НКВД и СМЕРШ против Абвера и РСХА

Находится на рассмотрении в НКВД СССР в порядке приказа № 00485 1937 года дел на 28 822 арестованных. На рассмотрении Особого Совещания НКВД СССР дел на 1 001 арестованного. Утверждено к рассмотрению на Военную Коллегию Верховного Суда Союза ССР дел на 1 180 арестованных. Числится за спецколлегией и Военным Трибуналом дел на 4 430 арестованных. Заканчивается дел для направления на слушание в судебных инстанциях на 22 452 арестованных.

Народный комиссар внутренних дел УССР

комиссар государственной безопасности III ранга

Успенский[6]

24 сентября 1938 года

Тогда же был упразднен Экономический отдел, а Особый отдел разделен на два самостоятельных подразделения: ОО – военная контрразведка и Контрразведывательный отдел (КРО – борьба с иностранными шпионами). Появились и новые оперативные подразделения: Отдел охраны высшего партийного и государственного руководства, Тюремный отдел (ТО) и другие. В конце 1936 г. в целях конспирации оперативно-чекистским отделам главка, а также соответствующим отделам и отделениям УГБ территориальных и местных органов НКВД была присвоена нумерация. Замене подверглись и большинство их руководителей: 1-й отдел (Охрана – К. В. Паукер); 2-й отдел (Оперод – Н. Г. Николаев-Журид); 3-й отдел (КРО – Л. Г. Миронов); 4-й отдел (СПО – В. М. Курский); 5-й отдел (ОО – И. М. Леплевский); 6-й отдел (ТО – А. М. Шанин); 7-й отдел (ИНО – А. А. Слуцкий); 8-й отдел (УРО – В. Е. Цесорский); 9-й отдел (СО – Г. И. Бокий); 10-й отдел (тюремный – Я. М. Вейншток).

Кроме массовых кадровых «чисток» и неуемных организационно-штатных изменений в советском обществе, время «железного» наркома запомнилось прежде всего жестокими репрессиями, в том числе в органах госбезопасности и внутренних дел. Из всех названных и многих других их высших руководителей к 1939 г. уцелели лишь единицы. Немало оказалось и тех, кто покончил жизнь самоубийством. В ходе следствия, находясь под арестом, Ежов заявил: «…Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил»[7].

Как результат, начиная со второй половины 1930-х годов в деятельности карательных и правоохранительных органов страны усиливалась атмосфера подозрительности и недоверия, одновременно в вопросах оперативно-розыскных мероприятий тормозилась творческая инициатива, пресекались наименьшие попытки отдельных сотрудников разобраться в оперативных данных или материалах следственных дел, собрать убедительные доказательства вины арестованных. Поощрялись карьеризм, жестокость, подхалимство, погоня за количеством выявленных «троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев» и других «врагов народа».

Смена ежовской команды заметно отличалась от решения «проблемы» Генриха Ягоды. Тогда, в 1936 г., все началось внезапно и закончилось быстро. В сложившихся обстоятельствах ситуация требовала изменить как последовательность шагов, так и ход событий. Вынужденно учитывался и тот факт, что за прошедшие полтора года вокруг сталинского наркома сложился ореол борца со злом, его славили с самых высоких государственных и партийных трибун, а успехи в борьбе с происками врага неразрывно связывались с его именем. Был избран изящный, но с известным финальным концом вариант. При временном сохранении за Ежовым кресла наркома взялись за его выдвиженцев. В ГУГБ процесс реформ ускорился реорганизацией главка (март 1938 г.) в Управление государственной безопасности (УГБ) с одновременными организационно-штатными изменениями. В сентябре наркома внутренних дел ожидал очередной неприятный сюрприз: вместо желаемого им в первые заместители М. И. Литвинова (в то время начальник УНКВД Ленинградской области) им стал Лаврентий Берия. Он же возглавил и тут же обновившее предыдущий правовой статус Главное управление государственной безопасности. Спустя три месяца по воле «хозяина» Берия оказался в кресле наркома, а в ГУГБ появился новый руководитель – В. Н. Меркулов. Заместителями Берии стали В. Г. Деканозов, Б. З. Кобулов и И. А. Серов.

По сравнению со структурой главка периода июля 1934 – марта 1938 гг., в реанимированном ГУГБ поменялась лишь нумерация подразделений, исчезли тюремный, транспортный, учетно-статистический и некоторые другие отделы. Взамен возникли секретно-шифровальный отдел и следственная часть главка. Из всех их наибольший интерес в нашем случае представляют 3-й Контрразведывательный и 4-й Особый отделы. На момент очередной реорганизации НКВД (февраль 1941 г.) их возглавляли комиссар госбезопасности 3-го ранга П. В. Федотов и майор ГБ А. Н. Михеев.

В феврале 1941 г. во всесильном союзном силовом ведомстве состоялась очередная реорганизационная чехарда. В официальном постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) «О разделении Наркомата внутренних дел на два наркомата» отмечалось: «В связи с необходимостью максимального улучшения агентурно-оперативной работы органов государственной безопасности и возросшим объемом работы, проводимой Народным комиссариатом внутренних дел СССР, ее многообразием…, ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Разделить Народный комиссариат внутренних дел СССР на два наркомата:

а) Народный комиссариат внутренних дел СССР (НКВД);

б) Народный комиссариат государственной безопасности СССР (НКГБ)».

Из НКВД к НКГБ отходили все чекистско-оперативные и специальные технические подразделения. Наркомом госбезопасности был назначен В. Н. Меркулов.

Разделение предполагалось осуществить в течение месяца. На местах соответственно требовалось организовать республиканские НКВД и НКГБ, их территориальные органы. В функции НКГБ (п. 2) вменялось «выполнение задач по обеспечению государственной безопасности СССР путем разведывательной и контрразведывательной работы внутри страны и за рубежом», оперативной разработки и ликвидации контрреволюционных сил, антисоветских партий, охраны высшего руководящего состава партии и правительства. «Установить, – подчеркивалось в документе, – что НКГБ освобождается от проведения всякой другой работы, не связанной непосредственной с задачами, перечисленными в пункте 2 настоящего постановления».

За НКВД оставались вопросы охраны общественного порядка, государственных границ, войсковой охраны особо важных промышленных и железнодорожных сооружений, руководство местами заключения и др.

С учетом историко-традиционного противостояния между спецслужбами и органами внутренних дел, процесс разделения полномочий, имущества, а главное – решение организационно-штатных вопросов и т. д. проходили с большими трудностями, множественными конфликтами и спорами. Ситуация обострилась настолько, что в апреле 1941 г. к «единству действий» НКВД и НКГБ были вынуждены даже призвать ЦК ВКП(б) и СНК СССР.

В контексте рассматриваемого вопроса заслуживают внимания структура, функции и задачи органов военной контрразведки в советских Вооруженных Силах. На момент создания в 1934 г. общесоюзного и республиканских наркоматов внутренних дел по сравнению с предыдущим периодом (1920—30-е гг.), когда они были поглощены ОГПУ и республиканскими ГПУ, принципы их построения практически не изменились. До середины 1938 г. руководителями особых отделов военных округов по совместительству были начальники особых отделов областных УГБ НКВД, которые осуществляли соответствующую работу с участием 5-х (разведывательных) отделов соответствующих штабов.

Особые отделы военных округов вновь сформировались при реорганизации структуры органов НКВД в соответствии с приказом союзного Наркомата (№ 00362) от 9 июня 1938 г. Самостоятельные контрразведывательные подразделения появились не только в военных округах, но и на флотах. Территориальные особые отделы были упразднены. Периферийные контрразведывательные органы напрямую стали подчиняться Управлению особых отделов союзного НКВД, а с сентября того же года – 4-му (Особому) отделу ГУГБ НКВД СССР. С образованием новых военных округов их «обслуживание» возлагалось на создаваемые ОО.

Февральская 1941 г. реорганизация НКВД затронула и органы военный контрразведки. Особые отделы НКВД были переданы в Наркомат обороны (НКО) и Наркомат военно-морского флота (НКВМФ). Соответственно, в их структуре появились контрразведывательные управления. О ликвидации ОО ГУГБ соответствующие инстанции были поставлены в известность совместным приказом НКВД и НКГБ (№ 00151/003) 12 февраля 1941 г. В НКВД от ГУГБ остался только 3-й отдел, задача которого состояла в оперативно-чекистском обслуживании пограничных и внутренних войск, пожарной охраны и милиции. Начальником 3-го управления НКО остался А. Н. Михеев. Такое положение дел сохранилось до середины июля 1941 г. В вопросах армейской военной разведки прерогатива осталась за 5-м управлением Генштаба РККА.

Анализируя состояние органов госбезопасности Советского Союза и их готовность к противостоянию в предстоящей войне спецслужбам Третьего рейха, необходимо признать, что находились они далеко не в лучшей «спортивной» форме. Главная причина заключалась прежде всего в ничем не оправданных потерях руководящих и рядовых разведывательных и контрразведывательных кадров в годы репрессий.

На заре 20-х годов XX в. сотрудники молодой советской разведки и контрразведки вряд ли могли предположить, что через какой-то десяток лет практически каждый из них окажется вовлечен в такой водоворот драматических событий, о которых они даже не помышляли. Более того, перед ними возникнет непростой нравственный выбор: остаться верным собственной совести и принятой присяге и, как следствие, стать изгоем системы с последующей неотвратимой перспективой оказаться под ее жестоким прессингом либо, теряя нравственность и честь, стать одной из многих шестеренок репрессивной машины, неким, по образному выражению журналиста Владимира Мерзлякова, «специальным ассенизатором» власти. Третьего пути не было дано. Их печальная участь состояла и в том, что в обоих случаях каждого из них в последующем, за небольшим исключением, ждала смерть с той одной разницей – кого раньше, а кого позже. Это время наступило в середине тридцатых: удар в спину от своих, недоверие, клевета, пустота и… полная бессмысленность человеческого существования.

Претворяя в жизнь партийную политику по поиску и наказанию «врагов народа», многие руководители и рядовые сотрудники «органа защиты завоеваний революции» сами оказались беззащитными перед накатившимся на них репрессивным катком. Выбора практически не оставалось: либо приспосабливаться, либо самому стать жертвой. «Невыполнение лимита (в поиске «врагов народа» для оперативного сотрудника органов госбезопасности. – Авт.), – свидетельствовал очевидец тех лет генерал-полковник Карп Александрович Павлов (в 1934–1937 гг. – начальник УНКВД в Восточной Сибири, затем Красноярского и Азово-Черноморского краев, нарком внутренних дел Крымской АССР, покончил жизнь самоубийством в 1957 г.), – в лучшем случае – снятие с работы; в большинстве – арест… Многие работники не выдерживают – кончают жизнь самоубийством. Даже руководители НКВД сразу с небольшим промежутком застрелились. Заместитель наркома – Курский (В. М. Курский (1897–1937) – замнаркома НКВД СССР. – Авт.). Пускают липовый слух – на личной почве, семейные неурядицы (по официальной версии – «умер от разрыва сердца». – Авт.). И опять мертвая тишина… Никто ничего не делает, а о сотрудниках периферии и говорить нечего…»

Неоднократным кадровым «чисткам» подверглось и высшее руководство НКВД. При Ежове все 18 комиссаров государственной безопасности первого и второго рангов, служившие при Ягоде, были расстреляны. «Повезло» начальнику 7-го отдела (ИНО) Абраму Ароновичу Слуцкому, который, как сообщала центральная пресса, «умер на боевом посту». В действительности, по одной из версий, он был отравлен в кабинете заместителя Ежова Михаила Фриновского после приглашения «отведать чай с пирожными».

Из 122 сотрудников, занимавших высшие должности в 1937–1938 гг., на своих постах уцелели только 21. Эпидемия вседозволенности, хаоса, грубости и насилия, имевшая место в НКВД во второй половине 1930-х годов, поглотила все службы, среди них следствие. Одним из тех, кто стал невольным свидетелем смены этой категории работников высшего карательного ведомства, была писательница Надежда Мандельштам, жена репрессированного поэта Осипа Мандельштама. «Первое поколение молодых чекистов, впоследствии смещенных и уничтоженных в 1937 году, – писала она, – отличалось утонченным вкусом и слабостью к литературе, к самой популярной, конечно». Их последователями стали те, кто никогда не был носителем высокой культуры, идеалистических взглядов, а тем более не испытывал уважения к подследственным. «Обломать рога» путем пыток и насилия – таким был подход к «делу» одного из них, начальника 3-го (контрразведывательного) отдела ГУГБ комиссара ГБ третьего ранга Н. Г. Николаева-Журиды. Под стать ему был и капитан госбезопасности, заместитель начальника следственной части НКВД Б. В. Родос, о котором современники отзывались следующим образом: «Этот никчемный человек, с куриным кругозором, буквальный выродок».

В волнах большого террора жизни лишились и все первые чекисты-контрразведчики, составлявшие в двадцатые годы мозговой центр «большого дома» на Лубянке, среди них – один из прототипов героев Хемингуэя Григорий Сыроежкин, а также Владимир Стырне, Роман Пиляр, Андрей Федоров, Сергей Пузицкий, Игнатий Сосновский и многие другие.

От жестокой мясорубки репрессий пострадали даже пенсионеры, вынужденные отставники, особенно те, кто в свое время выступил против лжи и фальсификации уголовных дел. Среди них заметно выделялся Я. К. Ольский, который после ухода первого начальника КРО Артура Артузова на работу в ИНО возглавил военную контрразведку страны и не раз заявлял: «Многие военнослужащие по делу «Весна» арестованы необоснованно, и само дело является дутым». Тогда же он был уволен из «органов» и отправлен руководить московским общепитом[8].

«Военно-офицерская контрреволюционная организация» (дело «Весна») – репрессии 1930–1932 гг. против старой военной интеллигенции (генералов и офицеров) бывшей императорской армии.

В 1917–1918 гг. уцелевший в жерновах Первой мировой войны русский офицерский корпус насчитывал около 276 тыс. человек, из которых 200 тыс. (70–75 %) находилось в действующей армии, 13 тыс. – в плену, а 21–27 тыс. стали инвалидами или имели тяжелые ранения и увечья.

В ходе Гражданской войны значительная часть бывших царских офицеров стала костяком белогвардейских войск генералов Л. Г. Корнилова, А. И. Деникина, С. Л. Маркова, А. В. Колчака, А. М. Каледина и др.

В конце 1917 г. и позже некоторая их часть перешла на сторону советской власти и продолжила службу в Красной Армии. К сентябрю 1919 г. таких насчитывалось свыше 42 тыс. человек, из них 10 тыс. погибло, а несколько тысяч попали в плен или перешли на сторону белых. Много офицеров осело на постоянное проживание в городах бывшей империи – Москве, Петрограде, Киеве, Ростове-на-Дону, Харькове, Минске, Пскове, Симферополе и др.

В период 1917–1921 гг. в РККА служило около 50 тыс. бывших офицеров, а также 20–25 тыс. чиновников, врачей, других специалистов. В белых армиях – 170 тыс., из которых 50–55 тыс. погибли, 70 тыс. оказались в эмиграции, а 57–58 тыс. остались в советской России. С учетом служивших в Красной Армии, общее число офицеров и им равных на территории России, Украины и некоторых других республик составило, по разным данным, 110–113 тыс. человек.

Следует признать и такой факт: после окончания гражданской войны бывшие офицеры не раз становились на путь контрреволюционной борьбы, принимали активное участие в различных заговорах, подпольных движениях, вооруженных выступлениях и даже возглавляли уголовно-бандитские отряды и группы. Некоторые «военспецы», находясь на службе в Красной Армии, не только вынашивали планы реставрации монархии, но и организовывались в подпольные ячейки, а отдельные становились агентами иностранных разведок, в частности Абвера.

В 1920–1922 гг. в ходе мятежей, восстаний, а также из-за голода, болезней и других естественных причин офицерский корпус вчерашней императорской армии сократился (по различным источникам) на 23–40 тыс. человек.

Начиная с 1925 г. отношение властей к бывшим офицерам постепенно стало меняться. Они стали одним из основных объектов внимания советских спецслужб. За многими началось оперативное наблюдение, их имена появились в различных оперативных и следственных документах. Начавшись в Украине, дело «Весна» стало своего рода предварительным симбиозом последующего акта поиска и ликвидации «врагов народа» во второй половине 1930-х гг. Органами ОГПУ операция «Весна» была расширена на многие районы Советского Союза. В циркуляре «Об ликвидации ГПУ УССР шпионской диверсионно-повстанческой группы» (5 декабря 1930 г.) Генрих Ягода подал ее как «всеукраинскую подпольную контрреволюционную организацию 2-го отдела польского Генштаба», которая якобы действовала в Москве, Ленинграде, других городах. Некоторые руководящие работники ОГПУ (С. Мессинг, Л. Бельский, Е. Евдокимов) дело о «военных специалистах» считали искусственным, критически относились к полученным в ходе жестоких допросов сведений. Последствия и для них оказались трагическими.

Число бывших офицеров, подвергшихся репрессиям, составило около 30 тыс. человек.

А. Х. Артузов (Фраучи), деликатный, интеллигентный человек, признанный мастер психологического поединка с вражескими агентами, был арестован и убит в тридцать седьмом. Находясь в тюремном боксе Лефортово, он, корпусной комиссар, еще вчера занимавший пост заместителя начальника стратегической разведки Генштаба РККА, из последних сил собственной кровью пытался написать записку следователю, стараясь доказать абсурдность обвинений в свой адрес – не может он быть одновременно агентом четырех иностранных разведок. Закончить ее он не успел…[9]

Тогда же погибли Я. К. Берзин, С. П. Урицкий, С. Г. Гендин, О. А. Стигга, другие опытнейшие специалисты тайной войны, которых так не хватало, особенно в первые, наиболее тяжелые годы вооруженной агрессии гитлеровской Германии.

Не лучшим было положение и в военной разведке. 13 декабря 1938 г. исполняющий обязанности начальника 1-го отдела Разведуправления РККА полковник А. И. Старухин и его заместитель по агентуре Ф. А. Феденко доложили наркому обороны К. Е. Ворошилову: армия фактически осталась без разведки, поскольку лежащая в ее основе агентурная сеть почти вся ликвидирована. Это был сигнал – разрушать уже нечего, настала пора строить все заново. Авторы книги «ГРУ: дела и люди» В. Лурье и В. Кочик отмечали, что в Разведупре были и такие, кто придерживался другого мнения: «Я лично считаю, – писал (март 1939 г.) начальник его политотдела в адрес своего шефа Льва Мехлиса (возглавлял Политуправление РККА), – что очистка Управления не закончена. Никто из руководства Управления этим вопросом по существу не занимается. Орлов (А. Г. Орлов – начальник разведуправления. – Авт.) по-прежнему на это вопрос смотрит сквозь пальцы. Видимо, неправильно докладывает Народному Комиссару».

Должности, в том числе руководящие, в Разведывательном управлении заняли люди, у которых во многих случаях недоставало оперативного опыта и «шпионской фантазии», чтобы правильно оценить поступающие донесения, а подчас не было и желания заниматься «рутинной работой». В оценке достоверности и значения разведывательных материалов требовались знание международной обстановки, комбинаторские способности, умение предугадать, какие шаги намеревается предпринять противник, и предложить оригинальные контрмеры с учетом складывающейся военной, экономической и политической обстановки. На смену репрессированным профессионалам пришли молодые партийцы, которые не обладали не только элементарными познаниями в области разведки и контрразведки, но и глубокими знаниями в военном деле. Сказывалась и предубежденность к возможной оценке военно-политической обстановки со стороны любого, кроме мудрого «хозяина». О «профессионализме» и «бдительности» советской военной разведки и контрразведки в канун войны свидетельствует докладная начальника Ломжинского оперативного пункта разведывательного отдела штаба Западного ОВО капитана А. М. Кравцова в адрес Особого отдела НКВД Западного фронта (январь 1942 г.).

«С марта 1941 г., – писал он, – агентура пункта стала доносить о концентрации вдоль советского фронта германских войск на территории Восточной Пруссии и бывшей Польши. По данным секретного сотрудника «Феликса», … там было сосредоточено больше 100 пехотных и 8—10 танковых дивизий (послевоенные исследования полностью подтвердили это число. – Авт.). Данные агентом получены от германского офицера, служившего в комендатуре г. Варшавы. За них он попросил 1000 американских долларов и обещал дать полную дислокацию германских войск.

Материал «Феликса» был доложен РО (разведотдел. – Авт.) штаба Западного ОВО, после чего к начальнику РО полковнику Блохину вызвали «Феликса». Во время беседы присутствовали заместители начальника РО подполковники Ивченко и Ильницкий, начальник отделения информации майор Самойлович. Данные «Феликса» были названы дезинформацией, а пункту указано, что немцы на этом направлении имеют 25–40 дивизий. «Феликса» назвали аферистом, заплатили ему лишь 100 злотых и отправили в Варшаву. На пункт «Феликс» больше не возвращался…

В апреле 1941 г. по данным резидентов «Арнольда», «Вислы» и «Почтового», вдоль советской границы немцы сосредоточили около 1,5 млн войск, о чем немедленно было доложено РО. На нашем донесении подполковник Ильницкий наложил резолюцию: «Такую глупость можно ожидать только от Ломжинского пункта». По данным РО, немцы в это время имели те же 25–40 дивизий. Эта стандартная цифра фигурировала в разведсводках отдела больше года…

28 мая 1941 г. без вызова прибыл резидент «Арнольд». На встрече я спросил, почему он прибыл раньше обусловленного срока. Тот ответил, что есть важное сообщение, и доложил следующее:

1. В середине июня начнется война против СССР…

2. На Восточном фронте немцы сосредоточили от 1,5 до 2 млн войск.

3. В Праге закончена подготовка белогвардейцев-диверсантов (разговор идет о дивизии «Бранденбург-800». – Авт.) в количестве 10 тыс. человек, которые перед началом и в момент войны будут выбрасываться небольшими десантными группами для взрывов мостов, дорог, совершения терактов, указания целей авиации и т. д.).

4. План немецкого нападения: решительный удар на Белоруссию, на восьмой день должен быть занят Минск (город оккупирован 28 июня 1941 г. – Авт.), на 21-й день – Москва…

На вопрос, не паника ли это, «Арнольд» ответил, что за данные он отвечает головой…

28 мая шифровкой я донес РО содержание доклада «Арнольда». Ответ получил 29 мая, в нем было приказано доставить «Арнольда» в Минск. С ним беседовали Блохин, Ильницкий и Самойлович, которые в заключение отметили: «Ломжа всегда преподносит сенсации, лучше бы давали номера (немецких. – Авт.) частей». «Арнольду» прямо сказали: материал неправдоподобен… Тот ответил: «Вы можете меня расстрелять, но за правдоподобность информации отвечаю головой. Свой долг перед Советским государством я выполнил, а верите Вы мне или нет – дело Ваше. Война начинается в середине июня…». 4 июня я проводил «Арнольда» через границу, больше он не появлялся…

После ухода «Арнольда» за рубеж 8 или 9 июня я был в Минске в РО. Подполковник Ильницкий спросил: «Ну как, успел уйти «Арнольд», не застала его война в Ломже?». Я ответил, что он послан за рубеж, а насчет войны – вам виднее, но обстановка на границе неспокойная. Ильницкий улыбнулся и сказал: «И ты попал на удочку английской разведки»…

В начале июня на участках 87-го и 88-го погранотрядов (охраняли государственную границу на территории Белоруссии. – Авт.) немцы начали перебрасывать диверсионные группы по 3–5 человек с взрывчатыми веществами. О каждой задержанной группе немедленно докладывалось в РО…

Стиль работы РО перед войной.

В 1941 г. на агентурную работу отпускалось очень мало иностранной валюты. Дело дошло до того, что мы вынуждены были у польского населения покупать мелочь, для того чтобы дать 20–30 злотых посылаемому (за границу. – Авт.) агенту. Способные агенты от нас уходили потому, что мы не могли их материально обеспечить.

В феврале 1941 года с радиостанцией был послан резидент «Шульц», на 2 месяца ему выдали только 250 марок, за это время он задолжал и вернулся назад в СССР. Резидент «Глушко» задолжал несколько сот марок и, не уплатив долга, вернулся…

В апреле 1941 года заместитель начальника РО подполковник Ивченко советовал мне не присылать большие сводки, а разбивать полученные от агента данные на несколько частей и ежедневно малыми дозами посылать их в РО. Я возразил, заявив, что это очковтирательство, и я на это не пойду. Он мне ответил, что начальник Брестского пункта майор Романов так делает и его пункт стоит на первом месте. По моему мнению, в РО процветали карьеризм, подхалимство, а не деловая работа».