Братья: от Сталинграда до Берлина. Книга первая
Мы просидели всю ночь. Утром, сонные, мы с братом пошли на завод. Начальство нас хотело сильно поругать и вынести выговор, но когда они увидели нас вместе, то были настолько удивленные, что даже ничего не сказали. Вследствие того, что курс подготовки танкистов проходил несколько месяцев, я шел уже не как ученик, а, скорее, как практикант. Зачастую было так, что прораб завода объясняет принцип работы ходовой части танка, потом экипаж идет ко мне, в соседнюю мастерскую, и я объясняю ход работы двигателя, хотя чаще всего, наоборот. Так было даже удобно! Я объяснял людям что-то, и сам закреплял изученный материал. Так, в мае, Николай окончил курс, и его отряд готовился к отправке на фронт. Мама, конечно же, плакала. Коля все эти два месяца жил у нас, а тут он уезжает снова. Вечер перед отъездом был полон слез и горести, скрывать тут нечего.
15-го мая два десятка танков Т-34 собрались у переправы через Волгу. Все думали, что танкистов отправят к Ростову-на-Дону, так как немцы собирались наступать именно в этом направлении. Однако нет. Где-то есть участок фронта, который нуждается в танках больше, чем фронт на правом берегу Дона. Мама пошла на работу, а я отправился проводить Николая перед походом в больницу. Мы стояли метрах в пятнадцати от причала, смотрели, как грузят танки.
– Ты, Артем, маму береги, – дрожащим голосом сказал брат. – Такое счастье было увидеть ее, но все же хочу ее увидеть и после войны, когда она кончится. Да и ей тоже это нужно.
– Обязательно буду беречь, – заверил я. – Ты веришь, что еще встретимся?
– Хотелось бы верить, но не знаю. Может и не встретимся.. Фронт это такая штука, что тут точно ничего не скажешь. Мы с товарищами перед боем всегда прощаемся, а потом встречаемся с теми, кто выжил так, будто лет сто не виделись. Где гарантия, что меня не подстрелят в первом же бою на этом танке?
– А какая она, война?
– У танкистов война своя. У нас мы идем в бой в надежде выжить, и попытаться кого-нибудь уничтожить. Конечно, нам дают конкретные задания, но тем не менее, чувство у танкистов именно такое.
– Так у простого солдата вроде так же.
– У нас по-другому. Мы в относительной безопасности в танке, но стоит вражескому снаряду попасть внутрь, так танк становится нашим железным гробом. Представь себе, что танк горит, и ты из него вылезти не можешь. Я видел такое. Ехал кавэ в тыл, бой уже заканчивался, как вдруг по нему дала гаубица. Он загорелся, видимо, снаряд в боеукладку как раз попал. Гаубицу-то мы уничтожили, и вылезли, чтобы вытащить наших танкистов, а только начал взрывать уже весь боекомплект, и огонь повалил со всех щелей. Когда все уже погасло, мы долго еще не могли подойти. Жар был такой, будто кто-то доменные печи раскочегарил. А когда он все-таки остыл, мы полезли внутрь. Вытащили двоих… вернее то, что от них осталось. Остальные сгорели дотла. Наверное, самая страшная участь всех танкистов, сгореть в своей машине заживо.
Танки ушли на ту сторону Волги. Я долго прощался с Колей, насколько позволяло время. После его погрузили на баржу, и он поплыл туда, за Волгу, навстречу смерти.
Тыловая история
Немцы уже к июлю стояли на правом берегу Дона. Они не спешили его форсировать – мостов не было, а переправить через такую широкую реку, как Дон целую армию не так просто. Но немцы не спешили и окапываться. Юго-западнее Сталинграда немецкие танки вышли во фланг нашим войскам. На левом берегу Дона стояли две армии, а в Сталинград прибыл полк. У небольшой ж/д станции «Абганерово» немецкие танки были остановлены, так писали в газетах. К августу немцы форсировали Дон и направились к Сталинграду. Стоя на окраине города можно было слышать канонаду со степей. Но сам город еще никто не трогал. Потом началась эвакуация больниц и предприятий.
Как-то утром, в воскресенье, я гулял за городом и увидел на обочине лежащего солдата и подошел к нему, чтобы осмотреть. Он был без сознания. Кое-как приведя его в чувства, я спросил, что он тут делает. Оказалось, он запаниковал, когда начался бой на линии фронта. Правда, как он оказался за сотню километров от последней он сам не понимал, и, конечно, он был голоден. Я отвел его в ближайшее кафе, накормил. Было непонятно, что с ним делать, и куда вести в подобной ситуации, но все разрешилось само. В какой-то момент в кафе зашла военная милиция, проверила документы у трех солдат в кафе и у моего спутника тоже. Выяснив, что товарищ бежал с линии фронта, милиция попросила бойца пройти с ними, после чего они ушли, не сказав мне ни слова.
Буквально на следующий день я, уже вечером, шел с больницы домой через площадь. Темнело. Проходя по площади, увидел такую картину: стоит взвод солдат, перед ними ходит комиссар, их окружает пять человек, такие же солдаты. Комиссар ходил и командовал громким басом:
– Эти солдаты трусливо бежали с линии фронта! Если бы за ними побежали остальные, то это подставило бы под удар всю нашу оборону! Приказ номер двести двадцать семи не допускает отступлений! Отдать этих солдат под трибунал и расстрелять! Перед всем батальоном!
Среди солдат я узнал того паникера. Да, он совершил проступок, за который полагалось наказание, но я не мог просто стоять и смотреть, как его уничтожат, учитывая то, что по его рассказам, у него была семья. Я набрался духом и подбежал к комиссару.
– Товарищ комиссар! – дрожащим голосом обратился я.
– Я не понял. Это что за гуляние во время комендантского часа? Почему вы находитесь на улице, гражданин?
– Простите меня за это. Я в больнице работаю, у нас много пациентов, поэтому так поздно домой и иду. Я вот, что хочу сказать. Этот солдат не сбегал с линии фронта, – сказал я, указывая на моего нового знакомого.
– Да что вы говорите. Не сбегал с линии фронта? А что же он сделал?
– Я увидел его вчера на дороге, он лежал без сознания. Он просто запаниковал. Когда человек паникует, он не знает, что делает.
– И что с того? Паникеры увлекают за собой остальных, они ничем не лучше дезертиров.
– Это лечится, – пытался я найти хоть какой-то аргумент. – Человек после пары боев привыкает и перестает паниковать. Мне больничный психолог это объяснял. Неужели у вас так много солдат, чтобы вот так ими разбрасываться?
Комиссар серьезно задумался, после чего сказал:
– Ладно. Дело этого бойца мы пересмотрим, быть может, отправим в штрафной батальон. Но остальным поблажек не допустим! Солдаты должны знать, что будет с ними, если без конца отступать!
– А нельзя с ними как-нибудь помягче? Скажем, арестовать их? В тылу же тоже работники нужны.
– Я что-то не понял, гражданин, вы мне приказывать будете?
Басистый голос комиссара заставил меня, как солдата, выпрямить спину и пустить руки по швам.
– Никак нет!
– Так-то. А теперь идите домой, гражданин. Комендантский час все-таки. Сейчас закрою глаза на нарушение, все же в больнице работаете, но более закрывать не буду. Идите.
Расстроенный, я развернулся и пошел прочь. Вдруг меня догнал будущий штрафник.
– Подожди! – догнав, он сильно меня обнял. – Спасибо брат. Я даже не знаю, как тебя благодарить. У меня мама старая, жена, если бы меня расстреляли, они бы совсем пропали.
– Хотите меня поблагодарить? – я посмотрел на него с серьезным выражением лица. – Сделайте одолжение. Не поддавайтесь панике. Выживите и вернитесь к матери. Тогда я буду знать, что мои старания были не напрасны.
– Хорошо-хорошо. Мы ж с тобой даже познакомиться толком не успели. Меня Ваня зовут, Ваня Климов, а тебя?
– Артем, Артем Севцов.
– Климов! Минута прошла! – строго крикнул комиссар.
– Так точно, иду! Слушай, спасибо еще раз, я твой должник. Даст бог – свидимся еще, Артем Севцов.
– Удачи тебе.
Я смотрел на убегающего товарища с теплой душой. Конечно, мне бы хотелось выручить весь взвод, но комиссар тоже в чем-то прав. Если прощать всех, кто просто трусливо бежит с фронта, то мы потеряем Советский Союз. Потеряем так же, как поляки потеряли Польшу, а французы Францию.
Справка:
Выписка из донесения НКВД СССР о ходе боев в Сталинграде.
Заградительными отрядами с 1 августа по 15 октября было задержано 140 755 военнослужащих, сбежавших с передовой линии фронта. Из них:
Арестовано – 3980 человек
Расстреляно – 1189 человек
Направлено в штрафные роты и батальоны – 2961 человек
Возвращено в свои части и на пересыльные пункты – 131 094 человека.
Справка:
Задачей заградительных отрядов была помощь командирам соединений в поддержании дисциплины в войсках, в случае побега военнослужащих с линии фронта – их немедленная остановка и возвращение на боевые позиции, не останавливаясь перед применением оружия перед паникерами и провокаторами – теми, кто своим паническим, или умышленным, бегством и агитацией увлекали за собой добросовестных защитников Родины.
Война
Утром, 23-го августа, часов в одиннадцать, я пошел попить кофе и купить газету. Взял газету, попил кофе, и уже собрался идти домой, как вдруг встретил Лену.
– Артем! – с удивлением и восторгом крикнула она, и кинулась обниматься.
– Эй, привет. Как ты?
– Да хорошо все, – задорно ответила Лена. – Я думала ты уехал.
– А куда мне ехать? Мой дом здесь, мама здесь. Мне некуда ехать. А что на счет тебя? Почему ты не уехала?
– А мне тоже ехать некуда. Тут мой дом. Дядя Коля, сделайте один кофе, пожалуйста.
– Ну, рассказывай, – начал я. – С Гришкой общаешься, где он?
– Пыталась. Он на фронт почти сразу уехал. Представляешь, залез в вагон с солдатами, и зайцем доехал до Одессы.
– Вот это он молодец, ничего не скажешь.
– И не говори. Он и письма мне писал. Потом перестал. Последнее письмо из Севастополя написал. А вы с Катей? Она тоже уехала?
– Да… за Волгу сразу умчалась после, сказала, что будет врачевать учиться. А вот куда уехала, не сказала, адреса я не знаю. Знал бы, написал.
– А она не пишет?
– Нет. Может, есть дела важнее меня?
– Какие у нее могут быть дела? Особенно важнее тебя?
– Да мало ли дел! Если она решила работать в больнице, то дел там невпроворот, уж я-то знаю.
Мы беседовали с ней около часа, после попрощались, и я пошел домой. Пройдя улицу, я услышал вой сирен. Это была воздушная тревога. Через минуту в небе появились тучи немецких самолетов, батареи ПВО открыли огонь. В какой-то момент я услышал свист, затем грохот, потом еще, и еще. Я сорвался с места и побежал вниз по улице. Грохот взрывов сливался в один оглушительный рев. Я бежал, не понимая ничего, просто бежал, схватившись за голову. Метрах в пятидесяти впереди меня упала бомба. Взорвавшись, она образовала дыру в стене дома. Я секунду помешкал и побежал дальше. Недалеко рванула еще одна бомба, и меня отбросило взрывом в дыру здания.
Очнулся я в подвале, сильно болела голова. Было тихо. С улицы шел противный запах дыма и пыли. Я вскарабкался наружу и впал в ступор. Дома были уничтожены, везде полыхали пожары, горящая нефть из цистерн на холме за городом хлынула к Волге. Река загорелась, а вместе с ней и паромы с катерами на Сталинградском рейде. Буквально пару минут назад я шел по зеленой светлой улице, пытаясь забыть о том, что происходит в стране. Теперь же я стою среди руин.
Справка:
4й воздушный флот генерала Рихтгофена совершил в тот день 1500 вылетов, сбросил 1000 тонн бомб, потеряв при это всего 3 самолета. В Сталинграде только за один день, 23 августа, погибло около 40 000 жителей.
Вдруг я услышал хриплый крик.
– Артем!
Я повернулся. Это был дед Архип, с автоматом в одной руке и винтовкой в другой. На поясе у него было две небольшие сумки. Винтовка-то у него осталась еще с гражданской, а вот откуда автомат – вопрос.
– Дедушка! – крикнул я, закашливаясь от дыма. – Что ж это творится?
– Это война, сынок, – спокойно ответил Архип. – Ты все спрашивал, так вот, посмотри, как она выглядит.
Я хотел спросить, что делать дальше, как вдруг меня будто пронзило молнией – мама!
– Дед, а где мама? Ты ее видел?
Архип посмотрел на и сощурился. Внутри у меня все заколотилось, и, преодолевая себя, дед все же сказал:
– Ээх… нет больше твоей мамы. Она стояла на балконе, и один из снарядов попал прямо под дом. Все здание рухнуло сразу, целиком. Мне жаль, сынок.
Я не поверил своим ушам. Мамы нет. Внутри меня все как будто вмиг рухнуло, я почувствовал пустоту. Потом, когда шок прошел, мне стало невыносимо больно от осознания произошедшего. Я схватился за голову и хотел закричать, но внезапно Архип кулаком ударил меня по лицу.
– Какого хрена раскис солдат?! Мы на войне или где?! Давай, подрывай свое седалище и пошли! Надо выгнать немцев с наших земель!
Я был просто напросто в шоке. Раньше дедушка на меня даже голос не повышал, а теперь ударил по лицу! Я был настолько обескуражен, что встал, молча взял винтовку, и пошел за ним.
Когда мы вышли к площади, Архип оглядел разрушения и взялся за сердце. Тем не менее, он собрался, чтобы не пасть духом самому, и не дать мне.
– Так, немцы скоро пойдут в атаку, – рассуждал он. – Везде степь, наши наверняка в окопах сидят, кроме одного места. Есть небольшая роща возле Спартановки. Если немцы там пройдут, то они могут выйти в тыл нашим бойцам. А там даже окопов нет.
– Есть там окопы. Идти долго, но все равно, пошли за мной.
Мы пошли через развалины, и через полчаса вышли к окопам, которые я копал весь год. Они, конечно, не такие идеальные, какими их солдаты делают, но все же лучше, чем в чистом поле воевать. Я сказал деду занять удобное место для стрельбы, а сам пошел на позицию больше подходящую под снайпера. Я расположился и укутался небольшим брезентом, который я принес пару дней тому назад. В этой засаде было, конечно, душно, но так я был менее заметен. В какой-то момент в общем гуле пожаров я услышал громкие голоса – немецкие голоса. В под взрывы и ревы самолетов, эти немцы шли через рощу, крича что-то непонятное. Из рощи вышло порядка двадцати человек. Я оттянул затвор и вогнал патрон, взяв одного немца на прицел. Однако дистанция была приличной, и дед со своим автоматом, при всем желании не достал бы до них. Вдруг немцы остановились. Среди клубов дыма и пыли они разглядели окопы. Я заприметил одного. Его лицо было настолько наглым, что мне сразу захотелось его убить. На шлеме у него выкрашено пару десятков свастик. Собравшись с силами, я нажал на курок. Пуля, казалось, летела бесконечно. Когда она достигла цели, я увидел падающего немца и струю крови. Подхваченная ветром, она облила рядом стоящего фрица. Фашисты открыли огонь по все ширине окоп. Архип, несмотря на расстояние и разброс у автомата, одной очередью убил пятерых. Я оттянул затвор, вогнал новый патрон, выстрелил, попал в плечо. Немец встал на колено, достал пистолет, и начал стрелять в мою сторону. Я «передернул» затвор, выстрелил, и фашист упал. Остальные, заметив, где я засел, начали стрелять по мне. Я нагнул голову, чтобы меня не задело. В какой-то момент немцы стали стрелять за окопы, я услышал крик «Ура!». Это был взвод наших солдат, пришедший нам на помощь из города. Немцы продолжали стрелять, но понесли потери и поспешили обратно в рощу. Мой первый бой был завершен. Когда красноармейцы поспрыгивали с бруствера, командир взвода удивленно спросил:
– А откуда здесь окопы? Наших солдат здесь и в помине не было.
– А, это мой внучек накопал. Целый год махал лопатой, – с гордостью сказал дед.
– Да? – удивился командир. – Ну что ж. Внук твой окопы копал, вдвоем вы взвод немцев задержали. Объявляю вам благодарность от нашего взвода, представлю вас к награде.
– Служу Советскому Союзу, товарищ сержант.
– А где внук то твой где?
А я сидел метрах в пяти от окопов и плакал навзрыд. Мама, самый близкий мне человек, погибла, а я даже ничего не мог сделать. Все же нет, мог! Мы собирались пойти на Волгу после того, как я вернусь. Не задержись я с Леной, мама была бы жива. Меня буквально разрывало изнутри от невыносимой боли и беспомощности.
– А что это с ним? – спросил один из солдат.
– Мамка у него померла, – с горестью ответил дед.
– Да, жаль паренька… у меня вон немцы брата с сестрой прям при мне расстреляли, когда в деревню нашу пришли.
– А тебе сколько лет? – спросил Архип.
– Так уже тридцать первый год пошел.
– Вот. А пацану два месяца, как семнадцать стукнуло. Ладно, пойду, постараюсь успокоить его, а то мало ли, что с горя учудить может.
Глава 3
Вгрызаясь в землю
Прошло пару дней. Мы с Архипом остались во взводе, который первый пришел к нам на помощь. И хотя мы не были солдатами официально, комвзвода доложил вышестоящему руководству о нас, и руководство одобрило нахождение нас в составе взвода, и форму выдали соответствующую, правда мне приписали один лишний год. За то, что мы с дедом сдержали немцев, нас наградили медалями «За отвагу». Мне дали две. Я-то думал, что эту медаль дают за более серьезные подвиги. Значит, я либо ошибался, либо наш подвиг таковым и является.
Боль не проходила. Ночами мне снилась мама, звала, просила помочь. Я подрывался и обнаруживал лишь свою винтовку и больше ничего. Я попросился у комвзвода сходить в город, к себе домой и, если повезет, похоронить маму, но разрешения не получил. Немцы могли в любой момент начать атаку, и на счету был каждый человек. От того становилось еще больнее. Конечно, дедушка старался меня поддержать, как-то помочь, но не очень помогало. Потом со временем мне предстояло переживать много смертей и боль от потери человека стала быстро сменяться злобой на того, кто этого человека отнял. Но это было потом, а сейчас было ужасно больно, и с этой болью мне предстояло дальше воевать.
Мы заняли позицию к северо-западу от «Спартановки», вырыли окопы и сидели, ждав атаки. Со всего взвода я могу выделить порядка четырех человек, с которыми я более-менее общался: Кузьмич, дядька лет пятидесяти, ворчавший так, будто ему все семьдесят. Сергей, здоровый бугай, до лица которого с двумя лестницами не достанешь, по крайней мере, мне так казалось. Виктор Степанович, или просто Степаныч, как его называют сослуживцы его возраста, комвзвода, старший сержант, достаточно строгий, впрочем, такими и должны быть командиры, и Изя, одессит.
Окопы, которые мы вырыли, в некоторых местах были оббиты бревнами, Степаныч приказал сделать так, чтобы земля во время боев не осыпалась и не раскисала во время дождей. Мы с дедом сорвали часть досок со стены окоп и вырыли там небольшую землянку, ну как небольшую, две нары и небольшой столик посередине, но там было очень низко. Глубже копать не следовало – август, холодно. Кухня приезжала каждый день, в полдень. Хотя это было, скажем, приятное дополнение, а так, питался кто чем. Я лично обжаривал зерна на горелке, если они были, и ел их как семечки. Архип вообще один раз взял глубокую тарелку, залил водой, накрошил туда хлеба, кинул невесть откуда взявшийся лавровый лист, и вскипятил. «Лучше уж есть так, чем сухим хлебом давиться» – говорил он.
Как-то днем я сидел в землянке, обжаривал зерна. Настроение было уничтоженное, я еще не отошел от мамы, и мне попросту не хотелось ни жить, ни воевать. В землянку заглянул Изя.
– Тема, ты шо тут делаешь?
– Еду себе готовлю. Тебе то что?
– Тьфу, еду он готовит. Там кухня приехала, так шо кончай издеваться над дарами природы и пошли есть. Бикицер!
Собрав полусырые зерна в мешочек, я вышел на улицу. Погода была непонятной. С утра было солнце с небольшим ветром, а теперь с запада шли черные, как ночь, тучи. Зато вид открывался своеобразный. Позади окоп, метрах в трехстах, стояли руины некогда Сталинграда, по бокам была роща с березками, а впереди простиралась степь, и туча, словно немцы, медленно, уверенно и неумолимо, она шла прямо на нас.
Я направился к выходу из окопов и встретил Кузьмича с Сергеем, они чистили оружие.
– О! Герой вернулся. Добрый день, Артем, – вежливо и с ухмылкой поздоровался Сергей. Как ты, сынок?
– Здоров дядь Серег. Здрасьте, дядь Саш, – ответил я без эмоций. – Все так же. А вы чем занимаетесь?
– Да вот, оружие чистим. А то эти падлы паскудные сейчас придут, а у меня оружие не стреляет, – заворчал Кузьмич.
– А ты что, обедать? – спросил Сергей.
– Обедать, коль кухня приехала.
– Это правильно. Мы тоже скоро пойдем.
Я вышел из окопов и пошел в сторону длинного стола, мы из него ели. Поварихи теперь одевают не белую одежду, а женскую военную, хотя фартуки все же были белые, что опасно. Немцы без стеснения стреляют по гражданским, раненым, обслуживающему персоналу. К счастью из всего услышанного о них я своими глазами видел только бомбежку города, хотя этого мне хватило, чтобы понять: немцы – чистейшие звери.
Подойдя к столу, я услышал визг: «Артем!». Это была Катя. Мой маленький ангел с длинной русой косичкой и голубыми глазами. Она кинулась мне на шею, едва я успел повернуться. Честно сказать, чувства тогда были смешанные. Я не знал радоваться ли мне, или переживать, ведь Катя вроде бы и жива, но в то же время она тут, на фронте, здесь умереть можно быстрее, чем глазом моргнуть успеешь.
– Ты чего тут делаешь? – удивленно спросил я.
– Так я вот, на кухне работаю. Еду солдатам развожу. Погоди, а ты что тут делаешь?
– А я воюю, Катенька.
– Ух ты! У тебя медали! Когда это ты успел?
– Ну… как немцы пришли, так и успел.
– Какой ты молодец! Как твоя мама? Ее вывезли уже? – спросила Катя, но по моему лицу она поняла все без слов. На ее глазах появились слезы, она крепко обняла меня. – Как же так? Темочка, мне так жаль!
– Екатерина! Нет времени трепаться! Нужно накормить этих и ехать дальше, – сказала высокая строгая женщина приказным басом.
– Иду-иду! – Катя вытерла слезы. – Пойдем, я тебя накормлю.
Мы ели с аппетитом, и это понятно. После всех этих зерен и супов с моченым хлебом даже обычная гречка с хлебом кажется чем-то необычайным.
После обеда я пошел на пост. В какой-то книге прочитал, что с латинского языка «Виктория» переводится как «Победа». Недолго думая, я выцарапал это слово у себя на винтовке. Она старая дедовская, так что с меня никто за нее не спросил бы. В какой-то момент подошла Катя и заявила:
– Вот и все, родной мой. Я с вами.
– Не понял, – с недоумением сказал я. – В каком смысле ты с нами?
– Ну вот. Попросилась у начальницы, и она меня отпустила.
– Ой, да ладно! Вот так просто взяла и отпустила?
– Ну да. Я волонтерка, сама пошла в кухарки. Это еще при том, что я ей не нравлюсь, почему-то. В общем, она от меня отвязалась.
– Эт хорошо, – ввязался в разговор проходящий мимо дед Архип. – А ты стрелять хоть умеешь?
– Нет, – ответила Катя после недолгого размышления.
– Да как так-то? Быть на войне и не уметь стрелять? Так тебя надолго не хватит, девочка моя.
– Ну, я за Волгой в госпитале работала. Там стрелять не учат.
– Так вот, внученька, запомни: здесь фронт. Если ты не стреляешь – стреляют в тебя. А ты чего встал, богатырь? Научи девочку с ружьем обращаться, ежели она воевать надумала.
– Ладно-ладно. Научу, – ответил я.
– Вот то-то. Давайте, молодежь, не скучайте.
Дед ушел, а я начал объяснять:
– Значит смотри. Винтовка вмещает в себя по пять патронов. Есть обоймы. Их ставишь сюда, а патроны заталкиваешь внутрь, обойму убираешь. Если уж обойм нет, то сама, по одному патрону, заряжаешь. Это конечно дольше, но ничего не поделаешь. Потом вскидываешь винтовку на плечо. Надо смотреть, чтобы прицел и мушка были на одном уровне, и только тогда стреляешь. Как выстрелила, оттягиваешь затвор вот так, и загоняешь новый патрон. Вот так ставишь на предохранитель, только будь осторожна, если потянуть за затвор, то он снимется. Если ты на предохранителе идешь, допустим, по лесу и ветка зацепила затвор, и он вывалился, то в бою ты окажешься без оружия. Понятно?
– Понятно. А пострелять можно?
– Нет. Патроны сейчас у нас немного в дефиците, поэтому не получится. Да ты не переживай. Немцы придут – постреляешь.
– Ладно. А что с автоматом?
– Ну, про автомат я тебе вряд ли что-то путное расскажу. Лично для меня это вставить диск, оттянуть затвор, ну предохранитель там по-другому сделан. Я не уверен, не стрелял еще. У деда вон спроси.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги