С гитарой по жизни. Воспоминания

Подхватил туберкулез

Зараза

Вернулись мы в Бахчисарай, где мы отсутствовали целых три года. Дом наш благополучно пережил отсутствие хозяев, но встретил беглецов осенней прохладой. Особенно холодно было ходить по глиняному полу – деревянный так и не успели до войны родители настелить. Мать задумала сложить в доме русскую печь с лежанкой для всей семьи. Помимо штукатурной работы она знала печное дело и могла сложить самую замысловатую по конструкции печь. Но для это цели нужен был кирпич, а в условиях нашего города – это почти непреодолимая задача. В Крыму в то время основным строительным материалом был инкерманский белый камень и ракушечник.

Бросились мы на поиски дефицитного кирпича. И представьте себе – нашли! Но для этого нужно было разобрать сарай в пустующем татарском дворе. По большому счету нужно было совершить мародерство. Но что нам оставалось делать? Замерзать или соблюдать приличие? Следуя заветам Ильича, мы пошли «другим путем», образовав организованную преступную группу в составе четырех человек. В течение недели, по ночам мы крушили сарай и таскали кирпич. Устали до чертиков, но мать приступила к кладке печи.

Я, конечно, ей помогал. И вскоре вся наша семья блаженствовала на огромной теплой лежанке. С дровами особых проблем мы не ощущали, но иногда я и мать ходили в ближайший лесок за сушняком, а когда нам выделили тонну угля, то жизнь вообще стала замечательной.

Но не долго пришлось мне нежиться на теплой печи. Стал я подозрительно покашливать и температурить по ночам.

– Ну-ка подойди ко мне, дружочек, – ласково сказала мне пожилая врач-терапевт, когда мать привела меня в городскую поликлинику, – раздевайся. Теперь дыши глубже. Не дыши. Опять дыши…

Она долго выслушивала мои легкие трубочкой под названием стетоскоп, выстукивала по моей груди и бокам пальцами и поставила неутешительный диагноз: туберкулёз! Он подтвердился рентгеном и анализом мокроты.

Определили меня на лечение в симферопольский детский противотуберкулезный диспансер, где стали интенсивно пичкать лекарствами, а когда я пошел на поправку, направили на долечивание в детский санаторий в Ялту. Там я пробыл два месячных срока. Иногда вспоминаю эти два месяца в Ялте и память уносит меня в это прекрасное время. Да, именно прекрасное, несмотря на смертельную болезнь!.. Забота персонала, хорошее питание и самое главное, обстановка – способствовали выздоровлению.

В санатории палаты девчонок и мальчишек были на разных этажах, но все культурные мероприятия проводились совместно. Часто нас водили на экскурсии. Были мы доме-музее А. П. Чехова. Его жена Ольга Леонардовна рассказывала нам о жизни Антона Павловича, показывала его личные вещи. Больше всего меня поразила его библиотека. Столько книг я никогда не видел. Наверное, после этого у меня появилось желание читать, превратившееся в страсть.

Водили нас по утрам к морю. Поскольку наш санаторий находился на окраине города и до городского пляжа было не меньше двух километров, то мы приходили на пляж, находившийся рядом. А это был «лечебный» пляж. В центре его под большим цветным зонтом всегда сидела за столом медсестра в белом халате, что не очень гармонировало с окружающими, которые были в костюмах Адама и Евы. Сейчас такие пляжи называются нудистскими, а тогда мы такого слова даже не знали. Справедливости ради, надо сказать, что этот пляж имел условную границу, разделявшую его на две половины: мужскую и женскую. Но нарушители этой границы, как с той, так и с другой стороны, не подвергались немедленному выдворению. Они спокойно могли дефилировать между голых тел, как в одиночку, так и парами, не признавая никаких кордонов.

Я был в старшей группе, и мы, четырнадцатилетние подростки, – уже кое – какие понятия о различии полов имели. Но видеть совершенно голых мужчин и женщин, непринужденно общавшихся между собой, как ангелы в раю – было большим интересом для нас. Нас всегда приводили, девчонок и мальчишек отдельно, на свои половины и там мы принимали солнечные ванны, купаться нам не разрешали, но побегать по мокрому песку у самой воды было можно. По вечерам мы пели пионерские песни, играли в какие-то игры. Там я признался в любви одной девочке, она сказала, что меня тоже любит. Не помню, целовались мы или нет. Скорее всего – нет. Туберкулезным это делать нельзя. Но на экскурсии мы всегда ходили рядом, взявшись за руки, а вечером перед сном всегда желали друг другу спокойной ночи.

Выписали меня поправившимся и окрепшим. Лечащий врач, молодая симпатичная женщина провела со мной напутственную беседу:

– Длительное пребывание на солнце исключить, ни в коем случае не купаться в море, – говорила она, – питаться разнообразно и калорийно…

А я смотрел на ее грудь под белым халатом и представлял ее на этом «лечебном пляже» голой. Гены начинали буйствовать, что свидетельствовало о выздоровлении.

Пока я поправлял пошатнувшееся здоровье в санатории, мать переехала в Балаклаву и стала работать на железной дороге стрелочницей. Жилье ей предоставили в семейном общежитии в отдельной просторной комнате. Я быстро подружился с местной ребятней и все лето наплевательски относился к рекомендации врача, играя в футбол и часами пропадая со своими братьями на берегу моря. Туда мы попадали, минуя разрушенную временем Генуэзскую крепость, стоящую на вершине скалистой гряды. Сам я научился плавать давно, но и братьев научил сносно держаться на воде. Правда, что касается калорийной пищи, то здесь я следовал предписанию врачей – питался калорийно, но не очень разнообразно. Килограммами ел мелкую морскую рыбку, которую мать покупала у местных рыбаков. Местные жители приходили на пирс и встречали разгружающиеся рыбацкие баркасы. Некондиционную мелочь рыбаки тут же ведрами очень дешево продавали населению. Это нас сильно подкармливало. Но особым деликатесом для нас была черноморская акула – катран. После каждой своей получки мать ходила со мной на рынок, и мы там покупали куски этой рыбы. Мясо очень сухое, но если его жарить на ее собственном жире, которого было достаточно в ее печени, то это было очень вкусно.

И, конечно же, безотцовщина не могла не сказаться на моем воспитании. Я был довольно хулиганистым и шкодливым подростком. Рогатка из красной резины американских автомобильных камер всегда болталась на моей шее, и я из не «стрелял» по любой цели. Мать с утра до вечера на работе, младший Иван в детском саду, а мы со средним Владимиром оказывались предоставлены самим себе. В августе на виноградниках пригородных совхозов созревали ранние сорта винограда, и мы совершали туда набеги. Охранялись эти виноградники очень серьезно. Помимо сторожей там были и конные объездчики. Иногда нам удавалось безнаказанно полакомиться добычей, но однажды меня поймал объездчик и жестоко отхлестал кнутом. Все было бы, как говорится, поделом. Но он отобрал у меня новенькую фуражку-семиклинку, которую купила мне мать для защиты от солнца. Я его умолял вернуть ее, но тщетно. И это могло стоить ему жизни. Да, да – не удивляйтесь! В окрестностях Сапун-горы в Отечественную войну были ожесточенные сражения за Севастополь. В оставшихся траншеях и окопах балаклавские мальчишки откапывали порой страшные находки. Сколько моих сверстников здесь погибло и сколько осталось калеками – точно сказать не могу. У многих имелось разное оружие. Лично у меня был автомат ППШ абсолютно боеспособный. Я из него пробовал стрелять по бутылкам и весь запас патронов израсходовал. Смазанный и почищенный он у меня лежал в подвале дома. И если бы я нашел еще патронов к нему, а это было делом времени, то неизвестно чем бы вся эта история с объездчиком закончилось. Было у меня тогда несколько штук гранат. Мы их называли «лимонками», но бросать гранаты я побоялся из-за возможности убить еще и лошадь. Она ведь была ни в чем не виновата.

Когда мать узнала при каких обстоятельствах я лишился новенькой фуражки, то взяла меня за руку, и мы пошли в правление совхоза. Там мы ничего не добились. Над нами еще и посмеялись. Это укрепило мое решение отомстить объездчику. Я рассказал об этом матери. Мать страшно возмутилась:

– Разве стоит человеческая жизнь какой-то тряпки? Пусть он ею подавится. Убить человека, а потом всю жизнь носить на себе этот грех… А если у него есть дети и они останутся без отца? Нам хорошо сейчас без отца?..

Это на меня сильно подействовало. Пришлось доставать из подвала автомат и гранаты. Мать отнесла их в милицию. Там к таким находкам были привычны и лишних вопросов не задавали.

«Отца убила война окаянная, а мать от горя и досады умерла…»

Песня

Осенью 1951 года мне надо было получить для школы справку о состоянии здоровья. Рентгенолог в Севастополе долго сравнивал мои старые снимки с новыми и сказал, что очаги туберкулеза закальцинировались и угрозы для здоровья он не видит. В школу меня допустили. В городе была прекрасная школа со своим стадионом, где помимо волейбольной площадки было и футбольное поле на котором разгорались нешуточные баталии между классами. Мой 5 «А» частенько выходил победителем даже в игре со старшеклассниками. В пятом классе я полюбил математику, и эта любовь осталась у меня к ней на всю жизнь. Я хорошо помню учителя. Он был инвалидом. Невысокого роста из-за горба, но с удивительно громким, низкого тембра голосом. Он оказывал на класс магическое влияние, когда все математические формулы заставлял нас хором повторять за ним: «Чтобы дробь на дробь разделить, нужно числитель первого числа умножить на знаменатель второго и поставить это в числителе, а числитель второго на знаменатель первого и поставить это в знаменателе нового числа»… Правда, в классе находились шутники и на переменках, подражая учителю скандировали: «Чтобы дробь на дробь умножить надо зубы растревожить, нос в лепешку превратить и затылок сократить». Но все мы очень любили нашего учителя математики и в классе не было двоечников по этому предмету.

А русский язык мне давался с большим трудом, видимо, повлияло обучение в украинской школе. Зато немецкий язык я знал лучше всех в классе. Учительница меня хвалила за произношение и словарный запас. Ну, конечно, я более двух лет слушал в оккупации этот язык, и он мне крепко врезался в память!

В Балаклаве нам жилось очень хорошо. Мать работала посменно на балаклавской железнодорожной станции. Эта станция обслуживала горнодобывающую промышленность страны. Три, а то и четыре раза в сутки, в прилегающих к городу возвышенностях гремели взрывы. Это шла добыча карьерным способом известняка – важной присадки, так называемого флюса, для доменных печей. Матери работа нравилась, но тут вдруг поступил приказ о переводе её по производственной необходимости на полустанок в семи километрах от Балаклавы. Железнодорожная линия была одноколейной и на этом полустанке встречные поезда разъезжались. Жилье нам предоставили в деревянном бараке. Большая однокомнатная квартира без всяких удобств. Кухня на четыре семьи. Вода в колодце. Туалет на улице. Работа у матери тоже стала адской. Нужно было бегать по двести пятьдесят метров от одной стрелки к другой чтобы поезда смогли разойтись.

А мне теперь надо было ходить в городскую школу по четырнадцать километров в день. Мой шестой класс учился во вторую смену. В школу я иногда добирался на товарняке, а обратно шел пешком. Зимой в полной темноте по шпалам в любую погоду. К полустанку прилегал небольшой поселок, в котором была четырехлетняя начальная школа, куда ходил мой средний брат во второй класс. Естественно, мать долго такие условия жизни вытерпеть не смогла. Как только в школах закончились занятия – она уволилась, и мы вернулись в свой дом. Но тут же мать устроилась в строительную организацию работать штукатуром, и мы переехали в поселок Верхне – Садовое к месту ее работы. Строились одноэтажные дома для переселенцев в Крым из средней полосы России. Нужны были крестьяне для работы в садах на замену выселенным татарам. Как выяснилось позже, приезжавшие не имели никакого понятия о садоводстве и сады пришли быстро в упадок.

Проработала мать до августа 1952 года и стала чувствовать себя очень плохо. Уволилась. Все время она жаловалась на боли в желудке. Не знаю, что доконало мать: то ли плохое питание, то ли тоска по нашему отцу? Все время она жаловалась на боли в желудке. Рентген желудка долго не делали по причине отсутствия бария – контрастного вещества, а когда сделали, то отправили в Симферополь на операцию.

Я перешел учиться в вечернюю школу и поступил работать, став кормильцем семьи. Мать после операции прожила более года. Никаких обезболивающих лекарств ей не выписывали, и она страдала от нестерпимой боли. Только когда положили в городскую больницу, то стали колоть лекарства на основе морфия. Похоронить мать мне помогла моя артель, в которой я работал. Братья оказались в детдоме поселка Танковое, что в 20 километрах от Бахчисарая. Я часто их навещал, и мы уходили купаться на речку Бельбек. Наш путь проходил через яблоневые сады, где созревали удивительно вкусные яблоки сорта «Кандыль», которых я нигде, кроме как в Крыму, не видел.

Судьба играет человеком, а человек на гитаре

Мудрость

Итак, работать я начал с шестнадцати лет. Устроился на работу в сельскохозяйственную артель, занимающуюся переработкой фруктов и овощей, учеником бондаря. Учитель, а это был могучий, веселый дядька, бережно прививавший мне первые трудовые навыки. Он научил меня обращаться с инструментом, а в бондарном деле его предостаточно. К нему часто приходила дочь примерно моего возраста. Она приносила ему обед, который он делил со мной. Дочь мне очень нравилась. По моим понятиям она была просто красавицей. Я каждый день ожидал ее появления, но попыток сблизиться не делал. С ней у меня завязались очень дружеские отношения. Она сама захотела первой со мной заговорить:

– Здравствуй, ты такой смешной в этом фартуке. Как тебя зовут?

– Николай. А тебя?

– Меня зовут Оксана. Ты учишься у моего папы. Он тебя не обижает?

– Нет. А это ты печешь такие вкусные пирожки?..

Каждый день мы с нею находили общую тему для разговора, тем более, что она училась тоже в седьмом классе дневной школы. А я в вечерней.

После шестимесячного обучения я приступил к самостоятельной работе. Она мне была не в тягость, хотя, когда начинался сезон уборки урожая, а в Крыму это пять месяцев в году, была изнурительно тяжелой. Бочка в артели была основной тарой для упаковки продукции и бондарный цех, (да и другие цеха) работал по 12 часов в сутки. В подготовленные нами бочки заливалась сваренная фруктовая паста, в которую затем добавляли определенную дозу серного ангидрида – защиту от брожения. Закрывать такие бочки надо было максимально быстро чтобы не наглотаться вредных испарений. Работа эта требовала определенной сноровки. Ни в коем случае нельзя было провалить верхнее днище бочки в пасту, промахнувшись мимо паза в клепках. В этом случае, вынимать обратно вымазанное пастой днище и начинать все сначала было просто мучительно. Я очень долго не мог приспособиться, но однажды Оксана, наблюдая за моими мучениями, предложила простой способ.

«А ты попробуй забить парочку гвоздей в днище не глубоко, держись за них, как за ручку и вставляй дно», – сказала она, – а после гвозди вытаскивай».

Я попробовал и все пошло, как по маслу. Хотел поцеловать Оксану, но постеснялся отца, который появился внезапно рядом.

Готовую продукцию отправляли на конфетные фабрики. Работа производилась под открытым небом и здесь я приобщился к радио. Во дворе артели на столбе висел громкоговоритель, как его называли «колокольчик», и вещал он на полную громкость московскую программу. Думаю, что музыкальные передачи были бальзамом в мою отравленную серным ангидридом душу. Зато зимой наступал более спокойный период изготовления новых бочек. Здесь мой учитель приложил немало труда чтобы я познал все тонкости по обработке буковых и дубовых заготовок, называемых клепками, из которых, в конечном счете, получается бочка. Самый значительный инструмент в изготовлении бочек – «шмыга». Это установленный на небольшие ножки перевернутый лезвием вверх длинный фуганок. В столярном деле фуганком доводят поверхности плотно соприкасающихся деревянных деталей. В бондарном – «фугуют» клепки. Чтобы бочка получилась круглой, необходимо строго выдерживать угол наклона между клепками. Перепортил я немало клепок пока научился неплохо делать 200-х литровые бочки.

Проработав в артели около двух лет, я ушел работать в пожарную команду города. И, к сожалению, расстался с Оксаной. Эта работа меня устраивала больше. Сутки отработаешь, а трое дома. Да и в школу меня отпускали по вечерам, когда выпадало дежурить. Но были и пожары, и спасение людей из огня. В моем карауле были очень доброжелательные отважные люди. Фамилия начальника караула была Моторный, но душой караула был водитель нашего пожарного автомобиля – пожилой еврей, со звучной фамилией – Боккал. Он знал множество анекдотов и смешных историй, и мы часто просили его рассказать что-либо из его жизни. Работать в пожарной команде было интересно. Начальник команды частенько по ночам проверял нашу «боеготовность», вызывая по телефону на условно горящие городские объекты. Но были и по-настоящему горящие. Наш автомобиль был снабжен баком для воды емкостью в два куба, и он всегда был полон. Но нашей гордостью был медный, начищенный до блеска колокол, висевший у кабины водителя. В него при езде по улицам города, обязан был колотить первый номер пожарного расчета. В любое время суток, бывало, наш окрашенный в красную краску автомобиль со звоном проносился по центральной улице Бахчисарая, но в боковые улицы мы въезжали весьма осторожно – очень уж они были узки, с крутыми подъемами и спусками.

А дальнейшая моя жизнь уже была не детской. Жить без семьи было тяжело, особенно в выходные и праздничные дни. В то время телевидения не было, радио к нашему дому проведено не было. Я смастерил детекторный приемник, который ловил одну единственную радиостанцию и сквозь писк и треск слушал музыкальные передачи. Думаю, что недостаток развлечений приносил определенную пользу – ничто не отвлекало от занятий в вечерней школе. Футбол в моей жизни тоже занимал заметное место. Первые бутсы мне выдали в городской команде. Они очень хорошо сидели на ногах и было так удобно в них бегать. Я самозабвенно отдавал себя тренировкам не только на стадионе, но даже на дежурстве, когда остальные члены караула «резались в козла» – я отрабатывал удары по мячу. Двор пожарной команды окружал с двух сторон высокий каменный забор и я, используя отскоки мяча от него, бил по нарисованным мной мелом на заборе воротам. Это привело к тому, что я редко промахивался уже в игре с соперниками.

Мой приход в гитару был весьма курьезным. Как-то я попал на концерт художественной самодеятельности студентов городского строительного техникума, где впервые, как говорится, вживую, услышал игру ребят на музыкальных инструментах. Это сильно затронуло дремавшую во мне любовь к музыке. Надо сказать, что родители мои были далеко не музыканты. Но мать была, как я уже говорил, певунья – знала множество украинских песен и часто пела нам, своим трем сыновьям, из которых я был старшим.

Так вот, после упомянутого мной концерта я серьезно решил научиться играть на… мандолине. В музыкальном магазине, куда я пришел, произошел примерно такой диалог с продавцом.

– Хочу купить у вас мандолину.

– Пожалуйста, только они у нас без медиаторов.

– А, что без медиатора играть на ней нельзя?

– Конечно…

Скажите, а на чем можно играть без медиатора?

– Да, вот на гитаре или балалайке…

Поскольку я понятия не имел, что такое медиатор, то купил гитару. Принес домой, прочитал инструкцию по настройке и задумался: с какой стороны грифа отсчитывать лады? И зачем эти беленькие кружочки на грифе? Друзья-знатоки все растолковали, а сосед, запойный алкоголик, научил играть первую пьесу: «Взяв бы я бандуру, та й заграв, що знав…».

Оказавшись в опустевшем своем доме с гитарой, я стал задумываться: что такое Судьба? Почему я выбрал гитару, а не балалайку? А потом мои размышления несколько расширились, и я задумался о судьбе матери. Почему она умерла молодой, прожив всего тридцать семь лет. И самое главное – почему я жив до сих пор, хотя моя жизнь могла оборваться несколько раз в одно мгновение? И тут я начал вспоминать случаи, когда Судьба меня уводила от неминуемой гибели.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.