Черная стрела (сборник)

Большинство моряков, чтобы укрыться от холода и ветра, отправились на берег и шумели и пели в прибрежных харчевнях. Многие из судов раскачивались на якорях без присмотра. По мере того как становилось поздно и погода не выказывала никаких признаков улучшения, число таких судов возрастало. На эти-то суда, в особенности на те, которые стояли подальше, Лоулесс и обратил внимание. Дик, сидя на якоре, наполовину ушедшем в песок, прислушивался то к грубым, могучим голосам урагана, то к хриплому пению матросов в ближайшей таверне; но вскоре он забыл о том, что окружало его, забыл и все заботы в приятных воспоминаниях об обещании лорда Фоксгема.

Мечтания его были прерваны прикосновением чьей-то руки к его плечу. То был Лоулесс, который указывал на маленькое судно невдалеке от устья гавани, правильно и плавно покачивавшееся на волнах. Как раз в эту минуту луч бледного солнца упал на палубу, вырисовывавшуюся на фоне мрачных туч. При этом мгновенном освещении Дик увидел двух людей, тащивших шлюпку вдоль борта судна.

– Вот, сэр, – сказал Лоулесс, – заметьте хорошенько. Вот вам судно на эту ночь.

Шлюпка отделилась от судна, и двое людей, повернув ее по ветру, весело поплыли к берегу. Лоулесс обернулся к какому-то праздношатающемуся.

– Каково его название? – спросил он, указывая на маленькое судно.

– Его зовут «Добрая Надежда», оно из Ярмута, – ответил незнакомец. – Имя капитана – Арбластер. Он гребет на носу вон той шлюпки.

Этого-то и нужно было Лоулессу. Поспешно поблагодарив незнакомца, он пошел по берегу к песчаной бухточке, к которой направлялась шлюпка. Тут он занял позицию, и лишь только сидевшие приблизились настолько, что могли слышать его, он открыл огонь по морякам.

– Эй, кум Арбластер! – кричал он. – Вот так хорошая встреча! Нет, право, чудесная встреча, клянусь распятием! А это «Добрая Надежда»? Ах, я узнал бы ее среди десяти тысяч! Славное судно! Подплывай-ка, кум! Хочешь выпить? Я получил поместье, о котором ты, без сомнения, слышал. Я богат теперь, я перестал плавать по морю – плаваю больше по элю, приправленному пряностями. Ну, молодец, давай-ка руку! Выпей со старым товарищем!

Шкипер Арбластер, длиннолицый, много видавший на своем веку человек, с ножом на тесьме, висящим на шее, по походке и манерам похожий на любого из моряков того времени, отступил назад в очевидном изумлении и с недоверчивостью. Но упоминание о поместье, вид полупьяного простодушия и дружелюбия, очень искусно принятые Лоулессом, помогли победить его подозрительность. Выражение лица его смягчилось, и он протянул руку к руке лесного бродяги.

– Нет, – сказал он, – я не помню тебя. Но что же из этого? Я готов выпить со всяким, кум, так же как и мой Том. Любезный Том, – прибавил он, обращаясь к своему спутнику, – вот мой кум. Фамилии его я не помню, но, без сомнения, он очень хороший моряк. Пойдем выпьем с ним и с его другом на берегу.

Лоулесс пошел впереди, и вскоре все сидели в питейном доме. Так как дом этот был довольно новым и стоял в уединенном месте, он был не так набит посетителями, как другие, находившиеся ближе к центру порта. Это был простой, деревянный сарай, очень похожий на блокгаузы, встречающиеся в девственных лесах Америки в настоящее время. Вся обстановка его состояла из одного-двух шкафов, нескольких голых скамей и положенных на бочонки досок, изображавших столы. Посреди сарая, раздуваемый сильными сквозными ветрами, пылал огонь из корабельных обломков, изрыгая густой дым.

– Эх, – сказал бывший францисканец, – вот она, радость моряка – хороший огонь, добрая чарочка вина на берегу, когда на дворе скверная погода и далекая морская буря разгуливает по крыше! За «Добрую Надежду»! Добрый путь ей!

– Да, – сказал шкипер Арбластер, – правда, хорошо быть на берегу в такую погоду. Что ты скажешь на это, Том? Кум, ты хорошо говоришь! Хотя я никак не могу припомнить твоего имени, но ты говоришь очень хорошо. Доброго пути «Доброй Надежде»! Аминь!

– Друг Дикон, – продолжал Лоулесс, обращаясь к своему начальнику, – у вас, если не ошибаюсь, есть неотложные дела? Пожалуйста, отправляйтесь тотчас же. Я же останусь в самом отборном обществе, с двумя старыми моряками; а до тех пор, пока вы вернетесь, я готов побиться об заклад, что эти славные малые останутся и будут пить чарку за чаркой. Мы ведь не похожи на людей на берегу, мы крепкие морские волки!

– Хорошо придумано! – сказал шкипер. – Можете идти, мой мальчик. Я останусь в обществе вашего доброго друга и моего доброго кума, пока не потушат огней и даже, клянусь Святой Марией, до восхода солнца! Видите, когда человек долго бывает в море, от соли его внутренности превращаются в глиняные. Дайте ему выпить целый колодец – он все еще не утолит своей жажды.

Ободряемый таким образом со всех сторон, Дик встал, раскланялся с приятелями и, выйдя на воздух, где свирепствовала буря, отправился как можно быстрее в гостиницу «Коза и Волынка». Оттуда он послал сказать лорду Фоксгему, что, как только наступит вечер, у них будет крепкое судно для поездки по морю. Потом, взяв с собой двух спутников, имевших некоторое понятие о море, он вернулся в гавань к маленькой песчаной бухте.

Шлюпка «Доброй Надежды» стояла среди многих других, отличаясь от них своими чрезвычайно малыми размерами и хрупким видом. Действительно, когда Дик со своими двумя спутниками заняли места в лодке и стали выплывать из бухты в открытую гавань, маленькая скорлупка погружалась в волны и дрожала при каждом порыве ветра, как будто готовая опуститься на дно.

Как мы уже говорили, «Добрая Надежда» стояла на якоре далеко от берега, где было сильное волнение. На расстоянии нескольких кабельтовых не было других судов; те же, которые стояли ближе, были пусты. Когда шлюпка приблизилась к судну, пошел густой снег; внезапно наступившая темнота скрывала движения гребцов от какого бы то ни было наблюдения за нами. В один миг Дик и его люди вскочили на вздымавшуюся палубу, и вскоре шлюпка уже танцевала у кормы. «Добрая Надежда» была взята в плен.

Это было хорошее, крепкое судно, закрытое на носу и в середине, но с открытой кормой. У него была одна мачта, а оснастка его представляла собой нечто среднее между оснасткой фелуки и люгера. По-видимому, торговое предприятие шкипера Арбластера оказалось превосходным, так как трюм был полон бочонков французского вина, а в маленькой каюте капитана кроме образа Девы Марии, что доказывало его набожность, находились запертые на замок сундуки и шкафы, говорившие о его богатстве и заботливости.

Собака, единственная обитательница судна, яростно лаяла и кусала похитителей за пятки, но ее скоро прогнали в каюту, и запертая дверь заглушила ее справедливый гнев. На ванты был поднят зажженный фонарь, чтобы с берега можно было ясно разглядеть судно; один из бочонков в трюме был открыт, и чаша превосходного гасконского вина осушена в память события этого вечера. Потом один из похитителей начал приготовлять лук и стрелы на случай нападения, а другой спустил шлюпку за борт и ожидал в ней Дика.

– Ну, Джек, карауль хорошенько, – сказал юный командир, собираясь последовать примеру своего подчиненного, – ты наверняка хорошо сделаешь это.

– Ну конечно, все пойдет превосходно, пока мы будем стоять здесь; но как только мы повернем нос этого бедного корабля из гавани… Вот, взгляните, как он дрожит! Бедняга слышал мои слова, и сердце у него забилось в дубовых ребрах! Посмотрите, мастер Дик! Как становится темно!

Действительно, тьма вокруг была поразительной. Громадные валы один за другим подымались из темноты, с шумом устремлялись на палубу «Доброй Надежды» и с головокружительной быстротой погружались в море с другой стороны. Редкие хлопья снега и брызги пены налетали на палубу, осыпая ее; снасти печально поскрипывали от ветра.

– Правда, вид неважный, – сказал Дик, – но ничего! Это шквал, он скоро пройдет!

Но, несмотря на эти слова, мрачный, холодный вид неба, шум и завывание ветра действовали на него угнетающим образом. Когда он сошел с борта судна и снова направился к пристани бухты со всей быстротой весел, то набожно перекрестился и вручил небесам жизнь всех, кто решился выйти в море.

На пристани бухты собралось уже около дюжины лесных разбойников. Лодку оставили на их попечение, и им было велено немедленно садиться.

Несколько дальше на берегу Дик увидел лорда Фоксгема, торопившегося навстречу ему. Лицо его было закрыто темным капюшоном; простой, длинный, жалкого вида плащ покрывал его блестящие латы.

– Молодой Шелтон, – сказал он, – так вы действительно отправляетесь в море?

– Милорд, – ответил Ричард, – дом окружен всадниками, со стороны суши в него нельзя попасть, не подняв тревоги. Если сэр Дэниел узнает о нашем предприятии, мы точно так же не будем в состоянии выполнить его, как если бы мы захотели ехать на ветре. Обойдя кругом по морю, мы подвергаемся некоторой опасности от стихии; но, самое главное, у нас есть шанс достигнуть цели и увезти девушку.

– Ну, ведите меня, – сказал лорд Фоксгем, – я пойду за вами, чтобы не было стыдно, но, признаюсь, желал бы лучше быть в постели.

– Сюда, – сказал Дик, – мы идем за нашим кормчим.

И он повел лорда к простому питейному дому, где назначил свидание части своих подчиненных. Он нашел некоторых из них у наружной двери; более смелые вошли в комнату и, заняв места как можно ближе к товарищам, окружили Лоулесса и сидевших с ним моряков. Эти последние, судя по их расстроенным лицам и мутным глазам, давно перешли границы умеренности. Когда Ричард в сопровождении лорда Фоксгема вошел в комнату, все трое пели старинную, печальную морскую песню под аккомпанемент завываний ветра.

Молодой предводитель обвел сарай быстрым взглядом. В огонь только что подбросили дров, и клубы черного дыма заволакивали комнату так, что трудно было видеть что-нибудь в отдаленных углах. Но ясно было, что люди Дика превосходили количеством число остальных посетителей. Удостоверившись в этом на случай неудачи выполнения своего плана, Дик подошел к столу и занял свое прежнее место на скамье.

– Эй, – крикнул шкипер пьяным голосом, – эй, кто вы такой?

– Мне нужно поговорить с вами вне дома, мастер Арбластер, – сказал Дик, – а здесь мы вот о чем поговорим. – И он показал при свете огня золотую монету. Глаза моряка загорелись, но он все еще не узнавал нашего героя.

– Да, мальчик, – сказал он, – я пойду с вами. Кум, я сейчас вернусь. Пей хорошенько, кум.

И, взяв Дика под руку, чтобы удержаться на ногах, он пошел к двери питейного дома.

Как только он перешагнул порог, десять сильных рук схватили его и связали, а две минуты спустя он был брошен на соседнем сеновале по горло в сено со связанными руками и ногами и с кляпом во рту. Затем рядом с ним бросили его слугу Тома, также связанного, и предоставили им предаваться печальным размышлениям целую ночь.

Так как скрываться больше не имело смысла, то воины лорда Фоксгема были вызваны условным сигналом. Отряд смело овладел необходимым количеством лодок, и целая флотилия их отправилась на свет фонаря, повешенного на снастях корабля. Задолго до того, как последний человек из отряда взобрался на палубу «Доброй Надежды», яростные крики с берега показали, что по крайней мере часть моряков заметили пропажу своих лодок.

Но было уже поздно, чтобы вернуть лодки или отомстить за них. Из сорока воинов, собравшихся на украденном судне, восемь уже бывали на море и могли играть роли матросов. С их помощью поставили парус. Подняли якорь. Лоулесс, продолжая пошатываться и напевать одну из морских баллад, положил руки на румпель, и «Добрая Надежда» поплыла во тьме ночи навстречу громадным волнам за пределами гавани.

Ричард занял место у мачты. За исключением света от фонаря на судне и нескольких огоньков в городе Шорби, которые уже стали исчезать с подветренной стороны, кругом не было видно ни зги. Только по временам, когда «Добрая Надежда» с головокружительной быстротой опускалась во впадину меж валов, гребень волны разбивался, и на одно мгновение взлетал водопад белой пены; но в следующее мгновение он устремлялся в кильватер судна и исчезал там.

Многие из экипажа громко молились; другие страдали морской болезнью и перебрались в трюм, где растянулись среди клади. Слишком быстрый ход, пьяное хвастовство Лоулесса, продолжавшего кричать и распевать на ходу, заставили бы самого храброго человека на борту «Доброй Надежды» усомниться в удачном результате плавания.

Но Лоулесс, как бы по инстинкту, провел судно среди громадных волн, прижавшись с подветренной стороны к покрытому зеленью песчаному берегу, где оно шло некоторое время в затишье, и, наконец, провел его вдоль набережной из грубых камней. Тут судно быстро привязали и оставили качаться и скрипеть в темноте.

Примечания