круг ада, вместе с грабителями и убийцами, – перевернул пластинку депутат, – а твое решение Анна умное. Гости возражать не станут. Подарки дарить не надо, родственникам помогать не требуется. Посидим, пить будем у тебя впервые не только квас. Поговорим о покойнице. Ой, Анна, извини, в конце концов, такие поминки – как юбилей, только досрочный, со знаком «минус», который постепенно, – он погладил горло, – переходит в плюс. По народному закону на поминках об усопшем говорить можно только хорошее, даже прокурору. Тем более, о живой покойнице. Через неделю после поминок – другое дело.
Строгий прокурор не мог сдержаться:
– Разошелся юрист-юморист. Наговоришься скоро, правда, без микрофона. Потому побереги голос. Давай лучше домашних предупредим.
Адвокат-депутат за словом в карман не лез, но за мобильным пришлось. Он вынул мобильный телефон, набрал номер:
– Я задерживаюсь, перенести не могу, поминки, обедайте без меня, всё, – и отошел в сторону, – дорогая, у меня внеочередная встреча с избирателями, кушайте сами, целую. Смотря по обстановке перезвоню, – оглянулся, набрал другой номер, заговорил тихо, прикрывая ладонью, – Нику, возьми тот пакет, что привезли вчера вечером, и ко мне. Нет, не домой. Помнишь, где я квас для окрошки беру? Давай, прямо сейчас. Во дворе у дверей увидишь крышку гроба. Не пугайся, за ней и поставь сумку.
Петр Петрович немного помолчал и набрал третий номер:
– Здравствуй, сладкая. К сожалению, встречи не получится, оперативные проблемы. Завтра позвоню. Целую и обнимаю.
Оглянувшись, он подошел к Георгию Васильевичу, взял его под локоть, и они двинулись вглубь двора, за дом. При этом адвокат размахивал рукой, а коллега тренировал шею. Голова поворачивалась лишь по прямой линии: влево-вправо, вверх-вниз.
Статистик, слышавший разговор, тихо заметил: у депутатов и прокуроров всегда есть для жены алиби. На вопрос: «Где был?» – ответ простой и убедительный. У одного – с избирателями встречался, у второго – боролся с нарушителями закона. И не опровергнешь. Других-то жителей в стране нет.
5. Виорика
Гаргантюа, любимый герой Франсуа Рабле, сторонник диеты, поглаживая себя по животу, повторял: «Природа не терпит пустоты, между прочим, великий Аристотель со мной согласен.» Подобным местом в Виноградске стал двор дома по улице Фруктовая, 17.
Желание завладеть хозяйством Анны появилось у Афанасия Мокану, известного больше как Бужор, после небольшого ДТП. Его черный джип поцеловал не менее черный фольксваген. Пока составляли протокол для страховщиков, Мокану обратил внимание на симпатичный двор, подергал калитку, обошел двор, улыбнулся, увидев качели, вернулся и поручил своему заму серьезно изучить вопрос. Это означало: найти способ и подготовить мероприятия по переводу объекта в другую собственность. Лучшим специалистом в подобных делах еще со старых времен считался уже немолодой внештатный сотрудник фирмы Ливиу. Он съездил к дому, изучил обстановку, поговорил с соседями, сходил в ЖЭК. В результате появились жалобы-сигналы. В Налоговую инспекцию – о сокрытии доходов при продаже кваса. В Министерство образования – о подрыве школьной дисциплины путем предоставления качелей для катания школьников в учебное время. В Министерство экологии – о порче зеленых насаждений: одно дерево использовалось в качестве стойки качелей, чем укорачивался его жизненный срок. Предстояли проверки. К письмам были приложены фотографии домов с качелями и магнитофонная запись разговора с соседями.
Виорика, посмотрела на металлическую табличку на углу дома, подошла к калитке, пробормотала: «Кажется, здесь». Заметив Василия, выходившего со двора, обратилась к нему:
– Привет! Вы здесь живете?
Взгляд Василия скользнул по фигуре Виорики:
– Салют, желаете составить компанию?
Виорике нравились мужские заигрывания. В ее больших глазах вспыхивали игривые искорки, которые воспламеняли собеседника. Наивно лукавое выражение лица, замечания: «Не может быть!», «Вам, конечно, я верю» – усиливали мужское возгорание. Она же с удовольствием наблюдала, как мужчины вовсю стараясь понравиться, выдают даже затаенную, нужную ей информацию. В результате, её публикации становились хлесткими, создавали впечатление, что автор знает проблему изнутри, вызывали доверие и повышали рейтинг газеты. На реплику Василия Виорика среагировала мгновенно:
– Это предложение?
Василий задал быстрый темп:
– Когда начнем?
– Через три часа двадцать минут, – Виорика приоткрыла капкан.
– Современный стиль. Это уж точно.
У Виорики появилась первая лукавая улыбка:
– Через три часа двадцать минут после начала свадьбы.
– И когда у вас свадьба?
– После нашей с вами свадьбы. Василий вздрогнул: