Начинай со своего дома
– Вот это да, вот это пердимонокль! – присвистнула Ксенька. – Вован Филиппович и до шефа добрался! Чтобы Зимин повысил голос – такого за десять лет работы я не слышала! Бедная Томка… Запрёт теперь муженёк её в клетке двухэтажной каменной, и будет наша красавица томиться, аки узник…
– Так этот подозрительный тип – муж Сизовой, что ли? – дошло до Марины. – Он её что, к Петру Петровичу приревновал? С ума сойти!
– Он её даже к охраннику ревнует, которого сам же, между прочим, к жёнушке и приставил, – мрачно произнесла Наташа.
– Да-а-а, – уныло пробормотала Зина. – Добился своего Владимир Филиппович, теперь Томка вообще шагу из дома не сможет сделать.
– Да что он – зверь какой, что ли? – возмутилась Марина. – Слушайте, у вас у всех такой вид, как будто не двадцать первый век на улице, а дремучий домострой!
– Ты просто Вовика не знаешь, Мариш, – хмыкнула Ксенька, – иначе оптимизма твоего поубавилось бы. Странно ещё, что так долго у нас Тамарка продержалась, видно, вся Вселенная помогала ей в этом.
– Что целая Вселенная перед одним Вованом – тьфу! – плюнула на мой стол Зинаида.
– Эт точно, – хмуро поддакнула Наташа.
– Не может быть, чтобы Тамаре нельзя было помочь, – рассудительно сказала Мария Семёновна, все это время молча курившая у открытого окна. – Вы чересчур эмоциональны, друзья мои. Я думаю, что самый лучший выход – поговорить обо всём с Петром Петровичем. И этим я сейчас и займусь.
Она ловко придушила окурок в пепельнице, обвела всех спокойными светлыми глазами и вознамерилась было встать, но тут в спектакль вмешалась новая героиня.
– Не надо, Мария Семёновна! – сказала я твёрдо. – Не ходите.
– Ты что, Шурка? – удивилась Ксения. – Не хочешь помочь Тамаре?
– Ей не нужна наша помощь, – уверенным тоном заявила я.
У меня было чёткое убеждение, что ничего делать уже не нужно, всё решилось и без нас.
– Ну ты даёшь, Саш! – прищурилась Зина. – Не ожидала от тебя, если честно…
– Да поймите же! Томке не нужно помогать, потому что уже всё хорошо!
– Все хорошо? – переспросила Мария Семёновна, как-то странно посмотрев на меня.
– Да! – пылко воскликнула я, всё больше укрепляясь в своём знании. – И к Петру Петровичу идти не надо, потому что он сейчас придёт сюда сам!
– Тьфу, Шурка, опять твои фантазии, – недовольно поморщилась Ксенька.
– Придёт и скажет, – не отступала я от своего, – что никого он не увольняет, Владимир Филиппович извинился перед ним!
– Сизов? Извинился? – расхохоталась Ксения. – Ты себя слышишь вообще? Что ещё за конфабуляции? – моя подруга любит необычные словечки. – Девчонки, не обращайте внимания, наша Александра всегда была…
Узнать дальше о сложностях моего характера никто не успел, потому что за пределами нашей комнаты послышался посторонний шум. Кто-то, явно очень тяжёлый, поднимался по лестнице, громко скрипя старыми ступеньками. Я улыбнулась, наши дамы замерли. Через несколько секунд тревожное молчание прервалось стуком в дверь.
– Заходите, Пётр Петрович! – оглянувшись на меня, выпалила Ксения.
Конечно, мы все сразу же узнали характерную поступь шефа. На пороге показалась его грузная фигура. Лицо Петра Петровича было, по обыкновению своему, невозмутимым, взгляд твёрдым и цепким, а в руке он держал неизменный кожаный портфель.
– Мария Семёновна, я везде вас ищу, – еле уловимое недовольство проскользнуло в его голосе. – Вы забыли, что у нас в пятнадцать ноль-ноль встреча с Вольским?
– Ох! – дёрнулась редакторша. – Простите, Пётр Петрович, совершенно вылетело из головы!
Она поспешно вскочила, уронив при этом мобильный телефон и сигаретную пачку, которые лежали у неё на коленях. Белые палочки от удара об пол тут же выскочили из коробки и раскатились в разные стороны. Пётр Петрович усмехнулся и развернулся к двери. Зина с Софкой бросились помогать Марии Семёновне, а Ксенька победно посмотрела на меня. «Я же говорила!» – прочитала я в её глазах. По моей шее пробежал лёгкий прохладный ветерок, заставивший меня вздрогнуть и посмотреть на Петра Петровича. Полуобернувшись назад, он глядел на меня таким странным, тяжёлым взглядом, от которого окаменели все вокруг, а моя спина вмиг стала мокрой.
– А что касается Тамары Сизовой, – выговорил шеф в наступившей тишине, не ослабляя хватки, – можете больше не переживать, Александра. Она остаётся в нашем коллективе. Владимир Филиппович принёс свои извинения.
Помедлив ещё какую-то секунду, он вышел, с глухим стуком хлопнув дверью. Зинаида испуганно посмотрела на меня.
– Господа, в нашей редакции завелась Ванга! – радостно провозгласила Софья и хлопнула в ладоши. – Со всеми вопросами подходите ко мне, её импресарио!
– Подожди, Софа, – Ксения пристально вгляделась в моё лицо. – Шурка, так ты всё знала, что ли? И ваньку перед нами валяла?
– Я-я-я… нет… – помотала головой я.
– Нет, не могла Александра ничего знать! – задумчиво сказала Мария Семёновна. – Ведь в противном случае придётся допустить мысль, что она с Зиминым в сговоре – а это, согласитесь, нонсенс…
– Согласимся! – ехидно поддакнула Наташка.
– К тому же до сих пор никаких актёрских талантов я у Саши не замечала…
– Вот спасибо вам, Мария Семёновна, – криво улыбнулась я.
– Значит, так! – властно подытожила наш главный редактор. – Я сейчас еду на встречу, а вечером вернусь, и мы всё обсудим. А пока попрошу всех пройти на свои рабочие места. Софья, ты разобралась с макетом для типографии?
– Не успела ещё, Мария Семёновна! – пискнула Софья.
– Так иди и разбирайся! Всё, дамочки, работать, работать!
Мария Семёновна поторопилась за шефом. Зинка нехотя вылезла из моего кресла.
– Ладно, девчат, я пойду, у меня там вёрстка… Софа, ты идёшь?
– Иду, куда ж я денусь, – пробурчала Софья. – Айда за мной, тихоня, нам ещё в типографию звонить.
Она потянула за руку свою соседку Аню, незаметную молчаливую девушку, которая так и просидела всё это время, не проронив ни слова. Очень талантливый дизайнер, между прочим.
Девчонки вышли из менеджерской. Ксения подошла ко мне.
– Шурка, – прошептала она мне в ухо, – я пока не поняла, в чем тут дело, но удивить меня тебе удалось, так и знай! Ладно, потом с тобой разберусь.
Она тоже выскочила из комнаты. Да, я забыла сказать, что моя подруга работала в издательском доме «Книжная симфония» журналисткой, причём за годы своей работы заслужила звание въедливой и упёртой стервы, чем сама Ксенька весьма гордилась. Так что предстоит мне разбор полётов тот ещё.
Я со вздохом опустилась в своё кресло и бездумно упёрлась взглядом в чёрный монитор. На меня смотрело знакомое курносое лицо, ничем не примечательное и совершенно невыразительное. «Даже дорогие очки не делают тебя краше», – грустно подумала я и поправила рукой сломанную дужку, которую после ночного происшествия наспех перевязала скотчем. Как давно это было! Да и было ли вообще? Может быть, мне всё приснилось? А что, расслабилась при вычитке, на минутку задремала, а подсознание и выкинуло со мной злую шутку. Я потрогала правую щеку. Нет, слишком явно мне помнится боль при падении. А теперь эта странная история с Тамаркой, которую уж точно ничем не объяснишь. Ведь я на самом деле всё наперёд знала! Шефа видела, голос его металлический как наяву слышала. А этот его взгляд – б-р-р-р, как вспомню, так жить не хочется!
Меня передёрнуло, и отражение на дисплее дрогнуло, смазалось, только какой-то яркий огонёк вдруг вспыхнул в районе моей шеи. Господи, я же совсем забыла про этого льва! Вороватым движением застегнув верхнюю пуговичку блузки, дабы избежать любопытных девических взглядов, я дёрнула компьютерную мышь. Моё отражение превратилось в скучную таблицу с данными наших потенциальных клиентов. Глаза выхватили строчку с фамилией главного художника Арбузовского театра, которому я должна была сегодня перезвонить, и я вздохнула. Говорить сейчас ни с кем не хотелось, особенно с этим мутным Серебряковым, который вчера даже слова не дал мне выговорить. Ладно, мы не гордые, можем и повторить.
Я потянулась к трубке.
– Андрей Михайлович? Здравствуйте, это Александра Ковалёва из «Книжной симфонии», – сладким голосом пропела я, однако не чувствуя в себе ни капельки энтузиазма. Но, как говорится, профессионализм не пропьёшь. – Мы вчера с вами не договорили по поводу интервью. У нас очень хорошее, я бы даже сказала, выгодное к вам предложение…
– Да, меня заинтересовало ваше предложение, Александра, – перебил меня художник, – но…
– Но не сейчас? – продолжила я, мысленно посылая господину грубияну проклятия.
– Нет, почему же? – удивился он. – Можно и сейчас. Собственно, я бы даже хотел попросить вас, чтобы наша встреча состоялась как можно скорее. Видите ли, завтра утром я улетаю на гастроли и вернусь только через месяц.
– Так это же замечательно, Андрей Михайлович! – вскричала я, не веря тому, что услышала, но торопясь не упустить рыбку с крючка. – Сейчас же передам ваше пожелание нашим журналистам, и ровно через час кто-нибудь из них…
– Не спешите, Александра, – остановил мою быструю речь Серебряков, – у меня есть одно условие.
– Какое условие? – притормозила я.
Ну вот, сейчас начнётся! У этих чокнутых художников непонятно что в голове творится, не знаешь заранее, чего от них ожидать.
– Интервью я дам только вам, Александра Ковалёва. Исключительно вам и никому другому. Так и знайте, если приедет кто-нибудь из журналистской братии, даже на порог не пущу!
Что ещё за новости? Я обескураженно подняла глаза на Наташку и, в ответ на её вопросительный взгляд, покрутила пальцем у виска. Та понимающе улыбнулась. Кто, как не наши менеджеры, знает, сколько раз за день приходится сталкиваться со странными, мягко говоря, людьми!
– Отчего же у вас такое отношение к моим коллегам, Андрей Михайлович? – ласково проворковала я. – У нас работают очень сильные профессионалы, поверьте мне!
– Я искренне вам верю, – улыбнулся мой собеседник, – и ничего против ваших коллег не имею, честное слово. Но интервью дам только вам.
– Но я же простой менеджер! – попыталась уговорить я упрямца. – Я никогда не брала интервью и даже не знаю, как это делается!
– Я вас научу, – огорошил меня художник, – вы не представляете, сколько я всего знаю и умею.
– Но… – растерянно забормотала я и опять посмотрела на Наташу.
Та неистово кивала мне головой. Езжай, мол, дурочка, не упускай такого шанса! Тогда я перевела взгляд на Маринку, но в ответ получила лишь неопределённое пожатие плечами.
Ладно, буду сама выпутываться.
– Андрей Михайлович, скажите честно, почему вы хотите видеть именно меня? – пошла я напролом, убеждённая, что нет ничего лучше для собственного успокоения, кроме правды.
Наташка схватилась за голову, Марина тихо прыснула в кулачок.
– Я доверяю своей интуиции, милая Александра, которая сейчас мне ясно твердит, что лучшее интервью у меня возьмёте именно вы, упрямый менеджер из издательства «Книжная симфония»!
– Ладно! – сдалась я. – Так и быть, приеду к вам сама. Но только потом не говорите, что я вас не предупреждала!
– Не беспокойтесь, – усмехнулся художник, – не скажу. Итак, жду вас через два часа на проходной.
– Хорошо, – смиренно произнесла я и положила трубку.
Наташа тут же подскочила ко мне.
– Вот балда, чуть клиента не упустила!
– Странный он какой-то, – озадаченно сказала я. – Или все художники такие?
– А кто это был, Саш? – спросила Марина.
– Главный художник нашего театра Серебряков. Девки, может, он маньяк?
– Ты что, дура?! – возмутилась Наташка. – Такой красавчик не может быть маньяком! Видала я его фотки, невозможно поверить, что такое чудо по земле ходит. А какие декорации он малюет, просто отпад! Ты хоть раз в нашем театре бывала, тёмная девушка?
– Давно, – пожала плечами я.
– Эх, надо было мне ему позвонить! – закатила глаза Наташа. – Уж я бы не растерялась!
– Ты бы точно не растерялась, – усмехнулась Марина. – Это даже мне понятно, хотя я тебя всего месяц знаю. Я ещё удивляюсь, отчего это наш шеф к рукам не прибран?
– Ты просто не в курсе, Мариш, – усмехнулась я. – Этот орешек Натахе не по зубам оказался.
– Александра, ты ещё здесь? – Наташа явно была уязвлена. – Я бы на твоём месте пулей к журналистам мчалась!
– Зачем это? – насторожилась я.
– А ты сама, что ли, вопросы для интервью писать собираешься? Я знаю, у них там стандартные заготовки имеются… Нет, конечно, если мы и сами такие умные…
– Уже бегу!
Ксения была удивлена не меньше моего.
– Интуиция, говоришь? – задумчиво повторила она. – Что ж, такой человек, как Серебряков, имеет право на капризы. Ладно, подруга, слушай меня внимательно и запоминай. А лучше запиши…
Глава 5
И вот ровно через два часа, взмокшая и голодная, с тяжёлым фотоаппаратом на плече, я переминалась с ноги на ногу возле стеклянной стойки на проходной.
– Андрей Михайлович сейчас спустится, подождите! – прокричал мне через окошко глуховатый вахтёр пятнадцать минут назад.
– За это время можно было уже в кафешку сбегать, – угрюмо думала я, скользя взглядом по беспорядочно снующим мимо меня людям.
Пообедать мне сегодня так и не удалось, и мой бедный желудок тосковал, ругая свою бестолковую хозяйку за неуважительное к себе отношение.
– Потерпи, дружок, ещё каких-то пару часиков – и мы с тобой славно пообедаем, а заодно и поужинаем в уютном заведении напротив, – тихо пробормотала я.
– Зачем же так долго ждать? – вкрадчиво раздалось вдруг у меня под ухом, и я, вздрогнув, резко обернулась.
Передо мной стоял смуглый господин с восхитительной статью готового к прыжку льва и обворожительно мне улыбался. Мне, Шурке Ковалёвой, ничем не примечательной бабе!
– Я приглашаю вас в наше кафе! – продолжил он. – Здесь, конечно, не подают таких отбивных, как в уважаемом заведении напротив, но от тарелочки горячего грибного супа, я думаю, вы не откажетесь?!
– Кто, я? – переспросила я, глупо хлопая глазами.
– Вы, – с улыбкой подтвердил красавчик. – А что вас удивляет, милая Александра?
– О-о-о! – вырвалось у меня. – Так вы Серебряков??
Странно, что я сразу не узнала его голос. Стыдись, Шурка, где твой тонкий музыкальный слух?
– Не буду этого отрицать, – развёл руками он. – Андрей Михайлович Серебряков, к вашим услугам.
– Александра Ковалёва, менеджер…
– Помню, помню, – рассмеялся холёный тип. – Так что же, вы составите мне компанию, уважаемая Александра Ковалёва?
То ли его искренняя и совсем не чванливая улыбка так подействовала на меня, то ли надежда на скорое утоление голода, но мне вдруг стало так легко и весело, что захотелось даже выкинуть что-нибудь эдакое.
– Всенепременно и с глубочайшим удовольствием! – я шаркнула ножкой и присела в реверансе под радостную усмешку художника…
Вот так я и оказалась, совершенно неожиданно для себя, в полупустом театральном кафе за столом с импозантным мужчиной. Права оказалась Наташка, его лицо поражало своей необычной красотой и особой выразительностью. Было в нём что-то от Чингачгука из племени могикан – такой же глубокий взгляд и резкий, словно вырезанный из эбенового дерева изгиб скул. Дополняли образ длинные волосы цвета антрацита, собранные в тугой хвост. Я скосила глаза на его руки. Почему-то мне представлялось, что, как у всякого художника, они обязательно должны быть испачканы краской. Но нет, у этого человека и руки оказались под стать – смуглые длинные гладкие пальцы, чистые ухоженные ногти, а на безымянном пальце левой руки гарцевал широкий золотой перстень. Я опять подняла глаза на господина Серебрякова. Он с усмешкой смотрел на меня. Я смутилась. Привык, небось, к женскому восхищению, вот и смеётся теперь над очередной поплывшей дурёхой.
– Давайте пока начнём, Андрей Михайлович? – неестественно громко сказала я и потянулась к сумке за диктофоном.
Тут же мужская рука накрыла мою ладонь, остановив нервное движение. По моей спине пробежал холодок.
– Успеем, Александра, – спокойно произнёс Серебряков. В его карих глазах прыгали чёртики. – Я обещал вам тарелку грибного супа, и мне хотелось бы сдержать своё слово.
– Ладно, но только ради того, чтобы вы не чувствовали себя пустомелей, – вырвалось у меня, и я тут же покраснела от собственного нахальства. – Давайте уж ваш супчик!
Он весело рассмеялся, открыв при этом белоснежные ровные зубы. Конечно, какая же ещё может быть улыбка у этого красавчика?!
– Моя интуиция меня не обманула, – продолжая смеяться, выпалил он. – У вас не только приятный голос, дорогая Александра, но ещё и чудесные манеры.
– Спасибо вам, добрый человек, – пробормотала я, покраснев ещё больше. – Слышала бы вас сейчас моя бабуля!
– Я могу это и ей лично повторить! – усмехнулся Серебряков. – Хотите?
– К сожалению, у вас это не получится. Бабушка умерла восемь месяцев назад.
– Ох, простите, пожалуйста, – его взгляд тотчас стал серьёзным, а горячая ладонь опять накрыла мою руку. – Я не хотел вас печалить. Ваша бабушка была для вас очень близким человеком?
– Ближе всех, – просто ответила я. – Родители погибли, когда мне было чуть больше года, так что, сами понимаете…
– Понимаю. И ещё раз прошу прощения за свою бестактность!
– Ничего, – улыбнулась я и потихоньку высвободила свою руку из-под мужской ладони.
– Смотрите-ка, а вот и обещанная еда!
Он повернул голову в сторону миниатюрной официантки, которая в этот момент, с радостной улыбкой и большим подносом в руках, подходила к нашему столику.
– Спасибо, Светочка! – Серебряков обворожительно улыбнулся девице, отчего та заулыбалась ещё шире.
Я фыркнула про себя. Представляю, сколько у него поклонниц, с такими-то талантами! Вон и пожилая барменша не сводит глаз с нашего столика. Мда… Пожалуй, от этого сердцееда лучше держаться на расстоянии.
– Если что-то ещё нужно будет, Андрей Михайлович, вы только моргните, я мигом прилечу! – проворковала Светочка и, ловко расставив тарелки на нашем столике, поплыла в сторону кухни, плавно покачивая бёдрами.
Серебряков с удовольствием проводил её взглядом. Я усмехнулась.
– Я не ловелас, Александра, – мягко сказал он, заметив мою усмешку. – Просто, как и всякий художник, очень люблю красивых людей.
– Особенно женщин…
– Особенно женщин, – подтвердил он. – Разве это не естественно?
– В вашем случае было бы странным, если бы это было не так. Вы очень мужчина, и сами это знаете.
– Я очень мужчина? – переспросил он, улыбнувшись.
– Да. Бывают просто мужчины, а есть очень мужчины, – пояснила я. – И вы – ярчайший представитель этого редкого вида. Мужички нынче мельчают, вы же не будете с этим спорить?
– Мне нет дела до других мужчин, – равнодушно пожал плечами он.
– Да и мне тоже, собственно.
– Вы что, феминистка? – ужаснулся мой собеседник. – Или, того хуже, представительница иной ориентации?
– Боже меня упаси! – вздрогнула я.
– Ну слава богу! Прямо от сердца отлегло.
– Андрей Михайлович, у вас, наверное, времени в обрез перед отъездом? – перевела я разговор на безопасную тему.
– Не беспокойтесь, чемодан я уже собрал, – рассмеялся он. – Но вы правы, нам же ещё надо всё успеть. Ешьте, Саша, – вы позволите мне вас так называть?
– Называйте, как хотите, – милостиво разрешила я и взялась за ложку. – О, а супчик-то действительно недурён!
– Я плохое не посоветую! – серьёзно сказал Серебряков. – Приятного аппетита, Саша!
– Благодарю, Андрей Михайлович! И вам!
А спустя некоторое время мы с Серебряковым оказались в огромной мастерской, находящейся в пристройке к основному зданию театра. Именно тут, в таинственном помещении среди каких-то плакатов, длинными лентами разложенных на дощатом полу, свисающих с потолка странных конструкций и обилия всякой всячины непонятного для меня назначения, я и взяла первое в своей жизни интервью.
– У меня с собой список вопросов, Андрей Михайлович, – вытащила я из сумки тетрадь, когда устроилась в кресло у огромного окна, – на которые наш журнал хотел бы получить от вас ответы.
– Валяйте, Сашенька, – он закинул ногу за ногу и облокотился на спинку. – Расскажу всё, о чём пожелает знать ваше достопочтенное издание.
– Наше достопочтенное издание жаждет узнать всю правду о талантливом театральном художнике Андрее Серебрякове. Какой путь привёл вас в эту профессию, что подтолкнуло вас заниматься именно театральной живописью, а не, скажем, станковой? Читатели нашего журнала наверняка захотят узнать, кем были ваши родители и способствовали ли они вашему профессиональному становлению?
Выпалив эту тираду, я перевела дух. Как хорошо, что моя Сенька успела подготовить листок с вопросами, иначе выглядела бы я сейчас полной дурой!
– Вы знаете, Александра, – качнул ногой Серебряков, – в детстве у меня, по сути, и выбора-то не было. Матушка моя служила в театре актрисой, и я ошивался у неё в гримёрке чуть ли не с рождения. Поскольку отец бросил нас, когда мне не было и месяца, а бабушек-дедушек мне не довелось узнать, моя бедная мамочка брала меня с собой на работу, где и оставляла под присмотром всего персонала театра по очереди. Особенно же я полюбил дядю Жору, тогдашнего художника-декоратора. Ещё бы, у него в мастерской было столько всего интересного!
– Значит, именно он привил вам тягу к искусству?
– Ну что вы, Сашенька, – усмехнулся Серебряков. – Дядя Жора был, возможно, и неплохим художником, но мало кто об этом догадывался. В нечастые свободные минуты он мог за мгновение намалевать афишку или расписать задник, но по большей части весело кутил с точно такими же творческими людьми или тихо спал в своей мастерской.
– Но как же ваша мама оставляла малыша на такого ненадёжного человека? – ахнула я.
– После того, как однажды я закатил рёв, когда у меня забрали из рук кисти, мама поняла, что меня лучше не трогать. А когда я подрос, то стал полноценным помощником дяде Жоре, который к тому времени устал от свободной жизни, бросил пить и вдруг женился на моей маме.
– Ого! – воскликнула я. – Ничего себе поворот!
– Согласен, лихо жизнь накрутила. Так что, отвечая на ваш, Саша, вопрос об участии родителей в моём профессиональном становлении, могу сказать, что да, участие было непосредственным и очень ощутимым!
– Скажите, Андрей Михайлович, а в художественной школе вы учились?
– А как же! Разглядев мои способности, дядя Жора посоветовал маме отдать меня к хорошему педагогу, что она и сделала. Школа, в которую меня определили, находилась…
Серебряков продолжал говорить, а я вдруг вспомнила, что ещё не спала сегодня. Нашла когда думать об этом, дурёха, во время ответственного интервью! Я постаралась широко открыть глаза, пристально всматриваясь в лицо напротив. Голос Серебрякова, который сначала мне казался по-мужски будоражащим, превратился в сплошной монотонный гул. И чем дальше он говорил, тем сильнее и крепче сонная вялость охватывала меня. В голову лезли какие-то смутные образы индейцев с томагавками в руках, скачущие на ярко-рыжих львах. Как интересно он рассказывает, сквозь дремоту думала я. Только почему эти дядьки с высокими разноцветными перьями в волосах так похожи на моего нового знакомого? Все, как один. Ах, нет, в руках у них уже не топорики, а кисти со стекающей краской, которая капает на траву, оставляя за собой разноцветные масляные дорожки. Вот бы пробежаться по ним босиком! Совершенно явно я увидела под ногами яркую лужицу и, окунув в неё правую ногу, провела большим пальцем кривую загогулину. Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек, рассмеялась я и… проснулась. Надо мной склонилось озадаченное лицо моего интервьюируемого.
– Ой, мамочки, – пробормотала я сконфуженно. – Простите, пожалуйста, Андрей Михайлович, кажется, я задремала…
– Никогда не видел, чтобы мой голос так действовал на человека, – рассмеялся Серебряков. – Может быть, пора осваивать профессию гипнотизёра, как думаете?
– Вот вы смеётесь, а мне очень стыдно, Андрей Михайлович! – я почувствовала, что краснею. – Хоть у меня и есть смягчающее обстоятельство – я не сплю вторые сутки. Но всё равно мне не следовало…
– Вторые сутки? – вскричал художник. – Вы что, готовитесь к полёту в космос? Тренируете таким образом свой организм? Так может быть вам за ужином надо было другой еды заказать, в тюбиках? Для завершения картины, так сказать…
– Нет, не надо было, – помотала я головой. – Не люблю суррогаты.
– А если серьёзно, что могло помешать вам провести ночь, как и всем нормальным людям, в обнимку с подушкой?
– Работа, – вздохнула я. – У нас была сдача номера. Обычное дело, Андрей Михайлович. А у вас тут так спокойно и голос такой завораживающий, что я расслабилась, и вот вам результат…
– Значит, так! – Серебряков кинул взгляд на наручные часы. – Сейчас ровно девятнадцать тридцать. В вашем нынешнем состоянии брать интервью не совсем правильно и даже, я бы сказал, вредно. Давайте сделаем так: вы езжайте домой, поспите, а завтра рано утром, часиков в восемь или девять, мы с вами встретимся, и я отвечу на все ваши вопросы.