Россия и мусульманский мир № 1 / 2011

КОНФЛИКТУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ – НЕТ!

ДИАЛОГУ И КУЛЬТУРНОМУ ОБМЕНУ

МЕЖДУ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ – ДА!

РОССИЯ В МЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ

(Анализ геополитических процессов)

Одним из ключевых вопросов современного исторического процесса является вопрос о соотношении тенденций к распаду и интеграции различных государственных образований. В самом деле, на наших глазах на территории евразийского континента разворачивается захватывающее историческое действо – одномоментное, по историческим меркам, разрушение многонациональных государств и образование на их обломках наднациональной государственности нового вида – Европейского сообщества.

Распад СССР недолго оставался единичным феноменом. Вслед за ним в сопровождении кровавых всполохов рассыпалась Югославия, потом с достоинством интеллигентных супругов разошлись Чехия со Словакией. Странно было бы думать, что на этом все закончится. Очень скоро мы увидим на политической карте Балкан одинокую Сербию, покинутую Черногорией и Республикой Косово. Исчерпан ли на этом потенциал распада?

Многие эксперты, как в нашей стране, так и за рубежом, считают, что некроз политической ткани Российской Федерации продолжается и после распада советской империи. Северный Кавказ лишь частично контролируется центром, все большую политическую и экономическую самостоятельность приобретает мусульманский Татарстан, Дальневосточный регион ориентирован на Японию и Китай в большей степени, чем на Москву, Калининградская область ускоренно интегрируется в западноевропейское пространство. Грузия теряет Абхазию и Южную Осетию.

На фоне этого процесса распада государственных образований мы наблюдаем совершенно противоположную тенденцию – набирающий обороты процесс развития Евросоюза и НАТО. Выросший из незатейливого послевоенного таможенного Союза угля и стали Евросоюз постепенно превратился в наднациональную организацию со всеми атрибутами государственности: конституцией (Лиссабонский договор), президентом (председатель Европейского совета), парламентом (Европарламент), правительством (Еврокомиссия), судебной властью (Суд ЕС), единой денежной системой (евро) и в недалеком будущем – вооруженными силами. Причем процесс развивается не только вглубь, но и вширь. Збигнев Бжезинский замечает, что только в постсоветский период этот процесс вступает уже в третью фазу. Первая – варшавская фаза – была связана с непосредственными геостратегическими последствиями «холодной войны» и предусматривала быстрое принятие в НАТО Польши, Чехии и Венгрии; вторая – вильнюсская фаза – была связана с почти одновременным и географически совпадающим решением о расширении НАТО и Евросоюза за счет, соответственно, семи и десяти новых государств; следующий (киевский?) раунд может быть обращен дальше на восток, на Украину и, возможно, на Кавказ, а вероятно даже, в конечном счете, и на принятие в НАТО России.

Как же объяснить это одновременное развитие, казалось бы, взаимоисключающих тенденций к распаду и интеграции?

Для ответа на этот вопрос нам придется совершить небольшой экскурс в теорию цивилизаций. Среди мировых имен, развивших в своих работах эту теорию, можно назвать Макса Вебера, Фернана Броделя, Освальда Шпенглера и, конечно, Арнольда Тойнби, а из современных авторов – Самуэля Хантингтона, автора острой работы «Столкновение цивилизаций». Общий ход исторического процесса, согласно этим представлениям, выглядит как цепь, отдельные звенья которой представляют собой локальные образования – цивилизации, объединенные общим культурным ядром. Таким образом, цивилизации являются культурными единствами. Ценности, нормы, менталитет, религия, общее миропонимание – вот их основа. Они могут содержать одно или несколько государственных или политических образований. Они могут обладать территориальной общностью или располагаться одновременно на нескольких континентах. Более того, в процессе своей жизни они могут мигрировать вместе с носителями их общей культуры, как это произошло в случае с Северной и Латинской Америкой. Цивилизационные общности являются долгоживущими системами и гораздо более устойчивыми по сравнению с любыми другими социально-политическими образованиями, например национальными государствами и уж тем более империями, особенно если последние включают в свой состав этнические элементы, принадлежащие к разным цивилизациям. Самюэль Хантингтон на основе анализа множества работ, посвященных этой теме, выделяет семь современных цивилизаций: китайскую, японскую, индуистскую, латиноамериканскую, исламскую, западную и православную. В рамках такого подхода многие современные геополитические процессы резко проясняются.

С позиции теории цивилизаций любая империя, включающая в свой состав элементы различных цивилизаций, рано или поздно рухнет. Очевидно, что разрыв имперских скрепов должен проходить по линиям цивилизационных границ. Именно это мы и наблюдаем на примере крушения Римской империи в Древнем мире, Османской и Австро-Венгерской империй в истории Нового времени и, наконец, развала СССР и Югославии в новейший период.

Ход распада СССР как исторического наследника Российской империи в этом смысле можно рассматривать в качестве хрестоматийного примера. В самом деле, вначале от СССР отходят прибалтийские народы – носители западной цивилизации, затем народы, относящиеся к цивилизации ислама, – Азербайджан, Узбекистан, Туркменистан, Киргизия, Казахстан. Сложнее с Украиной и Беларусью. Уже после отделения они долго продолжают оставаться сателлитами метрополии. Однако постепенно в Украине западная доминанта побеждает, происходит мучительная и болезненная самоидентификация страны как части Западной цивилизации. Вслед за чем последует и ее политическая переориентация. Что же касается Беларуси, то она демонстрирует яркий пример православной ментальности и, видимо, обречена неопределенно долго оставаться в зоне российского притяжения. Болезненный распад Югославии демонстрирует те же тенденции. От имперской православной Сербии последовательно отделяются католические Хорватия и Словения, затем исламские Босния и Косово. Черногория же, подобно Беларуси, продолжает оставаться в особых отношениях с прежней метрополией.

Практически одномоментное крушение многонациональных государств в конце XX столетия, разумеется, имеет свои конкретные социально-исторические причины. Российская империя начала складываться на рубеже XV–XVI вв., когда молодое московское централизованное государство направило свою экспансию на Восток, присоединив Казанское и Астраханское ханства и приступив к колонизации Сибири. Позже, в XVIII в., при великих государях Петре и Екатерине в состав империи были включены территории на северо-западе до Балтики и на юго-западе до Черного моря, в XIX в. был завоеван Северный Кавказ. При этом в составе империи оказались территории, принадлежащие западной и исламской цивилизациям. Основной питающей силой этой экспансии было быстрорастущее население. По уровню темпов роста населения Россия на протяжении веков опережала любую страну Западной Европы, за 200 лет (1750–1950) численность населения в границах нынешней РФ выросла в 9,7 раза, в Великобритании – в 7 раз, в Германии – в 5 раз, во Франции – в 3 раза. Именно это обстоятельство предопределяло на протяжении столетий возможность осуществления непрерывного миграционного потока из Европейской части страны на восток и юг. Постоянная экспансия как способ выброса вовне накапливающейся внутренней энергии – вот способ существования любой, в том числе и Российской империи.

Положение дел стало меняться в начале 70-х годов XX в., когда впервые произошел качественный перелом в направлении межреспубликанских миграционных потоков, в результате которого Россия из республики, отдающей население, превратилась в принимающую его. Наибольший вклад в «копилку» вносили Казахстан, Азербайджан, Узбекистан, другие республики Средней Азии. Этот миграционный поток носил характер возвратного движения русских. Уже тогда внимательный наблюдатель мог констатировать начало конца Российской империи.

Почему изменилось направление миграционных потоков? Можно назвать как минимум две причины. Одна связана с внутренними изменениями в центре империи, другая – с изменениями на колониальной периферии. В результате индустриализации 30–50-х годов и связанной с ней урбанизации большая часть населения Российской Федерации оказалась сосредоточенной в городах (в 1993 г. городское население составило 73 %). Причем этот процесс в основном охватил наиболее экономически развитые регионы, где сосредоточена основная масса населения православной культуры. Хорошо известно, что для города характерны коренные отличия демографического воспроизводства по сравнению с селом. Рождаемость урбанизированного населения резко падает, так что на повестку дня ставится задача простого воспроизводства. Если же на эти процессы накладывается системный кризис, выражающийся в деградации экономических и социальных институтов государства, который разразился в СССР в 80-е годы, демографические проблемы резко обостряются. Начинает расти смертность, сокращается средняя продолжительность жизни. Впервые отрицательные темпы прироста населения в Российской Федерации были зафиксированы в 1992 г., после чего продолжали быстро нарастать. Сокращение населения метрополии делает невозможным не только поддержание его постоянного притока в колонии, но и осуществление над ними эффективного военного контроля, поскольку снижение рождаемости влечет за собой неизбежное сокращение численности армии, ухудшение ее качественного состава.

Другая причина обратной миграции связана с развитием колониальных окраин. Рост экономики и образования приводит к формированию национальных элит и осознанию ими своей цивилизационной идентичности. Начинается процесс постепенного выдавливания «пришельцев из метрополии» с ключевых позиций в управлении, образовании, экономике. Мифу о формировании новой социальной общности «советский народ» приходит конец. Распад империи становится неизбежным. Разрушение Советского Союза произошло по линиям административных межреспубликанских границ. Можно ли считать этот процесс завершенным? Если последовательно придерживаться ранее изложенной логики, то ответ может быть скорее отрицательным, чем положительным. Во всяком случае, в отношении Российской Федерации и Украины.

На 1 января 2010 г. в Российской Федерации проживали 142,2 млн. человек. В 2007 г. был предан гласности ошеломляющий доклад, в котором говорилось, что численность населения России сокращается на 0,7–1,0 млн. ежегодно и через 50 лет может уменьшиться вдвое. При этом сокращение численности происходит в основном за счет русского этноса, тогда как население менее урбанизированных мусульманских регионов продолжает расти. В Центральном экономическом районе рождаемость составляет 1,5 ребенка на одну женщину, а в Дагестане – 2,9. Для простого воспроизводства этот показатель не должен быть меньше, чем 2,3 ребенка на одну женщину. Может ли это не сказаться на сохранении целостности государства?

Стремясь идеологически обосновать единство страны, власти делают попытку введения в политический обиход понятия «российская нация». Но может ли в принципе существовать такая нация, или это такая же мифологема, как «советский народ»? Попробуем ответить на этот вопрос, отвлекаясь от сиюминутной политической конъюнктуры, с позиций современной этнологии (культурной и социальной антропологии). Нас в первую очередь должен интересовать вопрос о связи понятий нации и этноса. Ведь совершенно очевидно, что мы живем в полиэтнической стране. Но может ли на основе многих этносов сформироваться единая нация, а на ее основе – устойчивое национальное государство? В принципе да, и история знает ряд подобных примеров. В Европе такими государствами являются Франция и, конечно же, Швейцария.

На стадии формирования французской нации в ее состав кроме французского этноса входили италоязычные корсиканцы, немецкоязычные эльзас-лотарингцы, бретонцы, баски. Но самый яркий образец полиэтнической нации – швейцарская. В ее состав входят члены по меньшей мере четырех этносов: германо-швейцарского, франко-швейцарского, итало-швейцарского и ретороманского. В процессе длительного развития эти этносы интегрировались в так называемые соционации, в основе которых лежит не принадлежность к единому этносу, как, например, в случае с Германией, а осознание их населением общих социально-экономических целей и морально-этических ценностей.

Однако тот же европейский и североамериканский исторический опыт дает нам и другие примеры, когда, казалось бы, состоявшиеся полиэтнические нации вдруг начинают разрушаться. Самый свежий пример – Бельгия. Раньше в Бельгии существовала только одна нация – бельгийская. Валлоны и фламандцы были лишь этносами. Сейчас они стали этнонациями. Идет процесс, который профессор Юрий Семенов удачно назвал «нациезацией этносов», что в конечном итоге может привести к национальному «разводу» и расщеплению полиэтнической страны. Во всяком случае, в течение двух последних лет Бельгия переживает острейший национально-политический кризис. Похожие проблемы испытывают Великобритания, столкнувшаяся с шотландским сепаратизмом; Испания, ведущая многолетнюю войну с басками; Канада, едва не проигравшая референдум по вопросу отделения провинции Квебек. Этот ряд можно закончить самым близким для нас примером, связанным с отделением от Грузии Абхазии и Южной Осетии.

Видимо, мы являемся свидетелями развития нового исторического процесса – ускорения нациезации этносов и образования на этой основе новых национальных государств. Фундаментальной причиной этого процесса, с нашей точки зрения, является глобализация, позволяющая отдельным этносам опираться в своем стремлении к национальному самоопределению на экономическую, информационную и политическую инфраструктуру современного мира. Стоит заметить, что все приведенные выше примеры нациезации этносов относятся к странам, включающим в свой состав этносы, принадлежащие к общей, в данном случае западной, цивилизации. Что же тогда говорить об устойчивости полиэтнических государств, объединяющих этносы «конфликтующих» цивилизаций?

Посмотрим теперь с этих позиций на перспективы выращивания «российской нации». Наиболее красноречивым показателем степени интеграции этносов в единую нацию является признание государственного языка, в данной ситуации русского, родным. По результатам переписи 1989 г. из 534 тыс. евреев 90,5 % считают русский родным языком, из 5,5 млн. татар – только 14,2, из 1,4 млн. башкир – 22,3, из 1 млн. чеченцев – 1,1, из 600 тыс. аварцев – 1,6 %. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, где в ближайшие годы будет происходить наиболее активное «строительство» новой российской нации. Чеченская война служит ярким подтверждением слабости нового мифа. Видимо, в среднесрочной исторической перспективе Россия с большой степенью вероятности потеряет Северный Кавказ, как она фактически потеряла Чечню, которую полностью покинуло русское население, а контроль за внутренними социально-экономическими процессами отдан на откуп одному из местных кланов. Менее очевидной выглядит перспектива выхода из состава России Татарстана как с учетом его географического положения, так и степени интегрированности его населения. Достаточно сказать, что 68 % татар живут за пределами своей республики. Здесь дело, скорее всего, ограничится дальнейшим расширением ее автономных прав.

Теперь о европейской интеграции. Действительно, происходящее на наших глазах объединение европейских стран захватывает своей новизной, особенно на фоне крушения советской империи. Происходит переход от отраслевого союза нескольких государств к полновесной протогосударственной структуре, имею-щей фактически форму европейской конфедерации, включающей в свой состав 27 государств. Это несомненный результат экономической глобализации, требующей увеличения емкости рынков и их скоординированного регулирования. Противоречит ли это цивилизационному подходу к анализу геополитических процессов? Нисколько.

Bo-первых, большинство европейцев убеждено, что строительство Союза должно основываться на общем христианском наследии. Вот почему так долго оттягивается момент четкого обязательства открыть двери Евросоюза для мусульманской Турции.

Во-вторых, создание ЕС не отменяет национальных особенностей и противоречий между входящими в него государствами, в силу чего он может оказаться либо слабоинтегрированным, либо вообще недолговечным образованием.

Если говорить о конкретных тенденциях нарастания кризисных явлений в рамках Евросоюза, то в их основе, как это ни парадоксально, обнаруживаются все те же демографические причины. Урбанизация привела к абсолютному сокращению численности титульных наций в большинстве европейских стран. Это в свою очередь привело к нехватке рабочей силы для стабильно растущей экономики. Дефицит рабочей силы Старая Европа может компенсировать за счет двух источников – афро-азиатского окружения и новых «волонтеров» Евросоюза из Восточной Европы. Очевидно, что расширение Евросоюза на Восток во многом обусловлено интересом к рабочей силе постсоветских стран. Однако это краткосрочный источник. В течение ближайших десяти лет возможности миграционных потоков с востока на запад Европы исчерпают себя, поскольку демография Восточной Европы имеет те же тенденции, что и на Западе, а разница в уровне жизни нивелируется.

Остаются страны Северной Африки и Турция. Здесь уже сложились устойчивые антропотоки: из стран Магриба – во Францию и Италию, из Турции – на Балканы, в Германию и Голландию. Вся проблема в том, что мигранты из этих стран – носители иной цивилизационной культуры. События последних лет во Франции, связанные с острыми конфликтами между арабским иммигрантским меньшинством и коренным населением, со всей очевидностью показали, что дальнейшее увеличение мусульманской составляющей может не только привести к обострению межцивилизационных конфликтов, но поставить под угрозу сохранение национальной идентичности этой страны. Похожие проблемы возникают и в других странах Западной Европы, например, в Германии с ее обширной диаспорой выходцев из Турции. В Старой Европе становятся все слышнее голоса тех, кто выдвигает эту проблему на первый план. Наиболее ярким манифестом защитников национальной идентичности стала книга известной итальянской журналистки Орианы Фаллачи «Ярость и гордость». Предельно обостряя проблему столкновения культурных ценностей ислама и христианства, Фаллачи пишет: «Вопрос останется в силе, даже если Усама бен Ладен умрет или обратится в католичество. Ибо я не перестану повторять, что Усама бен Ладен и его последователи – это всего лишь современное выражение тенденции, на которую Запад по глупости или циничности закрывает глаза. Да придите в себя! В 1982 году я видела, как они разрушали католические храмы, сжигали распятия, марали образа, мочились на алтари, превращали часовни в отхожие места. Я видела их в Бейруте. Бейрут до их появления был таким счастливым, таким богатым, таким изысканным. Сегодня Бейрут – жалкая копия Дамаска или Исламабада». По мнению многих экспертов, все перечисленные тенденции неизбежно приведут к усилению разногласий между странами Евросоюза по вопросам миграционной политики и подрыву одного из ключевых оснований Евросоюза – общего рынка труда. Провал принятия Конституции Евросоюза и замена ее Лиссабонским договором являются очевидными примерами объективных ограничений интеграционных процессов в Европе. По мнению российского политолога С. Переслегина, являющегося выразителем крайнего евроскептицизма, превращение мусульман в голосующее большинство может заставить Францию покинуть Евросоюз к 2020 г., после чего из его состава выйдут Великобритания и Германия.

Все перечисленные противоречия создают объективные ограничения в области европейской интеграции. В основе этих ограничений лежат потребности в сохранении национальных идентичностей. Каковы же выводы?

1. На протяжении последних десятилетий происходит ускорение нациезации этносов и нарастание на этой основе неустойчивости полиэтнических государств.

2. Государственные структуры, включающие в свой состав крупные этносы, принадлежащие к разным цивилизациям, являются нежизнеспособными в масштабах значимых исторических периодов и неизбежно разрушаются.

3. Конкретными причинами распада СССР являются депопуляция коренного населения метрополии и стремление к цивилизационной и национальной самоидентификации населения союзных республик, происходящие на фоне крушения советской социально-экономической модели.

4. Глобализация современной экономики создает условия и потребность в развитии наднациональных координирующих организаций, вплоть до передачи им части суверенных прав входящих в них государств.

5. Наибольшей степени наднациональная интеграция достигает в рамках отдельных цивилизаций. Интеграционные процессы в рамках западной цивилизации привели к образованию достаточно устойчивого надгосударственного образования конфедеративного типа – Евросоюза, однако попытка включения в него Турции, принадлежащей к цивилизации ислама, может резко обострить его внутренние противоречия.

6. Наднациональная интеграция даже в рамках общей цивилизации имеет жесткие ограничения, задаваемые требованиями сохранения национальной идентичности как одной из ключевых социальных ценностей современного мира. Эти ограничения приводят к нарастанию внутренних конфликтов в процессе европейской интеграции и усилению евроскептицизма.

САМЫЙ БОЛЬШОЙ В МИРЕ КАРЛИК

(Какой видят современную Россию зарубежные СМИ)

Цельная картина того, какой Россию видят в мире, может складываться, к примеру, из совокупности изученного, с тем чтобы в дальнейшем выявить характерные для журналистики, скажем, западного образца, особенности создания и тиражирования различных образов/стереотипов, медиаконтента разных стран. Так, например, на протяжении последних нескольких лет группа медиаисследователей факультета журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова занимается прицельным изучением содержания зарубежных СМИ. В 2005 г. увидела свет книга «В мире других: Образы русских и европейцев в СМИ», в которой представлены варианты кросс-культурных исследований, посвященных проблеме формирования медиаобразов в Северной Европе и в России. Годом позже российские специалисты предприняли попытку выявить различия и общие черты в освещении российской действительности качественными газетами крупнейших и/или экономически развитых стран мира – США, Канады, Японии, Норвегии, Финляндии, Германии, Франции, Италии, Испании – в период 2006–2007 гг.

Полученные в итоге данные подтверждают выводы о том, что в сегодняшней журналистской практике, позволяющей конструировать глобальное и/или национальное медиапространство, широкое применение находит концепция «других» (бинарная оппозиция «мы – они» / «свои – чужие») в качестве модели для создания медиаобразов и информационных картин, а также имеется определенный набор дискурсивных практик. В основе этих практик лежит так называемый ориентализм журналистских репортажей, связанный с нехваткой соответствующего знания «контекста» и воспроизведением взглядов прошлых эпох. Если попытаться понять, следуя какой логике происходит тиражирование стереотипов о России в зарубежных СМИ, то мы увидим, что эта логика как раз и обусловлена журналистскими представлениями, которые выделяет шведский профессор Я. Экекранц:

1) «застывание» журналистских дискурсов: например, «холодная война», проблема ухода России с демократического пути развития, отсутствие свободы слова – лейтмотив, проходящий через многие материалы западных изданий;

2) наличие коллективной журналистской памяти: настоящее привязано к прошлому и будущему; постцаризм или посткоммунизм: говорят ли они об одном и том же; репортажи о России и из России такие же, как 70 лет назад;

3) постоянство геополитических интересов и интересов национальной безопасности как основа для журналистских текстов; журналистика близка интересам политических элит.

Практически образ России (как, впрочем, и образ любого другого «чужого» государства) в СМИ создается в первую очередь за счет отбора фактов, использования терминов, выбора темы для материала (причем у каждого журналиста в арсенале есть определенный список тем, которые он обычно освещает в отсутствие громких политических или экономических событий в России; эта тематическая выборка – грабеж, пьянство, нищета – в большинстве случаев не оставляет возможности для формирования положительного образа России за рубежом), а также способов построения фраз и заголовков. На настоящий момент в журналистской практике имеет место самая настоящая война терминов. Яркий тому пример: в российской и немецкой прессе мы имеем дело с чеченскими боевиками (bojewiki), в то время как во французской или американской – с чеченскими повстанцами (Chechen rebels) или чеченскими борцами за свободу (Chechen freedom fighters). Мир, как уже указывалось выше, также часто определяется в терминах противоположностей: частное – общественное, реалия – иллюзия, союзники – враги. Так, например, в британской прессе мы наблюдаем принципиальную разницу в подходе к освещению событий, в которых участвует российское правительство и частные российские компании.