Души
– Вы, наверное, не знакомы с уголовным кодексом? За эти слова может светить от двух до пяти лет общего режима и штраф вдогонку.
– Идите вон! – упырь не сдержался. Голос вибрировал от негодования.
Он мог ещё много чего наговорить, стоило только поддеть. Но мне хватило и этого.
Я вышел в приёмную и набрал оператора.
– Прости, не мог говорить. Тут его высочество граф Влад Колов словами тошнил.
– Колов? Иван Петрович, вы не ошиблись? – переспросила Вика, и я представил, как её левая бровь вопросительно взлетает вверх.
– Я только что из его кабинета вышел. Уж, наверное, я уверен.
– Дело в том, что пару минут назад пришла на него лицензия. Доказано участие в многочисленных убийствах с особой жестокостью, в похищениях. Там целый список на трёх листах.
– Опачки!
– Причём приоритет на исполнение именно вами.
Вот ведь неделька выдалась. Отдыхать приходиться в переездах. Раны увеличиваются в геометрической прогрессии. Ребята тоже не обрадуются. После дела Веркиолиса они должны бы сейчас по дачам сидеть. С шашлыком и пивом. А приходиться снова головой в улей лезть.
Да и потом. Фиг с ним, с отдыхом. Не в первый же раз. Но как на меня посмотрит вся эта семейка упырей, когда дражайший «Первый среди равных» неожиданно рассыплется в прах и оставит их сиротами? Что-то мне подсказывало, что не добрыми глазами посмотрят. Хорошо ещё, если удастся живым выбраться. А отказаться нельзя. Личный приоритет – это, читай, приказ начальства. Он не обсуждается.
Смущал и уровень объекта. Как бы не мерзок был Колов, он не шёл ни в какое сравнение со взбесившимся упырём из клоаки. Его смерть способна начать войну. И оборотни прибыли в самый неподходящий момент. Они ведь станут главными виновниками. А моё имя просто потонет в бесконечно шуме новостного потока. Или не потонет? Может, неспроста именно мне выпало расправиться с графом? В любом случае, одно было ясно – это не совпадение.
– Ты уверена, что именно Влада Колова нужно ликвидировать? Может, опечатка? – потянул я за последнюю ниточку надежды.
– Я знала, что вы спросите, и уточнила у Валерия Натановича. А он уточнил у генерального штаба. Ошибки нет.
– Ну что тут сказать. Скоро перезвоню.
Я убрал телефон и достал пистолет. После перестрелки в кафе я его ещё не перезаряжал. Тогда в магазине были патроны с железными пулями. Привидениям такие очень не нравятся. Теперь снова пригодятся серебряные. Дорогие, но что поделать. За вампиров приличные премиальные выписывают.
– Обороняйте вход, – приказал я пальцам и передёрнул затвор. – У нас неожиданно появилось ещё одно дельце.
Помощники распределились по всем укрытиям, какие смогли найти. Колонны, массивные цветочные вазы. Один встал позади двери в коридор. А водитель зарылся между журнальным столом и дальним углом комнаты. Оружие он с собой не носил и теперь выглядел как живая мишень из тира. И отступить уже не мог. Не успеет.
Колов стоял точно в такой же позе, какой я его оставил. Разве только ещё приблизился к стеклу. Когда я вошёл, он не шелохнулся. Только спросил поставленным баритоном:
– Вы передумали, я полагаю. Люди так непостоянны. От этого и проще вам, и тяжелей. Я полагал, что вы уже покинули мой замок.
Пока он болтал, я подошёл достаточно близко. Остановился на секунду. Его Тара нападёт на меня сразу после первого выстрела. Ядовита ли она, я не имел ни малейшего понятия. Когда-то в школе нам рассказывала беременная учительница географии, что на юге каждая тварь, даже самая крошечная, только того и ждёт, чтобы убить тебя. «Они там все ядовиты и о-о-очень опасны» – говорила. Как будто мы тогда готовились в круиз по экваториальным рекам. Но ведь остались эти слова в голове, как ни крути. Значит, Тара – ядовитая гадость. А убить её первой, так Колов нападёт. Тоже не самое приятное – сражаться с многовековым упырём.
– А, понимаю. Вы не передумали. Вы пришли убивать. Тара!
Слишком долго думал, дурак! Я вскинул пистолет. Шар тела паука взмыл над полом. Тонкие лапки несли его с удивительной скоростью. Прицелиться не получалось. Предугадать движение – тоже. Тара зигзагами добралась до стены и пробежалась по ней с той же лёгкостью, что и по полу. С другой стороны заходил упырь. Он не спешил. Смаковал мою растерянность.
Тара прыгнула! Я на долю секунды увидел, как её челюсть на пузе из шести клыков разомкнулась. Долю секунды. Но мне этого хватило. Прямая траектория. Выстрел. Пуля проскочила точно в рот и с плеском зелёной слизи пробила панцирь с другой стороны.
Пуля не остановила полёт Тары. Безжизненная и удивительно тяжёлая туша влетела в меня со всего хода. Боль в ранах остро напомнила, что ведьмы не всесильны.
Я согнулся. Упырь использовал момент и, будто в танце, приблизился. Схватил за горло. Поднял над полом. Воздуха не хватало. Позвонки, готовясь разомкнуться, угрожающе хрустнули.
– Ты дурак. Ветров! – гневно кричал он. – Как ты стал майором!? Ты ведь ничего не понимаешь! Меня надо защищать. Без меня всё рухнет. Но ты сторону выбрал, так что сгинешь в моих руках. И я уже чувствую, как твоя жизнь уходит…
Я не знал, что делать. Он выбросил пистолет, и я цеплялся за его руку. Последний рывок. Коленом смог опереться ему на грудь. Вторым, что оставалось сил, ударил по челюсти. И это сработало. Я услышал, как щёлкнули его зубы. А следом ослабла хватка.
Судорожный глоток воздуха в падении вернул меня к жизни. Упырь быстро опомнился и снова потянул свои лапы. Я отскочил. Найти сходу оружие не получилось. Достал кастет. Его шипы из серебра. Подойдёт.
– Защищай меня! – снова закричал упырь в исступлении. Так громко, что дрогнул пол. Это плохо. Семейка могла услышать.
Рванул к нему. В подкате приблизился вплотную. Он не ожидал. Оставил ноги открытыми. И заорал от мощного удара в промежность. Я поднялся и наотмашь добавил в челюсть. Осталась кровавая вмятина. Человек бы свалился замертво. Но упыря это только раззадорило.
Мы обменивались ударами и блокировали их. Как игра в ладушки на последнем уровне сложности. Удар. Блок. Удар. Блок. Удар. Блок. Удар. Блок.
Первый пропустил я, хоть и успел немого отстраниться. Кулак пролетел перед самыми глазами. Свернул нос на бок. Но боли я ощутить не успел. Сердце слишком быстро колотилось, и адреналин вспенивал кровь. Тут же в ответ и сам упырь пропустил удар. В скулу. Теперь почти вся левая сторона его лица стала кашей. Глаз заплыл, и нос с хрипом втягивал воздух. Победа стала ощутимой. Ещё удар. Ещё. Ещё. Месиво разрасталось.
В приёмной прозвучали первые выстрелы. Крики, топот в коридоре. Мне хотелось помочь ребятам, но это потом.
Пока я отвлёкся, упырь собрался с силами и пробил в ответ. Он казался слабым, но даже так я едва не потерял сознание. Точный удар за ухо способен и здоровых бойцов отправить в нокаут. Меня повело.
Колов хотел выиграть несколько секунд. Чтобы собраться, перехватить инициативу. Оттолкнул меня на свой стол. Я упал сначала на него, затем перевернулся через голову и снова упал уже за него.
Тут, между столом и окном, в уютном убежище лежал мой пистолет. С любого другого места его не увидеть. И теперь, когда рука обхватила ребристую рукоять, я чувствовал, что осталось только закончить.
Выскочил из-за укрытия. Колов направлялся ко мне. Не танцевал, никого из себя не изображал. Шёл неуверенно, на смерть. Я взял его на прицел.
– Почему это я тебя защищать должен? – спросил я. Всё равно уже ничего он не изменит.
– Опомнился, – через лютую боль Колов всё же заговорил. Только левой стороной. И слова разжёвывал, будто никак не мог их вспомнить. – Скоро ты будешь на моём месте! Тебя будут также соблазнять, но ты слабый, ты сдашься.
Больше он рассказывать не хотел. Забыл про многословие, наверное. Я спустил курок. Голова упыря дёрнулась. Он застыл. Начал падать. Сначала руки, потом и всё тело превратилось в прах. На пол пустой грудой обвалился его вычурный костюм и горсть пепла. Древность показала своё мёртвое истлевшее лицо. То, что не получилось сделать природе, вышло у меня.
Я глубоко вздохнул и вскользь глянул в окно. Там творилось нечто странное. Оборотни вырвали ворота и проникли во дворец. На земле лежало несколько трупов. Догорал огонь в воронке от взрыва. Там, где раньше росла сирень. Полиция появилась. Но они оцепили улицу и разгоняли зевак. Упыри попали в немилость? Хотел бы я знать, почему?
Долго рассуждать было некогда. Я побежал в приёмную, где перестрелка не спешила утихать. Пальцы экономили пули. В отличие от упырей. Стены усеяли выбоины. По полу стелились мраморные осколки.
– У нас пуль на всех не хватит! – крикнул мне Филипп.
– Отступайте в кабинет.
Из коридора выскочил кровяной мешок с автоматом на перевес. Он кричал, зажав спусковой крючок. Кирилл, палец за дверью, пристрелил его, чуть только заметил, но даже после смерти автомат замолчал не сразу. Только когда патроны кончились.
Кирилл закрыл дверь, повернул замок. Поможет на некоторое время. Когда в приёмную перестали проникать пули, мы отступили в кабинет. Придвинули шкаф к проходу. Снова выбрали укрытия. Здесь их оказалось значительно больше. И водителю не пришлось прятаться за стеклянным столиком.
– Вика! – я набрал оператора. – Какого чёрта спецназ сидит на улице?
– Я уточню.
Через минуту она перезвонила.
– Иван Петрович, они сказали, что нет санкции.
– Серьёзно? Бред же. Бегом к Натанычу, пусть он пробивает. Мы зажаты, чтоб его.
– Колов убит?
– Да. Но семейка у него мстительная.
– Поняла.
Она перезвонила тут же. Я даже не успел ещё телефон от уха убрать. Только вместо Викиного голоса на том конце тяжело дышал Валерий Натанович.
– Ваня, эти скоты пустили тебя в расход. И вытаскивать никто не будет.
– Натаныч, как так-то?
– Не знаю. Я послал к тебе всех, кого смог. Но сам понимаешь. Пока они доберутся… Вы держитесь там.
Упыри принялись за дверь кабинета. Шкаф держался, но на долго ли его хватит, оставалось только гадать.
– Я вот интересуюсь. Если выберусь отсюда, кому мне за это морду бить?
– Ветров, когда ты оттуда выберешься. «Когда». Там видно будет. Конец связи.
Я убрал телефон. Проверил магазин. Восемь патронов. Не густо.
– У кого сколько? – спросил.
– Четыре серебра. И свинец.
– Только магазин свинца.
– Пять. И магазин свинца.
– Два. И магазин
– Шесть свинцовых.
Отозвались пальцы. Дело дрянь. И шкаф всё жалобнее стонал от ударов.
– Братцы. Лишний раз не рискуйте. В рукопашную без надобности не идите. К нам скоро придёт подмога. Может, час. Может, меньше. Главное продержаться.
Всего десять минут устоял шкаф. Он пал с треском. Разлетелся ошмётками полок и обрывками книг. И через разорванный портал двери в кабинет ворвалось пять потных улюлюкающих мешков. Они полили жалящим дождём всё вокруг. Разбили окна, разнесли в щепки дубовый стол. Я почувствовал, как от пластин в куртке отлетело пару пуль. Больно, но не смертельно. Только синяки останутся.
Точными выстрелами, без промахов пальцы уложили первую волну. Потом всё затихло, застыло в ожидании. И снова атака. Ещё восемь. То ли мешков, то ли упырей. И все падали возле лежащих. Сыпались на них пеплом.
Сквозь крики я услышал и знакомый голос. Филипп держался за живот. Он вывалился из-за укрытия и не мог уползти обратно. Беззащитный, корчащийся на самом виду. Ему на помощь кинулся Андрей. Другой палец. Схватил за шкирку и потащил. Но не хватило всего шага. Очередь неугомонного упыря оставила на спине тропу смерти. Андрей рухнул на Филиппа сверху. Прикрыл его напоследок.
Упыря пристрелил я, потом ещё одного, ещё. Я не заметил, как пули кончились. Затем отстрелял и железные.
– Пусто! – крикнул я.
– Один патрон! – мне ответил только Кирилл.
Там, где прятался Станислав, теперь торчала безжизненная нога. Тело скрылось за шкафом. Пятого пальца, Арсена, я не видел совсем. Решил, что и у него всё плохо.
Упыри слышали нашу перекличку. Они знали, что ещё один выстрел и можно нас брать голыми руками. Потом определились, кому этот выстрел достанется.
В кабинет вбежала девушка. Таких называют потаскухами. Помятая, растрёпанная, в отвратительной вызывающей одежде. И в руках автомат. Она пыталась найти нас, но мы хорошо затаились. Смотрели на неё через щели. Тянули время, как только могли.
– Ну же. Вот я. Стреляйте! – требовала она смерти.
Снова загрохотало. Кто-то прорывался из коридора. Потаскуха испуганно обернулась. Тут-то Кирилл и всадил ей последнюю пулю прямо в висок. Она безвольно рухнула, раздвинув по привычке ноги.
Стрельба стихла очень быстро. Перешагивая через трупы, растоптав пепел, к нам ввалились спасители. Весь отдел пришёл на помощь. Те, кто вчера смог усомниться в моей честности, сегодня готовы были жертвовать собой ради меня. Увидев мёртвых соратников, вошедшие сникли. И только мой сломанный нос немного поднял им настроение.
– Ветров, я тебя всяким видел, но это особенно хорошо, – сказал широколицый капитан. Павел Медяков. Весь отдел недолюбливал его именно за постоянные шуточки по поводу и без. И теперь некоторые осуждающе покосились на него, но ничего не сказали.
– Давай вправлю, – предложил другой. Миша Волошин. Хороший парень, хоть и кажется иногда, что вместо сердца у него кусок льда.
Он приложил два больших пальца, примерился. Куда он дёргал, я не видел. В глазах заискрило. Когда опомнился, нос уже вернулся на своё место. Разбухший, окровавленный.
Из своего укрытия выбрался водитель с лицом, бледнее январского снега.
– Вы видели, как Арсен в окно вывалился? – спросил он.
– Тимофей, ехать можешь? – проигнорировал я его вопрос.
– Петрович, ты серьёзно? – возмутился майор Моисеев. Жёсткий мужик, чуть старше меня. Он даже со своими порой бывал грубее, чем с преступниками. Но не сегодня. – Дай человеку отдохнуть. Тебя Вася отвезёт куда надо. Скажи, что я велел.
Хотелось скорее вырваться из мрачного замка. Я начинал верить, что если не покину его сию секунду, останусь навечно. Убедился, что Кирилл цел, Филипп жив. Посмотрел из окна на Арсена. Вокруг него суетились ребята из скорой помощи. С души камень упал. Значит, жив ещё курилка. Дружески похлопал водителя.
С удивлением прошёл знакомыми поворотами до гаража. Следы боя изменили все залы и комнаты. Везде лежали тела, пустые пыльные одежды. Стены, картины и гобелены расстреляны, будто по решению суда. Оборотни полегли почти всем составом. Кто-то стонал, зализывая раны. Немногие. Я насчитал троих.
Часть упырей со своими кровяными мешками бежали. Я не знал этого наверняка. Догадывался. Надеялся. Не могло же целое общество в одночасье кануть в Лету. Крупнейшее в стране, одно из древнейших в Амире. Такой пласт истории, охапка традиций и яркое влияние на культуру. Как бы ни презирал я их, но такого удела пожелать не мог даже в пьяном угаре.
Вышел во двор. Скорые и труповозки отъезжали одна за другой. Им на место прибывали новые. Вереница каталок ползла к ним от самого крыльца. А рядом скромно сидел чёрный пудель. Растянув пасть в улыбке, высунув розовый, как ломтик ветчины, язык. Заметив меня, он перебрал ногами, но с места не двинулся. И что только он здесь забыл? Чей он? Впрочем, голова пухла от других мыслей, чтобы ещё и о бродячем псе думать.
Теперь домой. Хотелось сказать, что отдыхать, но ещё оставалась карта памяти. Что она откроет, я пока не имел ни малейшего представления. Может, снова отложу сон на потом. Как обещание выучить иностранный язык.
Глава 7. Хрустальная вечность.
Когда я поднялся на свой этаж, часы соседа пробили десять. Мощные корабельные склянки никогда не ошибались. Даже когда куранты по радио спешили на полминуты, сосед ухмылялся. Говорил, это не время, а рука государства. Злой он стал после отставки. Не мог молчать, даже когда программа новостей меняла заставку. И мне ставил в вину службу в полиции. В остальном мы находили общий язык.
В прихожей обычно пахло Аниными духами. Я никогда не мог привыкнуть брызгаться перед выходом. Старый, едва початый флакон с моим одеколоном так и стоял среди изящных скляночек. Зато Аня ароматы любила и собирала, заполнив небольшую тумбочку. Жаль, сегодня нос слишком устал, чтобы услышать сладковато-пряное переплетение с нотками полевых цветов и сандалового дерева – запах уюта.
Разделся. Промахнулся мимо вешалки, но наклоняться не стал. Спешил в душ. К прохладе воды. К бальзаму, чтобы унять боль.
Навстречу, оставляя позади бесцеремонный мокрый след, вышел худой парень. С какой-то стати он надел мой любимый махровый халат с греческим узором и влез в мои же шлёпанцы.
Я выхватил пистолет, наставил на него и насладился бескрайним ужасом в глазах. Парнишка не был вором или взломщиком. Это очевидно. Но какого лешего он надел мои вещи?
– Кто ты такой? – медленно спросил я.
– Я… вы чего… я же… с Аней. Аня! – в панике затараторил он.
Аня выбежала из комнаты в одной футболке. Поняв ситуацию, она влезла между нами. Закрыла парнишку грудью. И строго на меня посмотрела. Будто это я во всём виноват, и вообще дома мне делать нечего.
– Папа, ты с ума сошёл? Убери пистолет. Немедленно!
Я подчинился. Запихнул его обратно в кобуру.
– Аня, это как понимать?
– Это Никита. Я тебе о нём говорила.
– С которым ты не встречаешься и целовалась всего два раза?
– Мы же неделю уже… – попытался заговорить Никита.
– Молчи. Сейчас я говорю, – оборвала его Аня. – Да, папа, это тот самый Никита.
– Тебе шестнадцать лет. Забыла? Хочешь, я его на восьмёрку за совращение отправлю?
– Он мой ровесник. Так можно. Я узнавала.
– Это что за разговорчики? Ты ребёнок! Мой ребёнок. И я не собираюсь смотреть, как ты с каждым встречным в постель прыгаешь.
– Я не ребёнок, сколько раз повторять? Мы живём в двадцать первом веке. Теперь всё совсем по-другому. Не так, как в вашем дремучем…
– Я примерно те же слова говорил своему отцу в твоём возрасте.
– А мне, типа, нельзя?
– Нельзя! Потому что я тогда был дураком. А тебе этого не позволю.
– Я сама так хочу. Мне нравится быть дурой. Делать свои ошибки. Свои! Я иначе не научусь жить. Буду кисейной барышней, которая краснеет от слова «блин». Понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– Да ты вообще ничего не понимаешь! – Аня сорвалась на крик. – Вот мама бы на моей стороне была.
– Ещё чего. Она бы с тобой и разговаривать не стала. Отправила бы в угол, забрала бы ноут и телефон.
Никита потихоньку отступал в комнату. Испугали мы героя. Со своими родителями он бы стал заметно смелее.
– Ну почему ты такой? Ты же знаешь, как тяжело быть подростком. Когда всё самое приятное почему-то нельзя. Ведь правда же?
– Аня, милая, дело ведь не в том, что приятное – это плохо. Просто рано ещё. Ошибок наделаешь и глазом моргнуть не успеешь. А потом всю жизнь будешь об этом жалеть.
– Таких ошибок, как я? Я тоже ошибка?
Аня удивительным образом перевернула мою мысль. Приняла её на свой счёт и приготовилась расплакаться.
– Да что ты такое говоришь? Ты – главная удача моей жизни. Больше того. Ты и есть моя жизнь!
Она ничего не ответила. Вытерла слёзы, отвела взгляд и глубоко вздохнула. Успокоилась.
– Что с твоим носом? – спросила хрипло.
– Коллега неудачно пошутил. Кинул пепельницу, а я не поймал.
– Пепельницей, да? Ну-ну. А рубашка… старая коллекция. Такое теперь не носят.
– На моей крови было много, а Вика предложила свою. Запасную, в смысле.
Аня подняла куртку, хотела повесить. И всё-таки увидела то немыслимое количество улик, которые мне стоило бы спрятать.
– Это что, папа? – она повернулась белая, как полотно.
– Ты не поверишь…
– Давай начистоту. Я в твои байки с семи лет не верю.
– Зачем тебе знать? Просто тяжёлый день.
– Это не просто тяжёлый день! Это следы от пуль! Снимай рубашку.
Какая она стала сразу взрослая. Прямо как мама. Та тоже со мной вечно ругалась. Уговаривала уйти в безопасное место. А мне это как мёд на душу. Чувствовал себя сразу нереально крутым героем боевика.
Однажды случилось мне с ведьмаком зарубится. Он мечом орудовал лучше олимпийских фехтовальщиков. А мне приходилось в основном убегать и изворачиваться. С горем пополам одолел. Да только в ответ он мне располосовал двумя взмахами весь живот. Что делать, я не имел ни малейшего представления. В больницу ехать боялся. Думал, не умер сразу, так значит там добьют. Даная тогда ещё не открыла мне свой талант целителя. Но она в этой истории сыграла одну из главных ролей. Сидела у меня дома вместе с Катей. Аня уже спала, и две женщины тихонько обсуждали за чаем очередной фильм. Когда я ввалился домой, едва держась на ногах, начался страшный скандал. Даная меня лечила, с трудом унимая смех. Катя бегала кругами, махала руками и чуть громче обычного шёпота высказывала всё, что думает о моей работе. Нормальный человек меня назвал бы мазохистом, но в тот момент я был счастлив, как никогда раньше. Хоть и перекусил от боли пару карандашей.
Я снял рубашку. Из тех ран, над которыми сегодня ночью колдовала Даная, сочилась кровь. Прибавилось с десяток синяков. Аня сморщилась от одного только вида.
– Я в душ, – прервал я лишние расспросы.
– Хорошо. Пока приготовлю тебе покушать. Есть пожелания? – она старалась не смотреть ниже лица. Сосредоточилась на носе.
– Макарон побольше.
Шурша и чихая, душ плёл надо мной заклинания. Творил загадочную магию, смывая усталость в канализацию.
Хлопнула дверь. Обиженно, с оттяжкой. Кому-то пришлось не по нраву моё появление. Да и пожалуйста. Милости прошу на выход. А то, что пистолетом пригрозил, так и хорошо даже. Надо было и на спусковой крючок нажать. Посмотрел бы тогда, как мальчишка на это отреагировал бы. Может, поумнел бы.
После душа я намазался бальзамом, натянул спортивный костюм и сел есть. Аня заняла своё любимое место. Уткнулась в телефон. Молчала.
– Ты на концерт хоть сходила? – спросил я, когда тарелка опустела, и вместо неё возникла чашка чая.
– Ага.
– Понравилось?
– Ага.
– А потом погуляли?
– Ага.
– Ань, не надо обижаться. Ты ведь прекрасно знаешь, что я прав. Только сама с собой не хочешь согласиться.
Она посмотрела на меня, внимательно, подбирая слова.
– Ты сам не можешь с собой согласиться. А того же от меня требуешь.
– Ты о чём?
– Да всё о том же. Об ошибках этих дурацких. Знаешь, почему я хочу их делать? Почему хочу всего, не дожидаясь глупых цифр на тортике?
Ответ я знал, но надеялся, что не прав. Рано. Слишком рано.
– Потому что ты ребёнок?
– Нет, папочка, я не ребёнок. Я взрослая.
– Мне сложно представить, что взрослый человек по своей воле будет делать глупости.
– Но ты сам-то их делаешь. Постоянно. Каждый день.
– Это обидно, знаешь ли.
– Вот именно! Обидно!
– И когда я в последний раз прям так очевидно сглупил?
– Сегодня вот главная новость. Ветров со своим отрядом вынес вампиров из их логова. Ты вообще понимаешь, сколько моих одноклассников тебя уже ненавидит? Да вампиры – это вообще самые раскрученные певцы и актёры. Ты не считаешь, что это глупость? Стать ненавидимым целым поколением.
– Это был приказ. Я его выполнил. А ты теперь тоже меня ненавидеть будешь?
– Чёрта с два! Я только и ждала, что б эту гадину кто-нибудь прихлопнул. Я о таких ошибках и говорю! Если нужно сделать их целую тонну, чтобы стать такой же, как ты, то я хочу сделать каждую. Смекаешь? Каждую!
– Аня, зачем? У тебя целая жизнь впереди. Ты можешь стать кем угодно. В сто крат лучше. А меня то ли прибьют в какой-нибудь подворотне, то ли посадят вот-вот.
– Что, лучше сидеть в скучном офисе пять дней в неделю? А по выходным смотреть фильмы со спецэффектами и жрать попкорн как не в себя? Не-а. Нифига. Я хочу смотреть стариковские фильмы. Чёрно-белые. Чтобы знать их наизусть и всё равно смотреть. Хочу читать стариковские книги. Вон из тех, где ещё гравировка цены на обложке. Я хочу тащить этот Амир к светлому будущему хоть за уши.
– Я не тащу Амир никуда. Тут ты перегибаешь.
– Это тебе так кажется. Просто таких, как ты, мало. Но представь, если бы вас не было вообще? Колов бы до сих пор был жив. Веркиолис. Сабиотис. Вага. Да за один только этот год ты столько грязи отсюда выкинул, что уму непостижимо.
Аня разошлась не на шутку.
– А как, интересно, это сочетается с сексом по малолетке?
– Потому что почему бы и нет? Разве закон против? Нет. Раньше вон в двенадцать лет первых детей рожали. Так я же не родила.
Я чуть не поперхнулся.
– Ты уже в двенадцать?…
– Нет! Фу! Это уже педофилия какая-то.
– Хоть тут мы согласны, – устало выдохнул я. – Не хочу больше об этом говорить. Если моё мнение для тебя что-то значит, прошу, не спеши становиться взрослой. Ещё успеет надоесть.