– Селифаний с Мойшей сделали.
– Руки у них золотые.
– Руки у них жуличьи!
– Пиратская порода.
– Сабатини! От «собаки».
– От саботажа, дурья твоя башка.
– Ха–ха–ха.
– А нуль, помнишь, как ты в премию добавил? А я тебя поймал, помнишь же?
– О– о– о!
– Со мной так больше не шути! Я – адмирал Ух–Каков! Могу, если что, и в глаз!
– Ха–ха–ха! В глаз… Да ты и в слона с трёх метров не попадёшь.
– Хочешь, проверим?
– Слона где найдёшь?
– Зачем слона, давай сразу в глаз.
– А ты не расширяйся понапрасну… перед мастером «д' жанра».
– До моего д'оживи.
– Сами таковские!
– Ёкских мы кровей.
– Ёкчане чоль?
– Пройдохи!
И так сидится по трое суток подряд.
Фотография этой исперва упомянутой, известной двойни уважаемых клиентов с приспущенными штанами, держащихся одной рукой за столб, другой за кран личного водопровода, на фоне распряжённых, косматых лошадей в забралах, не единожды попадала в оппозиционную газетёнку «Нью– Джорск новостной» в статью «Как у нас иной раз ведут себя разнузданные гости из столичного Ёкска».
Или в следующий раз: «Как деньги портят хороших с виду людей».
Или так: «… поэтому г– н Долбанек С.П. привёз с собой из г.Ёкска три новых лавки с резными спинками взамен попорченных им давеча при показе борцовских приёмов шести венских стульев…»
Местных военных, гражданских чинов, мещан, запосадских, курящих и не курящих, исключение на предмет «избранных доутрешних клиентов» не касается.
И, вообще, казалось бы, какой прок охранять малоимущих, часами лежащих в тарелках, в облитых пивом штанах, с летающими по залу подобно космическим пришельцам предметами:
– Эй, половой! Гарсон! Молодой! Офици… словом, мужик, мадам, Кутерина! Мне ещё пару…
Чего «пару» иной раз выпадало из головы: «Позже подойди».
Забывалось и значительное: покормить бедную лошадку, стреноженную и пришпиленную к коновязи, послать мальчишку–гонца до дому, чтобы испросить у истосковавшейся супруги десять копеек на последний шкалик. Одолжить денег тут можно только у самого себя.
Гони алкашей, и всё тут!
С богатыми по–другому! Заколебали уже их часы в залог, шарфы, перчатки, вышедшие из моды, но по–прежнему не дешёвые цилиндры индпошива, закладные на дом, позолоченные шпоры, серебряные колокольца, резные дуги, кожаные плётки, бочки с капустой, высушенные крокодилы, зубатые сомы, астролябии, кактусы и попугаи… Ещё бы каменную статуйку с Пасхи припёрли! Дед Федот… Так этот как раз смог бы. Он на Пасхе, говорит, побывал и мерял истуканов деревянной линейкой с бечёвкой. А немцы металлическими приборами… И размеры у немцев оказались неправильными: идиоты: металл–то на солнце расширяется.
Да вот беда: пьёт совершенно маленько, и никто его не видел охмелевшим!
Учитель! Обследователь неизвестного и тайного. Важный человек! Пример остальным.
Места для заложенного добра уж нет в шкафчиках, полках, на стенах, а долги так и не возвращаются.
Растёт коллекция невозврата!
Хорошеет интерьер не по дням, а по вечерам.
5
Долбанек с Долларом каждую встречу строят планы, собираясь посетить обмусоленную на перспективу неутомимую общественную любовницу, а также содержательницу весьма весёлого и слегка законспирированного заведения высшей категории с пятью звёздами на каждой бутылке, с тремя на каждой двери, с двумя на каждой единице постельного и кружевного бабского белья, с одной, обыкновенной, тощей–притощей, зато раскалённой деревенской звездой под каждой юбкой.
6
Речь в последнем звёздном упоминании идёт о деловой, далеко не бедной, но весьма умело скрывающей свой расходно– доходный баланс леди Вихорихе в знаменитом её приюте для страждущих любви и очарованных гостеприимством странников.
Официально то заведеньице называется «Хотелем Таёжным». А согласно сарафанной рекламе, попросту говоря «в народе», это «Таёжный Притон».
Отстроен хотель в лесу, стоит хотель на берегу полноводного ручья. На карте ручей зовётся рекой Чик.
Чик (а их в земстве не много и не мало: ровно шестьдесят шесть; мы об одной такой ещё услышим, запоминайте) вливается в Баба–Чику. Эта старушка всего одна.
Одинокая Баба–Чику непринуждённо, с высоты птичьего полёта падает, губя пустоголовых нерестовых вместе с их обречённым на загубление потомством, в большую, неразливанную сибирскую реку Оба–На!
Полно у Вихорихи не только спальных мест, но и вечного строительства. Окружены деревянные трехскрёбы начатыми пристройками, незаконченными флигельками, хламовниками, заполненными лесной дрязгой.
Нет–нет, да занимается какая–нибудь опилочка весёлым языком пламени. Нет–нет, да уголёк выпадает то из камина, то из печи, и греет, и сверлит через железо упорно, неслышно, тайно дубовую плаху. Выпархивает вместе с горячими, мерцающими ночными светляками дым из трубы.
Но, Бог и домодельный – из–под топора – «Тотем Тайги», что приякорен шпильками и цепями к воротам, стерегут, охраняют Вихориху.
Ни разу пока не случилось большого пожара: так, по мелочам – конюшенка, сарайчик, курительный павильонишко: в трёхскрёбах куренья вообще запрещены. И то хорошо для нас. А то и нечего было бы сказать о деревянном Вихорихином дворце. И, кстати, негде было бы переночевать зимой и погреть озябшие косточки беглому каторжному племени.
Тропинку шириной в Сибирский тракт протоптала эта паскудная категория казённых бегунов от закона. Благодаря Вихорихе ударяться в бега стали не только в сезон. В сараях Вихорихи наряду с обычным деловым скарбом хранятся отпиленные зимние цепи и кандалы со ржавыми гирями.
Надо сказать специально для читателей–иностранцев, основательно пудря им мозги, и чтоб не подумали плохого, и чтоб не прописали в злопыхательской вражьей газете лишнего, что курьёзная русская Каторга со столицей Поселение–На это вообще отдельная курортная страна, обустроенная монархами себе на пользу (ради спокою) и непорядочным гражданам для их же блага.
