Тело оракула в очередной раз содрогнулось. Звякнули цепи; на его лодыжках они заканчивались металлическими браслетами, разнять которые можно было только с помощью инструментов. Кожа под ними загрубела и стала темной словно пергамент, с которого соскоблили старый текст, а новый так и не написали. Ноктавидант был уверен, что оковы не снимали много лет, с того дня, когда израненного, но все ещё дышащего летуна нашли в неглубоком овраге позади городских ворот.
До этого крылатых видели нечасто. Считалось, они живут в городах высоко за облаками, и почти никогда не спускаются на землю. Однако в тот день случилось необычайное: полсотни или больше крылатых рухнули на землю в разных местах. Казалось, там, наверху, разразилась кровопролитная битва. А, может, им негде стало хоронить своих мертвецов, и они решили просто вышвырнуть их? В любом случае после падения тела выглядели так, будто их кромсали ножами. Как выяснилось позже, у многих за спиной были связаны крылья, не оставляя ни малейшего шанса на спасение.
Ноктавидант повторил вопрос. Оракул поднял голову, его веки затрепетали. Потрескавшиеся губы разомкнулись – как если бы расступился слой песка – и оракул улыбнулся.
Длинная игла со звоном упала на дно металлической посудины, куда за последние пару минут отправился десяток ей подобных. По-прежнему не говоря ни слова, Ноктавидант наблюдал, как рубиновая капля на её конце превращается в облачко красноватого тумана.
Дюжина игл, думал он, дюжина капель крови. А раствор только слабо порозовел.
Ему так и не предложили сесть. Вокруг дымили жаровни, насыщая воздух десятком ароматов, но даже это не могло скрыть витающий в комнате желчный смрад. В окно задувал приносимый со стороны гавани лёгкий бриз, но и он не мог разогнать липкой жары, лишь слегка колебал прозрачную ткань занавесок – длинных и узких словно кто-то провёл по ним острыми когтями. Вид этих лоскутов наводил на мысль о вывешенных на просушку грязных бинтах. В углу стоял наполненный водой таз, на столике рядом – чашка с дымящимся питьём. Никто не потрудился погасить оплавленные до основания свечи, горевшие всю ночь напролёт, не говоря уже о том, чтобы соскоблить толстый слой воска. Казалось, он все ещё стекает по корешкам книг в кожаных переплётах, лежащих на столе, хотя свеча, забытая кем-то на самом верху стопки, давно догорела. Там, где названия читались, они говорили сами за себя: книги по философии, врачеванию, географии, древней истории. Ноктавидант изучал корешки, пока его не отвлёк мелодичный звон – на дно судна упала очередная игла.
Его собеседник первым нарушил молчание:
– В старину верили, будто мысль, если предаваться ей слишком долго, в итоге способна обрести жизнь. Материализуется. Воплощается. И отправляется скитаться по свету, – Голос принципала звучал глухо из-за покрывавшего лицо влажного полотенца. В жаркие дни, как этот, рядом неизменно присутствовал раб, каждые несколько минут смачивающий ткань прохладным вином, – Иные даже начинают преследовать своих хозяев.
Клирик пожал плечами:
– Эта мысль не из таких.
– В самом деле?
Ноктавидант не знал, требуется ли отвечать, поэтому промолчал.
– Что поведал оракул?
– Только то, что мы уже знаем.
– Да, да, – принципал нетерпеливо махнул рукой, и на его пальцах сверкнули рубиновые геммы, – Что-то происходит. Это всем известно.
Ноктавидант наблюдал, как раб подносит к судну очередную иглу, сжимая её между большим и указательным пальцами с такой осторожностью, будто в любой момент она могла вывернуться и впиться ему в запястье.
Тем временем занавеска в задней части комнаты бесшумно сдвинулась, и в образовавшийся проем проскользнула пара других рабов. В руках у одного была наполненная ароматным маслом чаша; тот, что шёл следом, нёс ворох чистых тряпиц.
Это была самая неприятная часть процедуры. Отвернувшись к окну, Ноктавидант принялся смотреть на раскинувшийся внизу город. По правую руку сверкали воды залива. Вплотную к ним подступали расположенные под строгими углами улицы. Вдоль дорожек росли кипарисы, крохотные фонтанчики чередовались с беседками из камня, где прохожие могли отдохнуть от дневной суеты и обсудить дела. Дальше к востоку располагались здания храмового квартала, самым высоким из которых был храм Всевоплощённого. Даже с такого расстояния блеск его покрытых глазурью и золотом башен был невыносим для глаз. Взгляд клирика бесцельно блуждал по рыночной площади внизу, по палаткам торговцев, по ярко раскрашенным шатрам предсказателей будущего. В городе, подобном этому, вы могли пойти на рынок и за пару монет выслушать десяток прорицателей: астрологов, толкователей будущего по кругам на воде, по движению птиц в небе, при помощи цифр, гадателей, ясновидящих и прочих философов. На дорогах во все времена хватало бродячих пророков, а капитаны кораблей по-прежнему высоко ценили предсказателей погоды, которых можно было узнать по ярко-жёлтым одеждам. В любое время года в порту было не протолкнуться от людей в канареечных нарядах.
Отсюда была хорошо видна та часть рынка, где торговали дарами моря. Ноктавидант помнил тяжёлые корзины рыбы и креветок, которые ему приходилось выносить на продажу каждое утро, а с наступлением темноты прятать под навес. Поставленные друг на друга, они превращались в своеобразные перегородки, между которыми на ночь расстилали тюфяки. Порой, засыпая, он слышал, как в корзинах ворочается и бьётся ещё живая рыба.
Когда Ноктавидант повернулся, рабы уже ушли, захватив с собой таз и тряпицы; судно с его содержимым тоже исчезло. Пропитанное вином полотенце лежало на полу, а сам принципал вытирал лицо куском ткани.
– В некоторых из этих книг, – принципал обвёл комнату взмахом руки, одновременно отбрасывая в сторону тряпку, – Говорится, что будущее не может быть предопределено. И все потому, что человек якобы наделён свободой воли.
Ноктавидант указал на горящую свечу.
– Я знаю, что она догорит.
– Или же её задуют, – отрезал принципал, – Судьба – не больше, чем камень, брошенный рукой мертвеца. Можно лишь предполагать, как далеко он полетит, и когда упадёт.
Ноктавидант пожал плечами. Он и сам не раз задумывался над этим. Обладая свободой воли, а соответственно – свободой делать выбор, человек был способен влиять на будущее, которое менялось с каждым принятым решением. Следовательно, никакой предопределённости быть не могло. Однако что, если свобода воли – всего лишь иллюзия? Как ни странно, во все времена находились те, кто допускал подобное.
Принципал отхлебнул вина, подержал во рту, а затем выплюнул в стоявший рядом кубок, где уже набралось достаточно напитка, покрытого шапкой белой пены. Позже это вино вместе с объедками с хозяйского стола продадут на рынке, где их купят за треть или половину первоначальной цены.
Краем глаза клирик уловил движение, всколыхнувшее тьму на границе света и тени, а вслед за тем из угла выступила фигура. Проклиная себя за неосторожность, Ноктавидант шагнул от окна.
– О, это вовсе не обязательно, – произнёс незнакомец.
Голову вошедшего покрывал капюшон, который тот откинул, едва ступив в круг света.
Внезапно без всяких на то причин Ноктавидант вспомнил, как в детстве был вынужден три дня провести в тёмном пространстве под досками пола, а наверху пьянствовали и смеялись вендарские солдаты. Каждый час приводили какого-нибудь бедолагу, и под ликующие возгласы перерезали ему горло. Иногда несчастных оказывалось двое: им вручали оружие и заставляли драться. Кровь заливала все вокруг; она просачивалась между досками пола, капала Ноктавиданту на лицо, стекала по груди. Вскоре земля под ним стала влажной. В те минуты, когда он проваливался в беспамятство, ему казалось, что он тонет в ней. Будто некая милосердная сила старалась перенести его как можно дальше от этого места.
Однажды – это случилось на исходе третьего дня – раздался удар, а затем глухой стук. Разбуженный шумом, маленький Нокта пришёл в себя. Он давно ничего не ел и не пил, а поэтому терял сознание все чаще. Теперь он наблюдал, как очередной несчастный валится на пол прямо над тем местом, где он прятался. Когда тот упал, в щель между досками стал виден его глаз; наверняка когда-то он был серым или голубым, однако сейчас все затянула кровавая плёнка.
Чем дольше Нокта всматривался, тем более осмысленным ему казался этот взгляд. Поначалу он видел в нем лишь печаль, словно в момент расставания с жизнью несчастный не испытывал ничего, кроме скорби, затем во взгляде проявился немой укор. Не в силах больше выдерживать, Нокта зажмурился, а когда вновь открыл глаза, увидел, что печаль и осуждение ушли, уступив место чему-то другому. Теперь в немигающем взгляде читался гнев.
Нокта буквально вжался в пол. Ему стало казаться: ещё мгновение, и незнакомец встанет на ноги и примется громкими криками призывать солдат, указывая на щель в половицах. Он уже почти слышал, как солдаты бегут, чтобы выломать доски пола… А затем рядом опустился чей-то сапог и тело несчастного оттянули в сторону.
Все завершилось.
Это и многое другое проскользнуло перед мысленным взором Ноктавиданта в считанные мгновения, оставив после себя лишь смутные воспоминания: запах земли, биение крови в ушах, странный солоноватый привкус во рту и звук, с которым мёртвое тело тащили по шершавым доскам.
Внезапно он понял, что мёртвой хваткой вцепился в подоконник и почти перевалился наружу. До площадки внизу было далеко. Мгновенная смерть.
– Ха! Явно не видения плясуний Эскалана заставили его пытаться выброситься в окно! – принципал выглядел довольным, – И почему только эти кураторы не могут создать что-то приятное?
Человек в капюшоне попытался сказать, но принципал остановил его движением руки.
– Редко кто отзывается о вашем мастерстве лучше. В Аскерроне один такой предостерегал от грядущего землетрясения своеобразным способом: посылал видения катастрофы членам городского совета. А кому понравится видеть, как он сам, его семья и дети, а вдобавок все имущество проваливаются в какую-то дырку в земле? Поэтому беднягу заживо похоронили в выгребной яме, и каждый горожанин, присев на корточки, чтобы справить нужду, отдавал ему должное. А спустя месяц землетрясение действительно случилось. И наводнение. Корабли в бухте взмывали к небу и падали прямо на головы. Говорят, тамошнего принципала убило рухнувшим с неба веслом – на его беду, он первым прибежал в порт.
Принципал отхлебнул вина, покатал напиток во рту и вновь сплюнул. Выпить захотелось и Ноктавиданту. Во рту пересохло так, что он не отказался бы отхлебнуть даже из того, второго кубка. Однако он вряд ли мог рассчитывать даже на это. Наверняка вино было дорогим, и когда содержимое кубка окажется на рынке, в желающих не будет недостатка. Все захотят удивить гостей дорогим напитком, не сказав ни слова о том, что единожды он уже был кем-то «выпит».
– И все же было бы лучше, окажись эти видения чуточку более приятными, – принципал допил вино, сплюнул и поставил оба кубка рядом. Тут же появился раб, который забрал посуду со стола.
Только сейчас Ноктавидант понял, что воспоминания ему не принадлежали. Вендарская резня случилась более полувека назад, и теперь о ней можно было разве что прочитать в хрониках. По слухам, кровавое безумие привлекло демонов Гастра, разрушивших шиванский материк до основания. Он и сейчас тлел в глубине под слоем многократно сгоревшей почвы.
Ноктавидант тряхнул головой: для того, чтобы прийти в себя, ему требовалось время. Куратор в покоях принципала? Страже давно следовало быть здесь. Однако он не слышал ни криков, ни грохота сапог на тесных лестничных пролётах, всегда отлично освещённых, чтобы ни одна живая душа не могла притаиться в тени.
Он подумал о сделке, которую могли заключить эти двое. На миг ему показалось, будто он смотрит сверху на партию в игре, смысла которой не понимает. Точно так же, будучи ребёнком, он смотрел на действия менял в порту или на то, как торговцы проворачивают сделки: цветные камешки, обозначавшие вес и цену товара, переходили из руки в руки по некой таинственной схеме, пока бегающие туда-сюда маркировщики помечали мелом корзины с уловом.
Ветер принёс снаружи запахи моря. Если прислушаться, можно было различить шум волн и крики чаек, кружащих над гаванью. Такие мелочи возвращали к реальности, играя роль своеобразного якоря: если заблудишься в воспоминаниях – неважно, своих или чужих, всегда будет за что зацепиться. И Ноктавидант решил не выпускать всего этого из виду, удерживая каждую мелочь на границе восприятия.
Никто в точности не знал, откуда берутся эти «воспоминания» и действительно ли они принадлежат реальным людям. Один торговец с севера, которого Ноктавидант повстречал несколько лет назад, утверждал будто все имеющиеся у человека знания, опыт и даже воспоминания неким образом можно выделить, отфильтровать и дистиллировать, как это делают со своими реагентами алхимики. Он даже показывал запечатанные воском бутылочки, доставая одну за другой из изящного ящичка черного дерева. Души. Теперь Ноктавидант вспомнил: он называл их душами. Одну торговец откупорил прямо при нем и вылил несколько капель себе в рот. Ноктавидант тогда подумал, каковы воспоминания на вкус? Смешались ли воедино горечь пролитых слез, солоноватый привкус пота на холодеющей от страха коже? Он не успел спросить ни о чем подобном. Торговец исчез так же быстро, как и появился.
– В приятных видениях, как и в простых вещах, мало пользы, – куратор сделал движение рукой, словно отгоняя назойливую муху.
– Как и в слишком легко брошенных словах.
Клирик видел, как на лице куратора проступает злоба – словно наползает тьма. Как будто лопнула невидимая пуповина, стягивающая кожу в подобие человеческого лица, и наружу показались бугры костей и узлы мышц. Не об этом ли предупреждал оракул?
– Возможно, слова вообще бесполезны. За исключением тех, что сказаны опрометчиво. Последние словно кинжалы, выхваченные из ножен: не знаешь: бить или вложить обратно.
