Веницианские каникулы. Venise Expériences

– И что много желающих? – любопытствую я, отправляя в рот кусок остывшей рыбы.

– Очень много, – улыбается голос Марко, – Для тебя я проведу экскурсию бесплатно.

Я мысленно добавляю к списку достоинств Марко «богатый» и рядом в скобочках с вопросительным знаком «не жадный?» А мое небедное воображение уже малюет живописные картины. Мы бредем вдоль укутанного в вечернюю дымку канала, в мягком тумане исчезает одинокая гондола, из маленькой траттории доносится звон посуды, мою ладонь греет тепло его пальцев, его голос переносит меня в далеко прошлое, по времена дворцовых интриг и разгульных карнавалов. «Мадам будет кофе?» вероломно вламывается в мои красочные мечты официант. Мадам будет кофе! Мадам будет Венецию, каналы и гондолы. А в качестве десерта мадам, пожалуй, не откажется от аппетитного секса с итальянцем Марко. Я выпиваю залпом скупердяйскую ложку концентрированного напитка, обещаю соблазнительному гиду поразмышлять над его предложением и возвращаюсь в свою конторку. Остаток дня проходит без эксцессов. Приподнятое Марко настроение не спускается с постамента даже, когда объемная Хабиба, дефилируя мимо, намеренно задевает этот постамент своими выдающимися округлостями. И метро меня не плющит как обычно. В смысле в переносном значении слова не плющит. А в прямом, мое тело под напором стремящейся побыстрее попасть в домашнее гнездо толпы приобретает таки двухмерную форму вместо положенной трехмерной.

Стоит мне устроиться поудобнее у телевизора с тарелкой купленного по дороге в ближайшей кулинарии шукрута11, как мою самодельную идиллию по сложившейся недавно традиции прерывает звонок Артура. Добрый молодец просит посоветовать, что ему надеть на свидание.

– Белую рубашку и узкий черный галстук, – хихикаю я, подавившись кислой капустой, – И очки нацепи для пущей серьезности.

– А ты не боишься, что мне девушка понравится? – гнет свою линию юнец.

– Я даже обрадуюсь. Передам ей руководство по использованию и смогу, наконец, спокойно поужинать.

Проявления ревностного мужского интереса со стороны Артура не щекочет мое пухленькое тщеславие по одной простой причине – я вижу насквозь их происхождение и предназначение. Этот хитрый жук специально изображает из себя влюбленного страдальца комедийного жанра. Польщенная вниманием и гонимая раскаянием, что не в состояние ответить на пламенные чувства, я по его мнению должна молча гладить рубашки, записывать его на прием к стоматологу, проверять составленный на скорую руку отчет, в общем взять на себя роль надежной мамаши-кенругу. Вот надоест мне когда-нибудь этот кукушонок, вытащу его из кармана и отправлю восвояси метким пинком под зад. Ноги-то у кенгуру мощные. Артур делает вид, что обиделся и, пожелав мне приятного аппетита, отключается.

Я дожевываю не слишком удачно приготовленное эльзасское блюдо и переползаю за компьютер. Билеты Париж-Венеция оказываются на удивление дешевыми. Марко говорил, что на следующей неделе у него много свободного времени. А у меня как раз накопились выходные, которые я заслужила по праву за все сверхурочные мытарства со столами и табуретками. Была ни была, решаю я и уверенно жму на кнопку «procéder au paiement12». «Лучше бы не была» ворчит мой ангел-хранитель, складывает за спиной крылышки, перекидывает через плечо походный рюкзачок и машет мне рукой на прощание. Марко воспринимает смс-новость о моем приезде с итальянским пылом. «Ottimo13. Я счастлив!» орет он в трубку, мгновенно перезвонив. Он обещает встретить меня в аэропорту-тезке14 и сулит незабываемые впечатления. Я ложусь спать взбудораженная предстоящей встречей, мысли о которой долгое время не желают отпускать мой мозг в мир грез.

В конце концов, они таки передают пальму первенства снам, которые представляют мне следующую картину: Я в Венеции, вокруг плещутся воды каналов, о чем-то сплетничают хорошо откормленные чайки, где-то звучит музыка. Я иду по мосту в шикарном длинном платье, мое лицо закрывает серебристая маска. Мне навстречу шагает красавец мужчина с громадной надписью «МАРКО» на животе. Он галантно кланяется, целует мою руку. Я улыбаюсь и снимаю маску. Радость на лице Марко уступает место неподдельному ужасу, он кашляет, хватается за горло, тычет в меня дрожащим пальцем. «У тебя же… у тебя… комочки на ресницах» выдавливает он перед тем, как окончательно сползти на землю и забиться в конвульсиях. Пробудившись утром, я решаю непременно купить новую тушь.

Новость о моем предстоящем отсутствие на рабочем месте не вызывает у директрисы энтузиазма. «Назаказывала трехногих стульев и в кусты» читается упрек на ее усталом лице. Однако ущемлять мои права работника она не решается, ограничившись сдвинутыми бровями и сжавшимися в тонкую ниточку губами. Надо заметить, что толку от лягушки-путешественницы на рабочем месте сегодня чуть. Собравшись в хоровод, все стулья от четырех- до одноногих выплясывают вокруг меня завораживающий танец страсти. «Les gondoles à Venise» выводит басом дубовый стол. На заднем плане Хабиба прыгает с разбега в пышно разукрашенную гондолу. Разлетевшиеся во все стороны брызги, попав мне в лицо, возвращают из импровизированного мюзикла в реальность.

Вечером я перебираю свой гардероб в поисках достойной поездки в Венецию одежды. Таковой оказывается немного. От стирки и глажки последней меня отрывает Артур. На сей раз я удостаиваюсь заманчивого предложения провести вечер вчетвером: я, он, пицца XXL и гениальный фильм «Железный человек». Была бы я помоложе и понеразборчивее подобная перспектива возможно, привела бы меня в восторг. Но сейчас моя голова забита до краев открытками Венеции, меню дорогих ресторанов и фотографиями Марко. Потому я отказываюсь, сославшись на усталость. Артур, ничуть не расстроившись, мгновенно видоизменяет программу, перекроив пиццу у телевизора в выходные в Диснейленде.

– Я на выходные уезжаю, – неохотно признаюсь я.

– Куда это? – бесцеремонно допытывается молодежь.

– Пока секрет. Приеду, расскажу.

Вчера во время обсуждения предстоящей поездки, Марко заметил, что наверно не стоит ставить в известность моих близких, будут только переживать понапрасну. Лучше он потом сам приедет меня навестить и со всеми познакомится. Я согласилась с ним, посчитав такой вариант наилучшим. Достаточно только представить волну вопросов, которая захлестнет меня с головой, стоит мне заикнуться, что я еду в гости к итальянцу, которого видела исключительно на фото, и мне уже становится нехорошо. Да, Марко конечно прав. Чем объяснять каждому встречному и поперечному, из каких интернетных глубин я выудила Марко, лучше просто загадочно исчезнуть на пару дней, а потом вернуться красивой, отдохнувшей и благоухающей счастьем.

Артур пытается вытянуть из меня хоть горстку информации, но я молчу как мальчиш-кибальчиш. В конце концов, он отчаивается, обиженно бурчит что-то про мою неспособность дружить и грозится больше не звонить. Подобные угрозы я слышу не впервые, и они меня не пугают. Остаток вечера я провожу в ожидании звонка Марко, но последний так и не тревожит тишину моей квартиры. А нахожу миллион оправданий этому молчанию от безобидного «слишком занят», до более пугающего «похищен инопланетянами». Так или иначе, клятву ежедневной связи Марко мне не давал, и требовать от него какой либо отчетности вследствие настоящей эфемерности наших отношений я не могу. В общем, волноваться мне не о чем. И все-таки когда я ложусь спать, у меня под боком сворачивается комочком тревога.

Следующие дни пробегают, мелькая наклеенными на спину номерами, как бегуны по дорожке. Марко звонит с утешительной периодичностью, Артур, как и обещал, выдерживает паузу, работа варится в своем неизменном котле однородной суповой массой. Оглянувшись спустя многие годы назад, на этот сгусток невзрачных на первых взгляд соединений секунд, минут и часов, я поставлю в упрек себе и отлучившемуся ангелу нашу тогдашнюю безответственность. Мы не разглядели за серой поверхностью дней силуэт спасительной двери, открыв которую, я уберегла бы свою шевелюру от преждевременного появления седых волосков. К сожалению, будущее развитие событий может предугадать только зритель, прочитавший синопсис, но никак не участник спектакля под названием Жизнь. А потому вместо того, чтобы остановиться и задуматься, я спешу вперед к тому неизведанному, что рисуется мне пресловутым прекрасным далеко. А попросить его, повторяя слова детской песенки, не быть ко мне жестоким, мне в голову не приходит.

И вот неминуемо настает le jour J15. Я отправляюсь на автобусе navette в аэропорт Шарль де Голь. У меня между ребрами клокочет горячая смесь волнения и возбуждения. Голову распирает от наплыва вопросов, вожак которых, расталкивая собратьев, трубит: «Понравится ли мне Марко?» Самолет, урча мотором, поднимает мое тщательно выскобленное скрабом, побритое и спрыснутое духами тело над землей. Рассматривая в окне серо-зеленую палитру Парижа, я невольно испытываю внутреннее удовлетворение. Мне хочется обратиться к маме через разделяющие нас километры, горы и города, мне хочется, глядя в ее потухшие глаза, воскликнуть «Видишь, мама, я летаю! Ты считала, что я обречена ползать, но я посмела ослушаться».

С самого детства мама была для меня тормозящим фактором. Все мои восторженные стремления и поползновения натыкались на холодный гранит «это не для тебя». Мне хотелось носить алую курточку, но меня закутывали в коричневую. Я мечтала подобно подругам заниматься верховой ездой, но этот вид спорта был записан в категорию опасных. Мне нравилось рисовать, но мама считала что алгебра важнее безыдейной мазни. Моя жизнь была расписана ею по годам с четкостью, точностью, без права на ошибку или отступление. Я должна была окончить школу, поступить на экономический факультет, выучиться, выйти замуж за однокурсника, родить ребенка. Далее в сценарий входил мучительный развод с этим однокурсником, который по схеме должен был предпочесть расплывшейся от родов жене первую подвернувшуюся под руку (ну, или под другую часть тела) яркую вертихвостку. Брошенная мужем я переехала бы к маме, и мы вместе с ней и с удвоившейся лиловой слизью воспитывали бы дочь в семейных традициях. В детстве я не смела противостоять завернутой в мягкую варежку псевдозаботы материнской тирании. Я послушно зубрила ненавистную химию, хотя в старших классах она была предметом по выбору, и этого мазохизма вполне можно было избежать. Я в числе огромного стада абитуриентов поплелась поступать на модного в то время экономиста-бухгалтера, запрятав в дальний ящик любовь к языкам и скрутив в узел свою творческую натуру. Я даже провстречалась неделю с сыном маминой подруги, который по их общему мнению являлся для меня наилучшей партией. А потом во мне что-то надорвалось, какой-то шнур, отвечавший за послушание. Я представила себе ждущую меня перспективу и ужаснулась. Первые мои попытки выпорхнуть из-под тяжелого родительского крыла были пресечены бдительной мамой на корню. Она выбрала хитрую тактику: как только непослушное дитя восставало и силилось проявить самостоятельность, маме резко становилось плохо. Она охала, ахала, стонала, просила вызвать скорую и не оставлять ее одну. Я легко попадалась в расставленные сети, суетилась вокруг несчастной родительницы, заваривала чай, приносила теплые тапки и звонила новоявленному кавалеру, чтобы отменить намеченное свидание. Он расстраивался, горестно вздыхал в трубку и возвращался домой к жене. Возможно, в то время мамина принудительная опека и спасла мое сердце от нескольких лишних швов, но вряд ли оно способно было это оценить. Ему хотелось любви-муки, горьких слез и разочарований, которые бы одели его в крепкий панцирь. В конце концов, это саморазрушительное стремление прорвало плотину маминого притворства и ринулось мощным потоком на истощенную засухой почву. Я вдыхала всеми легкими новый неизведанный воздух свободы, сжимая до боли веки, чтобы не видеть полунаигранные полуреальные страдания моей родной эгоистки. Но постоянно держать глаза закрытыми становилось все труднее, и я решила, что единственный способ избавиться от этого вечного гнета вины – бегство. Я рванула с мясом связывающие нас корни, отмахнулась от слез и стенаний и, расправив крылья, полетела в манящую неизвестностью независимость. С тех пор моим кредо стало – делать все так, как не сделала бы мама. Мама бы не стала придаваться любви на кухонном столе в первый вечер знакомства с французом Фредериком. Мама бы не бросила учебу за полгода до защиты диплома. Мама бы не поехала в Венецию к незнакомому итальянцу.

Самолет медленно, как-то неуверенно, приближается к посадочной полосе. От волнения я по старой привычке начинаю проговаривать в голове заученные в школе стихотворения. Некоторые слова, покореженные временем, вытесненные из памяти более важными файлами или нацепившие пальтишко актуальности заметно отличаются от оригинальной версии. «Я к вам лечу, чего же боле, что я могу еще сказать. Теперь я знаю, в вашей воле меня презрением наказать. Но вы к моей несчастной доле хоть каплю совести храня, вы все же встретите меня». Почему мой багаж так долго не едет? Японка вон уже получила свой корпулентный рюкзак, и парочка итальянцев поспешили к выходу, катя за спиной по зеленому чемодану. «Сначала я молчать хотела, поверьте, моего стыда вы не узнали б никогда, когда б надежду я имела…» Получить, наконец-таки, свой багаж. «Никогда, когда» что-то тут Александр Сергеевич напортачил. Оступился его четырехстопный акаталектический ямб. Черная, испещренная грязными полосами, лента тянется мимо меня. Все пассажиры из моего самолета разошлись, забрав свои вещи. И только мой подлый чемодан, выражаясь по-французски, подложил мне зайца [16]. Отчаявшись увидеть его предательский серый бок на потертой чешуйчатой поверхности, я отправляюсь в бюро пропавшего багажа составлять заявление. Вот вам и акаталектический ямб! Первый блин моей поездки выходит комом. Посмотрим, каким будет второй и самый главный. Сжимая во влажных ладошках пакет с пренадлежностями первой необходимости, я выхожу в зал ожидания. «Я жду тебя. Единым взором надежды сердца оживи..» Ой, нет, такой точно не оживит. Слава Богу, прошел мимо. Где же мой коварный искуситель? Может, вот этот брюнет в синей майке? На фото из Интернета не похож, зато симпатичный и улыбается мне во все передние зубы. «Не ты ли милое видение?» Нет, милое ведение забрала расторопная японка. Вот ведь, ей, выходит, и рюкзак и красивый итальянец, а мне фигу с маслом? А вот, кажется, и она, эта самая фига.

– Bon giorno16, Татьяна! Я – Марко!

М-да, не сказал бы, я бы и не догадалась. Те фотографии, коими пичкал меня сей экземпляр, были сделаны лет двадцать назад. И позировал, скорее всего, его более одаренный природой товарищ. Нет, не сказать, что Марко прямо таки урод. Он среднестатистический итальянец, высокий, немного сутулый, судя по провисающей рубашке не особенно фигуристый, с широким лбом, неряшливой прической, громадным носом, невыразительным ртом и пронзительными черными глазами. Его глаза могли бы быть красивыми, не находись они в плену у серовато-коричневых теней, окруживших их со всех сторон. Такие веки обычно бывают у индийцев или арабов. Создается впечатление, что человек пошел загорать в защитной маске, и солнце прожарило как следует только глазную область. «Быть может, это все пустое, обман неопытной души?» Или ухищренного компьютерного афериста.

– Привет, Марко! – прихожу-таки в себя я.

– Где твой багаж?

– Не долетел, – пожимаю плечами я.

– Ничего, не волнуйся, у меня все есть.

– Я не знала, какой адрес дать, чтобы мне его завтра привезли.

– Я во всем разберусь. Ни о чем не переживай. Пойдем, лодка ждет нас.

Я послушно плетусь следом за ним. Пожалуй, мама ты сделала бы правильно, не полетев на встречу к неизвестному итальянцу. Сохранила бы сливки своего гардероба и избежала бы очередного разочарования. Внешность, конечно, в мужчине не главное, но прятаться за чужими фото, я считаю, – подлость. Мог бы замазать свои совиные круги вокруг глаз в Фотошопе и послать пусть улучшенное, но, по крайней мере, собственное изображение. Есть такая категория интернетных ухажеров, которые до пятидесяти лет шлют всем понравившимся девушкам свой единственный удачный снимок тридцатипятилетней давности. Не думала я, что в лице Марка встречу именно такого прожженного червя. А червь тем временем помогает мне перебраться в красивую отделанную деревом моторную лодку и встает за штурвал. Судя по мягкой кожаной обивке и безупречному глянцевому покрытию, по крайней мере, насчет материального благосостояния заморский хамелеон не соврал. Интересно, куда он меня везет? По телефону он вроде что-то щебетал про собственный дом. Будем надеяться, в этом доме несколько спален. Заметим, что раньше меня вопрос совместного почевания как-то не волновал. Но узрев истинный облик Марко, я мгновенно откидываю занавесь беспечности над вопросом общего ложа. Согласитесь, тереться боком о красивого итальянца это совсем не то, что сносить примитивные приставания от некрасивого.

Лодка несется вперед, уверенно рассекая волны. Мне в лицо летят холодные брызги. Я изо всех сил пытаюсь вытянуть из глубин разочарования застрявший клочок оптимизма. «Может, он человек хороший?» нацарапано на нем корявым подчерком. «При такой внешности ему только это и остается», вздыхает во мне реалистка. На въезде в канал Марко приглушает мотор. Слева мелькают выжженные летним солнцем поляны, хилые сгустки деревьев и колючая проволока, справа похожая флора, но поживее и без колючек. Впереди маячит пурпурно-красная стена особняка.

– Вот мы и приехали, – сообщает капитан судна, впервые за всю дорогу повернув свою кудлатую голову в мою сторону.

– Что-то на Венецию не похоже, – недоуменно выдаю я, разглядывая красивый фасад.

– Это Торчелло, остров на севере лагуны. Я живу здесь.

Марко привязывает лодку к потрескавшейся и выбеленной временем деревянной свае, перепрыгивает на берег и протягивает мне руку. Я осторожно, чтобы не потерять равновесие, переступаю на ступеньку. Крепкая ладонь Марко обхватывает мои пальцы и тянет вперед. В его прикосновении чувствуется твердая нерушимая сила, которую величают «мужской». К этой силе, однако, не примешивается ни щепотки нежности. Марко тащит меня на берег, как тащил бы набитые гниющей несъедобностью сети или пианино на 10 этаж.

Мы заходим в сквозной коридор, который выглядывает противоположной дверью на террасу. Я, успевая краем глаза отметить круглый стол в узорах виноградных теней и зеленые початки кипарисов. Марко поднимается наверх по лестнице мимо огромной деревянной иконы, изображающей распятого Иисуса Христа. Я семеню следом, отчаянно глазея по сторонам.

– Этот дом принадлежал еще моему деду, – бросает хозяин из-за спины, – Он мечтал сделать из него музей. Может быть, когда-нибудь я выполню его пожелание. А вот твоя комната.

Само по себе определение «твоя комната» меня радует, а то, что за ним кроется не очень. Моему взору представляется маленькая комнатка с нагромождением антикварной мебели, узкой кушеткой и крохотным окошком в потолке. Из своего парижского угла я перенеслась в его венецианский аналог. Видно всевышний решил, что нефиг мне привыкать к хорошему.

– Я подумал, что спать вместе со мной ты не захочешь, – оправдывает спартанские условия гостеприимный итальянец, – А в правом крыле дома ремонт.

– Да, ты прав, – бормочу я, – так будет лучше.

– У тебя тут даже есть отдельный туалет. А через правую дверь можно подняться на крышу.

И спрыгнуть с нее, распрощавшись с иллюзиями. Эх, Марко, что-то в тебе не так. Мало того, что мне вместо Эрмеса подсунули на жизненной распродаже Виттон, так из него еще и нитки торчат и пятно подозрительное на боку. А возвращать поздно. Товары со скидками назад не принимаются.

– Хочешь посмотреть остальные комнаты? – предлагает бракованный, почесав затылок.

На его грубом, словно выстроганном плохим мастером, лице не читается ровным счетом никаких эмоций. Непонятно, рад он мне, не рад, доволен реальным воплощением интернетной картинки или разочарован. Я разглядываю исподтишка его профиль. Мне удается, наконец, отыскать, кого мне напоминает Марко. Он просто вылитый Урфин Джус. Та же прическа, те же кустистые брови, внушительных размеров нос. Для полноты картины не хватает только нездорового румянца на щеках и болотного цвета головного убора.

– С удовольствием, – бубню я.

Хотя особого удовольствия по поводу экскурсии по дворцу императора самозванца не испытываю. Гостиная с камином и восхитительной библиотекой. На столе старинная морская карта Венеции, на которой обозначен Торчелло и существовавший уже тогда особняк. А вот и хозяйская спальня. Просторная кровать с пышным покрывалом, элегантные одежные шкафы, бархатистые кресла… Как-то все это роскошество подозрительно контрастирует с выделенной мне каморкой. Очевидно, гостеприимство итальянцев превратилось в очередной беспочвенный миф. Будь на месте Марко мужчина мечты, он непременно отдал бы свою спальню в распоряжение гостьи, а сам бы перекантовался на диване в клетухе. Но мужчина мечты, как известно, давно вымер, съев перед смертью книгу с полезными советами о том, как завоевать женщину.

– Ты наверно хочешь принять душ, – с опозданием догадывается панда, закончив обзорный тур по своим владениям.

Я киваю и отправляюсь на выделенные мне квадратные метры. Личный туалет оказывается таким узким, что, пробраться на унитаз, надежно спрятанный за стиральной машиной, мне удается только с третьей попытки. Душ, как и следует ожидать, учитывая продолжительность действия закона подлости, обрушивается мне на темечко ледяным потоком, не дав времени разобраться, какой рычаг за что отвечает. С укладкой приходится распрощаться. С частью макияжа тоже. Я вытираюсь сероватым полотенцем и протискиваюсь к выходу, протирая попутно боками стиральную машину и корзину для белья. Фен в комплект услуг личного туалета не включен, потому я просто выжимаю волосы и завязываю в пучок на затылке. Благо на улице тридцатиградусная жара. Роюсь в сумке в поисках косметички. Кажется, я сунула в главный отсек и паспорт. Надо бы переложить в отдельный кармашек. Косметичка, наконец, нащупывается, а вот паспорта нет. Марко стучит в дверь и спрашивает, готова ли я. Смотря, к чему. Я бормочу невнятное «угу» и поспешно возвращаюсь в малогабаритную ванну, чтобы в ускоренном темпе освежить попорченную вероломным душем красоту. Марко ждет меня за дверью, нетерпеливо переступая с одной обутой в стильный длинноносый ботинок ноги на другую идентичную.

– Куда ты хотела бы поехать? – безынициативно гундит мне в спину он, когда мы спускаемся по витиеватой лестнице.

«Домой» думаю я, на секунду затормозив на самом понятии «дом». Что мне все таки ближе, парижские два с половиной квадратных метра, пропитанных свободой и одиночеством, или же пропахшие насквозь маминым негативом двухкомнатные просторы.

– Может, тебе нужно что-то купить? – продолжает мой вялый спутник, так и не дождавшись ответа.

Ах, да, у меня ведь пропал чемодан! Проинтуичил, что Марко окажется гнилым грибом, и махнул отдыхать на Мальорку в гордом одиночестве.

Я прошу итальянца отвести меня в магазин белья. Стирка трусиков в казармовских условиях представляется мне плоховыполнимой задачей. Марко безразлично соглашается. Похоже, я ему не нравлюсь. Сей факт по непонятной причине скребет мое нутро лопаткой досады. Вот ведь хмырь! Сошла к нему девушка прямо с фото, такого же веса, роста и телосложения, как обещал снимок, а этот эстет еще нос свой урфинджусевский морщит! Абыдно даже, как говорил товарищ Саахов. На мой взгляд, Марко должен был воспарить от восторга и попытаться залатать улыбками, спрятать за букетами цветов, засыпать комплиментами и подарками ту зияющую пропасть, что разверзлась между его дигитальной и реальной внешностью. Но куда там! Запрыгнул в лодку, даже руки не подал.

Но совсем скоро я забываю о пренебрежительной холодности Марко, как и о нем самом. Перед моим взором разворачивается ее величество Венеция. Сотни раз виденный по телевизору и на фото, Гран Канал сносит меня с ног своим ярким, слепящим великолепием и набежавшей малахитовой волной. Я поднимаюсь, цепляюсь крепче за борт и вдыхаю всеми легкими покачивающийся в колыбели канала красочный город-сказку.

– Направо мост Вздохов, – комментирует Марко, заметив обуявший меня восторг.

– По нему узников вели на казнь. Сквозь резную решетку осужденный последний раз видел небо.

– Печально, – замечаю я, мысленно стирая с праздничной картинки эту мрачную кляксу.

– В истории Венеции вообще много трагичного.

– Я думала, напротив, Венеция – веселый город. Все эти карнавалы…

– Ну, здесь в Средневековье легко уживались две крайности – необузданное веселье и необузданная жестокость.

– Ты об этом рассказываешь своим состоятельным туристам? – вспоминаю я полу-хобби, полу-заработок Марко.

– Да, это часть программы.

– А остальная часть что?

– Мы сейчас пришвартуемся у Пьяцца Сан Марко. Я там недалеко знаю магазинчик Интимиссими, – оставив мой вопрос без ответа, сообщает Марко.