Грань
Снова эта боль. Нужно погрузился во мрак, попробовать погрузиться в песок, камнем лежать в нем. Как жаль, что я не умею погружаться в медитацию и ни о чём не думать. Я чувствую, что моя голова забита разными мыслями, от которых хочется избавиться. Больше нет той легкости, с которой я раньше жил. Да, я раньше получал удовольствие от жизни потому, что всё, что я делал, доставляло мне радость, а теперь? Теперь всё! Как это осознать?
Я больше не встану на коньки. Дохлый хорь, играющий в хоккей? Ха! Нет, конечно, врач мне не сможет запретить после того, как я выйду отсюда, но смысл?
Я задремал. Странно, но, несмотря на то, что я не ел так давно, чувство голода меня не мучает, я просто ничего не хочу. Сколько продлиться это в состоянии не знаю, наверное, мне всё равно придётся выйти из него, возможно надо настроиться на это. Ко мне ещё никого не пускают. Странно почему? Это всего лишь сломанная нога. Конечно, она сломана не просто так. Она разлетелась вдребезги на маленькие кусочки, а сустав просто разорвало. Я видел кусок берцовой кости, торчащий из разорванной мышцы. Опять на меня навалилось это состояние безысходности.
Я уже не понимаю, бодрствую или сплю, да мне всё равно уже. Если я не смогу играть в хоккей то всё, больше нет смысла.
Тогда Илья ко мне и пришел.
– Эй, парень, – услышал я, – парень ты там как?
Детский голос. Знакомый, давно забытый, какой-то далекий. Я не хочу отвечать я просто лежу.
– Парень, ты меня еще не забыл?
Не шевелюсь, просто молчу. Меня начало раздражать, что кто-то вторгается на мою территорию. Только на мою и ничью более. Территория моих мыслей. На ней не должен находиться никто кроме меня. Я закрылся в пространстве своего я. Огородился. Но голос преодолел мою защиту.
– Я знаю, что ты меня слышишь. Дима? Кот?
Я узнал его. Этот голос. Узнал сразу, еще в тот момент, когда тот обратился в первый раз, но поверить в его существование, значит усомниться в адекватности своего психического состояния. Возможно, это результат обезболивающих, что мне дают.
– Илья это же ты? – подумал я.
– Да, дружище, всего лишь я. Как долго мы с тобой не виделись.
– Виделись? – подумал я, – Мои глаза закрыты, я слышу голос, но не вижу.
– Со временем, если получится, я научу тебя видеть меня и мой мир.
В моей голове забились множество вопросов, которые я хотел задать Илье.
– Ты слышишь все, что у меня в голове?
– Нет, – ответил Илья, – обычно просто какой-то шум, но если вопрос адресован мне, я понимаю.
– Тебе было больно? – спросил я, не рассчитывая, что Илья сразу поймет, о чем я говорю, но он все понял.
– Если ты про ту ночь, когда я ушел, то нет. Я заснул. Проснулся уже здесь. Не сразу. Тут нет времени. До тех пор, пока ты не позвал меня, я не слышал и не видел твой мир.
– Позвал? – я попытался вспомнить. Не пришло никаких воспоминаний, которые указывали на это, – я позвал тебя?
– Ну, да. Я услышал тебя. Ты в палате. Твое тело переломано. Предположу, что ты был тут, в моем мире.
Я задумался. Если учитывать, что я разговариваю с кем-то, кого не вижу, который давно покинул этот мир, то предположить, что я в состоянии комы проник частью сознания или души в его мир, вполне возможно. Нелепо, с точки зрения здравомыслия, но возможно.
– Я не сошел с ума?
– Не думаю. Мы сваляли дурака в тот момент, когда выпили проклятый эликсир, а не теперь.
– А может быть, он сработал? Ты умер, – тут я немного замялся, – ну, то есть, ушел в твой мир, но я с тобой разговариваю. Не может ли это быть доказательством, что он сработал?
– Я так-то немного по-другому себе представлял вечную жизнь.
– А ты… – я понял, что следующий вопрос может показаться Илье обидным, но решился все-таки спросить, – Ты изменился? Или ты все такой же как в тот самый день?
– Не знаю. Я не вижу себя, тут нет зеркал. Надеюсь, ты мне скажешь в тот момент, когда сможешь меня увидеть. Я набрался терпения. Что мне еще тут делать все эти годы.
Из мысленного разговора меня вывели звуки снаружи.
– Дмитрий, вы очень сильно улыбаетесь. Вам лучше, – прозвучал женский голос.
– Выкарабкивайся. Мы еще встретимся, – голос Ильи стих.
– Увидимся, – ответил я и открыл глаза.
– С кем это вы хотите увидеться? – надо мной склонилась медсестра.
– Я произнес это вслух?
– Не то, чтобы прямо громко, но достаточно отчетливо, – улыбнулась она, – так с кем?
– Видимо с вами, – произнес я, не зная, что еще ответить.
4.
А потом была реабилитация. Утомительно долгий процесс. Помимо травмированного тела мне пришлось восстанавливать свое стремление жить. Илья мне помог в этом. Тот самый разговор с ним, несомненно, сыграл важную роль. Роль дохлого хоря больше не прельщала меня. В хоккей я не вернулся ни в качестве тренера, ни в качестве игрока. Теперь тема хоккея стала для меня табу.
Родители меня поддержали. Нехотя, но поддержали. Несомненно, они видели меня в спорте, но мое решение не оспаривали.
Друзья. С этим оказалось просто. В тот момент я понял, что у меня их нет. В больнице меня навещали товарищи по команде, но после моего ухода я остался один. У меня имелись накопления, и долгое время я мог позволить себе не работать. Вложить в какое-то дело их я не удосужился, и однажды оказалось, что нужно искать работу. Это необычное чувство. Я старался отсрочить этот момент, но он наступил. Обычную работу, как у всех. Ввиду своей хромоты и перенесенной травмы, тяжелую физическую работу выполнять я не мог. Как оказалось, я не обладал ни подвешенным языком, ни другими навыками, которые расширили бы мне выбор профессии.
Тут к слову, прежде чем перейти к основной части своего повествования стоит рассказать об Анне. Она появилась в моей жизни в тот момент, когда я уже восстановился от физических и моральных травм. Ничего кроме хромоты больше не говорило о моей неполноценной физической силе. Учитывая, что врачи ставили вопрос вообще о моей возможности ходить, это оказалось не так уж и плохо.
На тот момент на работу я еще не устроился и просто неторопливо плыл по течению, растрачивая накопленный за время игры в команде капитал.
Анна.
Она меня поразила по всем направлениям. Мне нравилось в ней абсолютно все. Открытое лицо с большими глазами. Улыбка, от которой Да Винчи отрекся бы от созданной Джоконды, осознавая, насколько она далека от идеала. Огненно рыжие волосы, что дополняли ее ангельскую внешность, независимо от того, как они были убраны. Манера себя держать говорила об уверенности. Я даже не понял, что влюбился. Я осознал, что она именно та, из-за которой стоит жить.
Глупо, наверное, сейчас это звучит. Да и в тот момент я уже состоялся и ощущал себя достаточно прожженным, чтобы так думать, но именно так я и думал. У меня не было до этого долгих отношений, и ни к одной особе я не привязался настолько, чтобы ощутить нечто похожее на любовь. Возможно, поэтому загоревшееся чувство выбило меня из колеи моего обычного общения с девушками и превратило в ее безвольного раба. Влюбиться в человека за время поездки в такси?! Оказалось, что это возможно.
Встретились мы на стоянке, под проливным дождем. Единственный желтый автомобиль с водителем плохо говорящим на русском и мы. В любом другом случае я бы уступил машину даме, а сам искал другой способ добраться домой, но обстоятельства диктовали новые правила игры. Сильный дождь, отсутствие зонта, второй час ночи, и чары, под которые я попал сам того не желая.
– Девушка, мы можем уехать вместе?
– Что? Что ты имеешь в виду?
Я не подумал, что эта фраза может оказаться истолкована как то по иному, нежели так, как я ее понимал.
– Машина одна. Ехать на ней.
– А! Я немного раньше подошла и не планировала.
Немного раньше было на два шага, но все же раньше. Я понимал в тот момент, что она сейчас уедет, и мы не встретимся снова. Можно конечно спросить телефон, но в полумраке стоянки и в такую погоду имелась большая вероятность, что она откажет.
– Я оплачу вашу дорогу, а после доеду сам, – вывалил я.
Уже сидя в теплом салоне такси, я попытался добиться-таки ее номера телефона и согласия на встречу, но только по ее условиям. Время и место назначает она. Номер она не дала. Взяла листок, с начирканным мной номером в полумраке такси, и обещала набрать. Повторюсь, что я был готов на все условия.
Она не позвонила. Я ждал две недели, а после начал поиски. Совершенно не помня, где в ту дождливую ночь такси ее высадило, я нашел таксиста. Он даже не вспомнил эту поездку. Ничего удивительного. У него таких пассажиров изо дня в день сменяется множество, да и ничего такого, что впечаталось в память за время поездки не произошло.
Шло время и я начал понимать, что она просто проехала за мой счет и не собиралась перезванивать. Несмотря на мое втоптанное в грязь эго я не мог ее забыть. Я влюбился в тот образ, который встретил в дождливую ночь на стоянке такси.
5.
Прежде чем устроится ночным сторожем в здание школы, мне довелось поработать на нескольких должностях. Учитывайте, что тяжелая физическая работа была мне противопоказана, и выбор оставался невелик.
Продавец в отделе велосипедов в местном супермаркете. Я не продержался там и недели. После того, как не смог перенести велосипед через несколько других, чтобы не выкатывать все. Меня вежливо попросили.
Билетер в кинотеатре. Я не смог выдержать больше трех дней сам, настолько это оказалось убого, да простят меня все билетеры.
Курьер, помощник повара в небольшом кафе, сортировщик макулатуры. Было что-то еще, но сейчас уже не вспомню.
Нигде я не задержался надолго, пока не стал работать ночным сторожем в средней общеобразовательной школе №12. Работа мечты! Как бы не так. На тот момент мне нужна была работа и эта была ничем не хуже других работ похожих на нее. Низкая оплата. Не спорю. Тут ни убавить, ни прибавить. В оправдание своего выбора могу лишь сказать, что мне дали все ставки, что имелись в наличии. Это означало, что я дежурил без выходных. Все три ставки директор отдал мне. Тогда сумма моих выплат уже не казалась такой несущественной. Несомненно, я забил на свою личную жизнь, на поездки куда-либо. А когда? Я должен был заступать на смену в 19:00 и уходить в 7:00 следующего дня. Именно в это время в школу приходил первый работник, что сменял меня.
Несмотря на казалось бы мрачную картину, что рисовала мне перспектива ежедневного выхода на ночные дежурства, данная работа имела и плюсы. Во всяком случае, я попытался их для своего успокоения выделить. Я не был привередлив к месту для сна и ввиду этого мог выспаться на рабочем месте. Следовательно, у меня оставалась возможность устроиться еще и на дневную работу. Что я и рассчитывал сделать в будущем.
Рабочее место.
Так сказать пост охранника.
Достаточно просторная комната с возможностью просмотра камер видеонаблюдения в большой части общих помещений здания. Коридоры, так называемые черные лестницы, фойе, периметр вокруг школы и некоторые учебные кабинеты. Как я понял, в этот список попали кабинеты, которые относились в какой-то степени опасным. Кабинет химии, физики, информатики, трудового обучения, спортивный зал. Я предположил, что это сделали на случай непредвиденных ситуаций, которые могли произойти на уроках.
Ну и святое место для ночного сторожа – старый диван. Я не обладал от природы чувствительным обонянием, но запах пота, что концентрировался в нем из года в год, отдавал достаточно глубокой историей. Чудом сохранившаяся бумажная наклейка на задней стенке давно не раскладываемого дивана гордо информировала: «Бобруйскдрев. Комплект мягкой мебели «Беларусь» 1972 год». Вот вам и бесконечная история. Уверен, что следующим переездом для этого дивана мог быть переезд только на свалку. Но благодаря мне диван канул в лету вместе со школой.
В противовес удобному насколько это возможно дивану перед столом с мониторами расположилось ужасно негостеприимное кресло. Возможно, это только мое переломанное тело начинало безмолвно стонать после нескольких минут проведенных в нем, но почему-то я считаю, что это не так. Думаю, что его не любил никто из моих предшественников. Не ведаю, сколько их было. Работало ли до меня два или три охранника. Не спросил. Видел только одного.
Когда я оформлялся, зашел в кабинет старик и попросил ключи от помещения. Он спросил их у директора, но так как ключи уже были вверены мне, то тот попросил меня открыть бывшему охраннику и заодно, раз уж так сложилось, опросить о тонкостях работы.
Старик не был охоч до разговора. Не знаю от природы ли, или я был ему не приятен. Возможно, что уволили его в этой работы без его желания, и старик соответственно не жаждал беседы. Насколько я помню разговор начался с моей протянутой руки, на которую старик посмотрел с неким… презрением что-ли? Ну или с сожалением. Старик пожал мою руку медленно, долго ее не отпускал. В его глазах я прочитал желание сказать мне что-то важное, но он не сделал этого.
– Семеныч. Сергей Семеныч, – произнес старик вместо всего того, что хотел.
– Дима, – ответил я.
Старик, молча, рассматривал стены, будто не был здесь долгое время, но я знал, что только вчера прошла его последняя смена в качестве моего предшественника, ночного сторожа. Он будто прощаясь, перекинул несколько журналов с одного края настенной полки на другой, открыл поочередно шкафчики стола, немного пошевелил рукой различную мелочь, находившуюся в них. Я думал, что ему нужен был ключ, чтобы забрать свои вещи, что случайно оставил, собираясь вчера, но в тот момент я ощутил, что это не так.
– Не хотите уходить? – спросил я.
Сергей Семенович не ответил и не обернулся. Он смотрел на мониторы, будто выискивая что-то.
– Есть что мне рассказать о ночной работе?
Он обернулся. Не могу поклясться, что он грустил в тот момент, но скорее на это было похоже.
– Внимательно следи за камерами, – загадочно произнес старик.
Я кивнул.
– Хорошо. Что-то особое я там могу увидеть?
Старик почесал подбородок. Еще одно подтверждение, что сомнения говорит или нет, борются в нем.
– Тут не все как обычно.
Я нелепо улыбнулся.
– Не обычно? Про что вы?
– Увидишь, если будешь смотреть.
Он протянул руку, достал с полки толстую тетрадь большого формата в твердом синем переплете.
– Не забывай записываться сам и записывать все что происходит.
Семенович повернулся и вышел из комнаты.
– До свидания, что ли? – крикнул я в спину, но тот ничего не ответил.
6.
Никогда после того самого счастливого момента, когда я покинул стены своей родной школы я больше не возвращался. И на самом деле я даже не помню этого дня. Занимаясь хоккеем, мне приходилось много времени проводить на тренировках, сборах, выездах на соревнования. Времени на образование не было, да и не приветствовалось оно.
– Вам что косинусы помогут на льду? Или история КПСС за вас в ворота встанет? – тренер умел быть корректным, – Будь моя воля, я б вам коньки приклеил, чтобы и днем и ночью не расставались, чтобы как босиком в них бегали.
В итоге последние два года обучения я в школе появился с общей сложности меньше месяца за год. Оценки и аттестат мне нарисовали. Я даже не знаю где и когда его потерял. Вероятно, родители его еще хранят. Да и бог с ним.
К чему я это все?
Я не был в школе и даже не представлял, как тут все действует и как все устроено. А на самом деле этот муравейник заслуживает только высокой оценки организации свое работы. У меня нашлось предостаточно времени, чтобы рассмотреть в подробностях на камерах видеонаблюдения.
Хаос, что создают мечущиеся на переменах ученики только на первый взгляд кажется таковым. На третью ночь я начал замечать логику и смысл в этих перемещениях. Я ни в коем случае не имею ввиду, действия по перемещению из класса в класс на следующий урок. Это само собой. Я говорю у многочисленных группах, что находят время, чтобы озадачится более насущными проблемами, чем изучение предметов. Я начал этим группам давать названия.
Один вид таких компаний я назвал «любовники». Эти подростки обживали закутки лестничных пролетов на переменах, где собравшись толпой, обжимались с девчонками. Среди этих компаний наблюдались как постоянные завсегдатаи, так и те, кто потусив некоторое время, больше там не появлялся. Проходящие мимо учителя, завидев, что компания шумит больше чем это полагается или заприметив наиболее осмелевших целующихся, разгоняли по классам, но они снова собирались и принимались за старое.
Следующую, наиболее многочисленную компанию, а скорее даже не компанию, а просто множество беснующихся учеников начальной школы, которые и не знают – то, скорее всего, большую часть присутствующих, я назвал «отара». Простите меня все родители, но по-иному это назвать просто невозможно. Я могу предположить, что этот метод проведения времени на перемене поддерживается и учителями начальной школы, так как они тоже на камерах. Нет, они не бегают среди этой броуновской вакханалии, а беседуют с коллегами, но, несомненно, наблюдают. Я рад, что камера не записывает звук. Там явное превышение уровня шума. И все-таки предположу, что этот выплеск энергии необходим для более спокойного поведения на уроках. Думаю, что не ошибаюсь в этих наблюдениях.
Обжоры. Именно так я назвал учеников, которые все перемены проводят в столовой. Они не все время едят, но постоянно высматривают тех, кто не доел. Они свое дело знают. Школьные столовые не отличаются умопомрачительной гаммой вкусов предлагаемых блюд, и немалая часть тарелок с практически не тронутой едой отправляется на стол для грязной посуды. Вот тут то и вступают в игру те самые обжоры. Не представляйте их подростками с большим весом. Они в основном имеют обычное телосложение, несмотря на повышенное питание, ведь в основной своей массе дети много двигаются и успевают сжигать калории. Я иногда им даже завидовал, когда не успевал приготовить что-либо на ужин, и брал с собой всего – лишь пару бутербродов.
Странные личности одетые полностью в черное, в немногочисленном составе тусовались только в одном месте. Недалеко от пожарного выхода. Как я понял это подростки, слушающие тяжелую музыку. К ним не редко подходили учителя и вели беседы в достаточно, как мне казалось, грубой манере. Вероятнее всего, темой лекций становился внешний вид подростков, но как я видел, разговоры ни к чему не приводили, и неформалы все так же изо дня в день приходили с длинными волосами, ирокезами, черными кожаными куртками и снова выслушивали о правилах внешнего вида в школе. Мне даже стало их несколько жаль, но думаю им плевать как на лекции, так и на мою жалость. В конце концов, они не обязаны ни перед кем оправдываться за то, что их внешний вид отличается от общепринятого. Ничего пошлого или оскорбляющего взгляды других в облике не наблюдалось, да и с другой стороны, их самих, привыкших так одеваться, мог в той же мере оскорблять внешний вид окружающих.
И наконец, самая большая компания «задроты». Не я придумал такое имя нарицательное. Общество до меня потрудилось. По всем свободным местам, где только можно было расположиться стояли группы подростков разношерстного разного возраста и залипали с телефоны. После звонка они шли в класс, не отрываясь от экранов. Глядя на них, я вспоминал свои школьные годы и утверждался во мнении, что отсутствие смартфонов, несомненно, относится к плюсам моего детства.
Вот, наверное, и все что можно было сказать о жизни школы на переменах.
Шумно. Организованно. Масштабно. С приключениями. Думаю, что будь возможность, я бы вернулся в школу.
Мне приходилось довольствоваться просмотром записей с камер видеонаблюдения. Они помогали мне скрасить время в процессе моей охранной деятельности. Помимо любви к чтению книг, которое я планировал в себе развить, благодаря выдавшейся возможности, и которое так и не развилось. Помимо неторопливых обходов, которые и не были по большому счету необходимы при наличии такого количества камер, помимо легких разминок, которые рекомендовал врач. Записи камер были в общем списке.
В столе я нашел книгу записей, о которой говорил Семеныч, не сильно болтливый старик охранник. Ее я обнаружил много позже своей первой смены. Тогда, когда однообразие школьной жизни на переменах смотреть наскучило, когда мысль, о том, что любителем Достоевского, Ахматовой и Кинга мне не стать, когда понимание, что на рабочем месте можно и сладко поспать еще не пришло, я достал из нижнего ящика стола толстую книгу записей. Она не относилась к обязательным атрибутам. Журнал учета рабочих смен с рапортами о заступлении на вахту и сдаче ее дневной смене был отдельным экземпляром. Он мирно лежал на столе и открывался два раза в день, чтобы расписаться в графах «Смену сдал», «Смену принял». Совсем другая толстая тетрадь для учета, исписанная на добрую половину, была скорее способом переговоров между сменами. О ней стоит поговорить отдельно.
7.
Синяя обложка, стертая по всему периметру, с отбитыми углами имела весьма потрепанный вид. Поверхность полностью заклеена скотчем, что не позволяло писать на ней ручкой, скорее была уже необходимостью, чтобы она совсем не развалилась. По корешку из-под скотча проглядывала предыдущая попытка восстановить жесткость обложки с помощью проклейки бинтом, промоченным в клее ПВА. Толщина книги говорила, что она склеена из нескольких книг учета, или, во всяком случае, я никогда не встречал такой толщины.
Я помню, как долго крутил ее в руках. Не понимаю, с чего вдруг возникло изначально мимолетное чувство опасности. Оно быстро сформировалось в устойчивую уверенность в отсутствии какой–либо необходимости с моей стороны открывать эту книгу. Ни внешний ее вид, ни предполагаемое содержание не должно было вызывать этого ощущения беды. Обычный журнал учета, используемый для записей.
В итоге я снова убрал ее в ящик стола, но как вы догадались, любопытство взяло свое, и книга снова оказалась передо мной. Думаю, что так поступил бы каждый. На ней не было запрещающих надписей, поэтому я не залез в чью – либо тайну.
Первая запись была сделана в далеком 1991 году. 14 мая, если сейчас правильно помню, хотя это совершенно никакого значения не имеет. Просто дата. Мне тогда было всего каких-то 9 лет. Я уже играл в хоккей, но пока не планировал связывать свою жизнь с ним. Как иронично. Тогда я еще не планировал, а сейчас уже не планирую. Тогда я еще не сломался. И все казалось прекрасным.
Записи в книге учета кратко описывали происшествия в течение дня. Две – три строки без пропусков, мелким, ровным, убористым почерком. В основном дата, такой-то охранник, без происшествий. Первые три четыре месяца ничего не менялось. Изредка в текст вкрадывались короткие изменения.
«Отключили свет с … по…»
«Сработала пожарная сигнализация»
«Задержался такой-то и время его ухода»
Менялись фамилии ночных охранников, года. Но в основном характер записей не менялся до определенного момента. Первая запись, разительно отличавшаяся по содержанию, появилась спустя пару лет от начала ведения журнала.
«Коллеги, сдается мне, что помимо нас эти записи никакого отношения к официальным, не имеют. Никто и никогда их не будет читать. Для этого есть основной журнал, который мы ведем, а этот… Думается мне, что Баринов А.Н. был или еще тем юмористом или, помешанным на систематическом ведении дневника. Кто-то из вас не задавался таким вопросом? Или это только мне пришло в голову? Серый И.С.»
Фамилия Баринов показалась мне знакомой и, пролистав на первую страницу книги учета, я удостоверился, что первую запись оставил охранник именно с этой фамилией. Мысль показалась мне здравой в той же мере, что и коллегам Серого И.С. это подтверждали последующие записи. С этого момента чтение книги учета перестало быть нудным и однообразным. Теперь по большей части охранники писали с юмором. Встречались короткие анекдоты, советы, как не заснуть, или как научиться просыпаться в нужный момент. В одной из записей охранник предлагал докурить его сигареты, что он оставил в верхнем ящике стола, ввиду того, что он сам бросает. Правда через пару смен он признавался, что так и не бросил. Со временем записи перестали быть ежедневными. Пропуск в неделю и более уже мной воспринимался как норма.
Первая запись, на которой я остановился, которая тонко намекнула, что все-таки чувство опасности перед началом чтения могло быть не просто глупостью, зародившейся у меня в воображении, датировалась 2 июня 1994 года.
«Сегодня в школе умер мальчик. Второго откачали. С друзьями выпили отраву, где-то за городом. Хотели покончить с собой. Я знаю того, кто принес эту отраву. Нехороший ребенок. Мне кажется, что он специально отравил друзей»
Второй день лета. 1994 год. Я вспомнил. В том году нам продлили учебный год из-за дополнительных каникул зимой, когда разморозили школьную систему отопления и новогодние каникулы продлили на неделю.