Но, в общем-то, свое дело он сделал – спас своего дружка. Этой секундной паузы мне хватило, чтобы восстановить над собой контроль. Я повернулся к поверженному врагу боком, и, обводя взглядом всю палату, задерживаясь, главным образом, на его дружках, медленно и тихо произнес:
– Если хоть одна сука еще мне такое скажет – будет то же самое.
Никто из присутствующих не издал ни звука. В полнейшей тишине я подошел к своей койке и уже собрался, было лечь, как вдруг распахнулась входная дверь, и в проеме показались дежурный врач с медсестрой.
– Что у вас здесь произошло? – фальцетом выкрикнул врач, испуганно наблюдая за тем, как моя жертва ползала по полу, безуспешно пытаясь встать на ноги. За время моего пребывания в больнице этот доктор дежурил всего пару раз. Он с самого начала мне не понравился. Прежде всего, своим совершенно формальным подходом к исполнению обязанностей. Да и внешность его никак не могла вызвать уважения – небольшого росточка, с заметно выделяющимся брюшком и глубокой залысиной. С пациентами особо не разговаривал, подойдет, задаст стандартный вопрос о самочувствии и, не дожидаясь ответа, бежит дальше. Похоже, сейчас он как раз сменил Наталью.
– Да все нормально. Леха тут споткнулся и упал, вот об угол кровати стукнулся, – раздался голос, кажется, кого-то из его друзей. Ага, значит, его зовут Леха. Ну, слава Богу, выручил. А то перекочевать из больницы прямо в милицию как-то совсем не хотелось.
Доктор недоверчиво поглядел на говорившего, затем перевел взгляд на, наконец-то, поднявшегося Леху.
– Что с вами?
– Нормально все, – выкашлял из себя страдалец, покачиваясь и делая машинальные движения руками, будто отряхивая с боков невидимую пыль.
– Вы действительно сами упали? – глядя ему в глаза, продолжал доктор.
– Упал, – пробурчал он себе под нос.
Врач стал внимательно рассматривать его физиономию, затем, схватив пальцами за нижнюю челюсть, начал поворачивать голову туда-сюда. Я заметил, что вокруг глаз захватчика койки уже начали расплываться темные круги. Не очень-то похоже на падение. Но, судя по всему, доктор решил особо не заморачиваться. Разжал пальцы и велел парню ложиться на кровать.
Побитый захватчик слегка кивнул и сделал было шаг в сторону моей несостоявшейся койки, но тут вдруг замешкался, бросив на меня быстрый взгляд. Я отвернулся, усмехнувшись. Бедняга не знал, лишился ли он своего приобретения, и из-за этого пребывал в явной растерянности. Дурак! Так ничего и не понял. Мне достаточно было уже того, что я защитил свое достоинство, а койка – что ж, я сам признал ее за ним, и захватывать чужое имущество считал не вправе.
Правильно оценив ситуацию, он, не глядя в мою сторону, уверенным шагом проследовал в угол и плюхнулся на койку. Дверь за доктором закрылась, но гнетущее гробовое молчание в палате оставалось еще долго. На завтраке в столовой тоже не было обычного оживления. Каждый молча пережевывал свою порцию, а закончив, так же беззвучно относил грязную посуду и шел на выход. Я обратил внимание, что за столом вокруг меня образовалось обширное пустое пространство, как если бы я страдал проказой. Не стал исключением даже надоевший мне своими расспросами мужичонка, раньше всегда подсаживающийся рядом. Побитый Леха пошел в курилку, следом потянулись два его приятеля. Один в дверях слегка обернулся, взглянув на меня искоса. Взгляд этот зародил какую-то смутную тревогу. Я допил свой чай, отнес посуду на столик в углу и пошел в палату.
Несколько человек, видимо, те, кто не курит, уже находились на своих местах. Остальные постепенно подтягивались из курилки. Последней в палату вернулась компания палатных террористов, во главе со своим побитым командиром. С их возвращением, как ни странно, намного шумнее не стало, вели они себя на удивление тихо, не хохотали и разговаривали вполголоса. Это меня сильно обрадовало, так как дало возможность спокойно лежать, погрузившись в свои мысли. Тишина способствовала раздумьям, но её было недостаточно. Воспоминания хаотично вертелись в голове, устраивая там форменный бардак. К многочисленным событиям последних дней добавилось еще и сегодняшнее происшествие. Что же мне так везет? Карму подпортил кто-то что ли? После пары часов такого лежания мне так и не удалось наметить никакого путного плана действий на ближайшее после выписки из больницы время. Попросить что ли успокоительного? Для начала решил сходить в туалет. Может, небольшая прогулка поможет слегка развеяться и разбить бесконечную чехарду в черепной коробке.
На выходе из туалета чуть не столкнулся с надоевшим мне своими расспросами любопытным мужичонкой из нашей палаты. Машинально буркнув извинение, я уже готов был продолжить свой путь в палату, но тот вдруг, приложив палец к своим губам, начал мягко заталкивать меня обратно. Честно говоря, в первый момент я просто растерялся и стал инстинктивно сопротивляться. Мелькнула мысль, что товарищ имеет нетрадиционную ориентацию и сейчас начнет приставать. Но затем дошло, что тот просто хочет сообщить что-то по секрету.
Оглядевшись по сторонам и заглянув под двери кабинок, он удостоверился, что в туалете никого нет и начал говорить быстрым шепотом, постоянно бросая косые взгляды на входную дверь.
– Слушай, Олег, ты, я смотрю, нормальный парень. И козла этого правильно наказал. Но только, похоже, ты получил большой геморрой, – тут он сделал небольшую паузу.
Я слушал его, не перебивая. Раз уж начал говорить – говори все. Какой такой геморрой? Тем временем, мой осведомитель продолжал.
– Этот Волчок, ну, кого ты побил, чувак непростой. Он по бакланке отсидел года три, вышел как раз с месяц назад. Сам, конечно, урод уродом, но корчит из себя правильного пацана. Так вот, слушай, – он еще больше понизил голос, – Волчок сейчас в курилке своим кентам сказал, что тебя замочит.
Господи, вот напугал! А я-то подумал, что вправду что-то серьезное. Заметив улыбку, мой собеседник заметно разозлился и даже слегка повысил голос.
– Слушай! Ты вообще ни фига не врубаешься. Я же тебе сказал: он играет правильного пацана. Раз сказал при свидетелях, что замочит, то должен замочить в течение суток. А если не сделает – значит, никакой он не правильный пацан, раз за базар ответить не может, а простой фуфлыжник. А ты знаешь, что делают с фуфлыжниками, которые за пацанов играют?
Я покачал головой, хотя и догадывался, что ничего хорошего. Меж тем собеседник продолжал.
– Я знаю его, он на Пролетарке живет от меня через дом. Отец его лет двадцать отсидел, а сам он с детства с бандюками тусовался. В этой компании его запросто могут и опустить, так что выхода у него нет. Короче, я тебе сказал, дальше думай сам. Понял?
И тут до меня дошло, что количество моих проблем увеличивается. За что же мне такое наказание? Жуткая обида нахлынула океанской волной. Именно обида, а не страх. Обида за то, что все эти приключения, в конце концов, угробят меня еще до того, как я сумею раскрыть тайну гибели моей Машуни и отомстить ее убийцам. Интересно, что в этой ситуации посоветует мой неожиданный помощник?
– И что, по-твоему, я сейчас должен делать?
– Валить нафиг отсюда.
Замечательно! Валить. А как это сделать, если выход из инфекционного отделения всегда на замке. Я высказал эти соображения моему собеседнику. Мужичонка пожал плечами.
– Слушай! Ну что мне тебя всему учить что ли? Сам придумай что-нибудь, – и, подумав секунду, уже спокойнее, добавил, – ночью подойди к дежурной медсестре, дай ей рублей сто, скажи, что к девке надо в город на несколько часов. Понял? Короче, все, давай! Я тебе ничего не говорил, – и он махнул головой в сторону выхода, показывая, что разговор окончен.
Весь день прошел в напряжении. К вечеру атмосфера в палате потихоньку стала входить в привычное русло. Разговоры стали громче, даже со стороны компании молодых придурков время от времени раздавался смех. Я все время вслушивался в их разговоры, пытаясь уловить хоть что-нибудь, что имело бы касательство ко мне. Но кроме тупых шуток и рассказов о своих дурацких похождениях, ничего не удалось разобрать. В конце концов, закралось сомнение – а, часом, не сгущает ли краски мой добровольный помощник? Может, не так уж все и страшно? Ну, сказал человек в сердцах «убью его», ну, мало ли, кто чего может сказать в подобной ситуации? Я вон не один раз на улице видел, как ребенок ревет во весь голос, а мать шлепает его и кричит: «я тебя сейчас убью!». Но это же совсем не значит, что она и вправду собралась его убивать. А все эти россказни про воровские законы – может, так оно и было лет двадцать или тридцать назад. Мужичонке ведь за пятьдесят, и все его знания в этой области, скорее всего, давно потеряли актуальность. Да и вообще, если разобраться, как этот придурок собрался меня убивать? Зарежет во сне прямо в палате? Или подкараулит, когда выйду в туалет? И что – он рассчитывает остаться безнаказанным? Ведь обязательно будет расследование, и он неизбежно станет главным подозреваемым. Может, он задумал сразу после убийства сделать отсюда ноги? Но тогда тем более у следствия не будет никаких сомнений в том, кто это сделал.
Скорее всего, с помощью таких рассуждений я просто пытался сам себя успокоить, не желая делать резких телодвижений. Уходить в неизвестность из места, где тепло и неплохо кормят, всего лишь из-за маловероятной гипотетической опасности, казалось совершеннейшим абсурдом.
В таких вот мыслях день и прошел. Наконец, наступило время отхода ко сну и в палате выключили свет. Несмотря на все мои попытки самоуспокоения, через час понял, что заснуть, скорее всего, не получится. Тогда стал размышлять о возможных причинах моих злоключений. Очень важно было получить ответ на вопрос: можно ли было избежать всех этих несчастий? Что я сделал не так? В то же время из подсознания не уходило ощущения тщетности такого анализа. Что толку от того, что пойму – какие совершил ошибки. Все равно, нет у меня машины времени, чтобы все исправить. Ведь Машуню уже не вернуть. А все остальное, в сравнении с этим, не имеет абсолютно никакого значения.
Тем не менее, мозг автономно продолжал делать свое дело. Хотя весь этот круговорот событий и не давал толком сосредоточиться, все равно простейший анализ фактов подсказывал, что беды начались после того, как я заявил о похищении девушки на остановке. В пользу того, что гибель моей супруги и это событие должны иметь связь, говорит тот факт, что меня явно специально вызвали ложным звонком и продержали на приличном расстоянии от дома, пока ее убивали. Получается, что если бы я не заявлял о том, что увидел, то ничего бы не произошло? Ну, да, мучила бы потом совесть какое-то время, но потом все бы забылось.
И тут, представив себе такую ситуацию, понял, что на тот момент поступить иначе и не мог. То есть был обречен уже изначально. Нет, конечно, если бы кто-то мне сказал, чем это все чревато, я, разумеется, наплевал бы на все угрызения совести. Тем более что, как показала жизнь, мое заявление в милицию на судьбу девчонки все равно никак не повлияло. Но прислушавшись к себе, осознал, что даже если бы и нашелся такой оракул, в тот момент я бы ему просто не поверил. Потому что еще пару недель назад был абсолютно уверен, что все, что со мной произошло, бывает только в дешевых триллерах или криминальных сериалах.
Так я лежал в тишине уснувшей палаты с закрытыми глазами часа два, а, может, больше. Вывод, который следовал изо всех этих моих размышлений, был до безобразия простым, и вместе с тем циничным: если тебе вдруг посчастливилось стать свидетелем преступления – не торопись обращаться в органы.
А время меж тем плавно сочилось, отсчитывая свои минуты и секунды. Вот уже закончились хождения моих соседей «в туалет – покурить», прокрались в палату футбольные болельщики, смотревшие какой-то вечерний матч по телевизору. Откуда-то начал раздаваться храп.
Сон никак не шел. Было тревожно.
Конечно, я понимал, что причина этих волнений – сегодняшнее происшествие и предупреждение доброжелателя-мужичонки. Нет, это же просто бред! Идти на убийство прямо в больнице, да еще и предварительно рассказав об этом кому ни попадя. Рассудок отказывался признавать реальность угрозы.
Я прислушался к звукам из того угла, где располагалось спальное место моего врага, но там все было тихо. Слегка настораживало некоторое напряжение в поведении моего врага и его приятелей перед отходом ко сну. Никакого обычного трепа со смешками до глубокой ночи. Тихо просочились после вечернего перекура и молча разошлись по своим местам. Я всячески отгонял от себя опасения грозящей опасности.
Интересно, а почему все-таки большинство людей категорически отторгает мысль о том, что именно с ними может случиться какая-нибудь трагедия? Вот и я в данном случае ничем от них не отличаюсь. Хотя кому-кому, а уж мне-то после событий последних дней вообще пора стать параноиком. И я приступил к самокопанию, пытаясь выяснить мотивы людей вообще и свои, в данной конкретной ситуации. Ну почему никак не хочу сейчас поверить в то, что этот побитый мною ублюдок всерьез собирается меня убить? Вот с женщинами, например, все понятно – ими движет иррациональное суеверное опасение «накликать беду». В том смысле, что если думать про плохое и готовиться к плохому, то оно обязательно произойдет. И наоборот. Например, оружие в доме держать нельзя, потому что оружие стреляет, а любая стрельба – это очень плохо. А вот огнетушитель – это к пожару.
Но в моем случае причина все-таки в чем-то другом. И тут, наконец, дошло. Это же обычная лень. Потому что признать существование опасности – значит делать что-то, что позволило бы данную опасность избежать. В частности, мне сейчас следовало бы делать отсюда ноги, и как можно скорее.
Но что значит бежать? Променять теплое место, где вдобавок еще и бесплатно кормят, на сырую холодную неизвестность, где меня ищут убийцы в погонах?
И хотя в качестве обычной защитной реакции самоуспокоения мне бы сейчас очень хотелось отмахнуться от полученной информации и спокойно уснуть, в глубине души все равно сидел и скрипел параноик, никак не давая расслабиться.
«Господи!» – который раз за последние несколько дней возопил возмущенный внутренний голос, задавая один и тот же риторический вопрос, – «почему же я все время вляпываюсь во всякие мерзкие истории?».
Рациональная часть моего «я» прекрасно осознавала, что не нужно ходить к гадалке для того, чтобы получить ответ. Причина в том, что я – неадекват. В самом прямом смысле этого слова. Мои действия неадекватны обстановке. Но это вполне естественно, ведь мое формирование как личности проходило в совершенно другой действительности. С детства я слышал, что воровать и врать – плохо, что агрессивность – признак глупости, а силу применять можно только для защиты. Только вот в том мире, где я волею судьбы очутился, все эти принципы, похоже, вывернуты наизнанку. И теперь для того, чтобы перестать постоянно получать проблемы на свою задницу, мне надо поменять свою природу, то есть стать соответствующим окружению. Грубо говоря, стать другим человеком.
А, может, проще было бы поменять обстановку? Ведь для этого нужно всего-навсего оказаться среди нормальных адекватных людей, устроиться на приличную работу. А еще найти жилье. Но жилье, даже комнатка в квартире у какой-нибудь бабульки, стоит денег. Значит, последовательность такая: сначала работу, а потом жилье. Но работать первое время придется, не имея жилья. Как это осуществить на практике – непонятно.
Черт! Всего-навсего! А ведь есть еще одна проблемка – на меня хотят повесить убийство и похищение, которое, скорее всего, тоже убийство. Это тоже как-то надо решать. Потому что если меня объявили в розыск, то на свободе мне долго не гулять. А там камера, пытки и «чистосердечное признание». А потом просто умру. Например, от сердечной недостаточности. Или совершу «самоубийство». И в никому не нужных отчетах напишут: «преступник не выдержал тяжести содеянного». Не будут же они, в самом деле, доводить до суда дело, где все шито белыми нитками. Как там у них? «Дело закрыто в связи со смертью обвиняемого»? Вот и мое дело так закроют.
Как уже не раз осознавал, оставаясь наедине с самим собой, смерти я не боялся. Боялся пыток. Плюс к этому, совершенно не хотелось, чтобы меня все считали преступником и убийцей Машуни. Я горел жаждой успеть отомстить ее убийцам. Не хотелось умирать, не исполнив свой долг перед ней.
Была и еще одна причина, по которой не хотелось умирать. Я чувствовал, что обязан докопаться до сути открытого мной явления, создать на его основе новый источник энергии и принести этим пользу человечеству. Звучит громко и честолюбиво, но я на самом деле хотел этого. Не зря же, в самом деле, поглощал кислород на планете столько лет.
И тут я задумался. А ведь этот чертов энергетический эффект во всем и виновен!
Не открыл бы его – не уволили бы меня с работы. Соответственно, не надо мне было бы бомбить на машине, и не вляпался бы я тогда во всю эту историю. Получается, что все эти бедствия – расплата за открытие.
Или жертвоприношение.
Да, не любит природа просто так приоткрывать свои тайны.
Где-то читал, что в древности перед тем, как начать строить крепость или храм, на месте будущего строительства приносили человеческую жертву, и затем тело закапывали под фундамент. Чтобы здание лучше стояло. Со мной, судя по всему, похожая история. Ну, что ж, тогда, получается, есть надежда, что из этой затеи может выйти что-нибудь путное.
Мысли мои между тем опять вернулись к самой, так сказать, актуальной проблеме. Я не мог решить – реальна ли угроза моей жизни со стороны этого Волчка, или же нет.
Не знаю, сколько времени пролежал так в раздумьях. Часа два, может, больше. Мозг уже готов был провалиться в сон, но тут со стороны мочевого пузыря пришло ощущение дискомфорта. Идти в туалет было лень, и какое-то время еще надеялся, что и так удастся уснуть. Но после непродолжительной борьбы мочевой пузырь победил. Стараясь не скрипеть пружинами кровати и не шаркать тапками, встал и потащился на выход. Уже в коридоре, когда закрывал за собой дверь, из палаты послышался легкий шорох. В тот момент я не придал этому особого значения, просто отметил про себя, и направился к туалету в дальний конец коридора.
Могильная тишина туалета вызвала неприятные ассоциации со склепом. Тихое журчание воды, сочившейся из неисправного унитаза, лишь подчеркивало это сравнение. Вдруг со стороны коридора донесся еле слышный скрип двери, а затем шаги. Вернее, шагов-то как раз и не было слышно, а о том, что по коридору идет человек, можно было догадаться только по скрипу деревянных половиц. Древний инстинкт, оставшийся еще от животных предков, моментально заставил напрячься. Зачем кому-то надо красться бесшумно, если у него нет никаких враждебных намерений? Я притаился за дверью, бросив взгляд по сторонам в поисках хоть какого-нибудь оружия. На глаза попалась деревянная швабра. Как говорится, на безрыбье и рак – рыба. Осторожно, чтобы не громыхнуть шваброй о стальное ведро, взял ее в руки. Крадущийся тем временем достиг туалета, но не стал входить сразу внутрь, тихонько постояв несколько секунд в дверном проеме.
Уже почти не осталось сомнений в том, что человек за дверью представляет для меня угрозу. Опасность, притаившаяся совсем рядом, скрываемая от глаз лишь несколькими сантиметрами дерева, заставила шевелиться волосы. Сердце билось так, что казалось, его слышно аж в коридоре. Между тем человек, притаившийся за дверью, наконец, сделал шаг через порог и крадучись направился в глубь туалета. Когда он оказался в поле моего зрения, я смог убедиться в том, в чем почти уже не сомневался.
Этим человеком был побитый мною сегодня Леха-Волчок.
Правую руку он держал за спиной и в ней в свете лампы блеснуло узкое лезвие ножа. Все ясно – мне в очередной раз повезло попасть в смертельно опасный переплет. Я стоял, лишь слегка прикрытый дверью, и молился, чтобы он не обернулся. Мелькнувшее было желание ударить его сзади шваброй по голове быстро испарилось, так как из своего положения мгновенно и бесшумно подготовиться к удару не вышло бы. Молитвы были услышаны: мой враг, не оборачиваясь, прокрался прямо к кабинкам. Через несколько секунд он убедится, что там никого нет. Это время надо попытаться как-то использовать.
Я неслышно шагнул из-за двери и взял свое оружие наизготовку. Швабра против ножа, интересно – кто кого? И в этот момент мой противник оказался лицом к лицу передо мной. Судя по его расширившимся глазам, для него мое появление было полной неожиданностью. Необходимо было без промедления использовать фактор внезапности. Сделать замах для удара не позволяла теснота помещения, и я просто совершил выпад вперед, концом палки, словно штыком, изо всей силы ткнув его в живот. Удар получился настолько быстрым, что мой враг не успел сделать даже движения, чтобы защититься. Он только охнул и рухнул на пол, выронив нож и схватившись за живот.
Несколько мгновений постоял над ним, не зная, что делать дальше. Вспомнилась услышанная где-то поговорка: «смертельный враг, оставленный в живых, становится вдвое опаснее». Поднял швабру, чтобы добить его ударом по затылку, но понял, что ударить беспомощно лежащего на полу человека не способен. Пнул ногой нож, который, зазвенев о кафель пола, вылетел из туалета в коридор, и пошел прочь. В дверях обернулся на своего поверженного врага. Тот представлял собой жалкое зрелище, продолжая лежать, скрючившись и тихо постанывая. Все, хватит с меня этих дурацких игр. Надо валить отсюда, пока этот урод не оклемался. Похоже, мой доброжелатель-мужичонка сказал правду. Этот не успокоится, пока не прирежет меня. В коридоре носком тапка на всякий случай загнал нож в нишу под батареей у окна и пошел в палату.
В палате было тихо, хотя я подозревал, что приятели Волчка не спят, дожидаясь результатов его вылазки. Тем не менее, когда я зашел, никто не окликнул. Наверно поняли, что это я вернулся, а не он. Что ж, будет им сюрприз. Сейчас главное – смотаться отсюда, пока не поднялся шум. И я начал тихо, но быстро одеваться. По пути на лестницу мельком бросил взгляд в туалет. Волчок уже не лежал, а сидел на полу с закрытыми глазами, вытянув ноги, прислонившись спиной к стене, и держался руками за живот. Похоже, здорово ему досталось. На мгновенье внутри зашевелилось что-то вроде жалости, но тут же вспомнил, что этот подонок только что хотел меня просто зарезать, как барана, и это чувство моментально улетучилось.
Спустился по лестнице на первый этаж. Дежурной медсестры на месте нет – явно где-нибудь дрыхнет. Ну и слава Богу – хоть удастся покинуть это заведение незамеченным. Я нажал ручку и толкнул дверь.
Дверь отказывалась поддаваться, надавил сильнее – тот же результат. Все ясно – закрыта на замок. Может, удастся вылезти через окно? Бесполезно. Окна, расположенные по концам коридора, не открывались по причине отсутствия ручек. Можно было открыть только верхнюю фрамугу, но в такую щель могла просочиться разве что кошка, да и то не слишком толстая. Значит, выбора особо нет – надо искать медсестру и просить, чтобы выпустила.
И, чертыхаясь про себя, пошел проверять помещения для медперсонала. Одна из дверей поддалась под нажимом. В кабинете тускло светила настольная лампа, медсестра – довольно пожилая тетка – спала на коротеньком диванчике. Ну вот, найти – нашел, а как теперь ее будить-то? Ладно, слава Богу, что здесь спит, а не укатила куда-нибудь. От наших эскулапов всего можно ожидать. Я кашлянул, прочистив горло, и произнес негромко:
– Прошу прощения!
Реакцией на мою фразу было лишь еле заметное шевеление. Пришлось повторить уже громче, для верности слегка постучав пальцами по ее плечу. Тетка встрепенулась, села на диван и взглянула на меня вытаращенными от испуга глазами.
– Что такое? Ты кто?
– Да все в порядке, я из двадцать восьмой палаты. Мне бы выйти сейчас на пару часов.
– Ты что – совсем с ума сошел? Сколько сейчас времени? Иди спать, никаких выйти.
Я решил выдвинуть аргумент, обычно безотказно действующий на работников медицины и правоохранительных органов. Покопавшись в кармане, извлек оттуда сторублевую купюру и поднес к ее лицу. Взгляд тут же изменился. В нем уже была заметна внутренняя борьба. Так как исход этой борьбы был пока непредсказуем, решил удвоить силу аргумента, вытащив еще одну бумажку такого же достоинства. Теперь главное, чтобы ее жадность не сыграла со мной злую шутку. А то захочет сейчас за мой счет решить все свои материальные проблемы.
– Больше нет. И так последнее отдаю, – поспешил отрезать в ответ на блеснувшие жадно-вопросительные искорки в ее глазах.
Тетка схватила купюры и начала нащупывать ногами тапки.
– Давай, пошли. Смотри только у меня, чтобы вернулся до прихода дежурного врача.
И она засеменила к посту у выхода.
– Успею, конечно! – беззастенчиво соврал я, пытаясь вложить в голос максимум уверенности, – мне всего-то на пару часов: с девчонкой встретиться надо.