Искусство оскорблять
Роберт Бойль требовал, чтобы рудокопы представляли отчет, с какой именно глубины земных толщ начинаются «обиталища демонов», и как выглядят их «гнезда», а Бюффон заявлял, что в Северной Америке эволюция идет медленнее, чем на других континентах.
И. Кеплер утверждал, что кратеры на Луне воздвигнуты лунными жителями, К. Фламмарион был уверен, что на ней существует растительность, а Галилей убеждал, что мысли Кеплера о влиянии Луны на приливы и отливы в морях и океанах Земли – «вздор и ребячество».
Кеплер же был убежден, что цвет – «это вещь совершенно отличная от света, некое качество пребывающее на поверхности непрозрачных тел».
Коперник не сомневался в наличии описанных Птолемеем «хрустальных сфер неба». Он лишь скорректировал египтянина, сократив количество «сфер» с 80 до 34. Это милое заблуждение даже вынесено в заглавие основного труда его жизни – «О вращении небесных сфер».
Лорд Кельвин заявлял, что рентгеновские лучи – это мошенничество, что никакой аэроплан летать не сможет, а в 1900 году выразил уверенность в том, что ничего нового в физике открыть уже нельзя.
Жан-Жозеф Вирей в своем фундаментальном труде «Естественная история человеческого рода» (Париж 1824) утверждал, что негры выделяют пот черного цвета, а Резерфорд, что коммерческое использование атомных процессов невозможно в принципе.
Тихо Браге настаивал на том, что вокруг Солнца вращаются все планеты, кроме Земли, которая остается неподвижной.
Жозеф де Лаланд утверждал, что вероятность полетов на воздушном шаре – пустая фантазия, а Французская Академия Наук в полном составе смеялась над идеей громоотвода. Она же потешалась над дифференциальным исчислением Лейбница, над теорией телеграфа и настолько категорично отрицала существование аэролитов (метеоритов), что требовала их убрать из всех музеев.
Великий Христиан Гюйгенс считал дефицит пеньковых веревок главной проблемой планеты Юпитер. По мнению Гюйгенса – наличие «при нем» четырех лун (тогда было известно лишь четыре спутника Юпитера) неопровержимо свидетельствовало о неспокойности морей этой планеты и, соответственно, о необходимости очень большого количества сверхпрочного такелажа для крепости парусов юпитерианского флота.
Эдвард Кларк (1820–1877) предупреждал, что образованность женщин приводит к «пересыханию» у них матки, а авторитетнейший гинеколог своего времени Джордж Нефейс (1842–1876) убеждал, что мастурбация ведет к слабоумию.
Сэр Артур Кизс возглавлял и организовывал тот почтительный хоровод, который палеоантропология первой половины ХХ века почти сорок лет водила вокруг останков т. н. «Пилтдаунского человека». (Мы помним, что какой-то весельчак смастерил их из вполне рецентного черепа и обезьяньей мандибулы, затем покрасил бихроматом калия и «вбросил» в научное сообщество под видом древнейшей окаменелости)
А. Сент-Дьердьи учил тому, что белок проводит электричество, хотя на самом деле он является изолятором.
Этот занятый реестр можно продолжать почти до бесконечности:
Лейбниц отвергал Ньютоновские идеи тяготения; Тесла и Маркони уверяли, что получают радиосигналы с Марса; Дарвин страстно проповедовал и разрабатывал нелепую теорию пангенов; Ричард Оуэн не смог обнаружить в мозгу обезьяны гиппокамп; Кювье доказывал, что эволюция это полный вздор; Карл фон Бэр категорично отрицал родственность живых организмов; Эдмунд Галлей полагал, что Земля имеет внутренние шары, тоже окруженные атмосферой, которая, вырываясь наружу, образует полярное сияние; Д. Пристли был убежден в существовании флогистона; Р. Вирхов посмеялся над настоящим черепом неандертальца, сделав авторитетное краниологическое заключение, что он принадлежит не древнему человеку, а русскому казаку-алкоголику XIX века; У. Гопкинс и Ч. Лайель были убеждены в глупости утверждения Л. Агассиса, будто бы лед способен передвигать каменные глыбы и посему предложили даже не обсуждать идею перемещения камней ледниками, как нелепую; А. Везалиус категорически выступал против разделения нервов на двигательные и чувствительные; К. Варолий (Варолиус) утверждал, что именно мозжечок является органом звуковых восприятий; Дальтон был убежден, что в передней камере его собственного глаза содержится жидкость синего цвета, и что именно эта аномалия обесцвечивает для него картинку мира; Гальвани до конца дней пребывал в уверенности, что открыл «электрический флюид», способный вокрешать мертвые организмы.
Итак, даже на основании этой лаконичной выборки мы видим, что самые блестящие химики, физиологи, физики, геологи, чуть-чуть выйдя за пределы своей узкой компетенции, глубоко ошибались в оценках важнейших явлений и фактов.
(Что еще забавнее, не менее часто они ошибались, оставаясь в пределах той дисциплины, изучению которой посвятили жизнь.)
Зачем мы сейчас перечислили эти смешные и (в той или иной степени) позорные ошибки великолепных ученых?
Исключительно для того, чтобы напомнить, что ошибки остаются ошибками вне зависимости от «высоты», с которой они прозвучали.
Все величие имени Ч. Лайеля не придает никакого веса его заблуждениям о ледниках, а значимость Вирхова не превращает подлинный череп питекантропа в останки русского казака.
Иными словами – мы не вправе придавать гипотезе бога (даже если ею увлечен сам Ньютон или Гюйгенс) больше значения, чем проблеме дефицита пеньковых веревок на Юпитере.
«Гиппокамп Оуэна» и «сигналы с Марса» Маркони – прекрасные примеры того, что глупость, кем бы она не была сказана – глупостью и остается.
А теперь вернемся к вопросу «безошибочности» и подведем итоги.
Говоря о творцах науки, мы говорим о людях, имеющих, образно говоря, ученую степень.
А что такое хорошая, заслуженная ученая степень?
Это, прежде всего, указание на то, что данный человек настолько углубленно занят одним-единственным специфическим вопросом, что просто не может иметь мнения ни по какому другому.
Самые блистательные прозрения в самой важной из наук не спасают от слепоты в столь общем и многосоставном вопросе, как «гипотеза бога».
Впрочем, как и в любом другом.
Разумеется, наука превыше любой «морали», и к ней не применимы ее нормы.
Но, помимо условной «морали», есть и некое «житейское» измерение, где убежденности великих ученых создавали (или могли создать) весьма существенные проблемы, как для других homo, так и для развития вида в целом.
В связи с этим вспомним еще несколько важных фактов.
Открыватель большого круга кровообращения в теле человека, медик У. Гарвей, лично инспектировал кожу узниц Инквизиции, определяя по наличию на ней «меток дьявола» степень связи обвиняемой с Люцифером. В 1633 году от его экспертной оценки зависела жизнь некоей Маргарет Джонсон. Гарвей выявил на ее теле следы «нежных прикосновений сатаны» и барышню, разумеется, сожгли.
Нобелевский лауреат Юлиус фон Яурегг заражал психически больных малярией и туберкулезом, а Альбер Нейссер здоровых людей – сифилисом, чтобы иметь возможность изучить клиническое течение этой болезни. Лавуазье публично жег книги своего оппонента Шталя, а Франклин и Грей использовали детей в весьма болезненных электрофизиологических экспериментах.
Нобелевские лауреаты – Ханс Вильгельм Гейгер, Иоханнес Штарк, Макс Планк и Филипп Ленард добровольно и искренне сотрудничали с режимом Гитлера в деле изготовления германской атомной бомбы. Эрвин Шредингер через открытое письмо, размещенное во всех газетах Австрии и Германии, уверял публику в своем восхищении Адольфом Гитлером и клялся ему в верности.
Конечно же, всех (как и всегда) перещеголял Вернер Гейзенберг.
Его имя полагается произносить «сняв шляпу». И это справедливо. Мы помним, что именно этот человек не только покорил высочайшую интеллектуальную вершину современности – квантовую теорию поля, но и отчасти сам ее выстроил.
И этот же человек был увлечен идеей вооружить III Рейх ядерным оружием. Именно Гейзенберг был автором того реактора, в котором шло обогащение урана для будущих атомных бомб Германии.
С учетом того, куда они могли быть сброшены, и какое количество лабораторий и важнейших научных разработок было бы превращено в пепел – увлечение Гейзенберга, скорее всего, было существенной ошибкой.
№ 2
Быть может, сама личность ученого, с (порой) неотделимой от нее религиозной верой содержит в себе черты, уникальность которых и позволяет сделать вклад в науку?
Напомним, что взаимосвязь личности ученого и его открытия кажется несомненной и общепринятой догмой.
Наилучшим образом эту мысль сформулировал нейрофизиолог, лауретат Нобелевской премии Джон Кэрью Экклз, видевший именно в факте научных открытий лучшее доказательства свободы воли человека и его связи с надмирной силой.
Джеймс Дьюи Уотсон, тоже лауреат Нобелевской премии, сооткрыватель структуры ДНК и автор «Молекулярной биология гена», которую по праву можно назвать одной из самых важных книг человечества, полагал, что «Каждый шаг (науки) вперед, а иногда и назад – очень часто событие глубоко личное, в котором главную роль играют человеческие характеры и национальные традиции».(Двойная спираль)
У Уотсона, как видим, роль личности в открытии предельно конкретизирована.
Еще более категоричен другой Нобелевский лауреат – Кристиан де Дюв, который пишет, что «Создание теории – это напряженный творческий процесс, несущий на себе отпечаток личности автора».
Он же характеризует Эйнштейновскую теорию относительности как «отпечаток индивидуальных, личностных черт, свойственных только ее создателю».
На первый взгляд данная точка зрения кажется единственно логичной и возможной.
Но лишь на первый взгляд.
А при соприкосновении с фактами и логикой от этого предположения не остается даже «loci udi» (мокрого места).
Дело в том, что очень многие важнейшие изобретения, принципиальные обнаружения, выявления законов природы и свойств материи были почти синхронно совершены учеными никак не связанными между собой, полностью независимыми друг от друга, разнесенными национально, географически, социально и религиозно.
Приведем краткую подборку фактов; т. е. перечислим те открытия, которые были совершены «независимо» и «одновременно»:
Кавендишем и Кулоном открыт закон притяжения и отталкивания электрических зарядов;
Парацельсом и У. фон Гуттеном заявлено о влияние сифилиса на головной и спинной мозг.
Ж. Жансеном и Локайером – сделан спектральный анализ протуберанцев солнечного диска;
Рамзаем и Лангле выявлены свойства гелия;
Дарвином и Уоллесом – сформулирована теория эволюции;
Адамсом и Леверье – обнаружена планета Нептун;
Маркони и Поповым – изобретено радио;
Опариным и Холдейном – открыты принципы абиогенеза;
Мариоттом и Бойлем – вычислены особенности поведения газов;
Августом Теплером и Вильгельмом Гольцем – изобретена электрофорная машина;
Цезарем Скалигером и Цезальпини Арецио гипотезировано существование кинестезии (мышечно-суставного чувства);
Гей-Люссаком, Жаком Шарлем и Дальтоном – выведен закон объемов;
Фон Герике и Торичелли – определены свойства вакуума;
Ж. Фернелем и П. Форестом опредеделено отравляющее влияние ртути на головной мозг;
Галилеем, де Шезо и Ольберсом – разгадан парадокс черноты вселенной;
Борелли и Жюреном – обнаружены капиллярные явления;
Герцем и Лоджем – зафиксированы электромагнитные волны;
Томсоном, Джермером и Дэвиссоном – расшифрована дифракция электронов;
Ньютоном и Гуком – определен закон обратной пропорциональности квадрату расстояний;
Гюйгенсом и Галилеем – созданы маятниковые часы;
Котуньо и Можанди – выяснена роль ликвора и законы его циркуляции меж желудочками мозга;
Декартом и Снеллиусом – открыт эффект преломления света;
Беннетом и Эанди – смоделирован электроскоп;
Шееле, Пристли и Лавуазье – классифицирован водород;
Мальпигием и Г. Баджливи зафиксирован механизм возникновения гемиплегии;
Майером и Джоулем – понят принцип эквивалентности;
Галилеем и Шейнером – обнаружены пятна на Солнце;
Латуром и Фарадеем – установлено сжижение газов;
Дальтоном и Вольтой – описано поведение паров;
Менделеевым и Мейром – открыт периодический закон;
Вейнбергом и Харди – доказан закон генетического равновесия;
Расселом и Герцшпрунгом – составлены диаграммы-классификаторы звезд;
Мюрреем Гелл-Маном и Дж. Цвейгом – написана квантовая модель элементарных частиц (гипотеза кварков);
Мёбиусом и Листером выведен парадокс «ленты Мёбиуса»;
Лобачевским и Бойяи – разработана гиперболическая геометрия.
Список можно продолжить, но, полагаем, что приведенного достаточно.
Разумеется, наш индекс не безупречен, а по отдельным позициям и дискутивен, но наличие некоей закономерности несомненно.
Есть неясность с авторством «обратного квадрата». Оба его независимых «открывателя» (Гук и Ньютон) так и не смогли допустить, что столь специфическая задача занимала в течении долгого времени кого-то еще и еще кем-то могла быть успешно решена. Гук и Ньютон взаимно обвинили друг друга в плагиате; в 1680 году в Королевском обществе состоялся красивый и обстоятельный скандал, но затем, ознакомившись с черновиками, письмами и разработками друг друга – стороны удивленно примирились. Возможны сомнения и по части первородства открытия эффекта преломления света, но, несмотря на очень тщательное расследование этой истории Лейбницем, Гюйгенсом и многими другими, никаких доказательств того, что Декарту было известно о разработках Снеллиуса так получено и не было. Внимательно изучив список и скрупулезно сопоставив даты, мы также увидим, что открытия не всегда календарно совпадают, год в год, месяц в месяц.
Порой они разнесены годами и десятилетиями. Тем не менее, они остаются сделанными независимо друг от друга, так как более позднему автору не могло быть известно ни о каких работах в этом направлении кого-либо еще. Поясню. Не редкими были случаи, когда открытие сделанное ранее, по разным причинам не было опубликовано, оставалось полностью неизвестным современникам и обнаруживалось в его архивах уже правнуками. Хорошей иллюстрацией служит находка в архивах Г. Кавендиша полной разработки закона отталкивания и притяжения электрических зарядов, которые спустя десятки лет там обнаружил Максвелл. Мы не включили в список многочисленных и тоже почти одновременных изобретателей подзорной трубы, т. е. Д. Б. Порта, Липперсгея, Ф. Мавролика, так как, помимо них у нее было еще очень много «отцов»; а так же «одновременных» авторов калейдоскопа, холодильных установок, воздушного шара, вертолета и пр.
Итак, мы убедились, в том, что ученые, не имеющие меж собой ничего общего ни по воспитанию, ни по образованию, ни по убеждениям, не знакомые между собой – примерно в одно и то же время приходили к одним и тем же выводам по важнейшим вопросам мироздания.
Даже в нашем коротеньком примере – и то смешались модники и мрачные отшельники, пламенные фашисты и унылые русские инженеры, утонченные академики и пивовары, весельчаки и меланхолики, фанатичные христиане и атеисты, убежденные холостяки и примерные главы семейств, плебеи и аристократы, а также – бургомистры, коммунисты, роялисты, пэры, революционеры, настоятели монастырей и дуэлянты.
Перечисленное нами – лишь видимая, официальная часть образов великих ученых.
В большинстве случаев деликатность не позволяла биографам углубляться в некоторые особенности их быта, привычек и наклонностей.
Но мы знаем, что у любого homo имеется очень живописная «оборотная сторона».
И можем обоснованно предположить, что различия меж свершителями одних и тех же открытий были еще разительнее, чем это запечатлено в их официальных житиях. (А нам известно, насколько эти «различия» существенны для формирования мировоззрения и личности.)
Иными словами, мы вполне вправе предположить, что меж фон Герике и Торичелли, Мариоттом и Бойлем, Маркони и Поповым были не просто «разницы», а целые «пропасти».
И тем не менее, они в одно и то же время приходили к одним и тем же выводам. Все личностные, национальные, религиозные, бытовые, политические разницы не играли никакой роли для научного результата.
Но быть может, эта несвязанность открытия и личности присуща лишь относительно локальным прозрениям?
Быть может, самые грандиозные теории все же основаны на неких неповторимых чертах их создателя?
Нет. Как мы можем убедиться – подмеченная нами закономерность распространяется на любые открытия, независимо от их масштаба.
К примеру:
Чарльз Дарвин и Альфред Рассел Уоллес никогда не встречались и не общались. До 1858 года Дарвин понятия не имел о существовании Альфреда Рассела.
Но в июне указанного выше года Уоллес прислал Дарвину набросок статьи «К тенденции независимого возникновения вариаций из оригинальной формы».
Распечатав пакет, потрясенный Дарвин увидел в строках Уоллеса свою собственную теорию, нюансы которой он скрывал до времени даже от столь близких друзей, как Хукер и Лайель.
«Я никогда не видел более поразительного совпадения. Если бы у Уоллеса был мой черновик, написанный в 1842 году, он не смог бы сочинить для него лучшего резюме». (Дарвин о работе Уоллеса)
Разумеется, есть теории не менее глобальные, чем эволюционная.
Это – квантовая, абиогенетическая, относительности, условных рефлексов и генетического кода.
Все они тоже имеют весьма неоднозначное происхождение.
При всем (условном) благоговении перед именами Эйнштейна, Опарина, Павлова, Крика, Шредингера – никого из них нельзя назвать «авторами» данных теорий. (В примитивном и однозначном смысле слова «автор»).
Эйнштейновские открытия могут быть маркированы его именем очень условно. Герман Минковский разработал математическую систему координат, без которой СТО никогда бы не появилась на свет, а Гильберт создал всю математическую основу для Общей Теории относительности. Прямыми соавторами Эйнштейна являются Максвелл, Фицджеральд, Лармор, Лоренц и Пуанкаре. По сути и СТО и ОТО – коллективная работа.
Абиогенетическая концепция, (как мы помним), была независимо разработана Александром Ивановичем Опариным и Джоном Холдейном, которые были очень надежно изолированы друг от друга географией, разностью научных школ и самой банальной политикой. (Т. е. некоторой «закупоренностью» раннего СССР).
Поначалу оба очень болезненно восприняли известие о наличии «конкурента» на другом континенте, но ситуацию (отчасти) спас рыцарственный Холдейн, признавший разработки Опарина более емкими и масштабными, а соответственно и более значимыми.
Здесь, на примере абиогенеза мы наблюдаем роль чисто внешних факторов. Они надежно ограждали ученых друг от друга.
Но, помимо внешних факторов, были и иные, подчас еще более влиятельные, чем географические и политические границы. Они тоже обеспечивали независимость совершения открытий, даже в том случае, когда ученые находились не просто в переписке, но и в близком научном контакте.
Вероятно, здесь все же следует остановиться и конкретизировать понятие «независимость открытий в науке».
Что же это такое?
Это термин, которым мы маркируем некий высокий научный результат, если к нему пришли ученые, не имеющие возможности заимствовать мысли и идеи друг у друга.
Наилучшую независимость обеспечивает, конечно, полная (в силу любых причин) изоляция исследователей друг от друга.
Но прекрасными изоляторами могут работать также: гордыня, конфликтность, честолюбие и персональный научный вес.
Данная мысль кажется не слишком простой, но ее легко прояснить на примере квантовой теории.
Перечисляя всех, кто был причастен к ее созданию, мы говорим о множестве крупных, своенравных и свободомыслящих персонажей.
Очень разные – Планк, Бор, Дирак, Эйнштейн, Гейзенберг, Шредингер, Резерфорд, Луи де Бройль, фон Нейманн, Паули, Йордан – вместе воздвигли теорию квантов только по той причине, что действительно одинаково видели конструкцию микромира.
Факты не оставляли им ни выбора, ни маневра. Возможно, вопреки их воле. Гарантированно – вопреки их самолюбию.
Абсолютная «независимость» здесь обеспечивалась уже не физической изолированностью, а той адской гордыней, которой в равной степени славились все творцы квантовой теории.
Напомним, что ни для Гейзенберга, ни для Дирака, уже не говоря о Планке, Боре или Эйнштейне, «поводков» чьего-либо авторитета никогда не существовало.
Более того. Каждый из них дорого бы дал за возможность красиво оттоптаться на именитом коллеге, уличив его в ошибке.
(Возможно, это было бы очень деликатное и сострадательное вытирание ног о чей-то авторитет, но оно неминуемо бы было.)
Но…как мы уже отметили, никому из них не было оставлено выбора. Сумма фактов «уперла клинок в горло» каждого из них, приговорив к (почти) абсолютному (почти) единомыслию в квантовом вопросе.
Будем откровенны: мысли об отсутствии жесткой зависимости меж научным открытием и личностью ученого не являются новацией.
В несколько более размытом и призрачном виде (не столь кропотливо сформулированные) они содержатся у Тюрго, Кондорсе, Годвина, Вернадского, Шубина, Мертона и Стиглера.
У Кондорсе и Тюрго они затуманены невыносимым многословием и романтизмом стиля.
Вернадский уже был чуть конкретнее (с поправкой на вообще присущую ему «душноватость» и «заковыристость» изложения).
Он почти «нащупал» существование некоего единого всемирно-исторического процесса познания, мало зависящего от персоналий, личностей и даже от общего «прогресса человеческих обществ».
«Мы выдвигаем независимость основного тона исторического хода научного мышления от исторической обстановки, единство процесса. Очевидно, это имеет место для всего человечества – вне различия государственных организаций, рас, наций, общественных слоев….Изучая историю точного знания, мы ясно видим, как перед нами открывается нечто целое, глубоко связанное тысячью нитей со всей историей человечества.» (Труды по истории науки в России, ч. II гл.1., М.1988)
Наш современник, недурной формулировщик Нил Шубин, опираясь на работы Мертона и Стиглера, весьма буднично подметил, что «многие великие идеи приходили к разным людям практически одновременно» и, что «ни одно научное открытие не названо именем его первооткрывателя… Богатая история открытий – не линейный путь от одного человека к следующему, а продукт социальной среды с бесчисленными предшествующими эпизодами, и в результате, многими авторами. Часто сам изобретатель или первооткрыватель играет менее важную роль, чем среда, которая подготовила открытие, чем то, что так сказать, «витает в воздухе». (Neil Shubin The universe witin 2013)
Все очень просто. Если в помещение закачать иприт, хлор или иной токсичный газ, то не все находящиеся в нем упадут одновременно. Кто-нибудь сделает это первым. Такая же история и с открытиями. Постепенно складываются обстоятельства и плюсуются знания, которые делают открытия неизбежными. Все, как и всегда детерминировано средой, обстоятельствами или их возросшей суммой.
Макс Планк на юбилейном заседании немецкого физического общества сформулировал это с поразительной простотой: «Представьте себе горняка, который с напряжением всех своих сил ведет разведку благородной руды, и которому однажды попадается жила самородного золота. Причем при ближайшем рассмотрении она оказывается бесконечно богаче, чем можно было предполагать заранее. Но! Если бы этот горняк не натолкнулся на жилу, то безусловно, это сделал бы его товарищ.»
А Макс Борн пошел еще чуть дальше, вычислив следующую закономерность: «процесс накопления и приложения знаний как результат деятельности всего человеческого рода в течении длительного времени должен следовать статистическому закону экспоненциалтного роста, и не может быть приостановлен».
№ 3
Мы можем осторожно сделать вывод, что нам нет и не может быть никакого дела до бытовых привычек или личных взглядов того или иного создателя науки.
Все эти слагаемые личности не имеют никакого значения.
Ученый может быть сатанистом, жадиной, онанистом, мотом, ростовщиком, карманником, религиозным фанатиком, педофилом, убийцей, клеветником, завистником, героем, вором, гомосексуалистом, девственником, нормальным развратником, ханжой или кощунником, угрюмым молчуном или блестящим оратором.
Для результата его работы все это имеет не больше значения, чем форма крышки его гроба.
Он может быть самоучкой, как Реомюр, Фаренгейт, Ампер, Лаплас, Дальтон, Кеплер, а может быть аббатом, как Мендель или журналистом, как Энгельс; академиком, как Опарин или солдатом, получившим образование на полях войны, как Ламарк или Декарт; переплетчиком, как Фарадей, школьным учителем, как Циолковский, приказчиком в бакалейной лавке, как Шлиман или профессиональным обитателем лабораторий, как К. С. Лешли.