Утренний Всадник
– Да я тебе глаза твои бесстыжие выцарапаю, чтоб знала, куда глядеть! – завопила Синичка и бросилась к Смеяне.
Смеяна мигом вскочила на ноги, подобралась – не Синичке было ее испугать. Вся ее сила как будто собралась в комок, в кулак, готовый ударить, и острые когти блеснули где-то в глубине…
И вдруг Синичка, не добежав до Смеяны пяти шагов, вскрикнула, разом встала на месте, взмахнула руками, как на жердочке над ручьем, и упала на землю. С визгом она вскинула перед собой локоть, как будто защищаясь от удара, а потом стала отползать назад, визжа, словно увидела что-то страшное.
На опушке, в дрожащей кружевной тени развесистой березы, на том месте, где только что стояла сжавшая кулаки Смеяна, Синичка вдруг увидела рысь. Крупный зверь со стоячими тонкими ушами подобрался, готовясь к прыжку, припал к земле на длинных широких лапах. В злобном оскале блестели белые зубы, желтые глаза горели яростью. Синичка не смогла заметить, куда девалась Смеяна и откуда взялась рысь – просто вдруг увидела одну вместо другой.
Девушки, еще во время их перебранки бросившие работу, не решались подступиться к визжащей Синичке, испуганно приоткрыли рты. Волосы пошевеливались у них на головах – столько дикого страха было в ее голосе.
Смеяна, удивленная не меньше других, выступила из тени березы на солнце. Уж не слишком ли Синичке напекло голову – не повредилась ли она рассудком?
И Синичка мгновенно смолкла. Ее рука была прижата ко рту, как будто она хотела заглушить собственный крик, а огромные глаза дико смотрели на Смеяну. Смеяна шагнула к ней, и Синичка, как опомнившись, резво поползла по земле назад, замычала что-то.
– Не… не подходи! – выдохнула она, замахала в воздухе рукой, как будто отгоняя виденье. – Макошь Матушка! Чур меня храни! Гром на тебя! Брегана Заступница!
– Да ты что? Синичка! Опомнись! Что с тобой?
Сестры обступили ее, подняли с земли, отряхнули ей рубаху и подол плахты. Синичка дрожала и все оглядывалась на Смеяну.
А та сдвинула брови, ничего не понимая. Ей вспомнились собственные детские проделки, когда она подстерегала сестер в темных сенях и пугала их блеском своих глаз. Но сейчас она ничего такого не собиралась делать!
– Оборотень! – вскрикнула Синичка, как только отдышалась и снова обрела полный голос. – Оборотень! Гром на тебя! Рассыпься! Поди в болото, под черный камень, под кривую корягу, и там тебе место до скончания века!
– Да ты рехнулась! – снова возмутилась Смеяна. – Обезумела! То я тебе одно, то я тебе другое! Еще что?
– Перестань, ты на кого гром зовешь – не на мару, на сестру ведь! – пыталась успокоить Синичку Топотушка.
– Лесовуха ей сестра! – визжала Синичка, никого не слушая. – Я видела, видела! Она рысью обернулась! Обернулась и на меня зубы скалила! Она оборотень, оборотень!
Девушки недоуменно замолчали. Каждая пыталась вспомнить, что было в те мгновения со Смеяной, и не могла – все смотрели только на Синичку. А Смеяну скрывала полутьма березняка, дрожащая тень ветвей, резкий перепад света и теней. Никто не видел ее, но ни одна из девушек не поручилась бы, что этого не может быть.
– А ведь… – ахнула Верёна. – Ведь у нее глаза светятся…
Кто-то еще ахнул, кто-то позвал чуров. Все разом вспомнили детские игры.
– А как она царапается! – кричала Синичка, все больше убеждаясь в своей правоте.
– А как ходит тихо… – прошептала Коноплянка.
И все разом повернулись, глядя на Смеяну. И она застыла на меже леса и репища, почему-то не решаясь к ним подойти. Изумленные и испуганные взгляды сестер воздвигли между ними стену, более глухую, чем недавние упреки.
– Эй, девки! – вдруг закричал с соседнего поля, лежащего чуть ниже по Истиру, голос брата Кудрявца. – Заснули вы там, что ли? Глядите скорее! Сам князь к нам едет!
* * *На стайку девушек, сбившихся в кучу на краю репища, словно брызнули живой водой. Забыв о Смеяне и Синичке, все бросились к высокому берегу реки, да и сама Синичка, торопливо оправляя сбившуюся плахту, поспешила за всеми. Смеяна тоже хотела бежать, но случайно бросила взгляд на Грача и остановилась. Его смуглое лицо разом как-то осунулось, на нем отразилось острое беспокойство. Он бросил корзину и сделал такое движение, как будто хотел бежать, но застыл на месте.
Князь! Зачем князь, не слишком любивший покидать Славен, поедет к ним в неурочное время? До полюдья еще не один месяц! Смеяна сразу подумала, что приезд князя может быть связан с битвой на реке. С неудачей княжича Светловоя… и с ним, с Грачом! Верно, верно, так! А что, если князь узнал, что один из лиходеев, последний, остался на этом берегу Истира и живет у них? А что, если приехали за ним?
Грач, судя по его напряженному лицу, сообразил все то же самое, но гораздо быстрее Смеяны. Он-то хорошо знал ценность своей черноволосой головы, единственной во всем нижнем течении Истира. Грач быстро оглянулся к берегу, его рука дернулась к поясу в привычном поиске оружия. И тут же он досадливо вздохнул, найдя там только ремешок науза; смуглые пальцы сжались в крепкий кулак. Тонкий и легкий, почти незаметный, науз напрочь лишил его возможности бежать.
– Иди сюда! – Смеяна кинулась к Грачу, схватила его за руку и торопливо потянула в ближний березняк. – Скорее!
Они вбежали в тень и бросились меж белых стволов в глубь березняка, туда, где он переходил в смешанный густой лес. В этой стороне далеко не было никаких соседей, и Смеяна молилась про себя на бегу, чтобы таинственные силы Надвечного Мира, призванные Велемом охранять пленника, отодвинули невидимую границу Ольховиков как можно дальше. Грач бежал за ней, ни о чем не спрашивая.
Звериное чутье вело Смеяну дальше от жилья, от хоженых троп. Она по-прежнему держала Грача за руку, как будто боялась его потерять. На пути встретился ручей, и Смеяна с разбегу вскочила в него, пошла по дну. Муть и взбаламученный песок мигом унесет водой, а следов не останется. Путая след, Смеяна по руслу ручья немного вернулась обратно, потом вывела Грача на берег и потянула в ельник. Здесь было полутемно, на плотном ковре старой рыжей хвои не оставалось следов.
– Сиди здесь! – сказала она, указав Грачу на поваленную ель, вывернутую с корнем. – И с места не двигайся. Там, за ельником, на полянах уже Перелоги овес сеют, туда тебя науз не пустит. А я к тебе скоро приду. Только узнаю, зачем князь приехал. И поесть тебе принесу. Ты жди.
Грач смотрел на нее своими большими темно-карими глазами и почему-то вдруг усмехнулся. Смеяна удивилась.
– Ты чего? – спросила она.
– Ничего, – легко ответил Грач, и голос его звучал ненаигранной бодростью. – Ты не бойся. Я же не боюсь, а ведь это с меня хотят снять голову.
– Даже так? – воскликнула Смеяна. – Она что, так дорого стоит? Чего же ты натворил?
В ответ на этот вопрос Грач протяжно просвистел, окинул широким взглядом верхушки елок, как будто на них были развешаны его прошлые подвиги.
– Это лучше спросить у самого Велемога – что именно он ставит мне в вину. Меня опоясали мечом восемь лет назад – и за эти годы я много успел. Там, на реке, Прочен глиногорский мог меня узнать и запомнить. Я его не люблю, но он не дурак. Смотри!
Грач поднял подол серой рубахи и показал Смеяне длинный белый шрам на боку. Смеяна уже видела его в тот день, когда безуспешно пыталась перерезать науз бузинным ножом.
– Это он мне оставил. Зато этот самый меч теперь ждет меня в Прямичеве. Я не взял его с собой – он слишком хорош для простого разбойника. Ах, сейчас бы мне его!
Грач вздохнул и покрутил головой. Смеяна смотрела на него во все глаза: это был какой-то новый, совсем другой человек. Перед лицом явной опасности он не сжался и не замкнулся, как сделали бы многие, а, наоборот, повеселел и разговорился, в глазах его заблестел живой огонь. Грач как будто расправил плечи и даже стал выше ростом, в лице его появились гордость и свобода. Откуда?
– И он за меч на тебя так злится? – спросила Смеяна, торопясь узнать побольше, пока Грач опять не замолчал.
– И за меч тоже! – Грач усмехнулся, взял Смеяну за плечо и наклонился к самому ее уху, как будто хотел поделиться тайной, хотя вокруг и так не было не только людей, но даже глухого лесовика. – Так что ты подумай! Раз уж ты меня прячешь, так знай – за мою голову много дадут. И в Славене, и в Глиногоре.
– Укусила бы я тебя за нос! – мстительно пожелала Смеяна, глядя снизу вверх ему в лицо. – Да ведь не дотянусь!
Грач усмехнулся и быстро наклонился к ней, то ли подставляя нос, то ли с какой-то другой целью, но Смеяна проворно вырвалась из его рук, отскочила в сторону и бросилась бежать через ельник. Ее серая рубаха давно скрылась из виду, и только еловые лапы тихо покачивались, а Грач все еще смотрел ей вслед и смеялся про себя.
* * *Огнище Ольховиков было полно людей, ржали чужие кони, как во время полюдья. Собаки забились по углам, не смея даже тявкнуть. Смеяна пробралась через двор к Варовитовой избе, ловко скользя между лошадиными боками и не обращая внимания на славенских отроков. Краем глаза она искала какое-нибудь знакомое лицо из дружины Светловоя, но видела одних незнакомых. Варовитова изба тоже была полна людьми и казалась тесной. Пробравшись между локтями приезжих, Смеяна выглянула из-за чьего-то плеча и в самом деле увидела князя. Велемог сидел под матицей, почти на том месте, которое от сбора урожая до нового посева занимает Велесов сноп – Дед. Варовит примостился возле князя как-то неловко, почти боком, точно не дома, и Смеяне на миг стало неловко за старейшину. Под своими чурами он сам – князь!
– Ну, вот, княже светлый, а поутру поехали они лиходеев искать. А раненых своих у нас оставили, чтобы, стало быть… – разобрала Смеяна неуверенную речь деда. А беседа шла, как видно, все о том же походе. Смеяна напряженно слушала, стараясь разобрать, не упомянет ли Варовит о Граче.
Кто-то тронул ее за плечо. Обернувшись, она увидела брата Кудрявца.
– Смеянка! – прошептал парень. Покосившись на стоявшего рядом усатого отрока из княжеской дружины, он придвинулся ближе к ней и зашептал: – Черный-то твой где? Дядька спрашивал.
– Какой еще дядька? – с вызовом прошипела Смеяна, не собираясь уступать. – Зачем он ему?
– Да дядьки все себя не помнят от страха, что князь про черного знает. Отдать надо, да признаться боязно. Вот и мнутся все. Куда ты его дела? Девки говорят, он с вами на репище был.
– Был, да сплыл!
– А ну как княжьим людям на глаза попадется?
– Не попадется! – Смеяна решительно мотнула головой. И твердо добавила: – Не отдам!
– Тише! – Кудрявец вдруг взял ее за руку.
Варовит умолк, и в истобке послышался голос князя.
– Не думал я до такого позора дожить, чтобы на моей земле моих людей чужое племя обижало, – сокрушенно качая головой, заговорил князь Велемог. – Ну да впредь такого не будет. Решили мы здесь, на Истире, город ставить новый сторожевой. Посажу я здесь дружину, и будет она вас от дрёмичей и иных лиходеев беречь.
– Вот это верно! – обрадовался Варовит. Князь, как видно, все же не знал о черноволосом пленнике, и старейшина вдвойне обрадовался такой доброй вести. – Спасибо тебе, князь наш светлый! Я за свой род спасибо скажу, да и все здешние роды скажут!
Князь благосклонно кивал в ответ.
– Поедем место смотреть! – сказал он. – У вас берег хороший, высокий. Надо нам холм или мыс найти, чтобы было место защищенное, прозорное[1]. Ждать нечего – чтоб к новому лету город мой стоял!
Ольховики переглядывались, качали головами. Трудно сжиться с мыслью, что совсем рядом с ними появится новый город с дружиной и воеводами. Нельзя было сразу понять, чего больше будет от этого города – добра или худа. Иметь надежную защиту неплохо, но князья ничего не дают даром. Как бы не пришлось местным волостям кормить дружину…
Одна Смеяна почти не обратила внимания на эту важную новость. Князь и не упоминал о поисках черноволосого дрёмича, и она могла теперь даже посмеиваться про себя. Ах, как засуетились бы и забегали все эти надменные усатые славенцы с самим князем во главе, если бы узнали, что один из их обидчиков находится так близко! Смеяна смотрела на Велемога и не верила, что это – родной отец Светловоя. За его внешним благодушием и снисходительной заботой она угадывала совсем другой нрав. Князь себя одного считает правым и на пути к своей цели сломает и растопчет кого угодно – и строптивых смердов, и даже свою родную кровь.
* * *Велемог пробыл на Истире три дня, один раз ночевал у Ольховиков, один раз – у Перепелов, а потом уехал в Лебедин, чтобы оттуда уже вернуться в Славен. Место для нового города было выбрано в версте от огнища Ольховиков, на мысу между рекой и глубоким оврагом. Это было самое высокое место ближнего берега, с незапамятных времен служившее местом игрищ и обрядовых костров на новогодье и Медвежий велик день. Старики ворчали, недовольные тем, что строительство княжеской крепости лишит все ближние роды привычного места обрядов, но возражать никто не смел. Велем, когда ему рассказали, помолчал, как будто прислушиваясь к чему-то, а потом хмыкнул и мотнул головой. И Ольховики долго рассказывали об этом родичам и соседям, не зная, как это понять.
Все три дня Смеяна с тревогой прислушивалась к разговорам княжеских отроков, следила за Варовитом. Старейшина маялся и не спал по ночам от тревоги, что сокрытие пленника выйдет наружу. Но и признаваться теперь было страшно, и терять холопа жалко. За три дня никто из старших даже не спросил у Смеяны, где Грач и куда она носит пироги. К радости Смеяны, Ольховики притворились, будто никакого дрёмича в глаза не видали.
Через три дня князь с дружиной уехал, но тревоги Варовита и Смеяны не кончились: на огнище остался жить княжеский городник с четырьмя отроками. Все ближние роды получили новую повинность: рубить двухсот-трехсотлетние дубы для постройки стен и свозить их к выбранному месту. Городник сразу же велел везти его по окрестным дубравам, чтобы выбрать наилучший лес. Старики вздыхали потихоньку: городник попался понимающий и дотошный, такой никому не даст спокойного житья. Какой мирной и прекрасной казалась жизнь, оставшаяся позади, – без дрёмических лиходеев, без городника!
– Ох, неужели и правда станут на нас дрёмичи ходить разбоем? – спрашивал Варовит, умаявшись с городником в первый же день. Объехав несколько ближних лесов, старейшина едва добрался до дома, а городник все еще был недоволен. – Ведь сколько жили мы без города…
– С дрёмичами теперь мира ждать не приходится! – уверенно отвечал городник. – Держимир – нашему князю враг вечный, до самой смерти.
Смеяна, сидевшая со ступкой возле печи, стала ударять пестом потише и прислушалась. В эти дни мамкам и бабкам гораздо легче удавалось засадить ее за домашние дела, даже за самые скучные – она соглашалась даже вертеть жернов, только бы послушать, о чем говорят княжьи люди.
– Чем же так не угодил? – хмуро спросил Забота.
Ему уже виделось, как все до одной ольховские лошади падают, замученные непосильной перевозкой дубовых бревен.
– Так ведь Держимир к княжне смолятической сватается, а ее за нашего княжича отдают. Уже и сговор был, к зиме пора будет в Велишин за невестой ехать. Вот дрёмичи и злятся, что их князю пустое веретено досталось. А Держимир зол, братцы мои, чистый зверь! Он нашим князьям по самую смерть не простит!
– Это понятно! – Дед Добреня кивнул. – За невесту, бывает…
А Смеяна замерла, держась обеими руками за опущенный в ступку пест, но не имея сил его поднять. Теперь она поняла, что значит «пораженный громом». Едва ли громовой удар потряс бы ее сильнее, чем эти слова городника.
Светловою сосватали невесту! Городник говорил о скорой женитьбе княжича как о решенном деле, о котором все знают. Сердце Смеяны пронзило отчаяние, нежданное и нелепое, но острое и болезненное. Ей-то что за дело? Разве могла она сама надеяться на что-нибудь? Конечно, нет! Так что ей за дело, женится Светловой на смолятической княжне или на славенской боярышне, сейчас или через два года? Но Смеяне казалось, что свет солнечный потускнел, что самая большая радость ее жизни у нее внезапно отнята. Больше никогда она не увидит того светлого бога, живое воплощение Ярилы, каким явился ей княжич Светловой тем ясным днем на ржаном поле.
Бросив пест и ступку, Смеяна выскользнула из избы и бросилась прочь со двора. Ей было все равно куда бежать, лишь бы на воздух, на простор, подальше от всех. В лесу ей всегда было легче, как будто она входила в какое-то огромное, легко и ровно дышащее сердце, и свежее дыхание леса смывало с ее души тоску и обиду.
«Ну и пусть! – сама себе твердила Смеяна на бегу, даже не пытаясь собрать обрывки своих мыслей. От быстрого движения ей уже делалось легче, как будто тоска не успевала за ней угнаться. – Ну и пусть женится! Хоть на лягушке зеленой! Мне-то что? Он мне вовсе… И кто она? Какая княжна? Смолятическая? И еще Держимир дрёмический сватается?»
Держимир дрёмический! Да ведь у нее же есть человек, которого можно расспросить об этом. Ведь Грач – из дружины Держимира! Наверняка он что-то знает об этом, не может не знать!
Смеяна повернула к ельнику. За эти дни Грач откопал себе нору под корнем вывернутой ели, выстлал ее зеленым мягким мхом и еловым лапником. Нора получилась довольно глубокой, и со стороны ее не было видно. Даже вздумай ретивый городник поискать подходящее дерево в ельнике, едва ли он нашел бы Грача. На ходу Смеяна прислушивалась, нет ли поблизости кого чужого, но все было спокойно.
Человеческая фигура вдруг отделилась от толстого темного ствола ели, и Смеяна вздрогнула от неожиданности.
– Фу ты, леший! – приглушенно воскликнула она. Грач уже шагнул к ней, и его черные волосы и темные глаза пугающе роднили его с полутемным ельником. – А если бы это была не я? – с укором продолжала Смеяна. – А забреди сюда какая девка из Перелогов? Да у нее со страха и дух вон! Подумает, что на лешего наскочила!
– Чужая девка меня не увидит! – уверенно ответил Грач. Подойдя, он положил руки на плечи Смеяне, наклонился и поцеловал ее в щеку возле глаза. На ее попытку уклониться он не обратил внимания, улыбнулся и подмигнул ей, показывая, как рад ее приходу. – Чужой девке я не покажусь!
Смеяна тихо фыркнула, понемногу развеселившись. Здесь, в лесу, Грач за эти дни совсем оттаял и оказался очень веселым, разговорчивым и задорным парнем. Суть перемены была проста: он перестал прикидываться холопом и стал самим собой. Его попытки обнять Смеяну становились все настойчивее, и она уже не раз била его по рукам, но он не смущался и начинал все сначала. Но Смеяна не очень-то и сердилась – ей было с ним весело. Иной раз она удивлялась: он вел себя так свободно и уверенно, как будто не привык встречать отказов. Неужели прямичевские девушки любят его, такого черного? А у нее самой он вызывал странные, двойственные чувства: по облику он был чужим, но говорил и держался как всякий говорлин, и она никак не могла привыкнуть к такому удивительному сочетанию. Бывают свои, бывают чужие – а Грач был то и другое разом.
– А ты так уж хорошо прятаться умеешь? – с явным недоверием ответила Смеяна. Она и правда не верила, что кто-то, кроме нее самой, сумеет толком спрятаться в лесу. – Ты же не лесной, ты в Прямичеве вырос. Сам говорил.
– Вырос-то вырос! Держимирову дружину в Прямичеве знаешь как зовут? Лешими! Он любит воевать засадными полками, у нас все умеют что в поле, что в лесу биться. Да, ладно, что я тебе рассказываю! – словно спохватился он вдруг. – А то опять пойдет на нас походом твой княжич ненаглядный…
Смеяна отстранилась от него и снова нахмурилась, вспомнив, с чем шла.
– Садись! – Она села на поваленную ель и показала Грачу место рядом с собой.
Он с готовностью сел и выжидательно посмотрел на нее.
– Рассказывай! – потребовала Смеяна. – Про княжну Даровану. Говорят, ваш Держимир к ней два раза сватался. Ведь знаешь – как у них там все дело было?
Вместо ответа Грач наклонился и внимательно заглянул ей в лицо. Непривычно хмурая, Смеяна была непохожа на себя.
– А тебе что за дело?
– Рассказывай, нечисть лесная! Мертвые и то после пирогов говорить начинают, а ты и подавно должен!
– А где пироги? – хохотнул Грач, но снова посмотрел в хмурое лицо Смеяны, унялся и стал рассказывать: – У Скородума глиногорского два сынка-наследника, а дочку надо на сторону отдавать. Да долго он жениха ищет – ей уж двадцать первый год идет. Держимир к ней сватался. Ему же надо на своем берегу хоть с кем-нибудь прочно замириться. А то послали боги соседей, одно племя другого хуже. Рароги хотят всю Краену себе забрать до самого устья и на Ветляну выйти – что ни год, то Держимиру рать. Личивины на рубежах грабят, в дебричах оборотень князем сел – добра ждать не приходится. Сильная родня нам нужна, а кроме Скородума на Истире, добрых дочерей-невест ни у кого нет. Не на Девоне же искать! Найти-то можно, да от Девоны толку нет. Случись что – пока с того света рать дойдет, нас сожрут и костей не оставят. А Скородум, лысый пень, Даровану не отдает. Он ее хочет выдать за вашего Светловоя да вдвоем на нас и двинуться. Да не на таких напал!
– Так вы знали, что смолятичи едут княжну за Светловоя сватать?
– А то как же! – Грач даже удивился ее вопросу. – А что же еще мы на них полезли? Я Прочена терпеть не могу, глаза б мои на него не глядели, упыря пустоглазого! Так вот – кабы не княжич твой удалой, сватовство бы их не сладилось. А теперь…
– А теперь к зиме пора за невестой будет ехать! – мрачно повторила Смеяна слова городника. – Говорят, на межах встреча назначена в самое новогодье.
– Где? – тут же спросил Грач.
– А я помню? Какой там первый город смолятический от нашей стороны?
– Велишин.
– Значит, там.
– А кто сказал?
– Тот городник, что остался крепость строить.
– Остался?
Грач призадумался, потом протяжно просвистел:
– Так что же мне – зимовать в этой норе? Пока он город не построит? Да я тут мхом обрасту и говорить разучусь, настоящим лешим стану! Ах, город еще! Держимир и так на стены кидается, а тут еще такая радость!
– С чего ему на стены кидаться? – Смеяна хмуро глянула на Грача. – Лучше дела не нашел?
– Так он же думает, что я убитый.
Грач помрачнел, глубоко вздохнул, прикусил губу.
– А ему без тебя никак нельзя? – недоверчиво спросила Смеяна.
– Грустно ему без меня, – серьезно ответил куркутин.
– Ты что, у него затейниках состоишь?
– Да вроде того. Я же его брат.
– Чего?
Широко раскрыв глаза, Смеяна повернулась к Грачу и даже дернула его за рукав, чтобы он посмотрел на нее. Ей казалось, что она ослышалась. Грач глянул в ее изумленные глаза, потом невесело усмехнулся:
– А ты не знала?
– Откуда мне знать?
– А разве я не сказал? Тогда же, когда ваш старик на меня это надел. – Грач прикоснулся к поясу, где под рубахой был повязан науз. – Я не помню, чего он меня спрашивал, но я ему, похоже, все сказал. А силен у вас старик, я тебе скажу…
– Ты не говорил, что ты брат князя! – перебив его, воскликнула Смеяна. – Ты сказал, что не знаешь своего отца.
– Ну да, не знаю! – с усмешкой согласился Грач. – Но догадываюсь. И весь Прямичев догадывается. А Держимир так твердо верит. Так что помни – моя голова дорого стоит. Не гривну серебра, много больше!
Смеяна недоверчиво усмехнулась: трудно было поверить, что этот черный леший с грачиным носом – княжеский сын, почти как Светловой! А Грач вдруг взял обе ее руки и заглянул ей в лицо.
– Красавица ты моя! – проникновенно сказал он. – Глаза твои золотые, ненаглядные! Отпустила бы ты меня! Придумай что-нибудь, ты же можешь! Мне в Прямичев надо, и поскорее! Держимир там без меня стены крушит, и некому ему слово доброе сказать! Да и Дарована… Ведь женят Светловоя на ней, верно говорю! Отпусти меня – может, со мной-то будет Держимиру удача, наша будет княжна! Наша, понимаешь!
Смеяна опустила глаза от стыда. Она видела, что Грач угадывает ее глупейшую и бессмысленную любовь к Светловою.
– Я бы тебя отпустила… – тихо сказала она. – Не за княжну – пусть ее, как боги велят… Судьба придет – за печкой найдет…
– Э, нет! – весело возразил Грач. – Барахтайся – выплывешь! Ты на меня посмотри – я, сын князя, за жерновом сижу, сижу, потому что знаю – не на век! Я еще в седле буду!
– Будешь, – со вздохом согласилась Смеяна. – Ты-то будешь! Другой бы с такой раной и шага не шагнул, а ты за три версты ушел!
Грач подмигнул ей, и она улыбнулась, не в силах больше грустить. Веселая уверенность Грача передавалась ей, и она тоже начинала верить во что-то далекое, смутное, но хорошее.
– Пойдем! – Смеяна вскочила с поваленного ствола и схватила Грача за руку. – Пойдем к Велему! Я его уговорю!
* * *Черный кот сидел не на крылечке Велемовой избушки, а на крыше. Для Смеяны это служило верным признаком, что к ведуну только что приходил кто-то чужой. Оставив Грача в нескольких шагах от опушки под дубом, она толкнула дверь.