Хроника пикирующего района
– … Тиран вы, Александр Иванович – издеватель!!! – с ненавистью прохрипела Бобкова, обращаясь к главному редактору.
Дальше она еще что-то хотела сказать в том же духе, но Александр Иванович, что есть силушки шарахнул костистым волосатым кулаком по столу (подпрыгнули стопки рукописей, в беспорядке разбросанные фломастеры и авторучки, обезглавленный полосатый труп шершня, продолжавший сочиться ядом), подскочил на ноги и рявкнул:
– Замолчи, проклятая пьяница, иначе я тебя не уволю, а просто убью!!! Вы все прекрасно знаете об объеме моих полномочий, и ты, Бобкова – в первую очередь!!! И то, что я доведу сейчас до вашего сведения, касается не только горькой пьяницы и хронической нарушительницы трудовой дисциплины и правил техники безопасности Ирины Владиславовны Бобковой, но и всех остальных сотрудников газеты «Хроника Пикирующего Района»!!! Но, тем не менее, слушать меня сейчас очень внимательно должна, прежде всего, кандидат номер один на смертную казнь через расстрел из рогатки, Ирина Бобкова!
Ты, судя по состоянию твоей рожи, пила беспробудно все выходные! А за эти выходные, то есть за два последних прошедших дня – субботу и воскресенье, в нашем районе погибло и умерло естественной, а может, противоестественной смертью сто тридцать два человека, из них – двадцать восемь больных одиноких старушек! Эти старушки, как не трудно догадаться, умерли от элементарного систематического недоедания или, говоря без фальшивой этической маскировки, от элементарного голода!
В те минуты, когда заведующая целым отделом нашей газеты вливала в свою ненасытную луженую глотку полстакана восьмидесятиградусного свекольного самогона, какая-нибудь девяностолетняя Матрена Ивановна из села Будилово испускала последний выдох, не имея больше возможности сделать очередной, так необходимый для продолжения жизни, вдох. И смерть ее наступила в пустом тоскливом пыльном доме, почти свободном от мебели и в условиях полного, классического одиночества! Ты наслаждалась одуряющим шумом в своей голове, вызванным свекольным самогоном, а Матрена Ивановна в смертной муке пыталась ясно представить образы давно умершего любимого мужа и погибших на войне сыновей! Хоть одна твоя статья, Бобкова пошла кому-нибудь на пользу из сорока семи тысяч несчастных жителей нашего Района, облегчила физические страдания и душевные муки больным и старикам?!?!?! Я думаю, что – нет!!!
Ты упорно ищешь причины множества ужасных районных проблем в коварных происках злобных потусторонних сил, но тебе в башку ни разу не пришла простая и добрая мысль – взять пачку чаю, немного сахару, полкило бубликов и съездить с этими нехитрыми подарками в гости к какой-нибудь вот такой вот одинокой старенькой Матрене Ивановне. По человечески поговорить с ней, расспросить о бедах, о детях и внуках, о других проблемах, посочувствовать и пообещать при расставании периодически приезжать в гости. Намного легче бы сделалось старушке после подобного визита, поверь мне на слово!
И, вообще, не вас же мне учить и в тысячный раз повторять о том, что для многих и многих жителей Пикирующего Района именно наша газета является единственным окошком, какое можно раскрыть и заглянуть в мир, если не радости, то хоть какой-нибудь надежды на лучшее. Не хочу далдонить прописные азбучные истины, но никогда не забывайте главного – все вы на переднем крае борьбы с Вселенской Ложью, являющейся злейшим и, безусловно, смертельным врагом, как нашей Газеты, так и всего нашего Района! Следовательно, мы, сотрудники Газеты, обязаны выглядеть, как бесстрашные, кристально честные носители Правды, а не как какие-нибудь опустившиеся «профурсовки» вроде Бобковой! Никто из нас не имеет права перестать уверовать в обязательное написание Золотой Статьи Спасения! Кто-нибудь да непременно напишет, не может не написать! – Александр Иванович заметно разволновался и вынужден был прерваться на несколько секунд, но пару раз кашлянув в кулак, он продолжил уже в более прагматичном ключе:
– Так, я – не живодер, не палач, не убийца и садист, поэтому тебе, Ирина Владиславовна даю последний шанс остаться работать в Редакции! Сейчас ты пойдешь, проспишься, сделай там, на рожу какие-нибудь примочки, чтобы на людях не стыдно было показаться и Газету не позорить! Та что, завтрашний номер остается пока без твоих материалов…
– Да у меня готово все, Александр Иванович! – обиженно прервала главного редактора всхлипывающая Бобкова. – И все материалы —сенсационны! Я никогда не халявлю, и вы это прекрасно знаете! Сегодня ночью я видела во плоти и крови настоящих «коридорных чертей»! (Боровой и Виноградов не смогли при этих словах Бобковой сдержать кривых ухмылок)
– Все, все, все, Ирина! – торопливо проговорил Малеванный, умоляюще подняв руки кверху. – Потом, потом, Ирина – не сейчас! Сейчас мне некогда заниматься пустяками! Иди, отдыхай, а нам нужно проводить планерку! Работать нам нужно, а не самогонку пить! Все – свободна!
Ширяев подскочил со своего стула, подбежал к Бобковой, помог ей подняться, и, бережно поддерживая под локоть, вывел в коридор. Возможно, он там поцеловал ее коротко в щечку на прощанье, порекомендовал побыстрее добраться до общежития и, действительно, лечь спать, пообещав, что скоро придет к ней в гости и обязательно что-нибудь принесет с собой похмелиться. А, возможно, что все у них получилось не так романтично, но не суть, как говорится, важно – через минуту Ширяев вернулся в кабинет главного редактора заметно повеселевшим, словно бы не ему только что сломали два передних зуба. Он тихонько сел на свое место и внимательно принялся слушать Малеванного. А Малеванный что-то горячо и вдохновенно втолковывал благодарным слушателям о необходимости строгого соблюдения трудовой дисциплины, как основного залога возможности написания когда-нибудь в ближайшем обозримом будущем Золотой Статьи Спасения.
Кстати сказать, Костя Боровой не очень внимательно вслушивался в эмоциональную речь главного редактора. Косте внезапно вспомнилась та девушка оттуда – из «Командировочного Сна». Кажется, ее звали Лариса. Как-то ненавязчиво она вспомнилась, словно бы сквозь туманные полупрозрачные слюдяные наслоения пространства и времени проступили нежные черты ее лица, внимательные изучающие глаза, цвета перезрелых лесных орехов, мелодичные звуки вежливого, хорошо поставленного голоса. Костя невольно улыбнулся слабой мечтательной улыбкой. По таинственной полости души сладкой ароматной патокой разлилось странное, необъяснимое и совсем незнакомое чувство. Чувство немного почему-то пугало, но ощущая его, Костя испытывал легкую светлую радость, ранее совсем ему неведомую…
… – Боровой! – услышав свою фамилию, произнесенную главным редактором громко и как-то скрипуче, что ли, словно бы куском пенопласта с силой провели по пыльному стеклу, он очнулся от красивых загадочных грез и тоскливо посмотрел в аскетическое лицо Малеванного, украшенное большими роговыми очками.
– Ты тоже, что ли пьяный или влюбился?! – Александр Иванович смотрел на Костю с добродушной проницательностью пожилого опытного ловеласа, за плечами которого вдоль обочины долгого жизненного пути валялись останки не менее шести десятков побежденных и полностью разгромленных им красивых и нежных женских судеб и душ.
– Нет, нет! – Костя заметно смутился, как будто главный редактор поймал его в помещении редакционного туалета за занятием мастурбацией. – Я слушаю вас очень внимательно, Александр Иванович!
– Отлично! – Александр Иванович перестал добродушно и снисходительно улыбаться. – Сегодня ты отправляешься в Жабомоево, и к началу ночной верстки материал о Лошадях-Убийцах должен быть полностью отредактирован! Это будет сделано?!
– Безусловно – можете полностью положиться на мое слово, Александр Иванович!
– Так, с тобой тогда все ясно! – удовлетворенно произнес главный редактор и сфокусировав цепкий взгляд на заведующей отдела «Патологии Районного Растениеводства», строго поинтересовался у нее: – Ирина Сергеевна – наши читатели в завтрашнем номере смогут наконец-то узнать правду о «подловатой пшенице» и «субирайтах»?!
– У меня, практически, все готово Александр Иванович! – уверенно ответила Ирина Сергеевна Пулерманн, вызывающе сверкнув на главного редактора единственным правым глазом (второй глаз у Ирины Сергеевны, разумеется, являлся левым, но она его потеряла два года назад одной лунной августовской ночью во время сбора сенсационного материала среди бескрайних плантаций кроваво-красных сочных помидор, растущих на склонах знаменитых Кудыкиных Гор). – До четырех часов я сделаю последний необходимый штрих – возьму интервью у бригадира комбайнеров Акуловского РАПО Гапеля и, как говорится, «дело в шляпе»! – и Пулерманн позволила себе улыбнуться.
– Я вам верю, Ирина Сергеевна! – без улыбки вынес свой вердикт, Малеванный и, предварительно озабоченно посмотрев на циферблат ручных часов, назвал следующую фамилию: – Фомченко!
– Я, Александр Иванович!
– Не придуривайся, Фомченко – мы не в армии! Говори – ты нашел способ остановить, а, главное, попасть внутрь «бешеной электрички»?!
Заведующий отделом «Патологии Районных Инфраструктур» Алексей Фомченко, прежде чем ответить на прямо поставленный вопрос, несколько замялся, но все-таки ответил без характерных для себя уверток:
– Таких гарантий я не могу дать, Александр Иванович!
– Ты же недавно говорил мне совсем обратное, Леша! – создалось ощущение, что ответ Фомченко разозлил Александра Ивановича не на шутку. – Командир Района мне каждый день звонит, каждый, Леша, и задает один и тот же вопрос: «Когда наконец-то, Александр Иванович, ваши хваленые журналисты изобретут способ останавливать «бешеные электрички»?!
«Мы же не машинисты, в конце – то концов!!!» – раздраженно подумал мрачнеющий с каждой секундой Фомченко, а вслух сказал:
– Сегодня в двадцать три ноль-ноль на перегоне Мертвая Голова весь мой отдел в полном составе будет встречать «бешеный электропоезд» номер шесть тысяч четыреста шестьдесят восьмой по схеме, предложенной бабушкой Дубановой!
– Ты веришь этой маразматичке?!
– Боюсь, что больше мне ничего не остается! – Алексей широко развел руками. – Если произойдет очередная осечка, я пишу заявление об увольнении, Александр Иванович!
Малеванный хмуро посмотрел на Фомченко, и некоторое время задумчиво барабанил пальцами по поверхности стола. Причем подушечки пальцев ударялись в непосредственной близости от продолжавшего конвульсивно содрогаться полосатого трупа шершня-убийцы. Фомченко внутренне напрягся, ожидая от непредсказуемого главного редактора чего угодно. Но тот выплеснул весь запас накопившегося в нем негодования, сконцентрировав его в сильном щелчке по трупу шершня средним пальцем правой руки. Щелчок оказался более чем сильным – останки насекомого пролетели по дуге метра три с половиной и упали на самый край подоконника, где, покачавшись несколько секунд на ненадежной грани вселенского равновесия, вывалились в гостеприимные объятия внешнего мира, легко и безболезненно способного переварить без остатка материальное выражение любого лика смерти. Сорок человек, присутствовавшие на планерке, молча проводили последний кратковременный полет в раскрытое окно шершня-убийцы.
– Всех нас скоро может постигнуть судьба вот этого вот шершня, если мы будем плохо работать! – неожиданно произнес главный редактор и пророчески подмигнул своим подчиненным сразу обоими глазами, которые, скажем, в отличие от Пулерманн, у него были пока целы.
Помолчав несколько секунд, Александр Иванович несколько отрешенным движением откинулся на спинку кресла и, не совсем ясно почему, резко упавшим голосом сухо, сугубо по-деловому, распорядился:
– Так, время уходит, мне скоро нужно в Администрацию. У нас там сегодня Паркиориц проводит Большое Совещание расширенного состава и речь там запросто может пойти о… В общем, возможно, вы, товарищи и сами догадываетесь, о чем там запросто может пойти речь – о самом наболевшем и жизненно важном!.. Поэтому давайте поспешите – в алфавитном порядке отчитываются заведующие отделами. Регламент – пять минут и шабаш! Виноградов – начинай!
Заведующий отделом «Патологии Районного Животноводства» нехотя поднялся и слегка заплетающимся языком (киргизский портвейн «Жасорат» продолжал циркулировать у него в крови) принялся рассказывать о рабочих планах на сегодняшний день сотрудников вверенного ему отдела.
Костя Боровой поначалу пытался следить за ходом мыслей своего непосредственного начальника и узнать о тех рабочих планах, которые он предполагал сегодня осуществить, но, помимо воли, перед глазами Кости вновь возникло оригинально изваянное кудесницей-природой лицо Ларисы -журналистки из «командировочного сна». Он совсем перестал слушать Виноградова и вскоре уже знал, что ему необходимо предпринять в ближайшие же сутки: во что бы то ни стало попасть обратно в тот же самый «командировочный сон». Там он не доделал чего-то очень и очень важного, о чем-то не договорил с Ларисой, чего-то не дослушал и сам кое-чего не досказал. Его там обязательно должны были услышать – в Том Мире. Не здесь. Здесь от того, что он пишет исключительно правду, ничуть ее не приукрашивая, никому из читателей не становится легче, да и, в принципе, не может стать легче. Он решил дождаться окончания планерки и с глазу на глаз переговорить с главным редактором на тему вторичного «командировочного сна», в который, как он считал, ему необходимо было отправиться не позднее сегодняшней ночи…
Станция Муравьиха. Территория Воскоперерабатывающего Завода. 5 июля 200…г. 8ч.15 мин
В здании заводоуправления на втором этаже точно так же, как и в редакции газеты «Хроника Пикирующего Района», шла рабочая еженедельная планерка. Проводил ее генеральный директор и фактический владелец завода Сергей Алексеевич Мухоргин – в меру упитанный, веселый и добрый мужчина сорока с небольшим лет от роду, переполненный кипучей созидательной энергией, постоянно фонтанирующей в виде множества широко рекламируемых блистательных идей и импульсивных неординарных поступков. Самое главное заключалось в том, что Сергей Алексеевич был исключительно талантлив от природы и лучше всех окружающих знал об этом. Общеизвестной сентенцией является утверждение «априори» о том, что настоящая талантливость неотделима от почти маниакальной одержимости, и Сергей Алексеевич в полной мере хлебал по жизни последствия своей неукротимой одержимости, равно как и жутко мучился побочными эффектами, самопроизвольно расширяющейся вширь, вверх и вглубь, вопиющей талантливости. Он ненавидел вынужденный сон, отрывающий драгоценное время созидания, и вследствие этого практически не спал, являя собой материальное воплощение почти вечного бодрствования. Его фантастическая одержимость, всегда тесно переплетавшаяся с уверенностью в успехе того либо иного задуманного предприятия, носила ярко выраженный заразительный характер и, в результате, Мухоргину безотчетно, истово, можно сказать, верил даже сам командир Района, Сергей Львович Паркиориц – патологически недоверчивый в силу занимаемой им суперответственной должности.
Главным и единственным смыслом жизни, и источником постоянного обожания Мухоргина являлось высокорентабельное пчеловодство, как панацея от всех напастей и бед, постоянно и безжалостно рвущих на клочки многострадальный Пикирующий Район, неудержимо приближая его последний час. Скорее всего, что идея-«фикс» Мухоргина на самом деле не являлась идеей-«фикс», а полностью соответствовала реалиям суровой окружающей действительности. Тщаниями, проводимой Сергеем Алексеевичем рекламно-просветительской кампании, все от мала до велика жители Пикирующего Района знали, что дольше всех людей на свете живут именно профессиональные пчеловоды, в девяностолетнем возрасте сохраняя живость и остроту ума двадцатилетних, и сходят в могилу с легким сердцем, веселой снисходительной улыбкой на устах и твердою верой в счастливую загробную жизнь.
Свою прошлую жизнь Мухоргин, как и подавляющее большинство жителей Пикирующего Района помнил достаточно поверхностно. Из размытого цветными неясными пятнами и мутными расплывчатыми тенями Настоящего Прошлого, в память Сергея Алексеевича навсегда врезалось лишь одно кровоточащее, постоянно неприятно дающее о себе знать воспоминание – как его вместе с трепетно вынашиваемой идеей о высокорентабельном процветающем пчеловодстве, предельно цинично предали и вышвырнули в гулкую зловещую пустоту, наполненную басовитым угрожающим жужжанием гигантских голодных шершней, барражирующих в поисках пчел, обладающих нежным пикантным вкусом.
Великолепно, очень красочно и рельефно выпукло, помнились ему самые первые минуты его появления на территории Пикирующего Района – те впечатления, которые Сергей Алексеевич испытал, когда вышел из пустого холодного вагона Бешеной Электрички на заброшенном, заплеванном и заблеванном перроне неизвестной и никогда ранее не слыханной им станции с неприятным названием Мертвоконево.
Крайняя подавленность и полная растерянность, физическая разбитость и эмоциональная опустошенность – эти определения звучали бы слишком слабо для того, чтобы точно охарактеризовать тогдашнее общее состояние Сергея Алексеевича. Он был полностью уничтожен и самого себя чувствовал едва ли не мертвецом с, по меньшей мере, месячным стажем.
Стояли вечерние сумерки, пустынный перрон продувал ощутимо прохладный пронизывающий ветер, периодически поднимая слабые вихри из пыли, обрывков газет, рваных полиэтиленовых пакетов, использованных презервативов и пластиковых одноразовых шприцов, с тоскливым звоном перекатывая жестяные консервные банки из под дешевых рыбных консервов, вдувая в нежную и впечатлительную душу Мухоргина смятение, щедро подкрашенное паническим страхом.
С громким многозначительным шипением автоматически закрылись двери вагонов Бешеной Электрички и, бодро застучав ржавыми колесами, неприкаянный электропоезд отправился по маршруту, точно неизвестному даже его машинистам, ежесекундно набирая скорость в геометрической прогрессии. Голодного и вымотанного Мухоргина опасно качнуло мощной воздушной волной, поднятой бешено стартовавшим в полную неизвестность скоростным электропоездом.
А в следующую секунду Сергей Алексеевич увидел Шершней-Убийц – совершенно чудовищных насекомых, каждое из которых достигало не менее пятнадцати сантиметров в длину, не считая черной иглы жала, нацеленного на многочисленных потенциальных врагов из под низко опущенного полосатого брюха. Шершни вылетели откуда-то сквозь, внезапно серебристо засиявшую непроницаемую пелену, на миг застлавшую близорукие глаза Мухоргина плотным занавесом. Адские насекомые не тронули Сергея Алексеевича, но все как один злорадно посверкали ему в лицо, словно автомобили фарами, черными фасетчатыми глазищами, после чего, беспрекословно подчинившись телепатической команде самого крупного шершня, летевшего во главе стаи, видимо – вожака, умчались куда-то вслед за уже исчезнувшей в пыльных сумеречных далях «бешеной электричкой», распространяя на много метров вокруг грозное басовитое жужжание.
«Если здесь живут шершни, то должны обитать и пчелы!» – с надеждой подумал Мухоргин, опять оставшись в одиночестве и отчаянно, но, тщетно, пытаясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах он сел в эту электричку, как его, вообще, могло занести в столь жуткое, тоскливое и заброшенное место, каким, по всей видимости, являлось это самое Мертвоконево. Название станции, выведенное крупными черными буквами, он прочитал на покосившейся вывеске, прикрепленной к фронтону небольшого деревянного здания местного вокзала. Непосредственно над вывеской с названием станции, на коньке крыши, видимо, для вящей наглядности, был прикреплен выбеленный ветрами и дождями, жутко оскалившийся лошадиный череп. Узкие, густо запыленные окошки вокзального здания, своей явной непрозрачностью и безжизненностью, сильно смахивали на глаза безнадежно больного человека, впавшего в состояние глубочайшей комы. У Мухоргина появилась необъяснимая уверенность, что внутрь этого умершего естественной смертью вокзала, давно уже не ступала нога живого человека, точно также, как и давно никто не ходил по щербатому потрескавшемуся перрону, на котором он сейчас стоял и смотрел в открывшиеся ему туманные пыльные дали, размывавшие контуры, и очертания домов села Мертвоконево.
С обеих сторон село охватывала черная полоса густого соснового бора. В прощальных лучах низко висевшего солнца, то там, то сям позолоченным печальным алым светом вспыхивала обнаженная сосновая кора. Мухоргину стало ясно, что скоро наступит беспросветно-темная ночь и до ее наступления, во что бы то ни стало, необходимо было найти более или менее безопасный ночлег. «Должны же здесь найтись хоть какие-нибудь добрые люди, что-нибудь знающие о пчеловодах! А может мне несказанно повезет, и я наткнусь непосредственно на самих пчеловодов!» – не особенно весело размышлял Сергей Алексеевич, быстро шагая порывистой нервной походкой по узкой тропинке, петляющей через заросли крапивы, полыни и лопухов, от станционного перрона по направлению к беспорядочно разбросанным группам сельских домов.
Он долго бесплодно блуждал по кривым замусоренным улицам, не повстречав ни единого человека, но зато повсюду провожаемый яростным лаем собак, раздававшимся из-за забора фактически каждого дома. Ставни во всех, без исключения, были плотно закрыты, а сквозь щели пробивались лучики тусклого темно-желтого света, бросавшие в толщу сгущавшихся сумерек слабые блики. Ночь наваливалась неудержимо, в небесах загорались первые звезды и начали вычерчиваться контуры идеально круглой огромной луны. «Здесь, наверное, всегда стоит полнолуние!» – отчего-то подумалось Мухоргину, и он с тоскливой ненавистью огляделся по сторонам, решив, что придется, как ни крути, заночевать на улице, где его сожрут живьем комары или… еще кто-нибудь сожрет, покруче, комаров. Комары, кстати, с приближением ночи, появились в изобилии, наполнив воздух звоном омерзительного кровожадного пения. Вели они себя очень агрессивно, и Мухоргину то и дело приходилось давать самому себе звучные увесистые оплеухи.
В конце-концов, он все-таки сумел найти себе ночлег – на самом краю села, возле кромки леса ему открыла дверь какая-то сердобольная одинокая старушка. Старушка как-то, по особенному, оценивающе осмотрела Сергея Алексеевича, смиренно застывшего у порога при тусклом свете керосиновой лампы и, по ей одной известным признакам, решив, что он совершенно безопасен, впустила несчастного неприкаянного путешественника по пространству и времени в свой маленький бревенчатый домик.
Старушку звали Екатериной Алексеевной, и она кого-то отдаленно напомнила валившемуся с ног от смертельной усталости Мухоргину – кого-то давно забытого и бесконечно родного. Сам Мухоргин, между прочим, хозяйке тоже кого-то напомнил – она смотрела на позднего незваного гостя с почти материнской нежностью.
Добрая старушка накормила Сергея Алексеевича вкусным горячим ужином (в духовой печке у Екатерины Алексеевны нашлось пол-тушки нежного жирного кролика – она тем и жила, что разводила двухголовых кроликов-мутантов) и все то время, пока ее нежданный гость жадно поедал великолепно приготовленное жаркое, запивая его затем ароматным травяным чаем вприкуску с ватрушками и малиновым вареньем, хозяйка сидела на противоположном краю стола, подперев сжатым кулачком правую щеку, и не отрывала от Сергея Алексеевича внимательного взгляда, полного необъяснимой нежности.
– Спасибо вам огромное, Екатерина Алексеевна! – с искренней благодарностью произнес, по-настоящему, растроганный Мухоргин, допивая последний глоток чая. – Есть же все-таки добрые люди на свете белом!
– Да – на здоровье, сынок! – отвечала Екатерина Алексеевна. – Я же поняла прекрасно, откуда ты явился! Как только тебя увидела, так сразу и догадалась, что ты приехал на Бешеной Электричке и тебе сейчас очень и очень плохо! Но ты не отчаивайся, сынок, это – еще не смерть, все еще можно поправить, можно еще вернуться ТУДА, ОТКУДА ты приехал!
Глаза Мухоргина широко раскрылись при этих обнадеживающих, но, вместе с тем, непонятных и несколько пугающих словах доброй женщины.
– Я не понимаю, что со мной произошло, я не помню, как оказался на этой самой электричке и зачем сюда приехал, Екатерина Алексеевна!!! Вы можете мне объяснить – куда я попал, что это за село и почему вы оказались единственной, кто не побоялся пустить меня на ночлег и, вообще, по большому счету, отнеслись ко мне, как к родному?!
– Не обижайся, сынок на тех, кто тебя не пустил – со временем ты узнаешь, что у моих односельчан имеются на то, более чем веские причины. Тебе просто повезло, что ты наткнулся на мою избушку – когда-нибудь я тебе обязательно объясню, в чем тут секрет. А сейчас я тебе предлагаю лечь и как следует выспаться, ни о чем, стараясь не думать и ничего не пытаться понять. Тебе могут помочь только в нашей районной газете «Хроника Пикирующего района». Ее редакция располагается в райцентре Пикирово – туда завтра утром отправится рейсовый автобус, я разбужу тебя вовремя.