КОЕ-ЧТО ЗАДАРОМ
Едва Спитамен успел выбраться в коридор, как навстречу ему ринулся кто-то из темноты.
Спитамен успел разглядеть окровавленное лицо и то, как человек был одет. Похоже, на нём было что-то вроде одеяния священника. В добавок он размахивал мечом так, словно оказался один на один с вражеским воинством. В узком пространстве коридора полноценно орудовать клинком оказалось сложно. Меч ударился о стену. Скрежет стали о камень был оглушительным. Спитамен поднырнул под клинок, одновременно толкая нападавшего плечом в грудь. Простой приём, которым рано или поздно овладевал любой, кому приходилось провести на улице достаточно времени. Меч, завершивший свою смертоносную дугу где-то позади Спитамена, загрохотал по плитам пола.
Удар вышиб из нападавшего дух. Спитамен слышал, как человек в одеянии клирика охнул и стал заваливаться на спину. Спитамен мог бы нанести решающий удар – по лицу или в область шеи, однако не стал этого делать. Нужно было спешить.
Оставив священнослужителя позади, он устремился по коридору туда, где, как он думал, располагался выход из здания. Куда угодно – лишь бы выбраться из этих мрачных подземелий.
Он так спешил, что не заметил лежащего на земле тела.
Рухнув, Спитамен растянулся поперёк чьей-то груди, закованной в кожаный нагрудник. От человека узнаваемо пахло кофе и саломиновой травой, потому он сразу понял, кто перед ним. Коренастый. Кто-то убил его, практически насадив на длинное копье, которое всё еще торчало из бока несчастного.
Далее по коридору лежали и другие тела. Среди них особенно выделялось одно.
Даже после смерти волосы Тощего выглядели великолепно. Наверняка окажись его тело на улице, недолго ему пришлось бы лежать: предприимчивые и не слишком щепетильные жители Завораша давно срезали бы с его головы скальп, чтобы затем продать мастеру париков.
Спитамен нагнулся и быстро обшарил карманы мертвеца. Сфера нашлась почти сразу. Завладев предметом, бродяга мгновенно сунул его за пазуху, опасаясь, что сияние сферы выдаст его в полутёмном коридоре. Затем некоторое время размышлял, не захватить ли один из мечей, валяющихся неподалёку, но не стал этого делать.
Кроме Тощего и его товарища на полу в коридоре лежали ещё двое – пара стражей в одинаковом облачении, но без шлемов. Все выглядело так, будто несколько заклятых врагов просто повстречались в тесном проходе.
Обойдя последнего мертвеца с торчащим из горла кинжалом, Спитамен решил: что бы здесь не произошло, к нему это не имеет ни малейшего отношения. И он продолжил бегство. Раны, оставленные картечью на его спине и ягодицах, причиняли боль. По тому, как прилипала к коже одежда, Спитамен понял, что они вновь открылось кровотечение.
А затем Спитамен неожиданно увидел впереди свет и ощутил дуновение воздуха. Как если бы он выбрался из глубокой и тёмной пещеры наружу, навстречу солнцу и голубому небу. Сфера была у него в надёжном месте, путь наружу был открыт – что ещё оставалось?
Теперь, когда Спитамен знал, что завладел чем-то важным, у него наконец стал зреть план. Во-первых: сама сфера. Очевидно, что это была ценная вещь. По крайней мере, её хозяин был мёртв, как и двое других, кто пытался отнять её у Спитамена. Кроме того, не стоило забывать о десятках жертв у набережной. Спитамен сам видел падающие в канал тела. Во-вторых: у него было имя – Корбаш Талал. Довольно редкое, если разобраться. Действуя с осторожностью, не составляло труда выяснить, кем был тот человек. Он мог бы поискать помощи за пределами города, ведь у него ещё остались кое-какие связи: старые игроки, плуты, менялы. Многие из них были такими же безумцами как галантерейщик, но в отличие от последнего хотя бы оставались людьми.
План был отличным. Надёжным. Все это могло сработать – и наверняка сработало бы… Спитамен уже видел перед собой ослепительный прямоугольник света, за которым был целый мир… а затем этот прямоугольник внезапно заслонила чья-то тень.
ЦВЕТА В ТЕМНОТЕ
…а затем внезапно туман расступился, и из него показался…
Нет, не поезд.
Это не было и не могло быть поездом сразу по нескольким причинам: механизмы не работали уже три десятка лет, а все оставшиеся составы превратились в груды хлама. От многих сохранились разве что остовы, ведь металл по-прежнему оставался металлом, который все ещё можно было использовать.
До этого Энсадум видел целые вереницы таких составов, больше похожие на скелеты. Многие из них так и замерли на пути из одной точки в другую.
Иногда он думал, что же стало с их пассажирами?
Нет, то, что показалось из тумана, поездом не было, хотя и двигалось по рельсам.
Вначале показалась косматая голова, увенчанная рогами. Обладатель впечатляющей шевелюры и значительных рогов был не один. Рядом с ним шагали двое представителей его вида – наполовину быков, наполовину… кого-то ещё. Энсадум и раньше видел этих существ. Он знал, что те зовутся гхурами, но не имел ни малейшего представления, насколько они огромные. И дурно пахнущие.
Вся тройка тащила несколько повозок, скреплённых друг с другом, как самый настоящий железнодорожный состав. Несмотря на внушительный размер, двигались существа проворно. Колеса самих повозок были не обычными, а с выемкой, точно соответствующей ширине рельса. Катить тяжёлый груз по железнодорожному полотну было гораздо легче, чем по камням и бездорожью. Похоже, использовавшиеся в них колеса некогда были колёсами поезда.
Возницы не было. Животные шли размеренным шагом, но достаточно быстро – одно, самое крупное, в центре и двое помельче по бокам. Только когда они приблизились, Энсадум с ужасом осознал, что у всех троих нет глаз. Гхуры не были слепыми и их глаза не были скрыты под свалявшейся шерстью. Глаз просто не было. Отсутствовал даже малейший намёк на неровности в том месте, где, по идее, должны были располагаться глазные впадины. Энсадум не знал, следствие ли это неких мутаций или же перед ним специально выведенная порода животных, основной целью которых было тянуть грузы из одного конца в другой и не отвлекаться ни на что другое.
Таким грузом на импровизированных повозках являлись многократно перевязанные бечёвкой тюки. Судя по запаху – со смолой, битумом или другим подобным сырьём. Они громоздились один на другой на высоте человеческого роста, однако для большей устойчивости располагались лесенкой – так, что забраться наверх не составляло труда…
И Энсадум решил рискнуть. Казалось, сама судьба предоставила ему эту возможность. Там, куда направлялись животные, обязательно должно было оказаться поселение или торговый пост, или некая перевалочная база… Вполне возможно, оттуда он сможет добраться до дома. Нет, не до того «дома» с лежащим в кровати безымянным мертвецом и пустыми комнатами, а до своего настоящего дома…
На то, чтобы взобраться на тюки, у Энсадума ушли последние силы. Он просто рухнул сверху и закрыл глаза… Однако торжество было недолгим – без одеяла, которое помогло ты ему согреться. К счастью, и здесь нашёлся выход. Тюки были покрыты тканью, которая защищала содержимое от дождя и снега. Сорвав эту ткань, Энсадум обернулся ею словно пледом.
Гхуры двигались равномерно, верёвки на тюках поскрипывали. Рельсы впереди утопали в тумане. Первое время Энсадум пытался вглядываться – а что там, вдалеке? Однако глаза быстро уставали, а впереди не появлялось ничего, кроме новых камней. Внезапно Энсадуму стало интересно, что станут делать животные, если дорога внезапно оборвётся. За столько лет пути наверняка где-нибудь разрушились, заржавели или деформировались. Скорее всего, животные просто продолжили бы движение. И это, в свою очередь, натолкнуло его на другую мысль.
Сколько гхуры могут обходиться без воды и пищи? Наверняка не так уж много. Это значило, что между точками их маршрута не больше дня пути. А то, что в дорогу их отправляли без погонщика, означало, что их хозяева и хозяева груза уверены в том, что животные доберутся благополучно. Или, возможно, каким-либо способом они следили за ними.
Сунув руку в карман, Энсадум внезапно нащупал карточку с адресом. Картонка была влажной, и все ещё хранила тепло его тела. Удивительно, как порой самые обыденные вещи становятся чем-то значимым…
Некоторое время он разглядывал листок. Чернила на нем расплылись, но адрес все ещё можно было прочесть. Если задействовать фантазию, то можно было предположить, что изображено и на схеме под ним: река и пустошь, на которой перекрестьем обозначен дом. Только сейчас Энсадум заметил под всем этим несколько слов, выведенных торопливой рукой: «не задерживайся в Пустошах». Он прочёл фразу несколько раз, а затем оглушительно рассмеялся. Смех прокатился по округе, напугав гхуров. Кто и когда сделал эту надпись, Энсадум не знал. Это мог быть один из Распределителей – тех, кто выдаёт карточки.
Не прекращая смеяться, он разорвал карточку и швырнул обрывки на дорогу.
Немного покружив в воздухе, клочки бумаги плавно опустились на землю. Ещё некоторое время они виднелись позади – крохотные белые лоскутки на фоне темной каменистой земли, а затем и они пропали.
НАДЕЖДА – ЭТО ЗАПЕРТАЯ ДВЕРЬ
Разрушение. Правильней было бы называть его Выключением.
Новый мир, в отличие от мира старого, традиционного, был знаком не с одной технологической катастрофой. Фактически он говорил на их языке. Производство – загрязнение – уничтожение. Бесконечный цикл рождения, недолгого существования и неминуемой смерти, сопровождавший смену эпох – от промышленной революции и изобретения первых механизмов до их повсеместного внедрения.
Кураторы и практики выглядели на этом фоне словно шаманы прошлого или несведущие врачи из тех далёких времён, когда больным предпочитали делать кровопускания, а умирающим давали столько ртути, что и после кончины чувствовалось, как тяжёлый ком перекатывается внутри тела. В мире дирижаблей, поездов и автомобилей никто не стал бы слушать мнимых мудрецов в капюшонах.
Разрушение все изменило. Технологии стали не просто бесполезными, они стали опасными. Никто и никогда не станет пользоваться механизмом, который может подвести в любой момент. Внезапно стали понятны несколько вещей: заворашцы слишком сильно зависели от своих механизмов, гораздо сильнее, чем соседи от своих традиций, за которые держались веками. Теперь те, кого аскерронцы презрительно называли дикарями, оказались на одном с ними уровне.
Так что же отличало одних от других? Техническое превосходство? Знания?
В первые дни Разрушения стало понятно, что куда более невежественны именно те, кто достиг большего – число загадок перед ними было поистине неисчислимым. Как? Что? Почему? Обычные вопросы, на которых не было ответа. Как случилось так, что Разрушение стало возможным? Что произошло? Почему именно сейчас? И главный вопрос: что будет дальше?
Это были не единственные вопросы. Пожалуй, чаще других, особенно в первое время, звучал короткий: «Кто виноват»? К сожалению, такого же лаконичного ответа не находилось.
Как ни странно, кураторы были едва ли не единственными, кто оказался в выигрыше. Даже такая простая вещь как печатная книга внезапно стала большой редкостью. Теперь все знания, накопленные после Разрушения, могли быть утрачены. Хотя все ещё существовал способ фиксировать информацию (рукописи никто не отменял, чернила и перья по-прежнему были в избытке), не находилось надёжного способа эти знания распространять. И – главное – накапливать, как это было раньше – в виде тысяч пыльных томов, занимавших не один десяток полок.
Именно здесь пригодились умения кураторов. Вместо старых, отживших своё библиотек, они создали новые. В этих хранилищах нашли своё место не только сами знания, но и их носители. Ибо, как сказали бы философы, творчество неотделимо от творца, создатель – от созидаемого.
А что же механизмы?
Многие из них не заработали ни месяц, ни год спустя. Курсор рос и в итоге увеличился многократно, теперь сотни полок в нем занимали десятки тысяч ёмкостей с эссенцией памяти.
Для большинства это казалось чем-то вроде бессмертия. Заговорили о переселении душ и обмене разумом. Как будто можно переходить из одного тела в другое, а то и вовсе воскреснуть из мёртвых.
На самом деле подобное невозможно было осуществить, а выпивший эссенцию человек лишь получал горсть чужих воспоминаний, которые неизбежно начинал путать с собственными. Исключение составляли Интерпретаторы.
Интерпретаторы были закрытой кастой. Сам Энсадум, относящийся к практикам, и не раз бывавший в стенах Курсора, никогда не видел живого Интерпретатора. Впрочем, рядовые практики были далеко не первыми в этой иерархии. Он и Распределителя видел всего один раз – и то, лишь случайно заглянув в щель для выдачи карточек.
Интерпретаторы ещё назывались Пожирателями информации; употребляя эссенцию, они примеряли на себя не только знания, но и личность умершего, и нередко могли говорить от его имени. Все знания, которые когда-либо имел умерший, переходили к ним.