Саваоф. Книга 1
И добавил бы еще Вилли: «Эх, хвост, чешуя, непонятно ничего». Понятны ли вам будут, гражданы читатели, передачи по телевидению о том, как попса зарабатывает миллионы, как справляют свадьбы собакам, покупают им драгоценности? Инвалиду второй группы из Светлограда Раисе Стефановне Семеновой, которая написала об этой своей озадаченности в «Деловой вторник», не понятно. Как и Автору. И действительно, как спрашивает она, где главные герои страны – доярка, инженер, токарь, ученый? Получается, что простой трудовой народ – это люди второго сорта? Что первого сорта – денежные мешки, справляющие свадьбы собачкам, да? А миллионы бабуль и дедуль в Отечестве кумекают, как разбавить свою нужду пенсионерскими копейками. Этим же нуворишам свадьбы собачие подавай. Сю-сю-сю, моя сучечка ненаглядная, сю-сю-сю, кобелек мой бралиантовый. Счастья, радости и благоденствия, наши дорогие, и много-много собачат. Горько!!! Ну да. Деньги не пахнут. Но крылато и другое: не в деньгах счастье. Канары лишь – модная экзотика. Писал А. П. Чехов в записной книжке: «Желание служить общему благу должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья; если же оно проистекает не отсюда, а из теоретических или иных соображений, то оно не то». Я считаю, что обделен Всевышним тот, кто на Байкале не побывал, да так еще, чтобы воспринять это чудо света как божественный подарок человечеству. И «мерс» еще пресловутый. Ну, хорошая машина, лучше «Волги», которая лишние нагрузки создает мозгу и телу водилы, но и «Мерседес» первого поколения был, как известно, тележкой (призвучивается: телегой) с отпиленным дышлом и помимо того двигался по-черепашьи, если судить по-современному. А жизнь – она всегда прекрасна. У нее дышло не отпилишь. Тут же имитация жизни. О дышле даже и речи нету…
Ещё о литературе. Злободневен и сегодня Писарев («Реалисты»): «Слабые, дряхлые, бесцветные и бездарные писатели подчиняют свою деятельность прихотям общественного вкуса и капризам умственной моды». Заданно направлена она на это у них, по лекалу логического порядочка, какой, к сожалению, является главным признаком бездарности и непонимания, как мыслил это Михаил Пришвин. Но писатели, сильные талантом, знанием и любовью к идее, идут своей дорогой, не обращая никакого внимания на мимолетные фантазии общества». Вторит Писареву Л. Н. Толстой (в письме Софье, 28 янв. 1894 г.): «Надо каждому идти своим особенным и всегда новым путем». А по большому счету, подумал я, что вышние силы будто экзамен устроили человечеству, и всяк землянин мог бы сейчас помыслить, как исполниться духа и мужества, чтобы стать героем нашего времени каждому на орбите собственной своей судьбы, а не ввергаться в карусель потребиловки. А это может происходить тогда, когда атмосферы нашего бытия наэлектризованы духом искания и созидания, как это было на тюменской земле в пик освоения ее несметных природных богатств, когда ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ ГОРИЗОНТ, как именовал его Станислав Лем, был живым, он безостановочно ширился, перемены жили за каждым углом. Помню обаятельную Светлану из палаточного городка на стройке, где забили первый колышек Ноябрьска. Рассказала она мне и друзьям своим, что сон чудный ночью видела. Будто стояла на берегу речки и мечтала о любимом. «А «принц» и правда стоял за сосной и ждал меня!» Я написал в газете о Светлане и ее бригаде. Держал с ней связь. И сон-то в руку оказался. Вскоре пригласила меня Светлана на комсомольско-молодежную свадьбу. Сколько их было на тюменской земле! Здесь и в личном и в большом общем горизонт, за которым находилось все, чего цивилизация не знает и о чем даже не догадывается ее наука, лучился неведомым, которое волновало души первопроходцев. Атмосферы жизни пролучивали их души, вселяя надежды на новое и необыкновенное, не знаемое людьми ранее. Подумать мы не могли о корыте потребиловки в вихрях искательной, созидательно-творческой жизни. Она поднимала нас над бытовщиной и делала крылатыми. Будущее каждодневно вливалось в реальное людское бытиё. По себе помню, как влекла на Север меня и моих единомышленников палаточная романтика, звучала в сознании мелодия песни о том, что «Ты улетающий вдаль самолет В сердце своем сбереги», а теплые туалеты считались мещанской потребностью, как грели сердца наши огоньки в домах в полунощную пору. Там бились сердца наших единомышленников. Помню, как приехал из Питера ко мне начинающий писатель Герман Балуев. Как в полуночье устремился на такси с аэропорта, мысленно видя огонек на кухне моей квартиры-однушки, где я до утра, бывало, вдохновенно работал над очерками с Северов, с передовой нашей жизни. Впервые открывал для себя наш доблестный кипящий край ставший мне другом гость из Ленинграда. С восторгом описывал он потом в своих репортажах с Тюменского меридиана радушие и тепло, в какие попал после ледяных атмосфер морозной Тюмени, как побулькивал, вскипая чайник, а струя пара из него колыхала висящие над моим письменным столом на кухне пеленки и распашонки нашего с Ниной первенца Сережи. Писатель с Невы ж всеми фибрами своей души воспринимал сбивчивый взволнованный мой рассказ о романтике таежной жизни той поры, когда изыскивал я с друзьями самый северный в ту пору в стране газопровод Игрим-Серов, как трудились на трассах газопроводов, на буровых и стройках новых, «голубых» городов, «у которых названия нет», что людям снились, те, кого я назову позже радужным человеческим веществом, а именно оно питало энергией исканий сиятельные горизонты «столицы деревень» некогда Тюмени, что стала известной после Березовской буровой, где рванул газ, на весь мир.
Жиль Делёз и Феликс Гваттари выразили свою позицию без обиняков, как я перевел ее на свою мову: желание – это фашизм, который заставляет нас любить власть, желать именно то, что господствует над нами как биологическое начало и эксплуатирует нас. «Я люблю все то, что течет, даже менструальный поток, который уносит неоплодотворенные яйца… И мои внутренности разливаются как огромный шизофренический поток, истечение, которое оставляет меня лицом к лицу с абсолютом…» (Генри Миллер. Тропик Рака). Альтернатива шизофреническому такому потоку – семья, место, где отдыхают победные силы человека, как глубоко посудил некогда великий Антон Макаренко. И пел Николай Крючков с друзьями в кинофильме ранних лет нашей социалистической Родины неспроста:
Первым делом, первым делом самолеты,Ну, а девушки, а девушки потом…Литература ж наша и искусство в целом представляют ныне тотальный проштык мимо жизни. И это правда, а она тяжелее гор кавказских, как сказал бы мудрец-самородок Григорий Сковорода, который восклицал будто бы по поводу праздных наших дней: «Так только ли разве всего дела для человека: продавать, покупать, жениться, посягать, воевать, портняжить, строиться, ловить зверя? Здесь ли наше сердце неисходно всегда? Так вот же сейчас видна причина нашей бедности: погрузив все сердце наше в приобретение и в море телесных надобностей, мы не имеем времени вникнуть внутрь себя, очистить и поврачевать самую госпожу тыла нашего – душу нашу…
Не всем ли мы изобильны? Точно, всем и всяким добром телесным; одной только души нашей не имеем. Есть, правда, в нас и душа, но такова, как у шкробутика или подагрика ноги, она в нас расслаблена, грустна, своенравна, боязлива, завистлива, жадна, ничем не довольна, сама на себя гневна, тощая, бледная, точно пациент из лазарета, каковых часто живых погребают по указу. Такая душа если в бархат оделась, не гроб ли ей бархат? Если в светлых чертогах пирует, не ад ли ей?»
Н. В. Гоголь считал, что искусство должно вселять в душу стройность и порядок, а не смущения и расстройства: «Скорбью ангела загорится наша поэзия… ударившая по всем струнам, какие ни есть в русском человеке, внесет в самые огрубелые души святыню того, чего никакие силы и орудия не могут утвердить в человеке». Какую святыню внесут в человечьи души «Сперматозоид», постельные страсти-мордасти? Тут случилось как с Плейшнером из «Семнадцати мгновений весны», воздух свободы сыграл с которым злую шутку…
Серьезной литературе, черноземным, как я их называю, фундаментальным писателям потребна ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОДДЕРЖКА. А где она? И что в итоге такой политики государства мы имеем? Скажу лично о себе. Намучился я с поиском денег на издание своих последних романов. Роман-эпопея на 2000 страниц «Байкал: новое измерение». В скобках: новое измерение нашей жизни, Человека, Мироздания. Ясно стало, что живу в жлобской стране. Открылось: чем больше в стране богатых людей, тем больше становится в ней жадных. О жлобизме говорят и люди с прямолобными, как ствол тагильского танка, суждениями и мнениями. В корень глянул тут Евгений Евтушенко:
Есть прямота,как будто кривота.Она внутри самой себя горбата.Пустое ж искусство, бездельное, как можем мы назвать его, – это и пустые, пластмассовые слова. Берешь в руки лакирушку, и глаз скользит без зацепов, намыленно. Оглянувшись окрест по-радищевски, не мог я не раздуматься о чудных публикациях в местной прессе. Соседствовали в газете рядышком два рассказика о девочках с именем Россия. Сначала о первой. Не без умысла и назвали родители так свое чадо. Желая счастья дочке, желали его России. Был такой случай. Подружка одна окликивает девочку: «Рося, Рося!» Та не слышит. Тогда она кричит ей: «Эй, страна!» Рося обернулась. А вот эпизод со второй девочкой. Мать ласкает свое дитятко и приговаривает: «Россиюшка, моя милая…» Ничего больше говорить не буду. Читателю, по моему, ясно: человек растет из Слова… Какое ж оно в писательстве нашем? Пишут ведь канонадными залпами со всем писательским вдохновением о всякой чернухе, которая была до революции, после нее и, благополучно пережив угар социализма, вошла в век ХХ1. Реалии же нашей жизни более чем серьезные. Мы отхаркиваемся от дыма Перестройки, что скособочила мозги народные, свела жизнь в нулевые горизонты расчетно-вычислительных тело и духо-движений, когда рубль ум застит, как дым. Погрязли в содоме-грязи оголтелого меркантилизма. И пусть нам поможет разобраться в такой нынешней обстановке классик, Федор Михайлович Достоевский, который тоже знавал залпы вдохновения, но остальное все, как пишет он, «претяжелая работа». Отчего и почему? Послушаем его вновь: «Давно уже мучила меня одна мысль, но я боялся сделать из нее роман, потому что мысль слишком трудная, хотя мысль вполне соблазнительная и я люблю ее. Идея эта – ИЗОБРАЗИТЬ ВПОЛНЕ ПРЕКРАСНОГО ЧЕЛОВЕКА. Труднее этого, по моему, быть ничего не может – поверим классику! – в наше время особенно». Да-да, явить читателю, общественности если не героя нашего времени, то образец, достойный подражания. Где он духоподъемный Павка Корчагин ХХ1 века а не пустозвоновы, поджеребчиковы, жаднюковы? Бумбараш-Золотухин умирает. Доренко – не герой. Что сложности у него, так это жизнь: «Все эти добрые люди массово залезли мне в живот и сильно там ковыряют железными штуковинами, – сообщил Доренко. – Кажись, я сложный случай»… Это с телеведущим таковой. В литературе отечественной – тоже… Хоть балагурь по «Карнавальной ночи»:
– Заслушаем клоунов.
– Докладчик сделает доклад, коротенько так, минут на сорок…
– Костюмы надо заменить, ноги изолировать.
– Я и сам шутить не люблю, и людям не дам.
– За все, что здесь сегодня было, лично я никакой ответственности не несу!
А если не ерничать и не балагурить? Чернуха беспросветная. Подвальная жизнь Отечества. Крысиные когти хапуг. В Интернет глянешь – что ни день, то новые хищения, на миллионы и миллиарды. Крысня будто из подвалов полезла.
Жизнь кипит там, где она являет всепреодолевающий ТРУД. А где он, шапкой невидимкой укрылся? Но ведь все нормальные люди трудятся – торгуют, пекут, варят, строят, шьют, кроят, строят, бетонируют, асфальтируют, копают, возводят, проектируют, конструируют, бурят, точат, монтируют, осваивают новые методы, технологии, машины и устройства, прокладывают трассы, шлифуют, строгают, стеклят, лудят, серебрят, ремонтируют, стирают, стригут, пимокатничают, формуют, огораживают, несут государеву службу в структурах власти, управляют энергостанциями, самолетами, ракетами, морскими и речными и сухопутными транспортами, снимают показания приборов, работают на компьютерах, ведают охотничьими, рыбными и растительными ресурсами, отчаливают, причаливают, чертят, рисуют, гасят, разогревают, тушат пожары, поливают, пилят, режут, репетируют, вяжут, клеют, сортируют, грузят, трассируют, изыскивают, фотографируют, кадрируют, интерпретируют, инъецируют, микроскопируют препараты в лабораториях, изучают Землю и звезды с хуторков космостанций, всматриваются в глубины морей и океанов из батискафов, напрягают педагогический ум в детсадах, школах и вузах, живописуют, лепят, вымеряют, выдергивают, ввинчивают, вывинчивают, откручивают, прикручивают, реферируют, ассистируют, красят, белят, лечат, выступают с речами, читают лекции, музицируют, варят сталь, пашут, корчуют, пасут, сеют, копнят, рыбачат, охотятся, занимаются ратным трудом или защищают Родину (есть такая профессия), аблактируют, если хотите, и прочее. А счастье – это сеять хлеб… В нашем «домашнем» продуктовом магазине «Байкал» хозяйничает чудесная женщина Надежда Федоровна. Торгует она. По две-три смены иногда за прилавком. Недавно приступ случился у ней, закрыла магазин на двадцать минут, лекарства приняла, отдышалась, и вновь она в строю. Внимательная, как всегда и отзывчивая. Как отзывчивы в Собесе Ольга Николаевна и Татьяна Анатольевна, определявшие меня на лечение в санаторий «Красная гвоздика», где меня опекала чудесная докторица Олеся. Вообще это проблема в Отечестве – отзывчивость и душевность. Помню военный и послевоенный Хабаровск моего детства, улицу Черноморскую, многодетные, как наша, семьи, участие в жизни друг друга, когда и подкормят мальца и приласкают. Массово было это. Сейчас рубль, корысть разъединяют людей. Продавщица в магазине – бревно стоячее, и это не редкость. Не буду растекашиться белкой по древу (древнее речение, изначало мысли). И что из того, что частный магазин, если говорить о Надежде Федоровне? Людей обслуживает. И любой труд важен и почётен. А на производстве, между прочим, проходит у многих лучшая часть жизни. Другая продавщица, Наталья в хлебном магазине, обаятельнейшая женщина. Платят ей немного. Как-то сказал ей, что недалеко тут требуется киоскер газеты продавать, зарплата, мол, выше твоей почти в два раза. Наотрез отказалась девонька, заявив:
– В камеру-одиночку идти? Ни в какую. Я здесь с ЛЮДЬМИ работаю, в коллективе, мне это интересно…
Так есть, так и было ране, если устремлять мысленный взор в седую древность до царя Гороха и царицы Морковки.
Работники по «Актам писцового дела ХУ1» века – работные люди, это – варнишники (солевары), вервщики (мерщики), водолии, гладильщики, дровосеки, истопники, лесники, носники (вероятно, носильщики или грузчики), пастухи, перевозчики, песочники, повара, прудники мельничные, псари, садовники, сенокосцы, сидельцы (торгующие по доверенности купца на выносе, наподобие наших лотошников или продавцов в «комках»), сторожа лавочные, чумаки (кабачники). Почему чумаки? Оттого, наверное, что народ зачумляют… В будущих десятилетиях нового века появятся, может специалисты, которые вразумляют. А что? Жизнь не стоит на месте…
Работа вживляет тебя в мир, как сказал бы мудрый романтик нашего звездного мира Антуан де Сент-Экзюпери, заявлявший в «Планете людей», что величие всякого ремесла, быть может, прежде всего в том и состоит, что оно объединяет людей: ибо ничего нет в мире драгоценнее уз, соединяющих людей в радужное, по мове Автора, «человеческое вещество» и что есть только одна подлинная ценность – это связь человека с человеком. Да-да, продолжим мы мысль Экзюпери, каторга там, где удары кирки лишены смысла, где труд не соединяет человека с человеком. Когда мы осмыслим свою роль на земле, пусть самую скромную и незаметную, тогда лишь мы будем счастливы. Тогда лишь мы сможем жить и умирать спокойно, ибо то, что дает смысл жизни, дает и смысл смерти. Слишком много в мире людей, которым никто не помог пробудиться. А ведь труд дает смысл жизни всему человечеству. Глубоко вникнув в содержательную сторону народного труда, Василий Белов писал в книге «Лад»:
«Работать красиво не только легче, но и приятнее. Талант и труд неразрывны. Тяжесть труда непреодолима для бездарного труженика, она легко порождает отвращение к труду…
Истинная красота и польза также взаимосвязаны: кто умеет красиво косить, само собой, накосит больше и лучше, причем вовсе не в погоне за длинным рублём…»
Не удивительно, что при полном доступе ныне к любой книге тишина в отношении них в обществе явная. Характерна грустная констатация одним читателем такого факта: «Прошло 23 года новой России. Сейчас у нас полная свобода! Нет препятствий к публикации любого сочинения! Но нет ни одного автора, книги которого бы невозможно было бы получить в библиотеках. Нет и ни одного писателя, книги которого обсуждало бы общество. Так, ленивая перебранка. Нет властителей дум. Печально». Отчего все это? Оттого токмо, что в проштыке от жизни, от труда людского и серьезных забот человеческих современная литература. Но ведь искусство это – ДОЛГ! Долг художника перед собой и перед страной.
АЛЕКСАНДР МИЩЕНКОЛауреат Всероссийской литературной премии имени Мамина-Сибиряка и премии чародея сибирского сказа Ивана Ермакова.ДЛЯ ПИСЕМ И ОТЗЫВОВ:
МИЩЕНКО АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ.
ЭЛЕКТРОННЫЙ АДРЕС: a_mishchenko@mail.ru
Саваоф
Книга-анонс
(Повести, рассказы, фрагменты – извлечения из романа «Спартак нашего времени»)
Опыт реминисцентной прозы
Посвящаю памяти друга-сокровенника поэта Олега Дребезгова.
Аннотация
«Спартак нашего времени» – новаторский по форме и содержанию роман лауреата Всероссийской литературной премии Д. Н. Мамина-Сибиряка Александра Мищенко. В предлагаемом вниманию читателей романе, что прородился у писателя из романа-матки «Дом под звездами» (пока он живет в недрах его компьютера), раскрывается широкая панорама всечеловеческой им. жизни. Это роман об эпохе, а говоря определенней, о человеке в «интерьере эпохи». Он вобрал в себя полную драматизма жизнь и работу тюменских буровиков, особенно в пиковый тот момент, когда на Самотлоре стали бороться за проходку 100 тысяч метров на бригаду в год. Повествование романа максимально приближено к реальной жизни, тому ее аскетичному укладу, что складывался на мирных фронтах бурения. Уместно оно эпохе и уместному в ней Автору, который сам тогда работал там помощником бурильщика. Широкому кругу читателей, на которых рассчитана книга, представляется возможность увидеть то время, что называется, изнутри, осознать, насколько – без высоких слов – героичным было и остается освоение подземных кладовых Западной Сибири, что спекулирование на энтузиазме народа всегда преступно, что Россия может «указать путь» миру, если станет, наконец, страной востребованного интеллекта, когда открывают дорогу тем, людям, которые способны видеть хоть немного вперед, как мыслил об этом мой земляк Дмитрий Менделеев. Повествование являет собою роман-анонс эпического романа-исследования Автора «Дом под звездами или герой нашего времени». Назовем этого героя сегодня, речь идет об известном тюменском предпринимателе Василие Петровиче Федотове, парень из Гарей или «гаринский парень» из-под Ирбита – основатель фирмы «ТОИР» по производству мобильных домов и туалетных комплексов, которой исполнилось двадцать лет. Сейчас Автор завершает многолетнюю работу над ним. Писательская энергия его излилась еще в русло романа «Байкал: новое измерение», в последнюю как бы главу «Спартака…». Он уже сверстан в издательстве…
Предлагаемая вниманию читателей книга двухуровневая или двухсюжетная. То, что можно отнести к чисто художественным пластам – роман в романе. Подобно построение книги не ново (прекрасный аналог этому «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова). Но тут у Автора своя собственная, самородная содержательность, и на этот счет можно сказать, что третьим сюжетом проходят творческие искания и судьба самого писателя. А первые два сюжета – судьба бурового мастера Бориса Давыдова и судьбы поэта-охотника ненца Неро Айваседо и лося-Белозвезда, по следу которого идет охотник… Одноправно действуют в романе герои вымышленные и названные истинными именами. В новом издании, которое значительно расширено, события переосмыслены и поданы более глубже, а потому «Самотлорский Спартак» в пилотной вариации совершенно естественно, без «болезней роста» перерос в «Спартак нашего времени».
Роман о сокровенно-личном, что пережито Автором за 70 лет жития-бытия своего, о Сибири за фронтиром Урал-Камня, о России (Россия – не в росе, а в инеях…), о волновом Доме человечества. О том, наконец, как жить человеку с человеком в нем.
Саваоф
Повесть в контексте романа «Спартак нашего времени»
Часть первая
В этот приезд домой в родную деревню Таловку отпускник Никита Долганов окунулся в дрожащее над всем Прихоперьем марево. Небо, кажется, занялось огнем. Палит безбожно. Как подстреленные, ползают под соснами в горячих песках, раскрылившись, с широко разинутыми клювами, грачи. Дрожит в мареве раскаленная, что печная плита, степь, где-то начали уже возгораться травы, и в воздухе витают запахи степных пожаров. На выгоне глухо стонет, хватая раскаленный воздух ртами, большое козье стадо. Мекнет одна-вторая тваринушка и цепенеет от зноя и тишины смолкнувших воздухов, ни свежего звучка, ни облачка. Жарит безжалостным огнем. Стонут будто от пекла чахлые колосья ржи на полях, изнывают травы, ожидаючи, как сказал бы Поэт, «маленькую зябкую капельку дождя».
На другой стороне улицы, напротив Долгановых, сидит в серой нательной рубахе богомольный дед Саваоф. Волосы его выцвели и стали светлыми, как пух у шара одуванчика, дунь, кажется, и вроде б не бывало их у дедули, станет его головушка голой, как глобус. Выпуклые свилеватые вены на руках говорят о работном прошлом винтового этого человека. Лицо у Саваофа кроткое и умильное, но взгляд у него строго-пронзающий, как у всевышнего. Саваофом его назвали местные парни за назойливые приставания его с рассказом о боге. Выражение «Господь (Яхве) Саваоф» представляет собой непереведенный евр. титул Бога. Слово «саваоф» [евр. цеваот] – это мн. ч. от цава – «войско», «воинство». Этот титул не встречается в книгах Библии от Бытия до Книги Руфь, но обнаруживается в книгах Царств, в книгах Паралипоменон, в Псалтири и в книгах пророков. Под воинствами могут подразумеваться войска израильтян (1Цар 17:45), а также скопления звезд или сонмы ангелов. Но, скорее всего, верна догадка о воинствах ангелов. Это имя подчеркивает вселенскую власть Бога, в руках которого находятся судьбы мира
Соседка Долгановых баба Поля, проворная низенькая старушка с развалом седых до серебряного свечения аккуратных волос и коричневым родимым пятном на лбу, делающим похожим ее на индианку, говорит сварливо о Саваофе, посвящая Никиту в беды Таловки:
– Хлеще горькой редьки надоел он дурак. «Засуха, засуха за грехи ваши», – трандычит с утра до вечера. Тьфу. Это надо же – ввиду засухи пятьдесят поллитров водки запас, сто пятьдесят консервов и семь чувалов сухарей насушил. Раздумался я об этом однажды в дачном своем раю, в уголке сада с лягушьим озерцом. От калитки к нему взъем метра на полтора, и далее горизонталь разных посадок. У самого ж края обрывного спуска к озерцу заросли хрена. Жинка его в кухонных делах почти не пользует¸ и участочек с саморостом хрена диковатый. Тут однажды соседка наша дачная Валентина Андреевна потревожила осиное гнездо, и, укаушенная осами за свою дерзость летела над дачным наделом почти горизонтально земле, как ракета, развевался лишь, как у Воланда, ее плащ на лету… В другой раз она осторожно уже искала по наводке моей жены какой-то корешок у нас. Допустила, однако, оплошку, не спросила спокойненько у моей благоверной, где он растет, а огорошила ее вопросом из-за спины. Узнав о месте, пулей ринулась туда, опасаясь ос. Да не в ту сторону. Жинка же резко повернулась, чтоб окликнуть ее, и упала, потеряв равновесие, на железный штырь запястьем руки, сломав ее на сгибе. Поставили ее руку коновалы хирургии неправильно, и полгода она мается с больной рукой. Новый дачный сезон на носу, не знаю, как мы будем управляться с дачей, тем более, что у меня стали отстёгиваться ноги… И думается мне теперь о растущем у нас хрене и вообще о жизни. Созвучный моим мыслям стих безымянного автора открыл в Интернете:
Хрен, позабыв жену седую,Влюбился в редьку молодуюИ, взяв ее за хохолок,В ЗАГС потихоньку поволок.В пути бородкой нежно тряс.– Медовой будет жизнь у нас!..Прошло полгода. Может год.И редька требует: – Ррразвод!Невыносимо жизнь горькаТерпеть не в силах старика…Хренок слезу пустил украдкойА мне с тобою разве сладко?С тех пор и слышим мы нередко,Что хрен ничуть не слаще редьки.И это так, громадьяне: сие есть жизнь! Может, молва прибавила Саваофу, который привык уже к такому сарафанному произволу, водки, сухарей и консервов, но того и другого и третьего у него было действительно было вдоволь. Чувалы с сухарями кто считал? Кто считал гору консервов? Вот водки, той действительно было хоть залейся. Сегодня исполнилась десятая годовщина со дня смерти любимой дочки этого дедули, и ему надо было излить перед кем нибудь свою печаль и тоску. Вспомнишь тут старое: «Кому повем свою печаль?»