Убийство в Озерках

Часть вторая

Начался октябрь. По-прежнему шли дожди, и, хотя было довольно тепло, все жили ожиданием зимы. Вася не возвращался. Нина почти перестала спать, потому что каждую ночь прислушивалась к малейшим шорохам за окном и иногда даже выходила в темноту, под дождь, потому что ей постоянно мерещился под балконом его голос.

Из дому она выбиралась только для того, чтобы съездить на работу, и Марго не удавалось выманить ее даже в театр, который она так любила. «Твой кот никуда не денется, – говорила она. – Если он придет, то придет и без тебя: окно же открыто. А тебе надо немного проветриться – на тебя страшно смотреть».

Но Нина отказывалась. Вечерами она включала телевизор, чтобы, как она говорила, немного «утешиться» или «забыться», но забыться не удавалось: «Вас приводят в ужас некрасивые капиллярные сетки, покрывающие ваши ноги?» Или: «Вы устали от изнуряющей борьбы с целлюлитом?» – страшным голосом вопрошал с экрана мужской голос. Она немедленно переключалась на другой канал, чтобы посмотреть фильм, и перед началом заэкранный голос торжественно возвещал: «Спонсор программы – мягкое слабительное средство “Фрилакс”». «Спасибо еще, что не цианистый калий», – думала Нина и выключала ящик: настроение было испорчено.

Ей во всем мерещились мрачные предзнаменования.

Как-то в метро на эскалаторе какая-то женщина переспросила ее, как называется агентство, рекламировавшее по радио недорогие туристические путевки. «Извините, – ответила Нина, – я не расслышала: то ли “Миома”, то ли “Фиброма”», – и даже не заметила, как собеседница отшатнулась от нее.

В один прекрасный день ей самой положили в ящик рекламный проспект. На первой странице большими красными буквами было написано: «Отдых на Голгофе». В другой раз она бы от души посмеялась, но сейчас только мрачно проговорила: «Интересно, как они себе это представляют?» – и выбросила из ящика очередную порцию ненужной бумаги.

Дальше стало еще хуже. Она начала бояться оставаться в квартире ночью. Стоило ей немного задремать, как она почти тут же просыпалась, оттого что в прихожей явственно слышала шаги. Она замирала от ужаса и долго лежала в оцепенении, не в силах пошевелиться, чтобы зажечь свет, и стараясь уговорить себя, что все это ей только кажется, что никто не мог проникнуть к ней в дом, потому что на окнах решетки, а входная дверь – на цепочке, а если бы кто и проник, то не стал бы ходить по коридору взад и вперед, а давно бы уже вошел к ней в комнату и убил ее.

Но ничего не помогало: она продолжала отчетливо слышать, как скрипят половицы, и страх ее проходил только тогда, когда невероятным усилием воли она заставляла себя встать и распахнуть дверь в коридор.

Самое поразительное заключалось в том, что это происходило почти каждую ночь, и, как ни уговаривала она себя с вечера, что это не более чем ночные страхи и неврастения, история повторялась, а оставлять дверь открытой, как она всегда делала раньше, Нина боялась, хотя вызванный из ЖЭКа мастер и заверил ее, что дыру в подвале, через которую пролезла обнаглевшая крыса, он заделал. «Что ей помешает прогрызть ее еще раз? Она же чувствует, что Васи нет», – думала Нина, до обморока боявшаяся крыс.

Марго, помирившуюся с бывшим мужем, она видела только на работе и едва успевала перекинуться с ней парой слов. Другие ее подруги были заняты своими семьями, и выходило, что даже поболтать по телефону ей было не с кем. В выходные она стала подолгу валяться в постели, ленилась убираться, готовить обед и чаще всего обходилась чаем с печеньем, которое грызла без всякого аппетита, сидя с книгой, неделями открытой на одной и той же странице.

– Что-то ты мне не нравишься, – заметила Марго, когда однажды Нина довольно вяло поведала ей о своей жизни.

– Ерунда, – отмахнулась Нина.

– Нет, не ерунда. Знаешь, как это называется? Депрессия. И нечего объяснять, отчего она бывает. И так ясно.

– Может, и так, – равнодушно ответила Нина, которой хотелось одного – как можно скорее уйти.

– Нет, ты подожди, – удерживала ее за руку Марго. – Не хочешь ли ты сказать, что все это с тобой происходит из-за какого-то паршивого бомжа?.. Что ты на меня так смотришь?

Нина отворачивалась, потому что говорить о нем в таком тоне она не хотела, да и вообще не имело смысла продолжать подобный разговор.

– Нет, ты не отворачивайся, – настаивала неугомонная Марго. – Ты посмотри мне в глаза. Ты что – влюбилась в него?

– Ах, оставь, пожалуйста, – говорила Нина, с досадой вырывая руку.

Вечером, сидя за столом напротив своего «бывшего», Марго говорила:

– Слушай, Женька, надо что-то делать с Нинон.

– А что такое? – спрашивал Евгений Михайлович.

– Эта дурочка влюбилась в своего бомжа.

– В бомжа?! – переспрашивал Евгений Михайлович, отрываясь от тарелки с супом и глядя на нее поверх очков.

– Ну да, в бомжа. Тебя это удивляет?

– А тебя – нет?

– Ах, боже мой, ведь ты ничего не знаешь! Прошлой зимой у нее под лестницей поселился бомж, и Нинон, у которой, очевидно, есть природная склонность подбирать всех бездомных подряд, начала с того, что стала готовить ему обеды, а кончила тем, что взяла его в дом.

– То есть? – Евгений Михайлович замер с ложкой супа в руках.

– Господи, Женя, как ты умеешь действовать на нервы, – раздражалась Марго, несколько отвлекаясь от главной темы. – Взяла значит взяла. Он, видите ли, заболел.

– А-а, – промычал Женя, снова принимаясь за суп, – вот видишь.

– Что – «видишь»? Ты же ничего не знаешь! Этот бомж лечился у нее не хуже чем в санатории, потом уехал и все лето, слава Богу, не появлялся. А теперь вылез откуда-то, очевидно, на зиму глядя, и снова явился к ней.

– И что же?

– И она опять пустила его.

– Так, может, этот бомж, э-э, как бы это выразиться?..

Марго с негодованием прервала готовое сорваться с его уст предположение:

– Что – «э-э»? Он оказался вором, этот ваш красавец. Он обокрал ее и ее соседку. А я предупреждала!..

– Слушай, Марго, а это не тот ли самый человек, которого ты видела у нее месяц назад, когда мы заехали к ней как-то вечером?

– Ну да, я же тебе о нем и рассказываю.

– Но ведь ты говорила, что у него «вполне приличный вид», или он «вполне ничего», или что-то в этом роде?

– Да, но ведь я тогда не знала, что это тот самый тип. Она же скрыла это от меня.

– Это дела не меняет. Если у него, как ты говоришь, «приличный вид», может, это и не он ее обокрал?

– То есть как? – взорвалась Марго. – Она сама, понимаешь? Сама убеждена, что это он. И потом, сразу после кражи он исчез.

– Ну, значит, ей просто не повезло.

– Это значит совсем другое, – вскипела Марго. – Это значит, что ей надо помочь.

– Помочь? А что с ней такое?

– У нее депрессия, и поэтому она живет таким раком-отшельником, что…

– Раком, говоришь? Раком, это хорошо…

– Прекрати, пожалуйста, свои идиотские шутки и выслушай меня. Еще раз говорю: ей надо помочь.

– Каким образом ты собираешься это сделать? – удивился Евгений Михайлович.

– Слушай, Женя, – сказала Марго заговорщически, пододвигаясь ближе к нему, – У нее скоро день рождения. Она, правда, и слышать ни о чем не хочет, но, по-моему, будет лучше, если мы приедем к ней и постараемся как-то отвлечь. Что скажешь?

– Скажу, что, если ты это придумала, никакая сила не убедит тебя, что делать этого не нужно. Я покоряюсь.

Нина, узнав о намерении Марго осчастливить ее своим присутствием, тоже покорилась и начала готовиться к приему гостей. Утром тридцать первого ей позвонила Зинаида Ивановна и, как всегда, попросила разрешения зайти.

– Как у вас вкусно пахнет! Вы ждете гостей? – воскликнула старая дама, едва переступив порог.

– Да, зайдет моя подруга с мужем, – ответила Нина и положила на тарелку два больших куска пирога – с капустой и яблоками. – Это вам к чаю.

– Боже мой, что вы сделали? – воскликнула Зинаида Ивановна. – Испортили такие красивые пироги!

– Ничего, придут мои старые друзья: надеюсь, они меня простят, – сказала Нина и грустно улыбнулась.

Зинаида Ивановна пристально взглянула на нее:

– Ниночка, скажите, у вас неприятности? Я видела вас вчера на улице: вы мне показались такой грустной. Простите, что я лезу не в свои дела, но…

– У меня пропал кот, а все остальное – в полном порядке. Спасибо, что вы заботитесь обо мне, когда у вас у самой… неприятности.

– Ах, Боже мой, я же совершенно забыла! – воскликнула Зинаида Ивановна. – Из-за ваших чудесных пирогов я не сказала вам самого главного: его нашли.

– Кого? – спросила Нина, похолодев.

– Как – кого? Вора, конечно. Вы представляете? Все ругают нашу милицию, а они так быстро: раз-раз и готово. А ведь прошло меньше месяца.

– И вы… вы его видели?

– Кого? Вора? Нет, к сожалению, они мне его не показали. Они позвали меня, чтобы я опознала свои вещи.

– И что же? Вещи нашлись? – у Нины немного отлегло от сердца. «Слава Богу, она хотя бы не видела его».

– Представьте: почти все нашлись. Он сдал в комиссионный магазин какую-то цепочку и на этом попался. А остальные вещи нашли у него дома.

– Дома? – переспросила Нина, не веря своим ушам.

– Ну да. Женщина из соседнего подъезда, к которой он залез в тот же день, что и ко мне, сказала, что он откуда-то с Украины и снимал комнату или квартиру. Что вас удивляет?

– Да нет, ничего. Значит, вы так и не знаете, кто он?

– Вы имеете в виду фамилию? Нет, фамилию я не знаю, и зачем она мне? Слава Богу, нашлись почти все мои вещи, кроме камеи, которую он подарил какой-то девочке, и которую сам не знает, где найти. Даже ложки целы.

– Так он… молодой?

– Ну да, разве я не сказала? Вы представляете, какой ужас? Загубил парнишка себе жизнь.

«Это не парнишка, – думала Нина, оставшись одна. – Это я загубила себе жизнь. Что я наделала? Как я могла заподозрить его в этой злосчастной краже? Как эта нелепость могла прийти мне в голову?»

Нина стала восстанавливать в памяти все происшедшее, чтобы понять, чем объяснялась уверенность, с которой она приписала эту кражу Юрганову. В тот вечер, когда к ней заехала Марго с Женей, он объявил ей, что уезжает в Озерки, и она расстроилась. Она пыталась убедить себя, что ее расстроила бесцеремонность Марго, хотя на самом деле в глубине души прекрасно понимала, что дело не в Марго, а в ней самой. А кража… Кража – это одна из тех немыслимых шуток, которые судьба играет с человеком. Если бы вор действовал менее аккуратно, она бы наверняка заметила, что замок сломан, и догадалась, что это не мог быть Юрганов, так как у Юрганова был ключ. А книги, выброшенные с полки? Сначала она не поняла, почему они валяются, а потом вспомнила, что как-то при нем вытащила из томика Чехова спрятанную там пятисотрублевую бумажку. Разве не очевидно, что он рылся в книгах в поисках денег? А квартира Зинаиды Ивановны? Ведь он там был и видел ее медальон, а медальон – старинный и очень дорогой. Да и с котом… Нина, хоть и ходила каждый день искать его, почему-то была уверена, что Васю взял он. Вот и все. Разве она виновата, что так невероятно совпали обстоятельства?

«Боже мой, Боже мой, – повторяла Нина. – Что я наделала?» Она вспомнила, как в тот вечер, когда приезжала Марго, она не разговаривала с ним, узнав о его отъезде. «Что он подумал? Какой вздорной дурой я ему показалась! И утром, Боже мой, я ушла, не сказав ни слова, не попрощавшись, будто он в чем-то был передо мной виноват. А когда вернулась, его уже не было. Все, это конец. Он наверняка никогда больше не придет, никогда не простит, никогда не захочет меня видеть. Ведь если бы хотел, он давно бы дал о себе знать. Или просто приехал бы, ведь Озерки – не так далеко от Москвы».

И вдруг она с ужасом вспомнила, что поменяла замок. Это означало, что он приходил, конечно же, приходил, ведь он не мог уехать в Озерки, не простившись, и, значит, видел этот замок и истолковал это тем единственным способом, которым можно было это истолковать: его не хотят больше видеть. Как же иначе? Любой на его месте понял бы это точно так же. Или он решил не возвращаться после той безобразной сцены, которую она закатила ему? Ведь прошел уже целый месяц…

Нина опять вспомнила тот злополучный день и покраснела. Как она могла себе позволить подобную вещь? Неужели она сделала это только потому, что он повел себя не так, как ей бы хотелось? Неужели она действительно любит его? И неужели теперь ничего нельзя изменить?

«Что я могу сделать? Все, что я знаю, это что он находится в Озерках. Поехать туда, обойти все дачи и найти его? Или попытаться вспомнить фамилию его товарища? Он говорил, что это известный фотограф… Впрочем, я и так найду. Но нужна ли я ему? И что я ему скажу? Попрошу прощения? Предложу себя в жены? И откуда мне знать, как на самом деле он ко мне относится?»

Нина в отчаянии металась по квартире, не зная, как поступить. «И еще этот дурацкий день рождения», – с досадой пробормотала она и вдруг вспомнила, что за несколько дней до его исчезновения они говорили о своих знаках зодиака, и Нина сказала: «Я – Скорпион, родилась тридцать первого октября». «Если я ему хотя бы немного дорога, он это запомнил. И, значит, придет». И Нина, надев серое шелковое платье, которое ей очень шло, стала ждать.

Бывшие супруги Рогинские пришли вовремя. Евгений Михайлович галантно преподнес Нине ярко-желтые хризантемы, а Марго, протянув ей небольшой, изящно упакованный сверток и поцеловав в щеку, спросила:

– Что-нибудь случилось?

– Ты о чем? – переспросила Нина, которая не могла простить ей стойкую антипатию к Юрганову.

– Что-то случилось? – настойчиво повторила Марго, пристально вглядываясь Нине в лицо.

– Ничего, – ответила та.

– Что ты мне рассказываешь? Я же вижу – что- то произошло: у тебя сегодня совершенно другой вид. Давай, колись.

И Нина, отчасти понимая, что сопротивляться бесполезно, отчасти желая исправить допущенную несправедливость, все рассказала. Однако Марго тоже не собиралась сдавать позиции.

– Тем лучше для него, – сказала она сухо. – Только я не понимаю, чему ты радуешься.

– Радуюсь, потому что не ошиблась в нем. Разве не ясно?

– Ну хорошо, допустим. И где же он теперь, твой рыцарь без страха, упрека и… определенного места жительства?

Нина укоризненно взглянула на нее:

– За что ты его так не любишь?

– А за что мне его любить? Мы с тобой когда-то уже говорили, что человек, не удержавшийся на социальной лестнице, вообще склонен скатываться по наклонной плоскости все ниже и ниже…

– Склонен, наклонен, – проворчал Евгений Михайлович. – Давайте лучше сядем за стол. Очень вкусно пахнет.

– Пожалуйста, не вмешивайся! – рявкнула Марго, которая уже не могла остановиться. – Так что? Что скажешь?

– Скажу, что ему просто не повезло, – тихо проговорила Нина и добавила: – Ему, как и Васе, досталось в жизни.

– Да что ты можешь знать про его жизнь?..

– Все, – ответила Нина. – Я знаю все.

– Да? Это что-то новое. И когда только ты успела? Ну хорошо, если ты все знаешь, то скажи хотя бы, где он теперь обретается, твой бомж?

– Он уже не бомж. Он работает.

– Работает? Ха-ха! Хотела бы я знать – кем?

– В данный момент он сторожит дачу.

– Ах, дачу. Ну что ж, сторожиха – это тоже положение, ничего не скажешь. И как же его зовут?

– Лев.

Марго расхохоталась.

– Ты шутишь? Ха-ха-ха! Ах, Боже мой, давно я так не смеялась. Мало тебе кота, так ты решила обзавестись львом… Ха-ха-ха!

– Кота, как ты знаешь, у меня больше нет, – тихо сказала Нина.

– Девочки, девочки! – не выдержал Евгений Михайлович. – Давайте прекратим дискуссию: очень хочется есть. Марго! Что ты прицепилась к мужику? Ты же его совсем не знаешь!

Но Марго уже не могла остановиться. Она, как это часто бывает с женщинами, заняв единожды какую-то позицию, вовсе не собиралась так просто отказываться от нее и сдаться без боя. Весь вечер она с пеной у рта доказывала молча жующему Жене и Нине, которая ее не слушала, что «бомжами в девяносто девяти процентах случаев становятся настоящие маргиналы, то есть люди, от рождения склонные к жизни вне общественных рамок…».

Нине было все равно. Она то прислушивалась к звукам, доносившимся с лестницы, то поглядывала на часы. «Еще не поздно, он еще может появиться», – говорила она себе в упрямой надежде.

Время шло, за окнами стало темно. Евгений Михайлович, объевшись, отвалился на спинку дивана и стал незаметно делать знаки Марго, сидевшей напротив, что пора домой, но Марго не замечала или делала вид, что не замечает. Когда Нина зачем-то вышла в кухню, он шепотом сказал:

– Марго, давай поедем, а? Мне завтра рано вставать.

– Нет, – ответила Марго. – И не проси.

– Но почему? Мы же договаривались уйти пораньше!

– Я сказала – нет, – повторила Марго, – возьми еще пирога.

– Я не хочу пирога, я объелся. Скажи, почему – нет?

– Потом скажу, не приставай, – отрезала Марго и отпихнула его.

– О чем это вы шепчетесь? – спросила Нина, входя в комнату.

– Женя хочет еще пирога, но стесняется попросить, – сказала Марго, не обращая внимания на зверский взгляд, который бросил на нее Евгений Михайлович.

– Женечка, неужели? Какого тебе положить – с капустой или сладкого? – спросила Нина и положила ему на тарелку по огромному куску от каждого.

Было уже начало десятого, когда гости наконец поднялись из-за стола и вышли в прихожую одеваться. Когда они оказались на лестнице, Евгений Михайлович спросил:

– Зачем ты это сделала? Зачем ты заставила меня просидеть там столько времени и есть в таком количестве эти пироги?

– Тише ты, здесь все слышно, – прошипела Марго и толкнула его локтем.

Время шло, но от Юрганова по-прежнему не было известий, и Нина никак не могла решиться отправиться на его поиски в Озерки. То она с обидой и упрямством твердила, что «если бы он хотел, то давно бы пришел ко мне сам», то в приступе самобичевания чуть не хватала с вешалки пальто, чтобы бежать на вокзал, ехать в Озерки и просить прощения «за все»: за свое дурацкое поведение, за новый замок, за то, что считала его вором. Но в последнюю минуту что-то останавливало ее.

Был уже конец ноября. Снег все еще не выпал, и вечерами, в темноте, окрестности казались особенно мрачными. Нина по-прежнему каждый день отправлялась на поиски Васи, хотя давно уже потеряла всякую надежду. Однажды, вернувшись домой после очередной прогулки, Нина залезла под душ, чтобы немного согреться, и в этот момент ей показалось, что звонят в дверь. Она выключила воду и прислушалась: звонок громко и настойчиво повторился. Нина, не вытираясь, надела халат и выскочила в коридор.

– Кто там? – спросила она через дверь, различив в глазок очертания незнакомой мужской фигуры.

– Вы – Нина?

– Да, – ответила она и почувствовала, что у нее быстро забилось сердце.

– Вам записка от Юрганова, откройте.

Нина не помня себя начала отпирать многочисленные замки, на которые запиралась с тех пор, как ее стали одолевать ночные страхи.

– Сейчас, сейчас, – бормотала она. – Пожалуйста, подождите, я сейчас…

Наконец дверь открылась. На пороге стоял молодой человек, коротко стриженный, в кожаной куртке.

– Вот, возьмите, – сказал он, лениво перебросив во рту жвачку, и протянул ей смятый и довольно грязный клочок бумаги.

– Спасибо, – пробормотала она и развернула записку, в которой была всего одна фраза: «Я никого не убивал. Лев».

Нина несколько раз перечитала, затем, в одном халате, надетом на голое тело, бросилась за молодым человеком, который успел отойти от дома на добрую сотню метров.

– Подождите! – крикнула она и бросилась бежать за ним.

Молодой человек остановился и, не сделав ни шага ей навстречу, ждал, пока она добежит до него.

– Скажите, ради Бога, что это значит? – спросила Нина, запыхавшись, и протянула ему записку.

Молодой человек на записку не посмотрел (очевидно, был знаком с ее содержанием) и равнодушно ответил:

– Сидит ваш Юрганов за мокрое, по сто пятой.

– Но за что?

– Чего – за что? Я же говорю, за мокрое.

– То есть вы хотите сказать, что он кого-то убил?

– Я сказал – сидит, а замочил или нет, откуда мне знать? Мне маляву велели передать, я передал, а остальное меня не касается, – Он повернулся, чтобы уйти.