Пора в отпуск

Игрушки и вещи

Мне было лет шесть, и я завидовал своему дворовому приятелю Вовке чёрной завистью. Потому что у него был пистолет. Почти настоящий, чёрный, металлический, с белой пластиковой рукояткой. Сбоку у пистолета был рычажок с зазубринками. Нажимаешь рычажок – пистолет распадается на две части, и тогда в него можно вставить длинную ленту пистонов. И стрелять громко и весело, пугая старушек возле подъезда. А потом всё вокруг волшебно пахло этими пистонами.

Вовка пистолетом очень гордился, берёг и никому в руки не давал. Даже я, его лучший друг (в последние три дня), лишь однажды удостоился чести нажать на зазубринки рычажка и вдохнуть волшебную смесь из запахов нагретого солнцем металла и стреляных пистонов. Уже через секунду Вовка с недовольным лицом забрал у меня оружие.

– Ну, давай сюда. Поцарапаешь ещё!

Стоит ли говорить, что пистолет стал моей недостижимой мечтой. От мыслей о нем я ворочался и долго не мог заснуть, а когда всё-таки засыпал, то он снился мне в кошмарах.

Я бесконечно ходил следом за мамой и бабушкой: «Купите мне пистолет!» И они готовы были достать его где угодно. Но, увы, на дворе стояла середина восьмидесятых и в «Детском мире» из оружия были только жёлтые пластиковые пистолетики с присосками. Мне предлагали эту жуть. Но пользоваться жалкой детсадовской игрушкой недостойно настоящего разведчика-партизана. Мне нужен был чёрный, металлический, почти настоящий. С пистонами.

Так и мучился дней пять.

Но тут нагрянул июль, и однажды вечером бабушка принесла домой кеды.

– Вот, выбросили в магазине возле работы, – вздохнула она. – Очередь была как в мавзолей. Хвост до самой остановки. Чуть не дрались из-за этих кед. Мне и не хватило уже, но Михайловна внуку две пары взяла, а ему тесные. Павлику как раз подойдут. Его размер.

Я померил. Подошли. Мать с бабушкой вокруг охают, а мне-то что? Кеды и кеды. Обувь. Мне в шесть лет вообще было до лампочки, что носить. Хоть лапти, хоть босиком – так даже прикольнее. Нет, у меня были любимые резиновые сапоги. Зелёные как у настоящего солдата. Но до их сезона ещё два месяца. Летом в сапогах жарко. Всей этой взрослой чехарды с одеждой и обувью я вообще не понимал.

К примеру:

Выбираюсь в полдень во двор, в спешке затолкав в себя тарелку супа с бутербродом. С замиранием сердца прячу в кармане предательски бренчащий коробок спичек. Под дверью нетерпеливо завывают и приплясывают Димка с Мишкой. Уже переступаю порог и…

– Павлик, куда на улицу в нестираной майке?!

Майка как майка. Ну залез я в ней вчера в лужу, ну слетела цепь велика, и я поправлял её, а потом руки об эту треклятую майку вытер. С кем не бывает?

– Переодевайся немедленно!

Зачем переодеваться, если через десять минут цепь на велике опять слетит? А на дворе жаркий летний день, и приятели уже исстрадались в ожидании коробка спичек. Меня тащат, переодевают, находят спички, наказывают. Стою в углу как дурак, а Мишка почём зря свистит со двора. Поздно, Миша, поздно. Повязали меня. Мы этот розовый девчачий домик в соседнем дворе завтра спалим. Плёнки со стройки стырим, сделаем дымовуху с огненными шипящими каплями и спалим.

Или вот ещё. Учительница написала в дневнике: «Приходит в школу в испачканной и порванной форме». А форма вовсе не испачканная! Это мы с Вовкой шли в школу с утра. А рядом с домом лесок. В леске – моя любимая сосна, на которую так легко и удобно залазить. Я и не отказал себе в удовольствии перед тяжёлым учебным днём на пять минуточек забраться на это волшебное дерево. С него ведь половину обитаемой Вселенной видно. Но спрыгнул неудачно. Зацепился штаниной за колючую ветку. И это не грязь! Это смола! На елках и соснах бывает смола! Вы что, Мариванна, не знаете?

А мать чего-то расстраивается. Вечно с этими взрослыми ничего не понятно.

Или вот. Стукнуло мне весной шесть лет. Серьёзная дата? Серьёзнее некуда. Переломный момент в жизни каждого советского гражданина. Оставляешь за спиной детсадовское пюре с котлетами, надеваешь синюю форму, за спину – ранец, в зубы – букет, на грудь – октябрятский значок с юным кудрявым Ильичом. И пошёл в школу. И каждому понятно, что отныне ты не тля детсадовская, я Ученик с большой буквы. И случается это в шесть лет. Или в семь, как с Мишкой, но Мишка тормоз.

На шесть лет принято дарить серьёзные вещи. Не какие-то там погремушки-пирамидки. А набор солдатиков, как минимум. Или лучше хоккей настольный. А тётя моя родная, что притащила? Свитер. Нет, вы слышали? Свитер. Глупейшую вещь с какими-то листочками на груди. Разве такое дарят на день рождения в шесть лет? Чем она вообще думала? И это родной человек такую свинью подложил. Мать сестрицы моей, сестра моей матери. А мама с бабушкой смотрят на меня в этом дурацком свитере и умиляются.

– Какой ты, Павлик, в этом свитере взрослый.

Приходится улыбаться и кивать. В окно бы этот свитер выбросил. А он ещё и кусачий.

А теперь эти кеды на мою голову. Ну кеды и кеды, чего охать?

Я кеды надел и на улицу гулять пошёл. Не дома же сидеть? До мультиков по первому каналу ещё два часа. Я и пошёл. Может, кто из соседских мальчишек тоже выйдет. Можно будет в догонялки поиграть. Или в подвал слазить. Там сантехники что-то варили вчера. Воняет карбидом. Интересно же.

А тут Вовка. Сидит грустный, в песке ковыряется.

– Ты чего? – спрашиваю.

– Я сандалии порвал, – хлюпает носом лучший друг.

– Ну и что?

– Третьи за лето. Мать сказала – убьёт. А я на горку лез и зацепился.

– В соседнем дворе, из которой гвозди торчат?

– Она самая.

И показывает мне сандаль. Не сильно-то и порвал. Если ремешок проволокой прикрутить, то почти незаметно. Только снимать неудобно – каждый раз придётся проволоку раскручивать. А Вовка совсем скис. Видно, мать его очень разозлилась. Матери они такие. Был бы у Вовки отец – защитил бы. Вон у Мишки батя, как выпьет пива, так хоть диван поджигай. Мать слова не скажет. Батя стукнет кулаком по столу: «Молчи, женщина!», она и молчит. Повезло Мишке. А мы с Вовкой – безотцовщина. А у меня ещё и осложнение в виде бабушки.

И тут в мою светлую русскую голову пришла поистине еврейская мысль.

– А давай меняться.

– У меня всё есть, – с мрачным упорством сказал Вовка.

– Да ты послушай! Мне сегодня кеды новые купили. Хорошие такие, только надел. Я тебе – кеды, а ты мне – пистолет. Ну и сандалии, чтоб босиком не бегать.

Вовка подозрительно посмотрел на меня. В глубине души он понимал, что здесь какой-то подвох, а у меня внутри всё колотилось. Идея казалась гениальной. Ненужные кеды на вожделенный пистолет.

Вовка посмотрел на кеды, на пистолет, на свои сандалии. Какая-то мысль начинала созревать под его выгоревшим ёжиком волос. Пистолет ему, в принципе, уже надоел. А угроза получить от матери ремня за порванные сандалии была вполне ощутимой. Пистолет отдавать было жалко. Но собственная попа дороже.

Вовка согласился.

Целый день я носился по двору, забыв про мультики. Я был доволен жизнью. Скажу больше, я был абсолютно счастлив. Никакая годовая премия не вернёт мне это счастье. Бегал в рваных вовкиных сандалиях, которые слетали с ноги и хлопали при каждом шаге, зато с ПИСТОЛЕТОМ!!! Он был как настоящий! Такой тяжёлый, металлический, с рычажком и зазубринками, белой пластиковой рукояткой, которая была похожа на слоновую кость. Честно-честно. И он пах металлом, прогретым на солнце, и пистонами.

А вечером мы пошли домой. И я тут же грандиозно получил по шее. Мне долго и обстоятельно объясняли, что есть Игрушки, а есть Вещи. Что игрушки можно менять, ломать, откручивать им головы и делать дымовухи. А Вещи – это Вещи!

Меня отправили к Вовке менять всё обратно. Я шёл грустный, ноги заплетались. Было стыдно и страшно, горели накрученные беспощадными женщинами уши. Я тащился и клялся убежать завтра же из дома. Уехать куда-нибудь на Север и стать настоящим героем. Пусть ищут, хоть с милицией. Надо только собрать пятнадцать копеек на билеты и узнать, какой автобус идёт на Север.

Дорога от моей квартиры до соседнего подъезда, где жил Вовка, наверное, заняла у меня не меньше часа. И где-то посередине этой дороги позора я встретил Вовку. С зарёванным лицом и горящими ушами. Они у него и так немаленькие были, а тут распухли и стали похожи на алые паруса. Наверное, мать ему тоже объясняла про игрушки и вещи.

Я молча протянул другу пистолет. Он присел и развязал шнурки на кедах. Также молча мы разошлись.

Из дома я не сбежал. Бабушка на следующий день испекла свой фирменный пирог, и я как-то простил ей вечернюю экзекуцию. Пистолет Вовка забросил подальше. Видимо, смотреть на него не мог. Напоминал ему о больших неприятностях. И я тоже как-то остыл к оружию. Солдатики как-то надёжнее. Вон, у Мишки их штук десять. Зелёные пограничники, красные кавалеристы. Даже чёрный первобытный человек есть, только Мишка ему дубину отгрыз, когда маленький был. А у меня где-то мяч валяется. Почти целый. Только стёрся слегка, и подкачать не мешало бы. У Валерки из соседнего дома и насос есть. Если ему конфету вынести, даст попользоваться. Надо Мишке предложить, а то ходит, как дурак, без мяча.

Это я к чему всё сейчас рассказываю. Купил дочке на днях Фербика, стоимостью, как полдесятка пар кед. А это роботизированное чудище, которое требует питаться, развлекаться и размножаться, на планшете, за пару вечеров ей надоело. Не нужно кому? Отдам недорого. За пару хороших мужских кроссовок 45-го размера.

Книжные истории

Принято считать, что студент должен быть бедным, голодным и не выспавшимся. И если с последними двумя пунктами я готов был мириться, то с первым был категорически не согласен. Поэтому работал с первого курса. Зарабатывал иногда столько, что потом во времена нищей интернатуры, с тоской вспоминал свои студенческие зарплаты. Зато трудовая книжка украсилась целой коллекцией забавных записей: «санитарка палатная РАО, разнорабочий СМУ, бармен-официант, сторож».

Студенческие годы вспоминаются сквозь зыбкую дымку хронического недосыпания, зато деньги были всегда, и родителей я по этому вопросу не дёргал. Ну, почти.

На шестом курсе медуниверситета мне сказочно повезло. Я нашёл себе синекуру. Устроился грузчиком-продавцом на ночную книжную ярмарку. По правде говоря, синекурой эту работу считал только я. Потому что только такой сумасшедший читатель, как я, согласился всю ночь сидеть над книжными развалами и читать запоем, прерываясь только на то, чтоб продать книгу очередному покупателю.

Рабочая ночь начиналась в 20.00, когда я приезжал с владельцем «стола» Женей на склад – отгороженный участок подвала в жилом доме. Через подвальное окошко мы загружали скрипящую старенькую «газельку» картонными ящиками из-под бананов. В ящиках плотно лежали книги. Через час мы добирались до ярмарки, которая располагалась в помещении огромного спорткомплекса «Динамо», раскладывали книги по столам. Отдельно для каждого продавца и по стилям. Для пожилой дамы Натальи Андреевны – яркая россыпь Донцовой-Марининой, для бывшей учительницы Маргариты Николаевны – детская литература. Женя садился на исторические военные энциклопедии. Он был настоящим спецом по Третьему Рейху, мог часами про это говорить. Я занимал стол фэнтези и околофэнтезийных сумасшедших типа Эриха фон Дэникена. С тех пор я большой специалист по рептилоидам.

В полночь двери ярмарки открывались и торговля начиналась. Утром мы собирали нераспроданные остатки и везли обратно на склад. Женя тут же расплачивался. Цен я уже не помню, пусть будет загрузка-разгрузка – 200 рублей, ночная продажа – 300. Итого – 500 на руки, что при стипендии в 800 вообще отлично. Короче, читаешь всю ночь дорогие книги, которые в студенческой жизни ни за что бы себе не позволил, а тебе потом ещё за это и платят.

Проблема возникла тогда, когда её не ждали. Женя себя не жалел, горбатился за троих, в результате нажил межпозвоночную грыжу, его скрючило в три погибели и врачи категорически запретили таскать тяжести. Понадобился второй человек для погрузки-разгрузки.

– Найдёшь? – с надеждой спросил меня работодатель.

– Да не вопрос, – самоуверенно хмыкнул я. – На потоке пятнадцать парней. Всем деньги нужны позарез. А тут за полчаса не слишком пыльной работы оплата сразу.

И в следующую пятницу начал опрос однокурсников. Подошёл к здоровенному плечистому Руслану, который ещё вчера ныл, что не хватает на пиво на выходные.

– Есть подработка. На пиво хватит и на закуску.

– Что надо делать? – оживился Руслан.

Объяснил.

– Ну-у, – с сомнением покачал головой однокурсник. – Это ж ящики таскать надо. Не, не подходит.

Ладно. Иду к шкафообразному Витьке.

– Витька, есть работа.

Тот сразу в отказ. Хотя постоянно по рублю до стипендии сшибает. Коля, Сашка, Никита. Те же истории. Кто-то именно завтра не может, кто-то считает, что за полчаса работы две сотни мало, кому-то лень тащиться через весь город на ярмарку. Мне приходилось уговаривать. Все отворачивались. Причём ещё вчера эти люди жаловались на отсутствие денег.

Отозвался Димка, мой одногруппник. Загрузили-разгрузили, деньги на руки. Все довольны. Следующая неделя – всё отлично. Вроде наладилось. Димка рассказал другим парням, что работа неплохая, платят сразу. Руслан с Никитой снова жаловались на отсутствие денег, жалели, что сразу не согласились на моё предложение.

Но однажды Димка засобирался домой, к родителям на выходные. И напарника снова пришлось искать. Та же песня от Руслана, Никиты, Коли. Они бы взялись, но именно сегодня не могут. Им надо эпидемиологию подучить, пива попить, футбол по телевизору посмотреть.

Сашка согласился. Пришёл вечером на склад, помог загрузить, уехал в общагу. Ночь мы с Женей торговали, утром начали собираться. А Сашки нет. Звоню ему – не поднимает. Укладываем книги в ящики. Звоню опять – сбрасывает. Может, в трамвае едет? Соседние столы уже сложились, уезжают. Мы сидим. Звоню Сашке – «абонент недоступен». С матюками загружаю газельку сам. Бегаю как угорелый, язык на плече. Получаю от Жени зарплату и в гневе еду в общежитие.

Залетаю в комнату к Сашке. Тот валяется на диване, одним глазом посматривает в телевизор.

– Ты почему утром не приехал?

– Подумал, ну его нафиг, что-то тяжеловатая работа за такие деньги, – невозмутимо отвечает Сашка.

– Так мог бы заранее предупредить. Мы тебя ждали.

– Да чего-то не подумал.

– Я же тебе звонил, ты трубку не поднимал.

– Спал, наверное.

Спал он. В двенадцать дня.

– Ладно, – злюсь я. – Достаю из кармана сотню. Держи, это твоя доля.

– А чего так мало? – привстаёт со своего места Сашка. – Договаривались же на двести.

– Двести – это загрузка-разгрузка. Ты на вторую часть не приехал. Поэтому только половина. Сто.

– Так и знал, что кинешь, – с презрением заявляет Сашка. – Всем пацанам скажу, что кидалово.

Хотел я его взять за шиворот и потрясти слегка, но мы ж врачи без пяти минут, а не птушники какие-то. Плюнул и ушёл. На следующих выходных мне опять помогал Димка.

С тех пор, когда однокурсники заводили привычную песню, мол, денег нет, где бы достать, мне достаточно было помахать рукой и напомнить: «Ярмарка-а-а-а». Все сразу замолкали.

Коммунальные вопросы (Истории общежития)

Нашу общагу в центре Минска построили ещё при жизни Иосифа Виссарионовича. Была она ветхой, перенаселенной, постоянно текла крыша и перегорала электропроводка. Зато в центре и в шаговой доступности от метро. К тому же все события активной жизни столицы проходили почти у нас под окнами.

Вздумают, например, оппозиционеры митинг устроить. Так чуть ли не в окна к нам с флагами лезут. Все стены лозунгами распишут. Или схватятся в честной битве доблестные бойцы ОМОНа с толпой митингующих – опять же из наших окон все, как на ладони. А если плохо видно, так можно в соседнюю комнату перебежать.

В дни митингов вахтерши нас в общаге даже запирали, чтобы студенты на неприятности не нарывались. Так мы через окна вылезали. Интересно же. Мы-то из глубинки приехали. Там до сих пор помнят, как в 1985-м, на девятое мая, секретарь горисполкома на трибуне чихнул. А тут судьбы страны решаются.

Ну и доставалось некоторым. Бывали наши студенты и в кутузках, и в ОМОНовских машинах их увозили, просто за то, что мимо шли. Да рассказ не про это.

Общага наша – один большой одряхлевший организм. Когда под землей проходят поезда метро – трясутся все стены и перегородки. Здание стонет и грозит рухнуть. А в пять утра из ближайшего депо выезжают на маршруты громкие минские трамваи. Кто хочет поностальгировать, напомню, ездили такие красно-желтые старички со страшным скрипом в тормозных колодках. С трамваями тревожно вскакивает первый курс. Старшие уже привыкли. Их из пушки не разбудишь.

Общага коридорного типа. В самом конце умывальник и туалеты. Больше всех не повезло тем пацанам, которые живут в последней комнате перед туалетом. Двери-то одинаковые. Деревянные, обшарпанные, покрытые толстым слоем голубой казенной краски. С утра человек десять путали крайнюю комнату с туалетом и заваливали в гости, на ходу расстегивая штаны. И вместо желанных рядов благоухающих дырок в кафеле видели четыре заспанные физиономии:

– Здрассьте.

Душ притаился в подвале. Один на всю общагу. По четыре работающие кабинки в двух узких и длинных подвальных каморках. Каморки разделены по половому признаку. Парням-то повезло. Их мало, поэтому вход почти всегда свободный. А вот в душ к девчонкам неизменно стояла километровая очередь. Особо хитрые и не стеснительные приноровились занимать душ у парней. Повесят на двери халатик, типа занято. И стой, как дурак, пока последняя свои прелести не отмоет.

Идиллию разрушил наш сосед по коридору Витька. Однажды вечером в гости к нему нагрянула весьма привлекательная особа с недвусмысленным предложением. Сокамерники Витьки в положение вошли и тут же разбрелись по другим комнатам играть в комп и повторять биохимию. И все бы было совершенно идеально, если бы Витька не занимался в университетской секции по баскетболу. То есть пришел он с двухчасовой тренировки весь такой брутальный и благоухающий, а тут свет очей его и других органов нагрянула. Неудобно в таком виде любовь крутить.

– Ты подожди минуточку, – шепчет Витька в розовое ушко пассии. – Я в душ – и обратно.

Схватил полотенце, мыло, и раненым гепардом рванул в подвал. А там халатик на мужских дверях. И толпа хихикающих девчонок. Витька крутится как уж на сковородке. Гормоны кипят, пассия ждет, да и пацаны не вечно по чужим комнатам ходить будут.

Хлопает дверь, и из мужского душа выходит только одна из девчонок. А внутри ещё три остались. Витька выругался сквозь зубы и рванул «под халатик». Думал, визгу будет… Фигушки. Девушки медики любовь и секс воспринимают, как каскад биохимических реакций. Поэтому и бровью не повели. Все спокойно домылись, Витька даже расстроился слегка.

Правда, с тех пор к халатику снаружи приставляли «часового». Чтобы толпа похотливых мужиков не повторяла Витькин подвиг.

С появлением мобильников из жизни общежития исчезло такое чудесное явление, как очередь к телефону-автомату. Бывает, выйдешь вечером к вахте, где на стене висят два-три синих телефонных ящика, а к ним уже очередь. Студенты накупили карточек, сидят, болтают. А самые хитрые засунут карточку, а потом через минуту достают. Соединение не прерывается. Только того, с кем говоришь не слышно. Сидят, ведут монологи с молчащей трубкой. А на той стороне мама котлеты жарит и слушает. Или не слушает.

Больше всего девчонки болтать любят. Придёшь с учёбы – злой, уставший, голодный. Родители тебя месяц не слышали, уже в розыск подавать собираются. Отыщешь в кармане карточку, чтобы сказать:

– Жив, здоров, ещё не выгнали.

И спускаешься к вахте. А там сидит какая-нибудь Маша с первого курса в розовых пушистых тапочках и коротком халатике, и тихо мурлыкает в трубку:

– Да, мамочка. Да, покушала. Ничего сегодня не задавали.

И так полчаса! Убил бы! Один плюс – можно на машины коленки полюбоваться.

Лечение синдрома вахтёра

С моим однокурсником – врачом-эпидемиологом Дмитрием Ивановичем, произошла в недавнем прошлом презабавнейшая история.

Как все белорусские врачи, отучившиеся на бюджете, Дмитрий Иванович прошёл стажировку-интернатуру в областном центре и был направлен поднимать провинциальную медицину в районный городок на юге синеокой.

Работал Дмитрий Иванович не щадя своих молодых сил, поэтому считался в области человеком надёжным и проверенным. Зарекомендовал себя так, что уже через год был назначен заведующим отделом районного ЦГЭ. А так как в наличии у него не было даже второй категории, то начальство отправило доктора в столицу, на учёбу, с перспективой присвоения в дальнейшем желанной категории.

Дмитрий Иванович обрадовался учёбе. После стройных рядов печных труб и старинного центра городка, который строили ещё белополяки, он вновь окунулся в жизнь столицы. В бесконечный шум проспекта, в запахи метро, в толпу, которой вечно некогда. Его снова, как в студенчестве, будили в пять утра минские трамваи, а по ночам не давал заснуть храп соседей по комнате общежития.

А надо вам сказать, что в это время в одном из технических вузов столицы учился племянник Дмитрия Ивановича – восемнадцатилетний оболтус Сашка. Ну как учился – изредка появлялся на лекциях между походами в ночные клубы и сетевыми битвами в одну популярную белорусскую игру.

Дмитрию Ивановичу звонит его сестра – по совместительству мама оболтуса.

– Димочка, ты в столице надолго?

– На месяц точно, а там посмотрим. Главный вроде отпуск обещал.

– Ты бы присмотрел за Сашкой-то. Говорят, совсем от рук отбился.

– Сашка твой выше меня на голову и в плечах шире. Как ты мне предлагаешь бороться за его моральный облик?

– Но ты ж ему дядя.

– Дядя, который всего на шесть лет старше. Пошлёт он меня.

– Не пошлёт. Ну что тебе стоит. Поживи с ним в общежитии пару недель, я уже и с комендантшей договорилась. У них в комнате свободная кровать есть. Тебе же всё равно, в какой общаге спать.

Дмитрий Иванович призадумался. С одной стороны, общага у племянника блочная, новая, комфортная, а он сейчас живёт в старой, коридорной и сосед-хирург храпит очень. Опять же со старшими сёстрами, которые тебя шваброй по двору гоняли, и в третьем классе, когда Васька Бубнов к тебе драться полез, надавали этому Ваське щелбанов, особо не поспоришь. Да и отношения с племянником вроде дружеские. С другой стороны, ну его, это воспитание. Дмитрий Иванович и сам бы в популярную белорусскую игру с удовольствием зарубился бы, насчёт клуба уже не уверен – здоровье не то, но чем чёрт не шутит. Как бы не пропасть в студенческой общаге вместе с родственником. Вздохнул и согласился.

Племянник дяде обрадовался. После серьёзного разговора за рюмкой компота, клялся, что возьмётся за учёбу и обязательно выбьется в отличники. Соседи по комнате молча приняли доктора, как старшего товарища, и через пару дней уже не стеснялись ходить при нём в трусах.

И вот как-то приезжает Дмитрий Иванович с занятий и садится с племянником обедать. Только разложили гречку по тарелкам, как дверь без стука распахивают и в комнату входят две строгие тётки предпенсионного возраста в белых халатах.

– Здрассьте, – растерянно улыбается Сашка. – Гречки хотите?

Тётки шутку не оценили. Достали из-за спины какие-то флаконы и стали по углам что-то разбрызгивать. В комнате запахло чем-то резким и химическим.